Сдам Сам

ПОЛЕЗНОЕ


КАТЕГОРИИ







Василий Васильевич Зеньковский. ИСТОРИЯ РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ





Василий ЗЕНЬКОВСКИЙ

«Академический Проект» «Раритет»

УДК 1(091) ББК 87.3(0) 356

ФЕДЕРАЛЬНАЯ ПРОГРАММА КНИГОИЗДАНИЯ РОССИИ

Зеньковский В.

356 История русской философии. — М.: Академический Проект, Раритет, 2001. — 880 с. — (Summa)

ISBN 5-8291-0127-0 («Академический Проект») ISBN 5-85735-139-1 («Раритет»)

Автор рассматривает вопросы истории философии в контексте развития национальной культуры. Он стремится показать своеобразие русской философ­ской школы, исторически проявлявшееся в различных культурных формах, фило­софских течениях и направлениях. Для автора было особенно важно показать своеобразие русского «любомудрия», исторически проявлявшегося в различных культурных формах и лишь постепенно и далеко не всегда обретавшего строгие черты классического философствования. Читая «Историю русской философии» В. Зеньковского, мы вступаем в удивительно сложный и многообразный мир рус­ской мысли, убеждаемся в том, насколько интеллектуально насыщенной и фило­софичной была сама отечественная культурная традиция.

УДК 1(091) ББК 87.3(0)

© Раритет, 2001

ISBN 5-85735-139-1 (Раритет) © Академический Проект, оригинал-

ISBN 5-8291-0127-0 (Академический Проект) макет, оформление, 2001

 

 

ИСТОРИЯ РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ

ЧАСТЬ III. ПЕРИОД СИСТЕМ

Глава I. Общие замечания. Владимир Соловьев................................................... 444

Глава И. Владимир Соловьев (Продолжение)..................................................... 481

Глава III. БД. Кудрявцев. Архиепископ Никанор................................................ 507

Глава IV. Несмелов. Тареев. Каринский. Митр. Антоний..................................... 5 3 3

Глава V. Н.Ф. Федоров................................................................................... 5 61

Глава VI. Позднейшие гегельянцы. Чичерин. Дебольский. Баку нш i........................ 576

Глава VII. Неолейбницианство в русской философии. Козлов. Аскольдов. Лопатин.

Лосский................................................................................................. 599

Глава VIII. Неокантианство в русской философии. Введенский, Лапшин, Челпанов,

Гессен,Гурвич,Яковенко,Степун.............................................................. 642

Глава ГХ. Новейший позитивизм в России и поиски «научной философии >>. Лесевич,

Грот и др. Вернадский, Мечников, Dii minores............................................... 668

 

ЧАСТЬ IV. XX ВЕК

Глава I. Общие черты последнего периода русской жизни. Материализм. Неомарксизм.

Плеханов, Богданов, Ленин, т. наз. «советская философия >>................................. 689

Глава II. Религиозно-философское возрождение в XX в. в России. Мережковский и его

группа. Религиозный неоромантизм (Бердяев). Иррационализм (Шестов)........... 711

ГлаваIII.Кн.С.иЕ.Трубецкие........................................................................ 746

Глава IV. Метафизика на основе трансцендентализма. Спир. Вышеславцев. Струве.

Новгородцев. Философские искания И.А. Ильина. Гуссерлианцы (Шпет, Лосев)... 764

Глава V. Метафизика всеединства. А) Системы Л.П. Карсавина и СЛ. Франка........... 790

Глава VI. Метафизика всеединства. В) о. П. Флоренский и о. С. Булгаков................... 821

Приложение. Краткий обзор философского творчества авторов, не упомянутых в

предыдущем изложении............................................................................ 862

Заключение.................................................................................................. 865

Примечания.................................................................................................. 869

Библиография основных трудов В.В. Зеньковского................................................. 877

 

 

Василий Васильевич Зеньковский (1881—1962) — философ, бо­гослов, ученый, видный церковный и общественный деятель. Он принадлежал к плеяде замечательных русских религиозных мыс­лителей нашего столетия, большая часть творческой биографии которых пришлась на период эмиграции. Его роль и авторитет в кругах первой русской эмиграции всегда были очень значительны. Обширно и разнообразно творческое наследие В. Зеньковского. Вот только некоторые из его трудов: «Проблема психической причин­ности» (1914), «Психология детства» (1923), «Русские мыслители и Европа» (1926), «На пороге зрелости» (1929), «Проблемы воспита­ния в свете христианской антропологии» (1934), «История русской философии» (1948—1950), «Апологетика» (1959), «Н. В. Гоголь» (1961), «Основы христианской философии» (1—2 т., 1961—1964). Эти и другие научные, философские и богословские сочинения В. Зень­ковского заслуживают того, чтобы на родине мыслителя их смогли прочесть не только исследователи-профессионалы. Они способны заинтересовать всех, кому не безразличны исторические судьбы отечественной духовной традиции, прошлое и будущее русской культуры.

