Б и я: как Энди превращается в Уорхола

Посвящается Пэт Хэккет, за умелое извлечение и редактирование моих мыслей;

Прекрасной Бриджит Полк за то, что была на другом конце телефонного провода;

Бобу Колачелло за то, что он собрал все вместе;

и Стивену М.Л.Аронсону, замечательному редактору.

Энди Уорхол (1928-1987), пожалуй, самый радикальный, самый значительный и самый известный американский художник. Его откровенно заимствованные и растиражированные изображения Мерилин Монро, Элвиса Пресли, кока-колы и американского доллара буквально встряхнули мировое искусство. Это была эпоха 60-х годов с их вулканическим всплеском молодежной энергии, жаждой обновления, активизацией массовой культуры и появлением поп-арта. Именно эта Америка стала главным героем произведений Уорхола, принесших ему славу первой среди художников суперзвезды. Популярность Уорхола была невообразимой. На одной из выставок он даже выставил себя самого как свое произведение. Энергия Уорхола проявляла себя в самых различных сферах, являя новый тип современного художника. Его бесчисленные шелкографии, его длящиеся десятками часов фильмы, его вездесущий постоянно включенный магнитофон, созданный им журнал Interview, где звезды берут интерьвью у звезд, его Фабрика, как он именовал свою студию, его тусовки и выкрашенные в серебряный цвет волосы – все это Уорхол-художник. Книга «Философия Энди Уорхола (От А к Б и наоборот)» также стоит в этом ряду. Она не похожа на привычные воспоминания и декларации художников, это скорее чисто литературное, эссеистски многосложное произведение, ряд глав которого написаны в жанре диалога Энди (А) с неким собеседником (Б). Текст этой книги является ключевым для понимания личности и творчества Энди Уорхола. Текст о любви и славе, о времени и смерти, об искусстве и красоте и о том, как хранить деньги и как заниматься уборкой, и почему каждому нужен парикмахер, а стельки иногда оказываются важнее брильянта. Простые и сложные истины каждого дня жизни художника.

А: Только маленький кусочек… меньше… еще меньше

Детские годы чеха. – Летние заработки. – Чувство одиночества. – Делиться проблемами. – Я заражаюсь проблемами. – Моя собственная проблема. – С кем я снимал квартиры. – Психиатр так и не перезвонил. – Мой первый телевизор. – Моя первая сцена. – Моя первая суперзвезда. – Моя первая аудиокассета

Б: Квартира хорошая, но места хватает только для одного или для двоих, если они очень близки.

В какой-то момент своей жизни, в конце 50-х, я почувствовал, что заражаюсь проблемами своих знакомых. Один мой друг безнадежно влип в роман с замужней женщиной, другой признался, что он гомосексуалист, а женщина, которую я обожал, проявляла явные симптомы шизофрении. Я никогда не думал, что у меня есть проблемы, потому что я никогда не пытался их точно определить, но теперь я почувствовал, что проблемы друзей внедряются в меня, как микробы.

Я решил пройти курс лечения у психиатра, как и многие мои знакомые. Я чувствовал, что следует определить хоть бы часть моих собственных проблем – конечно, если окажется, что они у меня есть, а не просто разделять проблемы друзей, страдая вместе с ними.

В детстве со мной трижды случалось нервное расстройство с промежутком в один год. Первое – в восемь лет, второе – в девять, третье – в десять. Приступы – пляска Святого Витта – всегда начинались в первый день летних каникул. Не знаю, что это означало. Потом я проводил все лето, слушая радио и валяясь в постели с куклой Чарли МакКарти и невы-резанными куклами из альбомов для вырезания, разбросанными по одеялу.

Отец часто уезжал в командировки на угольные шахты, так что я виделся с ним редко. Мама, стараясь изо всех сил, читала мне вслух, своим тягучим чешским акцентом, и я всегда говорил:

«Спасибо, мам», когда она заканчивала очередную историю про Дика Трейси, даже если не понимал ни слова. Она давала мне шоколадный батончик «Херши» каждый раз, когда я докрашивал страницу в своей книжке-раскраске.

Вспоминая свои школьные годы, я, честно говоря, только и могу припомнить что долгий путь в школу через чешский квартал МакКиспорта, Пенсильвания, с его «babushkas» и развешенным на веревках бельем. Меня не особо любили в школе, но несколько хороших приятелей все же было.

Я ни с кем близко не дружил, хотя думаю, что хотел этого, потому что когда видел, как ребята рассказывают друг другу о своих проблемах, я чувствовал, что никому не нужен. Никто не делился со мной своими секретами – наверное, я не вызывал желания посекретничать со мной. Каждый день мы шли через мост, под которым валялись использованные презервативы. Я всегда спрашивал, что это такое, и все смеялись.

