Культура и общество в VIII в.

На протяжении VIII в. южное славянство окончательно разделяется на три больших группы. Одну из них составили славяне Болгарии и Македонии, другую — сербские племена, третью — «альпийские» славяне в Паннонии, Хорутании и Хорватии. Каждая из этих групп имела свои особенности в языке и культуре, отличавшие их от сородичей и соседей.

«Болгаро-македонская» группа вполне уже сложилась как отдельная целостность к IX в. Это выразилось, в первую очередь, в диалектной общности. Сближению славян Фракии и Македонии способствовали вторжения болгар и передвижения славян в ходе болгаро-византийских войн. С другой стороны, сложившаяся общность имела и более глубокие исторические корни — в антских истоках болгарской и македонской культур. На диалектах, близких болгарским и македонским, говорили в VIII–IX вв. также славяне на территории современных Греции и Албании.^[1560] Ясно, что значительная часть общих черт болгарской и македонской культуры, отличающих их от других славянских культур, появилась именно в эти века. Но как конкретно протекали эти процессы, мы судить не можем, — данные о духовной жизни южных славян дохристианской эпохи весьма скудны.

Лишь немногим иначе обстоит дело с материальной культурой. В VIII в. восточная часть южных славян продолжала делиться на те же три культурных ареала, что и в VII. В первом — к северу от Дуная — на смену ипотештинской археологической культуре приходит культура Хлинча I. Во втором — к югу от Дуная в Болгарии — продолжалось вплоть до конца века развитие попинской культуры. Третий ареал — Македония и Греция — также сохранял наследие предшествующего века, «мартыновской культуры» аваро-славянского происхождения. Похоже, что сближение бытовых навыков южных славян шло медленнее, чем сближение диалектов.

Славянские земли к северу от Дуная запустели в результате нашествия Аспаруха и устроенных им переселений. Лишь очень небольшая часть дунайцев из числа Семи родов осталась на прежних местах, в Мунтении и Олтении.^[1561] Романское население, и без того немногочисленное, теперь рассеялось или окончательно слилось со славянами. Для Болгарского ханства земли между Карпатами, Прутом и Дунаем являлись полем битвы против наступающих с востока хазар. Постоянная военная угроза не сулила ни болгарам, ни местным славянам стабильной жизни. Аспаруху, строго говоря, было выгодно оставить на Нижнедунайской низменности выжженную землю, которая в случае захвата не приносила бы врагу никакой пользы. На севере осталось ровно столько зависимых от него дунайских словен, сколько было необходимо для снабжения и пешего прикрытия болгарского войска.

Однако в долине Сирета, в позднейшей Молдове, славянское население сохранилось. Оно еще и возрастало за счет притока новых переселенцев с востока, из-за Прута. Приток этот продолжался на протяжении всего VIII в. и позднее. Конечно, он отличался от могучих переселенческих волн VI столетия. Но все же он оказался достаточен, чтобы поддерживать существование новой славянской культуры.^[1562]

Первым толчком к переселениям славян на запад Прута, в Молдову, стало движение дулебских племен на юг и занятие ими на рубеже VII/VIII вв. антских земель. Большая часть антов слилась с пришельцами. Подробнее речь об этом пойдет ниже. Здесь же отметим, что для не желавших принять такое слияние или для изгнанных пришельцами антов естественно было искать новый дом за Прутом, среди сородичей и подобно предкам. Это переселение и дало начало новой культуре, получившей название Хлинча I по одному из поселений в Центральной Молдове, в окрестностях Ясс. Из этого района славяне расселялись на север, до Сучавы, и на юг, до окрестностей нынешнего Бухареста. При этом приток населения — теперь уже дулебского — с востока не прерывался.^[1563] Ясной причиной такого притока являлось давление хазар. Славяне искали защиты от них на землях их вечного врага — Болгарского ханства.