В. Зеньковский родился 4 июля 1881 г. в городе Проскурове (ныне Хмельницкий). Его дед, в прошлом кавалерийский офицер, выйдя в отставку, стал священником. Отец, директор гимназии, был церков­ным старостой. С православием был связан весь уклад семейной жизни. В. Зеньковский вспоминал впоследствии, что «рос религиоз­ным мальчиком» и «таким же оставался и в гимназии — до 15 лет». А затем, как и многие другие юноши разных поколений российской интеллигенции, он пережил страстное увлечение материалистичес­кой идеологией. На какое-то время его кумиром становится Д. Писа­рев, а мировоззрение формируется, как писал сам В. Зеньковский, «в

духе упрощенного натурализма». В 1900 году он поступает на есте­ственный факультет Киевского университета, мечтая посвятить свою жизнь медицине. Но уже учась на естественном факультете, В. Зень­ковский обнаруживает незаурядные гуманитарные способности: пишет большой труд о Гоголе (к 50-летию со дня смерти писателя), изучает философию и психологию. Постепенно меняются его духов­ные ориентиры: «Я стал заниматься философией, налет атеизма ис­чез бесследно». Молодой человек увлеченно читает немецкую фило­софскую классику, «Историюматериализма»неокантианцаФ.Ланге, труды русских философов: Вл. Соловьева, Л.М. Лопатина. На этом фоне леворадикальная публицистика «шестидесятников» (Писаре­ва и др.) вскоре утрачивает для него какую бы то ни было интеллек­туальную притягательность. Проучившись четыре года на естествен­ном факультете (и надо заметить, весьма успешно), В. Зеньковский в 1904 г. переходит на филологический факультет, где занимается сна­чала на философском, а затем на классическом отделениях. В 1909 году он закончил университет и был оставлен для подготовки к про­фессорскому званию. Молодой ученый совмещает работу над ма­гистерской диссертацией с чтением курсов лекций «Введение в философию» и «Психология детства» на Высших женских курсах. Научными исследованиями в области детской и юношеской психо­логии, а также в сфере педагогики В. Зеньковский будет заниматься практически в течение всей жизни. Вскоре после окончания универ­ситета он становится директором Киевского института дошкольно­го воспитания. Незадолго до начала Первой мировой войны В. Зень­ковский, продолжая работу над диссертацией, побывал в научной командировке в Германии. Диссертация «Проблема психической при­чинности» была защищена им в Москве в 1915 году. В 1916 году он становится экстраординарным профессором философии в Киевском университете.

Перелом в мировоззрении, происшедший в студенческие годы, завершился возвращением в Церковь. Еще учась в университете, В. Зеньковский участвовал в проходивших в Киеве религиозно-фи­лософских собраниях. В дальнейшем он становится председателем киевского религиозно-философского общества. Существенную роль в судьбе и духовной эволюции В. Зеньковского сыграло его знаком­ство с С.Н. Булгаковым, одним из признанных лидеров религиозно­го движения российской интеллигенции начала века. На долгие годы их связали близкие, дружеские отношения. Под влиянием С. Булга­кова В. Зеньковский вновь обращается к Гоголю, готовит книгу о нем. Значение гоголевской темы в творчестве Зеньковского невозможно переоценить. В «Истории русской философии» он назовет писателя «пророком православной культуры». И, безусловно, Гоголь, как ху­дожник и религиозный мыслитель, всегда был для него живым сим­волом единства национальной духовной традиции, единства русских

и украинских корней отечественной культуры. Уже в конце жизни В. Зеньковский напишет свою последнюю, в подлинном смысле, ито­говую книгу о Гоголе, его жизненном пути и творчестве.

«Наступили события (революция 1917 г.), — вспоминал В. Зень­ковский, — которые прервали все мои литературные и научные за­теи; помимо своей воли я был вовлечен в политическую работу, и мне пришлось — когда всюду победили большевики — покинуть Россию (в январе 1920 г.)1. «Политическая работа», в которую ока­зался вовлечен киевский профессор, заключалась в основном в том, что в годы гражданской войны он занимал пост министра вероис­поведаний в просуществовавшем весьма недолгий срок правитель­стве гетмана Скоропадского. Первые три года эмиграции прошли в Югославии, в Белграде. Жизнь на чужбине складывалась нелегко, не сразу удалось найти работу, но в конце концов Зеньковский ста­новится профессором философского и богословского факультетов Белградского университета. Спустя два года он переезжает в Пра­гу, где возглавил кафедру экспериментальной и детской психоло­гии в Высшем педагогическом институте. В 1923 году в Берлине вышла в свет его книга «Психология детства», которая вскоре была переведена на польский и сербский языки.

Несомненно, что по складу своего характера и убеждениям В. Зеньковский был человеком достаточно далеким от политики. Но в то же время этот ученый и богослов в течение всей жизни очень много сил всегда отдавал общественной деятельности. Одной из наиболее насущных проблем, вставших перед первой русской эмиг­рацией, была задача воспитания молодого поколения в духе верно­сти идеалам православия и национальной культурной традиции. В 1923 году на Общеэмигрантском педагогическом съезде В. Зень­ковский был избран председателем Педагогического бюро по за­рубежным русским школьным делам. В том же году в г. Пшерове (Чехословакия) прошел съезд русской православной студенческой молодежи, который ознаменовался рождением новой обществен­ной организации: Русского студенческого христианского движе­ния. Председателем РСХД на протяжении многих лет был В. Зень­ковский. С 1927 года он жил в Париже и возглавлял кафедру философии Православного богословского института, а в 1944 году, после смерти С. Булгакова, становится его деканом. В. Зеньковский создает при институте религиозно-педагогический кабинет, орга­низует Высшие женские богословские курсы. Как один из руково­дителей Русского студенческого христианского движения и как преподаватель Богословского института, он постоянно работает с молодежью. В 1929 году в свет выходит его, посвященная юноше­

'Зеньковский В. Очерк внутренней моей биографии// Вестник русского студенческого христианского движения. Париж, № 66—67, 1962, с. 11.

ству, книга «На пороге зрелости», а в 1934 году — «Проблемы вос­питания в свете христианской антропологии».

В начале Второй мировой войны В. Зеньковский оказался в чис­ле эмигрантов, арестованных французскими властями. Он провел 40 дней в одиночной камере парижской тюрьмы, а затем несколько месяцев в лагере для интернированных на юге Франции. В конце концов подозрения были сняты, и философ смог вернуться в Па­риж. Пережитые испытания окончательно побудили его сделать выбор, к которому он, можно сказать, шел всю свою сознательную жизнь. «Пребывание в одиночке... — писал В. Зеньковский, — а за­тем в лагере привели меня к решению принять священство»1. В мар­те 1942 года он был рукоположен митрополитом Евлогием в сан свя­щенника. До конца дней о. В. Зеньковский исполнял свой долг священнослужителя и педагога-наставника, писал оригинальные философские и богословские труды, немало сил отдавал обществен­ной деятельности. Все, кто его знал, многочисленные ученики и при­хожане церкви, где он служил, отмечали черты особо отличавшие отца Василия: исключительную скромность, доброжелательность и простоту в отношениях с людьми. Протоиерей Василий Зеньков­ский умер в Париже 5 августа 1962 года.

Основой для книги «История русской философии» послужил курс лекций, который В. Зеньковский читал в Богословском инсти­туте. Надо сказать, что и по сей день этот труд является наиболее фундаментальным в ряду такого рода исследований. Собственно, лишь две работы сопоставимы с «Историей» В. Зеньковского. Это «История русской философии» Н.О. Лосского и «Пути русского богословия» Г.В. Флоровского. Но глубокое и интересное сочине­ний Н. Лосского отличается предельным лаконизмом и даже конс­пективностью в освещении целого ряда весьма существенных направлений русской мысли и творчества отдельных мыслителей. (Так, всего несколько страниц отведено в работе Лосского оценке российского неокантианства, творчеству П.Д. Юркевича, Л. Шес-това, В. Розанова и некоторых др.) Замечательная же книга Г. Флоровского, уже по своему характеру и задачам, не столько ис­торико-философское исследование, сколько творческий опыт ха­рактеристики основных особенностей русской религиозной и бо­гословской мысли. Созданные Флоровским на страницах его книги духовные портреты русских мыслителей, при всей своей безуслов­ной ценности, могут дать все же слишком фрагментарное представ­ление об истории отечественной философии и идеях ее ведущих представителей. Труды же других исследователей русской фило­софии посвящены либо отдельным этапам ее развития, либо конк-

'Зеньковский В. Очерк внутренней моей биографии // Вестник русского студенческого христианского движения. Париж, № 66—67, 1962, с. 13.

ретным философам и философским направлениям. В. Зеньковский во «Введении» к своей книге дает большинству из этих работ (тем, которые были опубликованы в России и на Западе при его жизни) вполне объективную и точную характеристику. Уже в последние де­сятилетия появилось немало очень значительных и ценных исследо­ваний. Некоторые из них увидели свет сравнительно недавно, как, например, труд выдающегося русского философа А.Ф.Лосева «Вла­димир Соловьев и его время» (М., 1990). Много сделано за эти годы зарубежными учеными. Но и на этом фоне книга В. Зеньковского по-прежнему остается наиболее систематическим и всесторонним опы­том рассмотрения истории русской философии. Речь не идет, есте­ственно, о какой-то исчерпывающей полноте. Так, В. Зеньковский в своем сочинении ограничивается краткой характеристикой особен­ностей древнерусской мысли, считая, что «самостоятельное твор­чество в области философии, вернее — первые начатки его — мы на­ходим в России лишь во второй половине XVIII века»1. Сегодня такая точка зрения уже не представляется бесспорной. В последнее время исследователи все чаще обращаются к идейному наследию религиоз­ных мыслителей Древней Руси, обнаруживая и на этом раннем этапе плоды своеобразного и самостоятельного творчества русского лого­са. «История русской философии» В. Зеньковского рассказывает прежде всего о судьбах философии уже в новой, послепетровской России, на протяжении трех столетий ее развития — в XVIII, XIX и XX вв. Однако — и это очень важная особенность данного исследо­вания — рассматриваемый период в истории русской мысли не ока­зывается изолированным от всей тысячелетней отечественной духов­ной традиции. Ограничившись лишь кратким обзором идейного мира Киевской и Московской Руси (гл. 1. До эпохи Петра Великого), В. Зень­ковский в дальнейшем постоянно сочетает свой историко-философ­ский анализ с обоснованием непрерывности традиции, обнаружива­ющей себя в истории философии в различных, часто совершенно несхожих формах и все же сохраняющей своеобразное единство рус­ской мысли на всех этапах ее развития. Для В. Зеньковского истоки этого единства имеют прежде всего религиозный характер. «Русская мысль всегда (и навсегда) осталась связанной со своей религиозной стихией, со своей религиозной почвой...»2

Тезис о религиозности русской философии, в том числе и той, что развивалась уже в императорской России в рамках внецерков-ной светской культуры, имел для В. Зеньковского принципиальное значение и многое предопределил в характере его сочинений. Он руководствовался этой идеей и при анализе творчества действитель­но религиозных мыслителей, таких, как, например, А.С. Хомяков и

1 Наст. изд. Т. 1, с. 17. 1 Там же, с. 18.

Вл. Соловьев, и в своих оценках учений весьма далеких от религии и даже враждебных ей. «Даже там, где русский секуляризм срастает­ся с крайним и последовательным материализмом, — писал В. Зень­ковский, — он остается пронизанным своеобразной религиозной психологией»1. Такой подход приводит к тому, что очень многие яв­ления в истории русской мысли рассматриваются религиозным мыс­лителем с точки зрения их соответствия основам христианского ми­ропонимания. И многое оценивается им как своеобразная форма ереси. Сама же история русской философии предстает в книге В. Зеньковского, прежде всего, как уникальный национальный опыт создания подлинно христианской философии. Опыт — при всех сво­их неудачах и искажениях, — обладающий огромной культурно-исторической ценностью и давший выдающиеся образцы христиан­ской мысли. «Христианская философия возможна, — писал В. Зеньковский в конце жизни в своем последнем, так и незавершен­ном труде. — Но есть ли... у христианской философии какая-либо особая тема, которая отличала бы ее от догматики? Конечно, да. Дог­матика есть философия веры, а христианская философия есть фило­софия, вытекающая из веры. Познание мира и человека, системати­ческая сводка основных принципов бытия не даны в нашей вере, они должны быть построяемы в свободном творческом нашем труде, но в свете Христовом»2. Такой была мировоззренческая позиция В. Зень­ковского. И он никогда не скрывал, что как историк философии ви­дит свою задачу в рассмотрении «всех философских построений в свете христианства»3. Каждый читатель его «Истории» должен по­нимать, что этот труд принадлежит мыслителю, убежденному в том, что единственным окончательным критерием истинности любых фи­лософских систем и взглядов является Истина, которую хранит и ут­верждает в истории Церковь. Но это убеждение не мешало В. Зень-ковскому оставаться именно исследователем философской традиции, обладающим даром восприятия самостоятельной ценности философ­ского творчества, хотя бы и достаточно далекого от его собственно­го идеала «христианской философии». «Я ненасытимо люблю мир идей...» — писал он4. В том, что это признание полностью соответ­ствует действительности, может убедиться каждый, кто прочтет «Историю» В. Зеньковского. Автор не беспристрастен, у него свой последовательно проводимый взгляд и на отечественную филосо­фию в целом, и на конкретные учения русских мыслителей. Но при этом он не склонен к какому бы то ни было идеологическому осуж­дению «чуждых» идей и взглядов. В. Зеньковский действительно с

1 Наст. изд. Т. 1, с. 381.

2Зеньковский В.В. Основы христианской философии. Т. 1, с. 20. ■"Зеньковский В.В. Очерк моей философской системы// Вестник РСХД, Париж, № 66— 67, 1962, с. 37.

4 Там же, с. 31.

глубоким интересом и, можно сказать, с любовью исследует мир идей русской философии, стремясь раскрыть перед читателем его внут­реннюю диалектику, смысл и значение идейных исканий деятелей оте­чественной культуры. И совершенно не обязательно разделять ми­ровоззренческие позиции автора и принимать его общий подход, чтобы по достоинству оценить значение проделанной им огромной работы, качество историко-философского анализа.

К числу вопросов, постоянно возникающих в связи с изучени­ем русской философии, относится вопрос о том, что именно в истории отечественной мысли следует относить к собственно фи­лософской традиции. Ответы на него давались и даются часто прин­ципиально различные. Один из первых историков русской мысли архимандрит Гавриил еще в первой половине XIX в. отстаивал «ши­рокое» понимание отечественной философии. «Любомудрие русских, — писал он, — непоколебимо, непреложно, живо и дейст­вительно, как основанное на изречениях ума Божеского и челове­ческого, на опыте русских философов и греческих мудрых иерар­хов...» При таком подходе практически стирается грань между философией, как некой самостоятельной областью духовной куль­туры, и интеллектуальным содержанием национальной культурной традиции, исторически связанным с религиозным опытом народа. Противоположный полюс образуют точки зрения, резко ограничи­вающие историю русской философии на основании различных кри­териев: научности, системности, профессионализма и пр. Здесь сво­им радикализмом выделяется позиция Г. Шпета («Очерки развития русской философии», (1922). Для Шпета, убежденного, что «фило­софия как знание есть высшая историческая и диалектическая сту­пень философии»1, едва ли не вся русская философская мысль ока­зывается, по существу, лишь предфилософией, слишком явно не отвечающей требованиям строгой научности и, соответственно, весьма далекой от «высшей ступени» философского развития.

Как уж отмечалось, В. Зеньковский, не ставя под сомнение куль­турное значение творчества религиозных мыслителей Древней Руси, считал, что формирование самостоятельной русской философии на­чинается только во второй половине XVIII в. Но, рассматривая этот, с его точки зрения, уже действительно философский период, он стоял на позициях, кардинально противоположных тем, что занимал Г. Шпет. В. Зеньковский — сторонник «широкого» подхода к исто­рии русской философии. В качестве таковой в его книге рассматри­вается практически весь идейный мир русской культуры XVIII, XIX и начала XX вв.: не только философские направления и школы, но и взгляды крупнейших русских писателей (Гоголя, Достоевского, Л. Толстого), ученых-естествоиспытателей (Сеченова, Пирогова и

'Шпет Г.Г. Сочинения. М., 1989, с. 12.

др.), богословские концепции, разнообразные идеологические тече­ния. И не лишено оснований мнение, что труд В. Зеньковского посвя­щен именно истории русской мысли, а не только философии.

Впрочем, дать однозначный ответ на вопрос, что в мире идей действительно заслуживает имени «философия», а что нет, совсем не так просто. И это касается отнюдь не только истории русской философии. Очень зыбкими, едва различимыми оказываются гра­ницы, отделяющие любую древнюю философию от иных сфер ду­ховной жизни. Так обстояла дело в Древнем Китае, Индии и на ро­дине европейской философии — в Древней Греции. Но и в истории уже новоевропейской философии под одним и тем же общим на­званием нередко оказываются совершенно разнородные духовные явления. История европейской мысли не представима, например, без Паскаля, Ницше, Киркегора, экзистенциалистов, многих рели­гиозных мыслителей. Так же как и без позитивистов, «вульгарных» и иных материалистов, философствующих ученых и т. п. Но кто из этих деятелей культуры, мыслителей, идеологов может быть при­знан еще и философом — на этот вопрос ответы давались и даются весьма различные. Причем сомнения возникают не только по пово­ду тех мыслителей, которые отклонились в своем творчестве от ка­нонов европейского рационализма, не стремились к «научности», не желали строить философские системы. Тех же: Ницше, Кирке­гора, экзистенциалистов и др. Уже XX век знает примеры идеоло­гий, претендующих на статус подлинной науки и истинно научной философии. А в какой мере философией можно считать, скажем, столь научное направление мысли, как структурализм? На каком основании труды крупных ученых-структуралистов (биологов, лин­гвистов и др.), посвященные общеметодологическим проблемам, могут быть отнесены именно к области философского знания? Уже эти примеры (а их можно привести значительно больше) свидетель­ствуют, что избежать на практике достаточно «широкого» подхо­да к истории философии бывает нелегко. Более того, в ряде случа­ев этого и не требуется. Например, когда история философии рассматривается в контексте развития национальной культуры. Именно эту задачу и решал в своем сочинении В. Зеньковский. Для него было особенно важно показать своеобразие русского «любо­мудрия», исторически проявлявшегося в различных культурных формах и лишь постепенно и далеко не всегда обретавшего стро­гие черты классического философствования. Читая «Историю рус­ской философии» В. Зеньковского, мы вступаем в удивительно слож­ный и многообразный мир русской мысли, убеждаемся в том, насколько, интеллектуально насыщенной и философичной была сама отечественная культурная традиция.

В. Сербиненко

 

Часть III

ПЕРИОД СИСТЕМ

Глава I

Общие замечания. Владимир Соловьев

1. Период систем, к которому мы ныне переходим, теснейшим образом связан с философскими построениями, изученными нами в предыдущих главах. По существу, русская мысль была давно на «пороге» систем,— и если Чернышевский и Лавров, Михайлов­ский и Страхов не создали настоящей системы, то причину этого надо видеть не в недостатке дарования, а в том, что философское дарование «распылялось», уходило в конкретную жизнь и злобу дня. Сколько философского раздумья и подлинного философско­го творчества уходило, например, в публицистику! Самый смелый и оригинальный из названных выше мыслителей Н.К. Михайлов­ский, хотя и оставил немало ценных философских статей и этю­дов, но в основном его вдохновении он целиком, со всей присущей ему страстью отдавался журнальной работе, писанию критичес­ких статей и т. п. Эта обремененность русской мысли проблемами текущей жизни не задавила, конечно, целиком ее и даже отрази­лась положительно в ее истории, — так как в сокровищницу рус­ской мысли вносились живые вдохновения от самой жизни, выд­вигались темы не отвлеченного, а конкретного характера. Б силу этого философская мысль в изученную уже нами эпоху не просто коснулась всех существенных тем философии, но коснулась их с той глубиной и напряженностью, которые почти постоянно отли­чают односторонние установки. Но именно поэтому перед рус­ской мыслью уже давно встала задача органического синтеза все­го, что было высказано в отдельных построениях предыдущих мыслителей, — но синтеза именно в форме «системы». А это зна­чит, что прежде всего нужно было найти надлежащую базу, — то общее основание, которое могло бы послужить фундаментом для воздвигаемого здания. Не новые идеи нужны были, а органичес­кое связывание того, что уже было высказано. Для русской мысли наступила, таким образом, пора систем: материалы были уже го­товы, основным являлся только вопрос, какое здание может быть воздвигнуто из этих материалов.

29 Зеньковский В. В.

Такова формальная диалектика тех построений, к которым мы ныне переходим, — их можно правильно оценить, вскрыть их ис­торическую связь с предыдущей эпохой, только исходя из того, что задача системы была не в новом понимании тем, а в их претворении в целостную систему. Два основных течения определяют собой даль­нейшие пути русской философии: одно течение (сравнительно бо­лее слабо представленное в русской мысли) ищет исходную базу в гносеологии — в анализе познания, в установлении тех основных принципов, которые должны дать фундамент для всей системы. К этой группе надо отнести, прежде всего, кантианские течения в русской философии — русский критицизм, ярче всех представлен­ный Александром Введенским, — а затем русский позитивизм (в точ­ном смысле этого слова), выразителем которого был более других Лесевич. Гораздо более многочисленными и творчески гораздо бо­лее богатыми и влиятельными были те течения, которые исходили не от гносеологии (хотя бы и отводили ей известное место), а от той или иной общей интуиции действительности. Это не анти-гносеологизм, даже не внегносеологизм, это уже знакомая, очень типичная установка онтологизма: в этих течениях важны основ­ные интуиции бытия, живая связь с бытием, а не гносеологические идеи. Сюда одинаково войдет и Вл. Соловьев с его интуицией «по­ложительного всеединства», и Лосский с его восприятием мира, как «органического целого», и С. Булгаков с его софиологическими построениями, — не упоминая о других крупных мыслителях — спиритуалистах. Но сюда же относим мы и русских материалистов (Ленина и современных последователей «диалектического матери­ализма»). Спиритуализм и материализм — таковы противополож­ные онтологические интуиции в русской философии рассматрива­емого периода, — ив резком противостоянии их друг другу — ключ к пониманию той внутренней борьбы в русской мысли, для преодо­ления и гармонизации которой еще, видимо, не пришла пора.

2. Если мы от формальной диалектики русских философских учений, к изучению которых мы ныне переходим, обратимся к внут­ренней диалектике их, то тут картина окажется сложнее, чем это можно было ожидать. Если в 60-х годах наиболее типичным было то, что мы называли «полупозитивизмом» (сочетание позитивизма и идеалистической этики), то эта «половинчатость» почти совер­шенно исчезает в период систем. Происходит более четкая и по­следовательная поляризация философской мысли. Незаконное со­единение этицизма (свободного и автономного) с позитивизмом становится уже трудно удерживаемым, секулярные тенденции вы­ражаются более отчетливо, как более отчетливо выступает и со­знательная и систематическая борьба с секуляризмом. На одной стороне мы находим поэтому торжествующий секуляризм, на дру­гой стороне — решительное возвращение к религиозной филосо-

фии. «Чистая» философия, независимая (в положительном или от­рицательном смысле) от религиозной сферы, находит тоже своих представителей, но их совсем мало: это преимущественно защит­ники трансцендентализма в той или иной его форме.

Так или иначе, но это резкое противопоставление последова­тельного секуляризма столь же последовательной защите религи­озного понимания мира является завершением основной поляриза­ции, шедшей в русской мысли уже с XVIII в., то есть со времени падения церковного мировоззрения. Секуляризм, который начался в России в XVII в. и оторвал государственное сознание от церков­но-политической идеологии, врезался в самую глубину мысли и духовных исканий, — и основная тема секуляризма (разрыв с Цер­ковью) доминирует поэтому в дальнейшем над русской мыслью. Разумеется, она определяет лишь линию развития и не оттесняет вовсе разнообразных «содержаний», притекающих к сознанию из разных сфер культуры и требующих «гармонического» сочетания с основной темой мысли и совести. Доминирующая сила секуляриз­ма вносит в страстную и творческую работу духа именно лишь оп­ределяющую линию развития. И оттого основные, часто тайные, но нередко и осознаваемые двигатели русского философского твор­чества даны в этой именно живой, тревожной, можно сказать навя­занной (всей традицией русской духовной жизни) теме: с Церко­вью или без нее, против нее?

Так, по существу, было у тех мыслителей, которых мы до сих пор изучали, так остается и дальше. Философской «нейтрально­сти» в этом все не законченном споре русского духа с самим собой мы не находим ни у кого, точнее сказать «почти ни у кого». Может быть, один Л.М. Лопатин сумел в своих писаниях остаться (более или менее!) на линии философской «нейтральности», но его нежная дружба с Влад. Соловьевым1, полупризнания в его статьях и речах, посвященных Соловьеву, позволяют утверждать, что в его фило­софской «нейтральности» — больше академической «корректнос­ти», чем подлинного равнодушия к теме секуляризма. Что касается «левого крыла» русской философии, то его видимое равнодушие к религиозной теме сменилось со времени Октябрьской революции таким буйствующим и островоинствующим атеизмом, что думать о «равнодушии» к теме секуляризма здесь не приходится. Стоит, на­оборот, немного двинуться «вправо» от русского позитивизма, как властительная сила религиозной темы начинает проявляться во все возрастающей степени, заканчиваясь у Влад. Соловьева, Флорен­ского, Булгакова и других — горячо исповедуемым замыслом рас­крытия христианской истины в «форме» философии... Изучение

1 См. воспоминания К. Ельцовой. «Сны нездешние», Современные Записки, т. XXVIII (1926 г.).

29* 451

ЧАСТЬ HI

отдельных мыслителей и их творчества покажет это с полной ясно­стью.

В целях ясности изложения мы не держимся чисто хронологи­ческой канвы, но все ж делим обзор всего «периода систем» на две части — относя первую к XIX в., вторую — к XX в. Владимир Соло­вьев, скончавшийся как раз на пороге XX в. (31 авг. 1900 г.), символи­чески отделяет и себя и с собою тех, кого главные создания созрели еще в XIX в., от тех, чье творчество развернулось преимущественно в XX веке. Я хорошо сознаю искусственность этого распределения на две группы мыслителей, которыми мы заняты в этом томе, но на­деюсь, что этим достигается действительный выигрыш в ясности и диалектической связности в нашем изложении.

Мы начинаем с изучения Влад. Соловьева — поистине наиболее яркого и влиятельного философа в изучаемом ныне «периоде систем».

3. Обратимся сначала к биографии Вл. Соловьева2. Владимир Сергеевич Соловьев (1853—1900) родился в семье знаменитого ис­торика, профессора Московского университета СМ. Соловьева. По отцу B.C. Соловьев принадлежал к духовному званию (его дед был священником в Москве), по матери происходил из старинного ук­раинского рода. Семья Соловьевых была многочисленна — в ней было девять детей3. Семья жила дружной жизнью, но в ней царила «суровая и набожная атмосфера»4, — ив ней будущий философ долго оставался погруженным в детские мечты и грезы.

Странным ребенком был я тогда, Странные сны я видал*... —

писал впоследствии о себе Вл. Соловьев. Эти «странные сны» ни­когда не теряли власти над его душой, — в духовном складе Вл. Со­ловьева «царство мистических грез» действительно всегда зани­мало не малое место. Во всяком случае, сам Соловьев относит первое видение «Софии» — уже к девятому году жизни. Придавать этому видению, как и всем «странным снам», решающее значение в ду­ховной жизни Вл. Соловьева (как это делает, например, К.В. Мо­

1 Биография Вл. Соловьева довольно недурно разработана. Важнее всего капитальное иссле­дование СМ. Лукьянова:0 Вл. Соловьеве в его молодые годы, т. I—III, Петроград 1918—1921; В.Л. Величко. Вл. Соловьев. Жизнь и творения, 1904; СМ. Соловьев (племянник Вл. Соловьева) — биография Вл.С. в издании стихотворений B.C. (7-е изд., 1921 г., стр. 1—58); Прекрасно рассказана биография B.C. также в книге К.В. Мочульского. В. С. Соловьев (Париж, 1936). См. еще Воспоминания сестры Вл.С. М.С Безобразовой (Минувшие годы, 1908, № 5); К. Ельцовой (сестры Л.М. Лопатина) Совр. Записки, т. XXVIII (1926 г.). См. также Э.Л. Р а д л о в. B.C. Соловьев. Жизнь и учение. Петербург 1913; Флоровский. Новые книги о В. Соловьеве, Известия Одес. Библ. Общ., 1912; Флоровский. Молодые годы В. Соловьева, Путь, № 9 (1928 г.). Дальнейшую биографию см. в сборнике «Влад. Соловьев», издание «Пути», Москва 1911 г. и в книге Stremooukhow:W. Soloview et son oeuvre messianique. Strassbourg 1935.

3 См. у Ельцовой, Совр. Зап. XXVIII, стр. 228.

4 СМ. Соловьев. Биография В. Соловьева (Стихотворения, 7-е изд., стр. 3).

чульский5) было бы, конечно, преувеличением, которое не может быть оправдано, но и игнорировать этот факт тоже не приходится при изучении загадочной6 натуры Вл. Соловьева.

11-ти лет Вл. Соловьев поступает в гимназию, которую он окон­чил 18-ти лет. Гимназические годы Соловьева имели решающее зна­чение в формировании его личности: за это время он от детской религиозности перешел к атеизму, очень страстному и бурному. Уже в 13 лет у него начался период сомнений; по словам самого Соловь­ева, он «в возрасте от 14 до 18 лет прошел через различные фазы теоретического отрицания». «Совестно вспомнить даже,— писал он через несколько лет, — какие глупые кощунства я тогда говорил и делал»7. Близкий друг (с юности) B.C. Соловьева, известный фи­лософ Л.М. Лопатин пишет8 о нем: «Была пора в его жизни, начи­ная с 15 лет, когда он был совершенным материалистом... Я никогда потом не встречал материалиста, столь страстно убежденного. Это был типический нигилист 60-х годов».

Но в эти юные годы начинается и отрезвление и возвращение к вере. По свидетельству того ж Лопатина, в 16 лет Соловьев знако­мится со Спинозой, который стал «первой философской любовью» В. Соловьева9 и имел, несомненно, глубокое влияние на него имен­но своей религи<







Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычис­лить, когда этот...





Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:


©2015- 2024 zdamsam.ru Размещенные материалы защищены законодательством РФ.