Как-то летом я работал в универмаге – просматривал «Вог», «Харперс Базар» и другие европейские журналы мод для замечательного человека по имени мистер Волмер. Я получал около 50 центов в час, и работа моя заключалась в поиске «идей». Не помню, чтобы я отыскал какую-нибудь идею или чтобы идея пришла ко мне. Мистер Волмер был моим кумиром – он приехал из Нью-Йорка, а это казалось таким заманчивым. Сам я, кстати, и не думал, что когда-нибудь туда отправлюсь.

Но когда мне было восемнадцать, один мой приятель буквально засунул меня в крогеровскую хозяйственную сумку и отвез в Нью-Йорк. Я все еще хотел иметь близких друзей. Я постоянно вместе с кем-то из знакомых снимал квартиру, надеясь, что мы подружимся и будем делиться проблемами, однако всегда обнаруживал, что они интересуются другим человеком лишь с целью переложить на него часть своей квартирной оплаты. Однажды я жил вместе с семнадцатью разными людьми в квартире полуподвала на углу 103-й стрит и Манхеттен авеню, и ни один из этих семнадцати не делился со мной настоящей проблемой. Эти ребята тоже были народ творческий – у нас было что-то вроде коммуны художников, так что я уверен, у них наверняка было полно проблем, но никогда не слышал ни об одной из них. На кухне часто разгорались ссоры из-за куска колбасы в холодильнике, – вот, пожалуй, и все. Я тогда очень много работал, так что, наверное, у меня и не было бы времени слушать про их проблемы, даже если бы они мне что-то и рассказали, но я все равно чувствовал себя отвергнутым и обиженным.

Я целыми днями бродил по городу в поисках заказов, а работал ночами дома. Вот такая жизнь была у меня в 50-е годы: поздравительные открытки, акварели и поэтические вечера в кофейне. Что я чаще всего вспоминаю из тех дней, помимо долгих часов, проведенных за работой, так это тараканов. Каждая квартира, где мне тогда довелось пожить, кишела ими. Я никогда не забуду, какое это было унижение принести в кабинет Кармел Сноу в «Харперс Базар» свое портфолио, открыть его и увидеть, как оттуда вылезает таракан и ползет по ножке стола. Кармел пожалела меня и дала работу.

Так вот, у меня было невероятно много товарищей по квартире. Вплоть до сегодняшнего дня почти каждый раз, когда я в Нью-Йорке вечером выхожу куда-нибудь, чтобы развлечься, я натыкаюсь на кого-то из них, и они неизменно объясняют моему спутнику: «Я раньше жил с Энди». Я всегда белею при этом, то есть становлюсь бледнее чем обычно. Когда эта сцена повторяется несколько раз, мой спутник не может понять, как мне удалось пожить со столькими людьми, поскольку знают меня исключительно как одинокого парня, каким я теперь стал. Конечно, те, кто представляет меня типичным любителем светской жизни 60-х годов, всегда приходящим на вечеринки со «свитой» минимум из шести персон, могут недоумевать почему я называю себя «одиноким парнем», так что позвольте мне объяснить, что я имею в виду на самом деле и почему это правда. В те периоды моей жизни, когда я чувствовал себя весьма общительным и искал близкой дружбы, я не мог найти людей, которым это было нужно, поэтому именно тогда, когда я больше всего не хотел быть один, я им был. Но как только я решил, что лучше останусь один и пусть никто не рассказывает мне о своих проблемах, все, кого я никогда в жизни раньше не видел, начали гоняться за мной, чтобы рассказать мне то, о чем я как раз принял решение не слушать. Как только я стал в своем сознании одиноким человеком, у меня и появилось то, что можно назвать «свитой». Как только перестаешь чего-то хотеть, ты сразу это получаешь. Я выяснил, что это абсолютная аксиома.

Поскольку я чувствовал, что заражаюсь проблемами своих друзей, я пошел к психиатру, в Гринвич Виллидж, и рассказал ему все о себе. Я поведал ему историю своей жизни, рассказал о том, что у меня нет никаких собственных проблем, и что я вбираю в себя проблемы моих друзей, а он сказал, что позвонит мне и назначит следующий сеанс, чтобы мы могли поговорить обо всем подробнее, но так и не позвонил. Когда я об этом вспоминаю, я понимаю, что он поступил недостойно профессионала, сказав, но не сделав этого. По дороге от психиатра я зашел в магазин «Мейсис» и вдруг купил свой первый телевизор, 19-дюймовый черно-белый телевизор марки «Эр-Си-Эй». Я принес его к себе в квартиру на 75-й Ист-стрит, где жил тогда совершенно один, и сразу же забыл о психиатре. Телевизор у меня был включен все время, особенно, когда люди рассказывали мне о своих проблемах, и я обнаружил, что телевизор развлекает меня как раз настолько, чтобы проблемы, о которых мне говорили, больше не липли ко мне. Это было своего рода какое-то волшебство.

Моя квартира находилась над «Баром Красоток Ширли», куда приходила Мабл Мерсер, чтобы побывать в трущобах и спеть «Ты так прелестна» (You're So Adorable), и телевидение помогло мне взглянуть на все это совершенно с иной точки зрения. В этом пятиэтажном здании без лифта у меня была сначала квартира на пятом этаже. Потом освободилась квартира на втором этаже и я ее тоже снял, так что в моем распоряжении теперь было два этажа, но не подряд. Я все дольше и дольше оставался на том этаже, где находился телевизор.

С годами, после того как я решил стать одиночкой, я становился все более и более популярным и обнаружил, что друзей у меня все прибавляется и прибавляется. С работой все было в порядке. У меня была собственная мастерская, где несколько человек работали на меня; по нашей договоренности они должны были здесь жить. В те дни все было легко и свободно. В мастерской день и ночь собирался народ. Друзья друзей. На проигрывателе всегда крутилась пластинка Марии Каллас, было много зеркал и блестящей фольги.

К тому времени я уже был известным поп-артистом, так что у меня было полно работы, приходилось натягивать много холстов. Обычно я работал с десяти утра до десяти вечера, ночевал дома и возвращался утром, однако те же люди, с которыми я расстался накануне вечером, были все еще здесь, по-прежнему бодрые, по-прежнему с Марией и зеркалами.

Именно тогда я начал понимать, насколько сумасшедшими могут быть люди. Например, одна девушка перешла жить в лифт и оставалась там целую неделю, до тех пор, пока ей не перестали приносить кока-колу. Я не знал, как все это понять. Но раз я оплачивал аренду мастерской, то чувствовал, что, наверняка это меня касается, но не спрашивайте, что это все значило, я никогда этого так и не понял.

Дом был расположен отлично – угол 47-й стрит и Третьей авеню. Мы всегда наблюдали за демонстрациями, направляющимися на митинги к ООН. Как-то раз по 47-й стрит проехал папа римский в церковь Св.Патрика. Хрущев тоже однажды проезжал. Это была хорошая широкая улица. Знаменитые люди стали заходить в мастерскую, наверное, чтобы поглядеть на непрерывное веселье – Керуак, Гинсберг, Фонда и Хоппер, Барнетт Ньюман, Джуди Гарленд, «Роллинг Сто-унз». Рок-группа «Вельвет Андерграунд» начинала репетировать в углу нашего верхнего этажа, а вскоре после этого мы вместе придумали шоу со всевозможными эффектами и в 1963 году начали колесить с ним по стране. Тогда казалось, что все только начинается.

Контркультура, субкультура, поп, суперзвезды, наркотики, прожекторы, дискотеки – все эти «молодежные» штучки начались, вероятно, тогда. Где-нибудь всегда шла вечеринка: если не в погребке, то на крыше, если не в метро, то в автобусе; если не на лодке, то на статуе Свободы.

Все ходили принаряженные. «Все завтрашние вечеринки» (All Tomorrow's Parties) – так называлась песня, которую «Вельветы» пели в кафедральном соборе, когда Нижний Ист-сайд только начинал освобождаться от иммигрантского статуса и приобретать славу крутого района.

«Какие костюмы наденет бедная девочка на все завтрашние вечеринки…» Мне очень нравилась эта песня. Ее играли «Вельветы» и пела Нико.

В те дни все было экстравагантно. Только богатые могли себе позволить поп-одежду из таких бутиков, как «Парафер-налия», или от таких модельеров, как Тайгер Морс. Тайгер заходила в магазин «Кляйна и Мей», покупала платье за 2 доллара, отрывала ленточку и цветочек, приносила платье в свой магазин и продавала за 400 долларов. С аксессуарами она тоже умела обращаться. Она приклеивала какую-нибудь яркую ерунду на вещь из «Вулворт» и просила за это 50 долларов. У нее был невероятный талант угадывать, кто из людей, заходивших в ее магазин, действительно что-нибудь собирается купить. Однажды я видел, как она секунду смотрела на приятную, хорошо одетую даму и сказала: «Извините, для Вас здесь ничего не продается». Она никогда не ошибалась. Она покупала все, что блестит. Именно она изобрела светящееся электрическим светом платье со встроенными батарейками.

В 60-е годы все интересовались всеми. В этом немного помогали наркотики. Все вдруг становились равны – дебютантки и шоферы, официантки и губернаторы. Одна моя знакомая Ингрид из Нью-Джерси придумала себе новую фамилию, очень подходящую для ее новой, еще не определенной карьеры в шоу-бизнесе. Она назвала себя «Ингрид Суперстар». Я уверен, что Ингрид сама придумала это слово. Во всяком случае, пусть тот, кто найдет более раннее упоминание слова «суперстар», покажет его мне. Чем больше вечеринок мы посещали, тем чаще ее имя появлялось в газетах: Ингрид Суперстар, и слово «суперзвезда» начало свою карьеру в средствах массовой информации. Ингрид позвонила мне несколько недель назад. Теперь она строчит на швейной машинке. А ее имя все еще популярно. Невероятно, правда? В 60-е все интересовались всеми. В 70-е все начали всех бросать. 60-е были переполнены. 70-е – абсолютно пусты.

Когда у меня появился первый телевизор, я перестал придавать большое значение близким отношениям с другими людьми. Раньше я часто чувствовал боль и обиду так, как чувствуешь, когда окружающие для тебя очень важны. Так что, наверное, я действительно придавал этому большое значение, это было в те дни, когда никто еще не слышал о «поп-арте», «андерграундном кино» или «суперзвездах».

Итак, в конце 50-х у меня начался роман с телевизором, который длится по сегодняшний день, хотя я и изменяю ему в спальне бывает что с четырьмя телевизорами сразу. Но не женился я до 1964 года, до тех пор пока не приобрел мой первый магнитофон. Мою жену. Мой магнитофон и я женаты уже десять лет. Когда я говорю «мы», я имею в виду магнитофон и себя. Многие этого не понимают.

Приобретение магнитофона действительно положило конец любой эмоциональной жизни, которая у меня могла бы быть, но мне было приятно видеть, что она окончена. С тех пор ничто уже не становилось проблемой, потому что проблема означала всего лишь наличие хорошей кассеты, а когда проблема превращается в хорошую кассету, она перестает быть проблемой. Интересная проблема стала интересной записью. Все это знали и исполняли свои роли для записи. И нельзя было понять, какие проблемы настоящие, а какие раздуты для записи. И еще того лучше, люди, когда рассказывали о своих проблемах, уже сами не понимали, действительно ли у них есть проблемы или же они только играют свою роль. В 60-е годы люди, по-моему, забыли, что такое эмоции. И не думаю, что они о них вспомнили. По-моему, как только начинаешь смотреть на эмоции с определенной точки зрения, ты уже никогда не сможешь относиться к ним как к реально существующим. Приблизительно это случилось и со мной.

Я не знаю, был ли я когда-нибудь способен на любовь, но после 60-х я никогда больше не думал на языке «любви».

При этом некоторые люди начали меня, как бы сейчас сказали, «очаровывать». Один человек в 60-е обворожил меня больше, чем кто-либо за всю мою жизнь. И очарованность, которую я испытал, была, вероятно, очень близка к какому-то роду любви.

Какие факты жизни надо узнавать в сорок лет. – Моя идеальная жена. – Телефонная девушка моей мечты. – Ревность. – Тусклый свет и зеркала. – Секс и ностальгия. – Трансвеститы. – Романтические отношения – это трудно, но секс – труднее. – Фригидность

Б: Почему ты не пришел вчера вечером? В последнее время ты в каком-то странном настроении.

А: Просто… я не могу знакомиться с людьми. Я слишком устал.

Б: Ну это же были старые знакомые, а ты не пришел. Тебе надо бы поменьше смотреть телевизор.

А: Самое волнующее занятие – не-делать-этого. Если в кого-нибудь влюбишься и так и не займешься этим, то все возбуждает гораздо больше.

Любовные отношения слишком затягивают, а на самом деле они этого не стоят. Но если ты почему-то считаешь, что стоят, надо вкладывать в них ровно столько времени и энергии, сколько другая сторона. Иначе говоря: «Я заплачу тебе, если ты заплатишь мне».

У людей столько проблем с любовью, что они всегда ищут кого-нибудь, кто окажется их Виа Венето, их вечно воздушным суфле. Следовало бы открыть курсы на степень специалиста по любви. Должны существовать курсы по красоте, любви и сексу. И чтобы любовь была самым главным предметом. Я всегда думал, что надо показывать детям, как заниматься любовью, и объяснить им раз и навсегда, что любовь – ничто. Но этого никто не сделает, потому что любовь и секс – это бизнес.

Потом я думал, может, в конце концов, хорошо, что никто не проливает свет на эту проблему, потому что если действительно узнаешь все, уже не о чем будет думать или фантазировать всю оставшуюся жизнь, и можно сойти с ума, если не о чем думать, потому что продолжительность жизни растет и после детских лет остается достаточно много времени для секса. Я слишком много помню о детстве. Я, наверное, пропустил большую его часть, когда валялся больной в постели со своей куклой Чарли МакКарти, точно так же, как пропустил «Белоснежку». Я посмотрел «Белоснежку» только в сорок пять лет, когда пошел с Романом Полански в «Линкольн-Центр». Вероятно, я сделал правильно, что так долго ждал, – не могу себе представить, что мне еще было бы столь интересно смотреть в этом возрасте. Все это навело меня на такую мысль: быть может, вместо того чтобы в раннем детстве объяснять детям механику и ничтожность секса, лучше было бы ошеломить их внезапным открытием всех деталей, когда им исполнится уже сорок. Представь, ты идешь по улице с другом, которому только что исполнилось сорок лет, развенчиваешь старую историю о птичках и пчелках, ждешь, пока пройдет шок от этого разоблачения, а затем терпеливо объясняешь все остальное. Тогда в сорок лет жизнь вдруг обретет новый смысл. В наше время, когда продолжительность жизни так возросла, нам следовало бы оставаться младенцами гораздо дольше.

Именно высокая продолжительность жизни выводит из строя все старые ценности и их практическое применение. Когда люди узнавали о сексе в пятнадцать лет, а умирали в тридцать пять, у них, очевидно, возникало меньше проблем, чем у моих современников, которые узнают о сексе лет в восемь и доживают до восьмидесяти. Это слишком долгое время для интриги с одной и той же идеей.

Родители, которые действительно любят своих детей и хотят, чтобы они как можно меньше в жизни страдали от скуки и неудовлетворенности, быть может, должны, как в былые времена, оттягивать знакомство с жизнью как можно дольше, чтобы продлить процесс ожидания. В любом случае, секс на экране и на страницах книг возбуждает больше, нежели секс на простынях. Пусть дети читают о нем и ждут его, а потом, в тот момент, когда они соберутся испробовать его в реальности, поведайте им, что они уже пережили самый интересный этап, и он остался позади.

Любовь в фантазиях гораздо лучше, чем любовь в действительности. Никогда не делать этого – очень возбуждает. Самое напряженное притяжение возникает между двумя противоположностями, которые никогда не сходятся.

Мне нравятся все «освободительные» движения, потому что после «освобождения» то, что всегда было страшной тайной, становится понятным и скучным, и тогда никто не чувствует себя в стороне, как не имеющий права участвовать в событиях. Например, незамужние и неженатые, ищущие мужей и жен, чувствовали себя обделенными, потому что образ брака в старые времена был так прекрасен. Джейн Вайет и Роберт Янг. Ник и Нора Чарльз. Этель и Фред Мерц. Даг-вуд и Блонди.

Семейная жизнь представлялась такой замечательной, что казалось, и жить не стоит, если тебе не посчастливилось обзавестись мужем или женой. Незамужним и неженатым брак казался красивым, ловушки казались чудесными и всегда предполагалось, что секс тоже будет замечательным, – никто даже не находил слов для описания, потому что «надо было испытать это самому», чтобы понять, насколько это хорошо. Это было похоже на заговор женатых: не разглашать, что состоять в браке и заниматься сексом – это не обязательно стопроцентное удовольствие; а они ведь могли бы снять камень с души одиноких людей, если бы были откровенны.

При этом всегда тщательно скрывалось, что если ты женат, тебе может быть недостаточно места в постели, и, возможно, утром придется мириться с плохим запахом изо рта партнера.

Существует так много песен о любви. Но недавно я был очень заинтригован, когда кто-то прислал мне слова песни о том, как ему на все наплевать и наплевать на меня. Песня мне очень понравилась. Ему здорово удалось передать идею о том, что ему все безразлично.

Я не вижу ничего ненормального в одиночестве. Мне хорошо одному. Люди сильно преувеличивают значение их любви. Она не всегда так важна. То же относится к жизни – ее значение люди тоже преувеличивают. Личная жизнь и личная любовь – как раз то, о чем не думают восточные мудрецы.

Не знаю, возможно ли, чтобы любовная связь длилась вечно. Если вы состоите в браке уже тридцать лет и «готовите завтрак для любимого и единственного», и он входит, дрогнет ли его сердце? Я имею в виду, что простым обычным утром оно, наверное, дрогнет, когда он заметит завтрак, и это тоже хорошо. Приятно, когда тебе приготовили завтрак.

Самая большая цена, которую приходится платить за любовь, – постоянное присутствие кого-то рядом с тобой, ты не можешь остаться один, а ведь быть одному намного лучше. Конечно, самое большое неудобство – теснота в постели. Даже домашние животные посягают в ней на твое пространство.

Я предпочитаю долгосрочные связи. Чем дольше, тем лучше.

Любовь и секс могут сосуществовать, бывает как секс без любви, так и любовь без секса. Но отдельно любовь и отдельно секс – это нехорошо.

Ты можешь быть так же верен месту или вещи, как человеку. Сердце может дрогнуть, когда приближаешься к любимому месту, особенно если летишь туда на самолете.

Мама всегда говорила, чтобы я не беспокоился о любви, а просто обязательно женился. Но я всегда знал, что никогда не женюсь, потому что не хочу иметь детей, не хочу, чтобы у них были те же проблемы, что у меня. Я не думаю, что кто-нибудь еще этого заслуживает.

Я много думаю о людях, у которых будто бы нет проблем, которые женятся, живут и умирают, и все у них проходит замечательно. Среди моих знакомых таких нет. У них всегда какие-нибудь проблемы, даже если это всего лишь сломанный сливной бачок унитаза.

У моей идеальной жены должно быть много денег, которые она будет приносить домой, и собственная телевизионная станция.

Я всегда как завороженный смотрел старые фильмы военных лет, в которых девушек выдавали замуж, по телефону, мужьям, находящимся за морем, и они говорили: «Я слышу тебя, любимый!», и я всегда думал, как было бы здорово, если бы все так и осталось, они были бы так счастливы.

Хотя, полагаю, им потребовался бы ежемесячный перевод денег.

У меня есть телефонная подруга. Наши телефонные отношения длятся уже шесть лет. Я живу в центре, а она – на окраине. Это замечательное решение проблемы: мы не должны по утрам мириться с плохим запахом изо рта друг друга, в то же время каждое утро мы чудесно завтракаем вместе, как любая другая счастливая семейная пара. Я на кухне в центре города готовлю себе мятный чай и сильно зажаренный английский кекс с мармеладом, а она на окраине ждет, когда из кафе ей доставят кофе с молоком и подогретую булочку с медом и маслом – густое на невесомом, мед, масло и кунжутное семя. Мы проводим солнечные утренние часы, разговаривая по телефону, прижав трубку плечом к уху, и можем отойти или даже повесить трубку когда угодно.

Нам не нужно беспокоиться о детях – только об удлинителе телефонного провода. У нас есть соглашение. Она вышла замуж за гомосексуалиста двенадцать лет назад и с тех пор ждет расторжения брака, хотя, если ее спрашивают, отвечает, что он погиб, вляпавшись в грязную историю.

Симптом любви – нарушение баланса химических веществ внутри нас. Наверное, в любви что-то да есть, если на нее реагируют даже твои химические вещества.

Когда я был моложе, я пытался узнать что-то о любви, и поскольку ее не преподавали в школах, я обратился к кино за подсказкой, что такое любовь и что с ней делать. В те дни действительно можно было узнать кое-что о любви из кинофильмов, но там не было ничего, что могло бы пригодиться в жизни. Так, на днях я смотрел по телевизору фильм «Глухая улица» (Back Street), снятый в 1961 году, в котором играли Джон Гейвин и Сьюзен Хейуорд, и был поражен тем, что они все время повторяли, как чудесен каждый драгоценный миг, проведенный вместе, так что каждый драгоценный миг был принесен в дань последующему драгоценному мигу.

Но я всегда думал, что кино может показать тебе много нового о том, как это на самом деле происходит между людьми, и, таким образом, помочь всем тем, кто не знает, что делать и какие у них есть возможности.

В своих ранних кинофильмах я на самом деле старался показать, как люди могут познакомиться друг с другом, что при этом они могут сделать и что сказать друг другу. В этом и заключалась идея: знакомство двух людей. А потом, когда вы смотрели на это и видели, как все просто, вы постигали смысл всего этого. Мои фильмы показывали, как некоторые люди поступают, реагируя на других людей. Это были своего рода настоящие социологические примеры. Они напоминали документальные фильмы, и если вам казалось, что сюжет имеет к вам отношение, то становились примером, а если все происходящее на экране не имело отношения к вам, то они оставались всего лишь документальными фильмами, но могли быть примером для кого-нибудь из ваших знакомых. Например, в фильме «Девушки в ванне» (Tub Girls) девушкам надо было принимать ванну с незнакомыми людьми. Мы снимали то, как они это делали. Как они знакомились прямо в ванне. И девушка несла ванну к следующему, с которым должна была купаться, брала ванну под мышку и несла… Мы пользовались прозрачными пластиковыми ваннами.

Мне никогда особенно не хотелось снимать кино просто о сексе. Если бы я захотел снять действительно сексуальный фильм, я бы снял как цветок рождает другой цветок. А лучшая любовная история – просто два попугайчика в клетке.

Самая лучшая любовь – это любовь, когда-не-думаешь-об-этом. Некоторые могут заниматься сексом и им действительно удается опустошить свой ум и заполнить его сексом; другие никогда не могут позволить своему уму опустеть и заполниться сексом, поэтому, когда они занимаются сексом, они думают: «Неужели это действительно я? Неужели я действительно это делаю? Это очень странно. Пять минут назад я этого не делал. И через некоторое время я уже не буду это делать. Что бы сказала мама? Кто только это придумал?» Так что людям первого типа – тем, кто позволяет уму опустеть, заполниться сексом и не-думать-об-этом, – повезло больше. Людям другого типа надо найти что-то иное, чтобы расслабиться и затеряться в этом. Для меня что-то иное – это юмор.

Смешные люди – единственные люди, которые мне интересны, потому что если в человеке нет ничего смешного, мне с ним скучно. Но если тебя в основном привлекает в людях их смешные черты, то сталкиваешься с проблемой, потому что быть смешным не означает быть сексуальным. Так что в конце концов, когда приближается момент истины, оказывается, что ты не так уж и очарован и не можешь «сделать это».

Однако в постели мне больше нравится смеяться, чем делать это. Залезть под одеяло и шутить, я думаю, самое лучшее. «Ну, как я тебе?» «Так хорошо, было очень смешно». «О, сегодня ночью ты меня здорово рассмешил».

Если бы я пошел к «ночной бабочке», я бы, наверное, заплатил ей за то, чтобы она рассказывала мне анекдоты.

Иногда сексуальное притяжение не ослабевает. Я знаю такие пары, которые с удовольствием занимались друг с другом сексом многие годы.

Люди, живущие долго вместе, действительно становятся похожи друг на друга, потому что когда человек тебе нравится, ты заражаешься его причудами и симпатичными привычками. И вы едите одно и то же. У каждого свое представление о любви. Одна моя знакомая девушка сказала: «Я поняла, что он меня любит, когда он не кончил мне в рот».

На протяжении многих лет я более успешно справлялся с любовью, нежели с завистью. Со мной постоянно случаются приступы зависти. Мне кажется, я один из самых завистливых людей на свете. Моя правая рука завидует, если левая рисует красивую картину. Если моя левая нога танцует хорошее па, то правая ей начинает завидовать. Левая сторона моего рта завидует, когда правая ест что-нибудь вкусное. За ужином я завидую, если кто-то заказывает блюдо вкуснее, чем то, которое заказал я. Я завидую чьим-нибудь смазанным фотографиям, снятым на обычной пленке, даже если у меня есть свои четкие поляроидные снимки тех же сцен. Вообще я схожу с ума, когда у меня нет права выбирать первым – что угодно. Очень часто я делаю то, что совсем не хочу делать, только потому, что меня мучает зависть – кто-нибудь другой может сделать это вместо меня. Собственно говоря, я всегда стараюсь покупать вещи и людей только потому, что завидую – вдруг кто-нибудь другой их купит, и они в конечном счете окажутся хорошими. Это одна из историй моей жизни. И те несколько раз за всю жизнь, что я выступал по телевидению, я так завидовал ведущему телешоу, что не мог говорить. Как только включаются телекамеры, я могу думать лишь об одном: «Я хочу свое собственное шоу… Я хочу свое шоу».

Я очень нервничаю, когда вижу, что в меня кто-то влюбляется. Каждый раз, когда у меня «роман», я так нервничаю, что привожу с собой всех сотрудников моей мастерской. Обычно это пять-шесть человек. Они все заходят за мной, а потом мы идем за ней. Любишь меня – люби и мое окружение.

В конце концов, все целуют на ночь не того, кого хотели. Чтобы отблагодарить всех, кто работает у меня в мастерской, за то, что они меня сопровождают, я, кроме прочего, предлагаю им свои услуги по сопровождению их на свидание. Двое любят пользоваться этой услугой, потому что они немного похожи на меня – не хотят, чтобы что-то происходило. Уж при мне-то ничего не случится, как они говорят. Я делаю так, чтобы ничего не произошло. Где бы я ни был. Я сразу вижу, что они довольны, что я пришел, потому что что-то уже начало происходить, а они ужасно хотят, чтобы я сделал так, чтобы ничего не происходило. Особенно когда они оказываются в Италии – ведь сами знаете, как итальянцы любят, чтобы что-то происходило. Я – естественное противоядие.

Люди должны влюбляться с закрытыми глазами. Только закройте глаза. Не подглядывайте. Некоторые мои знакомые тратят много времени, стараясь выдумать новые способы обольщения. Раньше я думал, что только у тех, кто не работает, есть время думать о таких вещах, но потом понял, что большинство людей пользуется чужим временем, чтобы выдумывать новые виды соблазна. Большинство служащих в офисах на самом деле получают зарплату за время, которое проводят в мечтах о своих будущих завоеваниях.

Мне нравится тусклое освещение и кривые зеркала. Человек имеет право на освещение, которое ему нужно. К тому же, если вы узнаете о сексе только в сорок, как я предложил выше, вам понадобится тусклый свет и кривые зеркала.

Любовь может покупаться и продаваться. Одна из суперзвезд постарше плакала каждый раз, когда тот, кого она любила, выгонял ее из своей квартиры, а я всегда говорил ей: «Не беспокойся. Ты когда-нибудь станешь очень знаменитой и сможешь его купить». Так оно и случилось, и теперь она очень счастлива.

Бриджит Бардо была одной из первых по-настоящему современных женщин, которые обращаются с мужчинами как с предметами для любви – покупают их, а потом выкидывают. Мне это нравится. Самые модные девушки в городе в наше время – «ночные бабочки». Они носят самую модную одежду. Раньше они всегда отставали от времени, выглядели старомодными, но теперь первыми выходят на улицу в модном наряде. Они поумнели. Так что теперь они и самые умные девушки тоже. Более независимые. Но они все еще носят эти уродливые сумочки на длинных ремешках через плечо. Забавно размышлять о сексе-и-ностальгии. Я бродил по Ист-сайду, в районе Сороковых улиц, и смотрел на вывешенные в витринах кабаков глянцевые фотографии (8х10) девушек. Фотографии в одной витрине напомнили мне 50-е годы, но поскольку они не пожелтели от времени, я не мог определить, те ли самые девушки внутри заведения или фотографии остались от старых времен, и девушки здесь совсем уже не типа Мами Ван Дорен, а просто усталые от жизни бывшие хиппушки. Я не знал. Возможно, заведение поставляло товар клиентам, ностальгирующим по девушкам, которых они пытались снять в 50-е.

Сейчас, когда все так быстро меняется, едва ли есть шанс сохранить нетронутыми образы своих фантазий к тому моменту, когда будешь к ним готов. А все эти маленькие мальчики, которые фантазировали о девушках в прелестных кружевных лифчиках и шелковых трусиках? У них нет никакого шанса найти то, что они всю жизнь искали, если только их девушка не зайдет в местную комиссионку, а это еще хуже, чем ничего.

Фантазии и одежда часто соответствуют друг другу, но времена и нравы изменили и это. Когда производители одежды шили хорошую одежду из хороших материалов, простой парень, покупая костюм или рубашку и ни чем особо не интересуясь, кроме «подходит ли по размеру?», покупал отличный костюм с недурной отделкой из добротного материала. Но труд подорожал, и изготовители начали предлагать за те же деньги работу более низкого качества, но никто особенно не протестовал, и они стали испытывать – и до сих пор испытывают – тот предел качества, когда люди спросят наконец: «Это что, рубашка?» В наше время производители одежды по умеренным ценам продают негодное тряпье. Помимо того, что одежда безобразно пошита – длинные стежки, без подкладки, без вытачек, необработанные кромки – она изготовлена из синтетики, которая выглядит ужасно с первого до последнего дня носки. (По-моему, единственная хорошая синтетика – это нейлон.) Нет, человек в наше время должен быть очень внимательным, покупая что-либо, иначе он купит барахло. Да еще и переплатит. Это означает, что если сегодня ты видишь хорошо одетого человека, ты знаешь, что он очень много думал о своей одежде и о том, как он выглядит. А это все портит, потому что человек не должен много думать о том, как он выглядит. То же относится и к девушкам, хотя и не настолько – они могут заботиться о себе чуть больше, не становясь до отвращения себялюбивыми, потому что они красивее от природы. Но мужчина, для которого очень важно, как он выглядит, обычно здорово старается выглядеть привлекательно, что само по себе край

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: