Сдам Сам

ПОЛЕЗНОЕ


КАТЕГОРИИ







Судьба отца и его отношение к сыну





 

О происхождении и жизни Алоиза Гитлера до рождения Адольфа Иоахим Фест (Fest, 1978) сообщает следующее.

"В доме № 13 в деревне Штронес, где жил небогатый крестьянин Иоганн Труммельшлягер, незамужняя батрачка Мария Анна Шикльгрубер родила сына, которого в тот же день окрестили Алоизом. Это произошло 7 июня 1837 г. В метрической книге уездного села Деллерсхайм графа "отец" осталась незаполненной. Ничего не изменило и то обстоятельство, что Мария Анна через пять лет вышла замуж за безработного Иоганна Георга Гидлера, по профессии подручного мельника. В том же году она отдала своего сына деверю крестьянину Иоганну Непомуку Гюттлеру[12]из Шпиталя, видимо из опасения, что не сумеет дать ребенку соответствующее воспитание; во всяком случае Гидлеры настолько обнищали, что спали в корыте для скота.

Считается, что отцом Алоиза был кто-то из двух братьев. Правда, Я один из приближенных Гитлера уверял, что отцом Алоиза Шикльгрубера был проживавший в Граце еврей по фамилии Франкенбергер. Maрия Анна Шикльгрубер якобы была его служанкой и забеременела именно в тот момент, когда жила в его доме. В своих показаниях на Нюрнбергском процессе бывший генерал-губернатор Польши Ханс Франк, который до прихода Гитлера к власти был его личным адвокатом, засвидетельствовал, что в 1930 г. сын его сводного брата Алоиза прислал, возможно с целью шантажа, письмо, в котором смутно намекал на некие "загадочные обстоятельства" родословной Гитлера. Франк тут же получил задание тайно заняться этим делом. Он пришел к выводу, что предположение о причастности Франкенбергера к появлению на свет отца Гитлера отнюдь не является совершенно безосновательным. Правда, никаких убедительных доказательств Франк так и не представил, а в свете новейших исторических исследований эта версия представляется более чем сомнительной. Проведенное гестапо по приказу Гиммлера в августе 1942 г. повторное расследование также оказалось безрезультатным. С уверенностью можно лишь утверждать, что Адольф Гитлер не знал, кто был его дед. Данный факт, безусловно, сыграл свою роль в формировании его внутреннего мира, ибо он начал сомневаться, а не был ли действительно его дед евреем. Другая теория, согласно которой "с почти стопроцентной вероятностью" дедом Гитлера был Гют-тлер, ибо Анна Шикльгрубер "не случайно отдала сына деверю", не лишена оригинальности, но также совершенно бездоказательна. Впрочем, достаточно представить себе атмосферу нужды, невежества и крайней религиозности, в которой вырос отец Гитлера, чтобы понять, что попытки выяснить его родословную, по видимому, обречены на неудачу.

Через 29 лет после того, как Мария Анна Шикльгрубер умерла от грудной водянки в местечке Кляйн-Маттен недалеко от деревни Штро-нес, и через 19 лет после смерти ее мужа Иоганн Непомук вместе с тремя приятелями пришел к священнику и попросил записать в метрическую книгу, что отцом Алоиза был его брат. Священника звали Цан-ширм, и проживал он в Деллерсхайме; Алоизу к тому времени уже исполнилось сорок лет, и работал он на таможне. Якобы покойный брат подтвердил перед смертью свое отцовство и сделал это в присутствии трех свидетелей, которых Иоганн и привел.

Неизвестно, поверил ли им священник или просто дал себя уговорить. Но в метрике он зачеркнул слово "внебрачный", написал сверху "рожден в законном браке" и заполнил графу "отец". На полях он сделал следующую запись: "Факт признания Георгом Гитлером отцовства, а также его просьба о внесении его имени в метрическую книгу подтверждаются свидетелями, лично знавшими Георга Гитлера, а именно Йозефом Ромедером, Иоганном Брайтенэдером, Энгельбертом Пауком". Трое неграмотных свидетелей поставили внизу каждый по три креста, а священник написал рядом их имена. Правда, он забыл поставить дату и собственную подпись и записал фамилию Гидлер (Гюттлер) как Гитлер. Подписей родителей тоже, естественно, не было. Так, хотя и с нарушением закона, Алоиз Шикльгрубер с января 1877 г. получил право носить фамилию Гитлер.

Начало этой интриге положил, несомненно, Иоганн Непомук Гюттлер, т.к. именно он воспитал Алоиза и по вполне понятной причине гордился им. Его приемный сын совсем недавно получил повышение по службе, был женат и явно добился в жизни большего, чем кто-либо еще из рода Гюттлеров (Гидлеров). Вполне естественно, что Иоганн Непомук захотел дать ему свою фамилию. Со своей стороны, Алоиз, энергичный и ответственный человек, также был заинтересован в этом, т.к. на службе ему открылась хорошая перспектива и его не устраивало то, что он считался внебрачным сыном. Еще в тринадцатилетнем возрасте он перебрался в Вену, где начал было учиться сапожному ремеслу, но затем передумал и устроился в ведомство таможенных сборов. Там его довольно быстро повысили в должности и со временем ему был присвоен классный чин старшего оффициала[13]. Это был самый высокий чин, на который могли рассчитывать государственные служащие, имевшие такое образование, как Алоиз. Он с видимым удовольствием исполнял свои обязанности, охотно присутствовал на официальных мероприятиях и любил, когда к нему обращались, полностью называя его чин. Один из сослуживцев охарактеризовал его, как "строгого и даже педантичного" чиновника. Когда один из родственников попросил помочь его сыну выбрать профессию, Алоиз Гитлер ответил, что служба в финансовых органах требует "абсолютного повиновения начальству и неукоснительного выполнения своих обязанностей", и что для нее совершенно не подходят "пьяницы, живущие в долг, игроки и вообще все, кто склонен к аморальному образу жизни". На сохранившихся фотографиях - обычно он снимался в связи с производством в очередной чин - изображен статный мужчина в мундире с начищенными до блеска пуговицами, грубоватым, типично чиновничьим лицом и недоверчиво-оценивающим взглядом. Чувствовалась его жизнестойкость, типичная для тех, кто родом из простой семьи, но одновременно было видно, что он знает себе цену" (J. Fest, 1978, S.31).

К этим сведениям можно еще добавить, что Мария Шикльгрубер после рождения сына четырнадцать лет получала пособие от уже известного нам еврейского коммерсанта Франкенбергера. В опубликованной Фестом в 1973 г. биографии Гитлера называется его имя. Текст же записки, которую представил адвокат Гитлера Франк Международному военному трибуналу, приводится в другой книге Феста, вышедшей десятью годами раньше. В ней, в частности, говорится: "Отец Гитлера был внебрачным сыном кухарки Шикльгрубер, которая была родом из Леондинга, недалеко от Линца. Бабушка Гитлера родила (точнее - забеременела. - А.М.), когда служила в доме еврея Франкенбергера в Граце. Он в дальнейшем вместо своего сына, которому тогда, в 30-е гг. XIX в., было около 19 лет (и от которого, по мнению автора, Мария забеременела, - А.М.), платил ей пособие вплоть до четырнадцатилетия ее сына. Мария Шикльгрубер и Франкенбергер много лет переписывались, и между строчками их писем можно было прочитать, что Мария зачала от Франкенбергера при обстоятельствах, вынудивших его платить алименты" (J.Fest, 1963, S.18).

Если память обо всем этом сохранилась в течение 100 лет, значит, в деревне многие знали и о переписке, и о том, что купец мог быть отцом Алоиза. Вряд ли Алоиз ничего не знал об этом, и вряд ли кто из его знакомых думал, что коммерсант платит деньги Марии просто из великодушия. При таком раскладе Алоиз мог стыдиться бедности, сомнительного происхождения, того, что он был вынужден расстаться с матерью в пятилетнем возрасте, и того, что отцом его, возможно, был еврей.

Первые три обстоятельства не вызывали никаких сомнений. Четвертое же ничем не подтверждалось, но на жизненной ситуации Алоиза это никак не сказывалось, и положение его легче не становилось. Как можно защититься от злорадного шепота за своей спиной? Первые три фактора не мешают человеку наладить свою жизнь. Можно, к примеру, высоко подняться по служебной лестнице и позабыть про бедность. С этой точки зрения жизнь Алоиза удалась. Исполнилось также и подсознательное желание отомстить отцу за свое рождение вне уз законного брака, ибо обе жены Алоиза забеременели еще до брака, и его дети как бы повторили судьбу отца. Но ответ на вопрос о своем истинном происхождении он за всю жизнь так и не нашел.

Но незнание своего истинного происхождения может навсегда лишить человека покоя, особенно если, как в данном случае, о нем постоянно распространяются темные слухи, которые нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть.

Недавно я услышала об одном восьмидесятилетнем эмигранте из Восточной Европы, который вот уже 35 лет вместе с женой и взрослыми детьми живет в одной из западноевропейских стран. Каково же было его удивление, когда он вдруг получил письмо из Советского Союза от своего пятидесятитрехлетнего внебрачного сына, которого давно считал покойником. Мальчику было три года, когда расстреляли его мать. Отца по обвинению в политическом преступлении бросили в тюрьму. Позднее ему даже в голову не пришло заняться поисками сына, поскольку он был твердо убежден в его смерти. Сын, носивший фамилию матери, написал в письме, что вот уже 50 лет ему не дает покоя мысль об отце, что он собирал любые сведения о нем и что часто оказывался на ложном пути. В конце концов он сумел узнать фамилию отца и отыскать его. Можно представить себе, как он идеализировал отца и какие надежды возлагал на встречу с ним. Ведь ему, проживавшему в провинциальном советском городке, стоило огромного труда найти отца, эмигрировавшего в Западную Европу.

Вывод из всей этой истории, на мой взгляд, таков: человеку крайне важно снять все вопросы, касающиеся его происхождения. Но Алоизу Гитлеру вряд ли могла прийти в голову такая мысль. К тому же он не мог идеализировать отца. Ведь, по слухам, его отец был евреем, а значит мать осквернила весь свой род и обрекла сына на изоляцию в обществе. Смена имени в возрасте сорока лет, описанная Фестом, показывает, однако, что Алоизу было вовсе не безразлично его происхождение. Наоборот, неясность по этому вопросу не могла не стать причиной душевного кризиса.

Однако такие душевные кризисы нельзя устранить с помощью официальных документов. Ни усыновление, ни смена фамилии здесь не помогут. Как бы отец ни кичился своими заслугами, какие бы высокие должности он ни занимал, дети все равно рано или поздно почувствуют разлад в его душе.

Джон Толанд пишет:

"Характер у него очень испортился и раздражение он постоянно срывал именно на Алоизе-младшем. Одно время отец находился в скверных отношениях с сыном, поскольку он требовал безоговорочного исполнения всех своих требований, а сын отказывался ему подчиняться. Позднее Алоиз-младший жаловался, что отец "жестоко избивал его бичом из крокодиловой кожи". Но в то время в Австрии суровые телесные наказания детей были нормой; многие полагали, что они благотворно действуют на духовное развитие ребенка. Как-то мальчик три дня не ходил в школу, поскольку занимался изготовлением игрушечного кораблика. И хотя этим своим увлечением он был обязан именно отцу, на этот раз Алоиз-старший так рассвирепел, что избил сына плеткой до потери сознания. По некоторым данным, Адольфа (правда, несколько реже) также подвергали телесным наказаниям, а свою собаку хозяин бил до тех пор, "пока она не начинала вся извиваться и делать на полу лужицы". По словам Алоиза-младшего, жертвой неоднократно становилась терпеливая, готовая вынести любые притеснения их мать Клара Гитлер. Если все это правда, то такого рода эпизоды семейной жизни не могли не сказаться самым существенным образом на психике Адольфа Гитлера" (J. Toland, 1977, S.26).

Характерно, что Толанд на всякий случай оговаривается (если все это правда), хотя сам получил эту информацию от сестры Адольфа Гитлера Паулы. Он, правда, не стал публиковать ее в своей книге. Рассказ Паулы со ссылкой на Толанда приводит в своей книге Хельм Штирлин:

"Именно Адольф постоянно провоцировал отца и потому ежедневно получал приличную взбучку. Он был законченным шалопаем и к тому же позволял себе неприличные выражения. Все попытки отца выбить из него дурь и заставить выбрать карьеру чиновника ни к чему не привели" (Stierlin, 1975, S. 23).

Если сама сестра Адольфа Паула лично рассказала Джону Толанду об этом, то нет никаких оснований сомневаться в правдивости его слов. Нужно, однако, отметить, что авторы биографий, описывая детство своих героев, как правило, не пытаются вчувствоваться в то, что переживал ребенок, и потому инстинктивно пытаются принизить ту роль, которую сыграло в их жизни родительское насилие. В этой связи особенно интересен отрывок из книги Франца Етцингера:

"Очень много написано о том, что отец избивал несчастного мальчика. В основном ссылались на высказывания Ангелы, которая якобы говорила: "Адольф, вспомни, как я и мать хватали отца за полы мундира, когда он хотел избить тебя!" Все это более чем сомнительно. После службы в Хафельде отец больше не носил мундир, а в последний год службы в Хафельде он жил отдельно от семьи. Следовательно, описанные Ангелой события могли произойти примерно в 1892-1894 годах, когда Адольфу было только четыре года, а ей самой двенадцать лет, и она точно не осмелилась бы хватать строгого отца за фалды. Всю эту историю выдумал тот, кто явно был не очень силен в хронологии.

Сам фюрер как-то поведал своим секретарям, которым вообще любил пудрить мозги, что отец однажды тридцать раз ударил его по тому месту, что ниже спины. Но уже доказано, что не всем этим историям можно верить, тем более что в данном случае об этих побоях стало известно в связи с рассказами фюрера о мужественных индейцах. Гитлер похвалился, что он, как индеец, стиснул зубы и даже звука не издал. Вполне возможно, что непослушный и упрямый мальчишка иногда получал заслуженное наказание за какую-нибудь провинность, но его уж точно нельзя отнести к числу "детей, которых истязали". В конце концов, его отец был прогрессивно мыслящим человеком, и это проявлялось во всем. Объяснения, не подтвержденные фактами, лишь усложняют разгадывание феномена Гитлера.

Напротив, есть гораздо больше оснований предполагать, что, когда семья Гитлеров жила в Леондингине и отцу уже было за шестьдесят, он махнул рукой на непослушного мальчишку и вообще перестал заниматься его воспитанием" (Jetzinger, 1957, S.94).

У меня также нет никаких причин сомневаться в правильности хронологии Етцингера, а, значит, я еще больше убеждаюсь в том, что Адольфа начали избивать, когда ему еще даже не исполнилось четырех лет. Тому подтверждение вся жизнь Адольфа Гитлера. Не случайно в "Майн Кампф" говорится о "трехлетнем ребенке" (см. ниже). Етцингер очевидно предполагает, что такое просто невозможно. А почему нет? Ведь маленький ребенок очень часто становится для взрослого воплощением вытесненного в подсознательное, а затем отщепленного зла[14]. В педагогических трактатах, в частности, в необычайно популярных в свое время книгах доктора Шребера, настоятельно рекомендовалось подвергать младенцев телесным наказаниям. В них подчеркивалось, что нужно начинать изгонять зло с самого раннего возраста, а иначе "оно воспрепятствует развитию добра". Кроме того, из газет мы знаем, что матери часто избивают новорожденных. Наверное, мы знали бы гораздо больше, если бы педиатры откровенно рассказали о том, с чем им приходится сталкиваться ежедневно. Однако вплоть до недавнего времени их заставляла молчать необходимость соблюдения врачебной тайны (по крайней мере так обстояли дела в Швейцарии), а теперь они молчат или по привычке, или "по соображениям морали". Если же кто-либо усомнится в том, что с Адольфом Гитлером в детстве жестоко обращались, то процитированный отрывок из книги Етцингера содержит совершенно объективную информацию, хотя сам автор хотел доказать противоположное, во всяком случае, сознательно. Подсознательно же он явно чувствовал шаткость своей позиции. Или Ангела по-настоящему боялась строгого отца, и тогда Алоиз вовсе не был таким добродушным, каким его изображает Ет-цингер, или же он был действительно добрым, но тогда Ангеле не нужно было его бояться.

Я так долго разбирала этот отрывок лишь потому, что он четко доказывает, как снисходительное отношение автора к родителям искажает биографии. Такая позиция (по сути педагогическая) влечет за собой самые неожиданные интерпретации. Так, Етцингер говорит, что Гитлер "пудрит секретарям мозги", хотя на самом деле он рассказывает горькую правду. Далее автор утверждает, что Адольф не относится к числу "детей, которых истязали", поскольку был "непослушным и упрямым" и за это "получал заслуженное наказание". К тому же его отец "был прогрессивным человеком ", и "это проявлялось во всем" (!). То, как Етцингер понимает прогрессивность, представляется по меньшей мере странным. Впрочем, действительно есть отцы, имеющие прогрессивные суждения о чем угодно, кроме воспитания детей, которых (или одного из которых) они и подвергают насилию. А вот пример вывода, неверного с точки зрения психологии. По мнению Феста, лишь подготовленная Франком в 1938 г. справка о возможном еврейском происхождении Алоиза Гитлера вызвала у фюрера бурный всплеск ненависти к отцу. Но если я считаю, что зародившаяся в детстве Гитлера ненависть к отцу в дальнейшем вылилась в ненависть к евреям, то Фест, напротив, полагает, что Адольф Гитлер только в зрелом возрасте проникся ненавистью к отцу.

Он пишет:

"Можно только догадываться, какую реакцию вызвали эти сведения у человека, как раз вознамерившегося захватить власть в Германии, однако многое говорит о том, что постоянная неприязнь к отцу внезапно перешла в открытую ненависть. В мае 1938 г., сразу же после присоединения Австрии, он приказал устроить на месте деревни Деллерсхайм и близлежащих окрестностей учебный полигон. Место, где родился его отец и где была захоронена его бабушка, танки вермахта сровняли с землей" (J.Fest, 1963, S.18).

Столь лютая ненависть к отцу никак не может внезапно зародиться в голове взрослого человека, она не может быть вызвана "интеллектуально обоснованным" антисемитизмом, ее корни уходят в смутные воспоминания о далеком детстве. Симптоматично и то, что и Етцингер меняет местами причину и следствие, когда пишет, что после сообщения Франка "политическая ненависть" к евреям "вылилась" в "личную ненависть" к отцу и членам семьи (ср. Jetzinger, S.54).

После смерти Алоиза выходившая в Линце газета "Тагеспост" опубликовала некролог, в котором, в частности, говорилось: "И хотя порой с уст его срывалось резкое слово, под грубой оболочкой билось доброе сердце. Он был всегда готов отстаивать право и справедливость, и благодаря обширным знаниям всегда мог сказать весомое слово". С надгробного камня на его могиле на нас взирает решительный чиновник таможенной службы, взгляд которого устремлен поверх наших голов" (цит. по: Toland, 1977, S.34).

Согласно Смиту, "Алоиз даже испытывал глубокое уважение к правам человека и заботился о благосостоянии людей" (Stierlin, S. 20).

То, что при общении с "глубокоуважаемыми личностями " кажется "грубой оболочкой", оборачивается для их собственных детей настоящим адом. Это хорошо показано в следующем отрывке из книги Джона Толанда:

"На стадии особенно яростной борьбы с отцом Адольф решил бежать из дома. Алоиз узнал об этом и запер его в одной из комнат верхнего этажа. Ночью мальчик попытался пролезть через приоткрытое окно, но щель оказалась слишком узка, и Адольф сбросил с себя одежду. В этот момент он услышал на лестнице шаги отца и прикрыл свою наготу скатертью. Алоиз не стал хвататься за плеть. Он разразился смехом и позвал жену: пусть, дескать, она полюбуется "на мальчика в тоге". Издевательство задело ребенка сильнее, чем любое физическое воздействие. Позднее Гитлер признавался Елене Ханфштенгль, что "долго" не мог забыть этот эпизод.

Много лет спустя Гитлер рассказал одной из своих секретарш, что в одном приключенческом романе прочел о таком признаке мужества, как умение молча переносить боль. И тогда "в следующий раз я даже звука не издал, и лишь считал удары. Мать молча в страхе стояла за дверью и, наверное, подумала, что я сошел с ума, когда я, сияя от гордости, сообщил: "Отец 32 раза ударил меня"" (Toland, S. 30).

Создается впечатление, что Алоиз действовал под влиянием слепой ярости и навязчивого желания, заставляя расплачиваться за перенесенные в детстве унижения именно Адольфа.

Причины этого невроза навязчивого состояния поможет прояснить следующая история. В одной из американских телепередач показали группу психоаналитической взаимопомощи, состоящую из молодых матерей. Они рассказали, как они измывались над своими новорожденными детьми. Одна из них, измученная непрерывными криками ребенка, ударила его о стену, а затем, в отчаянии (которое удалось почувствовать слушателям), уже не зная, что делать, позвонила по телефону службы доверия. Когда дежурный спросил ее, а кого она, собственно говоря, хотела избить, молодая мать к своему удивлению ответила, что саму себя, зарыдала и упала в обморок.

Эта история объясняет мое восприятие поведения Алоиза. Однако маленький Адольф ничего не мог об этом знать и был вынужден жить в постоянном страхе. Одновременно он стремился выработать характер, загоняя это чувство, как и чувство боли, внутрь, ибо лишь таким образом он мог сохранить самоуважение; но именно это и привело позже к включению механизма отщепления и проекции.

Какую страшную подспудную зависть вызывал у Алоиза маленький мальчик одним только фактом своего существования! Рожденный в законном браке, к тому же сын старшего таможенного оффициала, живущий с матерью, а не отданный из-за беспросветной нищеты на воспитание чужим людям! И даже отца своего он знал (тем более что тот каждый день ему напоминал о себе жестокой поркой, видимо, для того, чтобы мальчик запомнил на всю оставшуюся жизнь, как хорошо иметь отца). Ведь именно узнать имя своего отца так хотел Алоиз, и именно этого, несмотря на все усилия, он так и не смог сделать, ибо никому не дано изменить свою детскую судьбу. Приходиться или мириться с горькой правдой далекого прошлого, или яростно отрицать ее, принося тем самым страдания другим.

Очень многим трудно смириться с мыслью о том, что их поведение больно бьет по ни в чем не повинным людям. Ведь еще в детстве их приучили к тому, что жестокое наказание - это неизбежная расплата за какую-либо провинность. Одна учительница рассказывала мне, что многие дети, посмотрев фильм про холокост, говорили: "Евреи сами виноваты, иначе их бы не наказали так жестоко".

Эти слова позволяют понять усилия авторов едва ли не всех биографий Адольфа Гитлера, приписывающих своему герою в детстве такие пороки, как лень, упрямство и склонность ко лжи. Но неужели ребенок рождается лжецом? И разве не ложь дает ему единственный шанс выжить и сохранить остатки достоинства, имея такого отца? И разве не полная зависимость от настроения другого человека заставляла Адольфа Гитлера (да разве только его одного!) лицемерить и приносить домой плохие отметки, т.к. это позволяло почувствовать себя хоть в чем-то независимым? Не исключено, что Гитлер, описывая позднее свой открытый конфликт с отцом по вопросу о выборе профессии, задним числом несколько преувеличивал свою роль. Но произошло это вовсе не потому, что сын по природе своей был трусом", а потому, что с таким отцом вообще ничего нельзя было обсуждать. Скорее всего истинное положение дел отражает следующая цитата из "Майн Кампф":

"Я даже мог себе позволить не высказывать открыто свои взгляды, чтобы не вызывать сразу яростные возражения отца. Я уже твердо решил отказаться в будущем от карьеры чиновника и потому внутренне был совершенно спокоен" (цит. по: К.Heiden, 1936, S.16).

Примечательно, что Конрад Хайден, который приводит эту цитату в своей книге, тут же называет своего персонажа "маленьким трусом". Мы требуем от ребенка, чтобы он, живя фактически в условиях тоталитарного режима, был искренним, но, вместе с тем, никогда не возражал отцу, всегда приносил домой хорошие отметки и вообще беспрекословно выполнял свои обязанности.

Один из биографов Гитлера Рудольф Ольден следующим образом объясняет причину плохой успеваемости Адольфа:

"Еще более усилилось нежелание ходить в школу. Он вдруг оказался совершенно неспособным к учебе, т.к. единственным побудительным мотивом к ней была твердая рука отца. Со смертью отца пропал важный стимул" (R.Olden, 1935, S.18).

Итак, стимулом были побои. Но ведь в той же самой книге автор чуть раньше так охарактеризовал Алоиза:

"После ухода на пенсию и переезда в деревню он сохранил прежний чиновничий гонор и требовал, чтобы его по-прежнему называли "господином старшим таможенным оффициалом". Крестьяне - как богатые, так и те, кто даже не имел своего дома, привыкшие обращаться друг к другу на "ты", смеха ради пошли ему навстречу. С крестьянами он так и не подружился, а в семье установил самую настоящую диктатуру. Жена смотрела на него снизу вверх, а детям он давал почувствовать, какая у него крепкая рука. Адольфа он совершенно не понимал и постоянно мучил его. Когда Алоизу нужно было позвать Адольфа, он, бывший унтер-офицер, свистел, и ребенок должен был бежать на этот свист" (R. Olden, S. 12).

Ольден выпустил свою книгу в 1935 г., когда были живы еще многие жители Браунау, хорошо знавшие семью Алоиза Гитлера. От них совсем нетрудно было почерпнуть правдивую информацию. Но насколько мне известно, ни в одной из биографий Гитлера, вышедших после войны, нет таких подробностей. Человек, который свистом, как собаку, подзывает к себе собственного ребенка, слишком похож на надзирателя концлагеря, и современные биографы по вполне понятной причине постеснялись упомянуть этот эпизод. Зато в их книгах прослеживается тенденция приукрашивания облика отца. Они или объясняют его жестокое обращение с детьми тем, что телесные наказания считались тогда вполне нормальным явлением, или, подобно Етцингеру, считают, что Адольф Гитлер вообще не подвергался насилию. Именно Етцингер, строя замки на песке, пытается доказать, что все обвинения Алоиза в жестокости - "клевета". Впрочем, это неудивительно. В своих психологических выводах он недалеко ушел от Алоиза Гитлера. Печально лишь то, что многие более поздние работы основываются как раз на его выводах.

В действительности же Гитлер подсознательно подражал отцу. В фильме Чаплина он, бравый военачальник, довольно смешон. Таким же видели Гитлера и его противники. Но ведь именно таким и был Алоиз в глазах своего сына. Но был еще и другой Алоиз - грозный муж матери Адольфа Клары, которой он внушал глубокое уважение и которая буквально трепетала перед ним. В самом раннем детстве Адольф, несомненно, тоже воспринимал его именно таким, и какая-то частица этого восприятия сохранилась глубоко в его подсознании. Он заставил немецкий народ отнестись к нему так, как мать когда-то относилась к отцу, и увидеть в нем могучего, любимого, почитаемого вождя. Гитлер, безусловно, был творческой личностью, и порой трудно избавиться от ощущения, что именно поэтому он так усиленно стремился сделать своих современников участниками грандиозного спектакля, главное действующее лицо которого - народ - должно было боготворить фюрера так, как он в свое время боготворил отца. Ведь не случайно он ввел порядок, при котором даже друг друга следовало приветствовать восклицанием "Хайль Гитлер!" Об этом до сих пор помнит каждый, кто жил в то время. Кто-то имел возможность смотреть на него глазами наивного восхищенного ребенка, другим была уготована роль ребенка-жертвы, объекта истязания. Каждая творческая личность обращается к воспоминаниям о детстве, сохранившимся в подсознательном, и никто бы Гитлера в этом не упрекнул, если бы его спектакль не стоил жизни многим миллионам ни в чем не повинных людей. А скольким, оставшимся в живых, была причинена глубокая психическая травма, поскольку они стали объектом проекции отщепленного зла!

Впрочем, несмотря на то, что маленький Гитлер до возникновения конфликтов с отцом подсознательно отождествлял себя с ним, в книге "Майн Кампф" есть места, где он дает понять, что уже в трехлетнем возрасте он был способен воспринимать многое как автономная личность.

"В подвале, в квартирке из двух комнат, ютится семья из шести человек. Одному из сыновей, положим, три года. [...] Скученность и теснота делают жизнь невыносимой и приводят к постоянным размолвкам и ссорам. [...] Родители ругаются между собой почти каждый день, и грубость выражений, которые они при этом употребляют, вряд ли возможно превзойти. Естественно, что рано или поздно это должно отразиться на детях. Каким же образом? Это знает только тот, кто видел, как пьяный отец избивает мать... Иной шестилетний ребенок знаком с тем, о чем взрослые и думать боятся. Как не помнить... Ведь то, что он видит и слышит дома, не побуждает его любить ближнего своего. [...] Особенно плохо все может закончиться, если отец непременно хочет я настоять на своем, а мать ради детей противится этому - тогда возникает скандал. В той мере, в которой отец отдаляется от матери, он приобщается к бутылке. И если он в субботу или воскресенье приходит домой поздно ночью, пьяный в доску и без гроша в кармане, то часто разыгрываются такие сцены... Не приведи Бог!

Я сам все это видел сотни раз. [...]" (Stierlin, 1975, S.24).

Если бы Гитлер рассказал от первого лица о том, что пережил этот мальчик, которому "положим, три года ", это было бы, конечно, ниже его достоинства. На это он никак не мог пойти. Но сомневаться в достоверности рассказа не приходится.

Гитлеру фактически удалось сделать жертвой своей семейной драмы весь немецкий народ. Так называемые "законы о защите чистоты расы " обязали всех немцев доказывать чистоту своего происхождения до третьего колена. Отсутствие убедительных доказательств или попытка подделать свою родословную могли повлечь за собой общественное презрение, различные унижения и, наконец, смерть. Это происходило в мирное время в государстве, гордо именовавшем себя правовым. У данного феномена нет никаких исторических аналогов. Например, в эпоху инквизиции евреи могли спасти свою жизнь, перейдя в христианскую веру. Но в "Третьем рейхе" ни лояльное поведение, ни заслуги прошлых лет не давали им ни малейгиего шанса выжить. А теперь вспомним, как обращался в детстве отец с маленьким Адольфом. Разве ребенок, которого, как собаку, зовут к себе свистом, не похож на абсолютно бесправного еврея в "Третьем рейхе"? Ведь у него нет даже имени. Разве судьбу еврейского народа не определили два весьма существенных момента из биографии Гитлера?

1. Как известно, отец Гитлера, несмотря на все усилия, позволившие ему многого добиться в жизни, так и не смог избавиться от "позорного пятна". Таким же позором были покрыты в Германии евреи, которым предписывалось постоянно носить на одежде звезду Давида. Не исключено, что постоянные переезды отца с места на место (по сведениям Феста, он менял место жительства одиннадцать раз) были обусловлены не только служебной необходимостью. Возможно, он боялся, что люди прознают о его "сомнительном происхождении". Известно также, что такой же страх обуревал Гитлера после того, как Франку не удалось доказать, что в его жилах течет только "арийская кровь". Фест пишет: "Когда ему в 1942 году сообщили, что на одном из домов в деревне Шпиталь (как мы помним, оттуда был родом Иоганн Гитлер, считавшийся, согласно официальным документам, его дедом. - А.М.) установлена мемориальная доска, у него начался приступ дикой ярости".

2. Одновременно в "законах о защите чистоты расы" нашла отражение драма ребенка по имени Адольф Гитлер. Ведь причиной ненависти отца к нему были подсознательные воспоминания о своем детстве и "позорное пятно", а отнюдь не поведение ребенка. Поэтому у Адольфа не было никакой возможности избежать побоев, а раз так, то и у евреев не было никаких шансов выжить.

Такие отцы, как Алоиз, могут даже разбудить ребенка, чтобы избить его. Такое случается, если в каком-то обществе им не хватает уверенности в себе. Экзекуция позволяет восстановить им душевное равновесие и вновь почувствовать свою силу (ср. Кристиана Ф., S.190).

"Третий рейх" должен был "очиститься" от позора Веймарской республики. Сделано это было за счет евреев. Но и Алоиз Гитлер, мучимый стыдом за свое происхождение, срывал злость на беззащитном Адольфе. И того также ничто не могло спасти: ни хитрость, ни прилежание, ни успехи в школе.

Адольфа не связывали с отцом никакие нежные чувства (любопытно, что в "Майн Кампф" он называет его "господин отец"). Постепенно он проникся лютой ненавистью к отцу. Развитию этого чувства ничто не препятствовало. По-другому обстоят дела, если у отцов (или матерей) приступы ярости чередуются с ласковым обращением. Здесь ненависть не столь ярко выражена. У этих людей другие проблемы. Они выбирают себе партнеров с такой же искаженной структурой психики, как и у них, склонных к крайности в поведении, затем никак не могут расстаться с ними и живут, ожидая, что доброта возьмет верх над жестокостью. Впрочем, они неизбежно разочаровываются. Такие садомазохистские отношения гораздо сильнее любовных связей и представляют собой перманентное саморазрушение.

Как уже было сказано выше, поведение маленького Адольфа никак не влияло на отношение к нему отца. Побои были ежедневными. Ему оставалось лишь загонять боль внутрь, т.е. заниматься отрицанием своего подлинного Я и идентифицировать себя с мучителем. Никто не мог ему помочь, даже мать, ибо она тоже испытывала страх перед Алоизом, т.к. сама нередко становилась жертвой побоев (ср. Toland, S.26).

Точно такое же постоянное ощущение угрозы для жизни было свойственно евреям в "Третьем рейхе". Попробуем представить себе такую сцену. На еврея, вышедшего на улицу, например, купить молоко или хлеб, нападает штурмовик, который вправе делать с ним все, что хочет, все, что ему в голову взбредет и что в данный момент требует его подсознание. Еврей ничего не может сделать, точь-в-точь, как в детстве Адольф Гитлер. Если он вздумает защищаться, его забьют и затопчут до смерти. Вспомним, что доведенный до отчаяния одиннадцатилетний Адольф сбежал из дома, намереваясь вместе с тремя приятелями спуститься вниз по реке на самодельном плоту. За этот, если так можно выразиться, акт сопротивления отец едва не забил его до смерти (см. Stierling, S.23). У еврея также нет никакой возможности убежать, все пути отрезаны или ведут к воротам Освенцима или Треблинки.

Эта сцена в самых различных вариантах разыгрывалась бесчисленное множество раз в 1933-1945 гг., и еврей, подобно беспомощному я ребенку, вынужден был терпеть все. Он был вынужден терпеть, когда с орущий, вышедший из себя, превратившийся в самого настоящего монстра штурмовик лил ему на голову его же молоко, а потом звал своих сообщников, чтобы они вдоволь посмеялись над ним (вспомним, как Алоиз смеялся при виде закутанного в "тогу" Адольфа). Опять же еврей, ради сохранения собственной жизни, должен был собраться с духом и терпеть любые унижения, ненавидя и презирая в душе измывающееся над ним ничтожество. Думается, что так же вел себя и Адольф, со временем понявший, что сила отца - это лишь нечто напускное, и попытавшийся "отомстить" ему плохими оценками в школе.

По мнению Иоахима Феста, плохая успеваемость Адольфа объясняется отнюдь не желанием огорчить отца, а завышенными требованиями, которые предъявлялись к ученикам в Линце. Там, дескать, Адольф уже не мог выдержать конкуренцию со своими сверстниками из добропорядочных буржуазных семей. Однако в другом месте Фест подчеркивает, что Адольф был "бойким, веселым мальчиком и, очевидно, довольно способным учеником" (Fest, 1978, S.37). Так почему же он вдруг начал плохо учиться? Причина вполне понятна, и Адольф называет ее сам, хотя Фест считает иначе: он обвиняет его в "безволии" и "довольно рано проявившейся стойкой неспособности к систематическому труду" (S.37). Такое мог сказать Алоиз, но уж никак не автор наиболее фундаментальной биографии Гитлера, содержащей множество доказательств наличи







Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...





Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:


©2015- 2024 zdamsam.ru Размещенные материалы защищены законодательством РФ.