Облик культуры Хлинча I вполне славянский. Точнее даже сказать, что он ярко выраженный славянский — в большей степени, чем у прежней ипотештинской. Это сказывается и в облике поселений и жилищ, и в безусловном преобладании лепной керамики, и в погребениях с кремациями. Впрочем, встречается и гончарная керамика «римско-византийского» типа. Наряду с кремациями, на тех же могильниках, нередки и трупоположения. Все это можно связать с проникновением из-за Дуная и с Карпат влахов, предков нынешних румын, с рубежа VIII/IX вв. Именно в это время прарумынский язык вступает в тесный контакт со славянским, и начинается длительная романизация местных славян. Ее облегчило присутствие в Мунтении и местных «волохов», остатки которых теперь слились с пришельцами.^[1564]

К югу от Дуная попинская культура продолжала существовать до конца VIII в. Все это время славяне и болгары оставались двумя отдельными, почти не перемешивающимися между собой этносами. Те и другие полностью сохраняли свою самобытность. Лишь кое-где в Скифии с начала VIII в. смешение двух народов делало самые первые шаги. Однако и это не приводило к возникновению единой культуры. Славяне твердо придерживались, в частности, своих языческих ритуалов, а болгары — своих. Даже пользуясь одними могильниками, они хоронили своих умерших по-разному. Болгары — по обряду ингумации, с конями и оружием. Славяне — сжигали мертвых, как правило, без всякого инвентаря, иногда и погребали прах без урн. Лишь отдельные новые элементы в славянских обрядах свидетельствуют о внешних влияниях. Урны иногда покрывали — свидетельство смешения с фракийцами. У болгар же восприняли в обычай бросать погребальный костер жертвенное мясо.^[1565]

При этом славяне все более превосходили кочевников числом. К началу 760-х гг. их жило в Болгарии уже несколько сотен тысяч.^[1566] На рубеже VIII/IX вв. ситуация меняется. Попинская культура и культура бывших кочевников болгар сливается в единую культуру будущего Болгарского царства.^[1567] В науке это новое, только еще родившееся в самом конце VIII в. культурное целое получило имя балкано-дунайской культуры.

В балкано-дунайской культуре прослеживается три исходных составляющих. Первой была культура славян Семи родов, дунайских словен, называемая ныне попинской. Второй — культура кочевых гунно-болгар. К концу VIII в. столетнее совместное, на одних землях, проживание со славянами сделало свое дело. Началось медленное смешение народов, причем менее многочисленные, уже переходящие к оседлости болгары славянизировались. Образцовым в этом смысле является просуществовавшее несколько веков попинское селище Джеджови лозя. В VIII в. на нем поселяются перешедшие к оседлости болгары, приносящие свою гончарную керамику и круглые, по подобию юрт, дома с очагами. Вскоре они растворяются в славянской среде и возникает новая «славяно-болгарская» культура.^[1568] Третьей же составляющей населения Болгарского ханства являлись носители «римской» культуры.^[1569] Их число возрастало за счет как многочисленных войн, так и переселения влахов с запада и с юга. Через земли Фракии и Мезии влахи двигались и дальше, за Дунай. Именно эти восточные романцы, наряду с карпатскими сородичами, явились прямыми предками румынского народа.

Македония и Греция в это время медленно восстанавливались после катаклизмов предшествующих веков. Одним из таких катаклизмов, конечно, явилось и славянское нашествие. Плотность населения в Македонии на протяжении VII–VIII вв. оставалась невелика, и славяне явно не заняли всей ее территории. Впрочем, отметим, что причиной тому явились и ромейские карательные экспедиции с последующими массовыми депортациями славян. Таких было две за VII в., причем только Юстиниан переселил не менее 30 000 боеспособных мужчин-славян с семьями. Естественно, что Македония — край войны между славянами, ромеями, а теперь еще и болгарами, и влахами, — обживалась медленно. Славяне постоянно жили в основном на Охридском озере.^[1570]

Вместе с тем на уровне местного населения вражда постепенно изживалась. Славяне, греки, иллирийцы становились ближе друг к другу. Немногочисленное иллирийское население Македонии год за годом растворялось в славянской среде. То же самое — славянизация греков-селян — вплоть до конца VIII в. местами происходило и на юге, в Греции. Продолжалось смешение славян и иллирийцев и в Эпире.^[1571] Славяне, перенимая местные хозяйственные навыки, хранили верность своему языку и религии, греческому же языку оставались «совершенно непричастны».^[1572]

Хозяйственная жизнь славян не претерпела значительных изменений. Если в Греции они переняли многие обычаи и быт местных жителей, то на севере, близ Дуная и в Македонии, черты славянской культуры сохранялись нетронутыми. Поселения культуры Хлинча располагались у воды и представляли собой скопления отдельных «гнезд» жилищ. Основной тип жилища здесь — прямоугольная полуземлянка. Отапливались жилища печами-каменками, но в других случаях глиняными печами или очагами, обложенными камнем. Набор находок в жилищах тоже вполне обычен для славянских культур — орудия труда, наконечники стрел, железные кольца. Лепная посуда скромно орнаментирована вдавлениями и насечками.^[1573] Облик хлинчевских памятников в целом выглядит гораздо более первобытным, чем у попинских. Это подтверждает приток в Молдову и Мунтению славян из-за Прута, еще не знавших гончарного круга, живших неразделенными большими семьями.

Основными занятиями славян к югу и к северу от Дуная являлись земледелие и скотоводство. Во Фракии их роль к концу VIII в. — отчасти в ущерб охоте — еще и возрастает. Основной животной пищей болгарских славян являлось мясо крупного рогатого скота, и его потребление неуклонно росло.^[1574] В немалой степени увеличению стад, содействовало, конечно, начавшееся смешение с болгарами.

Важным хозяйственным достижением южных славян было повсеместное освоение к концу VIII в. гончарного круга. К югу от Дуная гончарная посуда — плавно расширяющиеся кверху горшки — господствует с этого времени безраздельно, полностью вытеснив лепную. К северу от Дуная гончарные сосуды славянских типов только появляются. Древнейшая форма гончарного диска, известная славянам, — «медленный», вращаемый руками. Но к концу VIII в. славяне, по крайней мере, знали уже и ножной «быстрый» круг, используемый ромеями и влахами.^[1575]

Южные славяне по-прежнему жили широко разбросанными соседскими общинами. Община, как и ее основная ячейка — большая семья, — была гораздо прочнее к северу от Дуная, ввиду большей однородности населения. К югу, где славяне смешивались с кочевниками или ромеями, это неизбежно вело к расшатыванию общинных устоев.

Славяне объединялись в крупные племена и племенные союзы — «славинии». Каждое племя обладало определенной территорией, которую считало своей. Во главе каждой славинии стоял князь — «архонт». В описываемых землях славянские «архонты» не были в VIII в. самостоятельными правителями. В Болгарии они подчинялись болгарскому хану, в Македонии и Греции — византийскому императору. Однако формы и степень такой зависимости славиний сильно различались.

Северы и Семь родов платили болгарским ханам дань, защищали границы Болгарии от ромеев и авар, поставляли войска для ханских походов. В то же время они самостоятельно распоряжались своими делами и могли совершать собственные набеги на Византию.^[1576]

В Македонии от Империи к началу VIII в. больше зависели вожди смолян и их соседей на Стримоне. Именно на струмлян дважды и с наибольшей силой обрушивался в минувшем веке карающий меч Константинополя. Они же неизбежно становились главными жертвами депортаций. Это, однако, только усиливало их западных соседей — влахоринхинов и их союзников сагудатов. Особенно силен был племенной союз влахоринхинов, который включал дреговичей, многочисленных берзичей, а также примкнувших к славянам в конце VII в. влахов. В землях берзичей располагался первый укрепленный град славян в южной части Балкан — Охрид. Стоит заметить, что на землях Болгарии славянские грады этого времени неизвестны. Другое дело, что славяне подчас селились в развалинах римских крепостей, не перестраивая и не подновляя их. Ясно, что влахоринхины и сагудаты с легкостью выходили из призрачного повиновения имперской власти.

Еще в большей степени относилось это к славиниям Греции. Из них известны славинии велеездичей в Фессалии, войничей в Эпире, милингов и езеричей на Пелопоннесе. Славянских племен в Греции было, впрочем, гораздо больше. «Авары» — так по старой памяти звали их греки, хотя в культуре здешних славян почти ничего аварского не осталось, — занимали в первой трети VIII в. «епархии Диррахия и Афин».^[1577] То есть они расселились на обширной территории от Адриатики до Эгеиды. Расположенная примерно посреди этой разрезающей Элладу дуги славиния войничей возглавляла, таким образом, большой племенной союз. Еще один союз сложился на Пелопоннесе, где верховодили милинги и езеричи. Для всех этих племен «зависимость» от Империи ограничивалась разовыми дарами императору и не мешала то и дело воевать с ромеями.

Единственной в полной мере зависимой от Империи племенной группой южных славян были славяне Вифинии, принудительно выселенные туда из Македонии. Им, как мы помним, Юстиниан II сам назначил архонта — впрочем, из собственной славянской знати. Измена же Небула повлекла за собой утрату племенной самостоятельности и полное подчинение уцелевших вифинских славян императорской воле.

Знакомство с бюрократической системой Империи и с жесткой военной иерархией болгар не могло не заинтересовать славянских князей. Шаг за шагом они укрепляли свою власть, следуя новым образцам. Уже во второй половине VIII в. князья могли распоряжаться имуществом людей своего племени — в том числе рабами.^[1578] Раньше такая власть принадлежала одном лишь вечу. Опорой князей являлись преданные им дружины, а равным образом и знать, хотя бы на словах выбиравшая их.

Частые войны и грабительские набеги способствовали обогащению князей и знати — впрочем, и рядовых славян-воинов тоже. Процветали рабовладение и работорговля. Ни о каких освобождениях рабов-пленников по истечении срока теперь и речи нет. «С давних времен», десятилетиями, тысячи пленных ромеев могли оставаться в рабстве.^[1579] Обустроив жизнь на новых местах, славяне могли гораздо бдительнее наблюдать за всем своим достоянием, и за рабами тоже. Раб мог стать предметом торга и выкупа.

О религии южных славян этого времени сведений мало. Как уже говорилось, на Балканах славяне-язычники не оставили заметных следов преданности вере отцов. Но поскольку племена Болгарии, Македонии и Греции часто воевали с ромеями, постольку религиозное отличие от врага осознавалось и подчеркивалось ими. Христианство воспринималось, с неизбежностью, как вера «греков». Отступничество от него могло приветствоваться в среде славян. Так, ближайшим соратником князя северов Славуна был в 760-х гг. вероотступник Христиан. Он являлся вожаком разбойников — скамаров, отряды которых орудовали вдоль границ Империи с Болгарией.^[1580] В среде скамаров, в основном влахов, отступничество, надо полагать, случалось нередко.

Некоторые данные о языческой вере «авар»-славян Греции VIII в. сообщает созданное тогда «Житие святого Панкратия». Описанные «авары» почитали, по их собственным речам, «в качестве богов изображения всех видов четвероногих, огонь, воду и наши мечи». У них будто бы имелся «храм» с этими «изображениями» — но это уже явная условность, никаких храмовых зданий у южных славян не было. «Знаменитейших из богов» «авары» брали с собой в сражение. «Чтобы они могли сражаться за нас, — объясняли они, — и ставили их впереди себя».^[1581] В этой картине нет практически ничего необычного и недостоверного. Южные славяне знали обожествленный Огонь. Для племени же, жившего морским разбоем (как «авары» Жития), естественно почитать водные божества. «Изображения всех видов четвероногих» — священных животных — известны по велестинской коллекции. Несколько странно для славян почитание мечей. Но воинственные «авары» греческого приморья могли воспринять его и от гепидов, и от подлинных авар. На славянских капищах Балкан, конечно, стояли деревянные идолы. Некоторые из них и выносились в сражения, как описывает Житие.

Славяне хранили верность своей языческой религии, поскольку она обособляла их от враждебных «греков». Но как только исчезала враждебность — исчезала, в отсутствие глубокой религиозности, и причина для языческого упорства. Те из славян, кто вступал в мирные сношения с греками или оказывался доступен для христианской проповеди, с готовностью принимали крещение. Известно, пусть поверхностное, обращение в христианство македонских славян — влахоринхинов и сагудатов — в первой половине VIII в.^[1582]

Перед крещеным славянином открывался путь в имперскую элиту. Уже в начале VIII в. известен византийский дипломат, патрикий Сисинний Рендаки — предположительно славянин. Он, кажется, имел связи с Фессалоникой, что делает возможным происхождение из македонских славян. Византийский двор использовал Сисинния для сообщения с болгарами.^[1583]

Итак, славяне, проживавшие в пределах Империи, в VIII в. начали понемногу приобщаться к христианству. Но, к несчастью, этот первый этап обращения выпал на время жесточайшей смуты в делах церковных. Императоры-иконоборцы из Исаврийской династии своими гонениями омрачили для православных иконопочитателей большую часть VIII столетия. Естественно, что на первых христиан и тем более священнослужителей из числа южных славян торжествовавшая при дворе доктрина оказала свое воздействие. У некоторых из числа неопытных, малограмотных неофитов борьба с «идолопоклонством» в среде христиан неизбежно находила отклик.

Таким печальным порождением иконоборческой эпохи являлся патриарх Константинополя Никита I. 16 ноября 766 г. император Константин V незаконно устроил рукоположение в патриархи славянина-евнуха Никиты, настоятеля одной из столичных церквей. Весьма слабая образованность сочеталась у Никиты с пылом неофита, и пыл этот оказался направлен против «идолопоклонства» в Церкви — почитания икон. Император нашел в глухом к ученым аргументам иконопочитателей невежде послушного исполнителя своих замыслов. Под предлогом ремонта церквей Никита выявил и уничтожил все иконы и мозаики с изображениями Христа и святых. Этим варварским кощунством он и вошел в историю Церкви. Умер Никита 6 февраля 780 г., и доброй памяти по себе не оставил. С 843 г. имя его анафематствовано.^[1584]

Но, конечно, не Никита — пусть и первый столь высоко поднявшийся в церковной иерархии славянин — определяет лицо южнославянского христианства. Движение славян к новой вере только началось. Продолжилось же оно уже после торжества иконопочитания, в лоне устоявшей перед натиском иконоборцев византийской культуры. И уже в следующем веке из среды славян выйдут первые подвижники христианства, чьи имена до сих пор чтит в сонме святых Православная Церковь.

На рубеже VII/VIII вв. Византия вновь оказалась в глубоком упадке — более длительном и едва ли не более тяжком, чем в начале минующего века. Виной тому стало тираническое правление императора Юстиниана II, последнего в Ираклейской династии. Пожалуй, со времен Фоки византийский престол не знал столь жестокого и сумасбродного деспота. Жестокость императора обращалась отнюдь не только на подвластных и соседних «варваров». Еще в большей мере познали ее, разумеется, сами ромеи. Наконец, прямое столкновения императора с патриархом вызвало восстание в столице. В 695 г. Юстиниан был низложен. Свергнутому императору отсекли нос и сослали его в Херсон.

Но мира и покоя не наступило. Новый император Леонтий продержался лишь три года. В 698 г. короткая вспышка гражданской войны вознесла на престол командующего византийским флотом Апсимара — под именем Тиверия III. Между тем Юстиниан искал возможности вернуть власть. Женившись на дочери хазарского кагана, он рассчитывал на его помощь. Но жестоко просчитался. Каган был готов выдать его ромеям. Юстиниану пришлось бежать из Причерноморья. По морю в 705 г. он прибыл в Болгарию.

К тому времени Аспаруха уже не было в живых. Создатель балканской Болгарии погиб в 702 г. в битве с хазарами на Дунае. Власть унаследовал его сын Тервель.^[1585] Юстиниан сначала обратился не к нему, а к кочевавшему в Македонии Куверу или к его наследникам. Македонские болгары, однако, не поверили воевавшему с ними прежде Юстиниану. Не желая участвовать в византийской смуте, они откочевали на север. Иначе повел себя Тервель. Встретившись с Юстинианом, он согласился оказать ему помощь. Изгнанник пообещал щедро одарить хана, в том числе имперскими землями. Тервель собрал все свои силы, в том числе и воинов с подвластных славиний. Осенью 705 г. болгаро-славянская рать с Тервелем и Юстинианом во главе подступила к Константинополю.^[1586]

Впрочем, жители столицы, уставшие от смут и напуганные болгарским нашествием, предпочли покориться Юстиниану. Тот вступил в город со своими приближенными ромеями, не встретив сопротивления. Тервель получил обещанную награду. Первым из сопредельных варварских вождей — случай поистине невиданный в истории Империи — он получил титул кесаря. Этот щедрый дар, впрочем, лишь скрывал лицемерие Юстиниана. Вскоре он попытался возобновить войну с болгарами — и сразу потерпел очередное поражение. Главным итогом событий стало распространение власти болгарских ханов на юг от Балканского хребта, в болгарское Загорье, Загору. Эти земли, где уже жило немало славян, теперь заселялись ими еще плотнее. Славянское население Болгарского ханства значительно увеличилось.

Второе правление Юстиниана продлилось еще меньше первого. Военные неудачи и жестокие расправы над врагами навлекли на вернувшегося тирана общую ненависть. Роковой оказалась попытка Юстиниана вернуть Херсон, отложившийся к хазарам. Серия экспедиций против мятежного города кончилась в итоге только разрастанием мятежа. Последним посланным из Константинополя флотом командовал Мавр Бесс — и он, оправдывая давнюю свою репутацию, перешел на сторону мятежников. Восставшие провозгласили императором Вардана Филиппика — прямого ставленника хазарского кагана. Несмотря на вновь оказанную помощь Тервеля, Юстиниан потерпел поражение. 7 декабря 711 г. он, попавший в руки к Вардану, был казнен.^[1587]

И вновь падение Ираклейского дома — теперь окончательное — не привело к миру и порядку. Перевороты следовали один за другим. В 713 г. Вардана свергли и ослепили, на престол вступил придворный секретарь Артемий под именем Анастасия II. В 715 г. страна вновь была ввергнута в гражданскую войну. Восставший флот провозгласил императором известного своей честностью сборщика налогов Феодосия, а фема Анатолик — своего стратига Льва Исавра. Артемий был свергнут сторонниками Феодосия и выслан в Фессалонику. Армия Льва Исавра двинулась на Константинополь. Все это происходило на фоне непрекращающегося натиска арабов. В 717 г., по следам армии Льва, они прорвались к самому Константинополю и осадили его, в том числе и с европейского берега. Чудом столица Империи смогла устоять. Но новому императору Льву III потребовалось время, чтобы завершить гражданскую войну и оттеснить мусульман от Мраморного моря.

Воцарившийся в центре Империи хаос, разумеется, использовали славяне. Зависимость славиний Македонии и тем более Греции от Империи стала в эти годы пустым звуком. Славяне свободно расселялись на имперских землях, занимая новые. Во времена Льва III они владели уже всей Македонией. Этому способствовало и усиление Болгарского ханства, стремившегося распространить свою власть на Македонию и поощрявшего расселение здесь славян.^[1588]

Расселение славян по Македонии являлось теперь мирным и постепенным. Оставшаяся островом в славянском море Фессалоника совсем иначе теперь строила отношения с «варварами». В начале VIII в. славяне уже оседали в самом городе. Местная знать, давно склонная к соглашательству, теперь почти что приняла славянских вождей в свои ряды. Некоторые из славян крестились, перешли на имперскую службу и достигли высокого положения — как Сисинний Рендаки. Гавань Фессалоники стала пристанью для некогда наводивших ужас на ее обитателей славянских боевых ладей-однодеревок.^[1589]

Приобщение славян к городской жизни происходило не только в Фессалонике. То же самое имело место и в Вифинии. Здесь славяне, освобожденные от чиновного надзора ромейской смутой, также чувствовали себя теперь гораздо вольнее. Местами они превращались в основное население — даже в городах. Какой-то «город славян» в Малой Азии захватил около 715 г. наступавший на Константинополь арабский полководец Маслама.^[1590]

Неудивительно, что в конечном счете кое-кто из славянских вождей решился принять участие в борьбе за власть над Византией. Возможность для этого появилась в 718 г., когда константинопольская знать составила заговор против Льва III. Глава заговорщиков Никита Ксилинит поддержал вожделения пребывавшего в Фессалонике Артемия. За Артемия стояли знатные люди этого города во главе с архиепископом — и тесно связанные с местными ромеями славянские вожди. Сисинний Рендаки находился в ту пору с миссией у болгар, которых Лев склонял к союзу против Халифата. Заговорщики попросили Сисинния привлечь хана на свою сторону — и Сисиннию это удалось. Тервель предоставил лично прибывшему к нему Артемию болгарскую конницу и золото. С болгарами и Сисиннием Артемий вернулся в Фессалонику, где по его призыву уже собрался славянский флот. Славяне на своих однодеревках должны были прикрывать армию мятежников с моря. Артемий и Сисинний по суше, а славянский флот по морю двинулись к столице.

Но Никите и его сообщникам не удалось впустить Артемия в город. Только что отстоявший столицу Лев пользовался у горожан гораздо большей популярностью, чем прежний незадачливый правитель. Войско дошло до Ираклии на северном берегу Мраморного моря, флот встал близ берега — но дальше продвинуться оказалось не суждено. В Болгарии побывало новое посольство от Льва, убедившее Тервеля сохранить верность прежнему миру. Тервель, оценив ситуацию, решил поставить на победителя. По его приказу Артемия и архиепископа выдали Льву, а Сисиннию отрубили голову на месте. После этого болгарское войско покинуло славян и солунцев. Впрочем, и для тех война теперь стала бессмысленной. Они и не пытались ее продолжить. Артемия, Никиту и архиепископа Фессалоники по приказу Льва предали публичной казни.^[1591]

Однако провал заговора Артемия, завершивший гражданскую войну в Византии, не означал еще прекращения славянского давления на Империю. Для самих славян это, конечно, был мелкий эпизод, дерзкое, но вовсе не этапное предприятие. Несмотря на энергичные меры Льва — а в чем-то и благодаря ним — смута в Империи утихла не вполне. Лев положил начало иконоборчеству Исаврийской династии. Церковный раскол вызывал и политические неурядицы. Дважды еще выливались они в гражданские войны — при Льве в 726–727 гг. и при сыне его Константине V в 742–743. Главными заботами для Империи являлись сдерживание арабов на востоке и замирение болгар на севере. Славинии Македонии, Эпира и Греции могли чувствовать себя совершенно свободно.

Неудивительно, что первые годы царствования Исаврийцев оказались временем новых славянских набегов и расселений. Установление прочного мира, даже союза с Фессалоникой открыло для славян полуостров Халкидику, простершийся к востоку от города. Константинополю судьба внутренней Македонии и Халкидики, кажется, была совершенно безразлична. Местное же чиновничество срасталось со славянской знатью. Заселяли Халкидику влахоринхины и сагудаты. Более близкие к ней струмляне все еще были ослаблены после похода Юстиниана. К тому же теперь им приходилось отстаивать свою независимость от надвинувшихся с севера болгар. В правление первых Исаврийцев, еще в пределах первой половины VIII в., ринхины и сагудаты целыми семьями расселились в окрестностях горы Афон — знаменитого центра православного монашества. Расположена гора на крайнем юге Халкидики, у оконечности ее восточного мыса Нимфеон. В эту местность ринхины и сагудаты пришли с северо-запада, заняв уже почти весь большой полуостров. Никто не помешал язычникам обосноваться близ монашеских келий. Вообще, их расселение никакого сопротивления не встречало.^[1592]

Одновременно с широким расселением славян возобновилось и морское пиратство. Вновь ушло из жизни поколение, помнившее победы имперских армий. Молодежи требовались не только жизненное пространство, — его теперь хватало, — но и воинская добыча. Причем целями разбойничьих рейдов теперь все чаще становились ромейские прибрежные земли. Набеги могли возглавлять и сами славянские «архонты». Примерно в 730-х гг. или немногим позже славяне опустошили Имврос, Тенедос и Самофракию — острова в северо-восточной Эгеиде, близ входа в Дарданеллы. В набеге или серии набегов участвовал флот нескольких племенных княжеств. Тысячи ромеев увезли в рабство.^[1593] Расположение островов определенно указывает на славян Македонии. Это могли быть и обосновавшиеся теперь на Халкидике ринхины с сагудатами, и струмляне.

Созданное примерно в то же время, в 730-е гг., «Житие святого Панкратия» описывает «авар», живших по Адриатике, в округе Диррахия. Они вели войну с сицилийскими ромеями, временами подвергаясь и набегам с их стороны.^[1594] Владения этих славян-«авар» вплотную смыкались с землями берзичей у Охридского озера, а на севере — с дуклянами. Они находились в союзе со своей родней, расселившейся до Афин. От Эгеиды до Адриатики протянулся пояс свободных славиний, в те годы противостоявших если не самой Империи, то местным ромейским властям.

Крайний юг Греции, Пелопоннес, в этих условиях оказался совершенно отрезан от Константинополя. Похоже, что в столице предпочли просто забыть о его существовании. Здесь также славяне вольно расселялись по недавней еще Элладе, проникали в последние ромейские города. Англосакс и немецкий епископ Виллибальд, побывавший в 723 г. в Монемвасии, последнем убежище спартанских беженцев, был уверен, что расположен город «в земле Славинии».^[1595] Значит, город находился в плотном славянском окружении. Более того, славяне находились в каких-то сношениях с ним — селились в нем, собирали с горожан дань. Знать Монемвасии еще в большей степени, чем знать не менее неприступной Фессалоники, была заинтересована в добрососедстве.

В правление Константина V (741–775) на Пелопоннесе разразилась эпидемия. Жертвами мора стали в основном проживавшие в сообщавшихся между собой городах греки. Славяне в своих разбросанных весях пострадали намного меньше. В итоге эпидемия ускорила и так шедшую полным ходом славянизацию полуострова. «Ославянилась вся земля, — писал об этом позднее Константин Багрянородный, — и стала варварской».^[1596] Отдельные города, подобны Монемвасии, остались — но у их жителей не имелось никаких сил, да и желания, противостоять расселению независимых ни от кого славян. Предпринять отвоевание земель — теперь возможное только как подчинение славиний — могла лишь императорская власть.

Внутренняя история Болгарии в первой половине VIII в. известна крайне плохо. А история входивших в ее состав славиний — неизвестна вовсе. Ясно, что они сохраняли свою автономию. Такой же автономией обладали и только вошедшие в состав Болгарии славянские племена Загоры. За счет их славянское население Болгарии увеличилось. А между тем болгарские ханы приглядывались и к македонским землям.

К середине VIII в. произошло слияние болгар на Балканах под властью преемников Аспаруха. Иных отныне не упоминается. Потомки Кувера либо откочевали к Дунаю, либо слились со стримонскими «скифами» — потомками болгар и сирмисиан. На Керамисийском поле в Х в. располагалось уже славянское княжество Керминица.^[1597]

После смерти Тервеля (ок. 718 г.? ^[1598]) сменилось еще два хана из династии Дуло. Около 739 г. произошла мирная, через свойство, смена династии.^[1599] На престол вступил хан Кормисош, представитель рода Вокил или Укил. Отношения с Византией в течение этих лет оставались мирными и союзными. Этот союз скрепила общая победа Тервеля и Льва III над арабами в 717–718 гг. Впрочем, скрепляла союз и выплата Империей регулярной дани болгарам.

Естественно, что по мере укрепления своей власти Исаврийцы стали тяготиться унизительной «дружбой» с болгарскими ханами. В противовес им они ищут других союзников в кочевом мире. В 732 г. Лев III, расширив антиарабский фронт союзом с Хазарией, женил своего сына Константина на сестре кагана. От этого брака у императора Константина V, наследовавшего отцу в 741 г., родился сын Лев Хазар, будущий Лев IV. Сближение Империи с извечным врагом болгар не могло не насторожить ханский двор. К середине 750-х гг. отношения нового императора с болгарами резко обострились. Как раз около 755 г. умер хан Кормисош, и на престол вступил его наследник Винех. При нем началась открытая война.

В ответ на строительство Константином новых крепостей на границе с Болгарией хан потребовал пересмотра прежних договоров — естественно, в сторону увеличения откупа. Константин отказался и прекратил выплату дани. В 755 г. болгары начали войну. Они вторглись в земли Империи и дошли до окрестностей Константинополя. В ответ в 756 г. Константин совершил поход на Болгарию, нанеся ханскому войску сильное поражение.

Стремясь прикрыть свой фланг, Константин обратил внимание на Македонию. Поневоле императорская власть, наконец, озаботилась защитой островов Северной Эгеиды и утратой Халкидики. В 759 г. Константин выступил в поход на запад. На этот раз основной удар был направлен именно против македонских славян к северу и к западу от Фессалоники. Константин «поработил» здешние славинии. Не везде он встретил сопротивление. К этому времени, благодаря общению с афонскими монахами, влахоринхины и сагудаты Восточной Халкидики познакомились с христианством. Еще до похода императорских войск в Македонию они покрестились, хотя веру восприняли поверхностно. Теперь они покорились ромеям без сопротивления.^[1600]

Основной удар императорских войск пришелся на этот раз не по уже дважды пострадавшим струмлянам, а по славянам к западу от Фессалоники. Племенной союз ринхинов с тех пор не упоминается. Название это сохранили за собой, в отличие от соседних сагудатов, только разноплеменные выселки на Халкидике. «Другувития» и «Верзития» в дальнейшем упоминаются как отдельные племенные княжества.

Но это доказывает и поверхностность произошедшего «порабощения». Константин, конечно, угнал немало славянских пленных, полностью разгромил отдельных «архонтов». Но уничтожать славянское население ему и не требовалось — это означало бы не подчинение, а опустошение Македонии. Славян можно было обложить данью или повинностями — но их нельзя было еще лишить собственного племенного устройства, подчинить имперской бюрократии. В итоге обстановка в Македонии мало изменилась. Характерно, что Константин не смог даже освободить тысячи ромейских пленников с островов, содержавшихся по пути следования его войск — у струмлян или на Халкидике.^[1601] Константин пытался переселять «покорившиеся» племена, но не желал иметь дело с затяжным сопротивлением. Ради лучшего христианского образования покорившиеся вожди славян Халкидики попросили императора оставить их племена у Афона — и получили разрешение.^[1602]

Поход Константина устрашил других южных славян. Славинии Балкан в очередной раз поспешили признать верховную власть Империи.^[1603] Но эта «подвластность» являлась еще более призрачной, чем «порабощение» славян Македонии. Частичный успех в македонских землях никак не мог повлиять на дела ни в Средней Греции и Эпире, ни на Пелопоннесе. Самое большее, чего мог добиться

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: