Сдам Сам

ПОЛЕЗНОЕ


КАТЕГОРИИ







ЭСКИЗ ИСТОРИЧЕСКОЙ КАРТИНЫ ПРОГРЕССА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РАЗУМА





ВВЕДЕНИЕ

Человек рождается со способностью получать ощущения, замечать и различать в своих восприятиях составляющие их простейшие ощущения, удерживать, распознавать, комбиниро­вать, сохранять или воспроизводить их в своей памяти, сравни­вать между собой эти сочетания, схватывать то, что есть между ними общего, и то, что их различает, определяет признаки всех этих объектов, чтобы легче их понять и облегчить себе процесс новых сочетаний.

Эта способность развивается в нем под воздействием внеш­них вещей, т. е. благодаря наличию известных сложных ощу­щений, постоянство которых, выражающееся в тождестве их соединений или в законах их изменений, не зависит от него. Он упражняет также эту способность посредством общения


с себе подобными индивидами, наконец, при помощи искусст­венных средств, которые люди, вслед за первым развитием этой самой способности, начали изобретать. [...]

Если ограничиваться наблюдением, познанием общих фак­тов и неизменных законов развития этих способностей, того общего, что имеется у различных представителей человече­ского рода, то налицо будет наука, называемая метафизикой.

Но если рассматривать то же самое развитие с точки зре­ния результатов относительно массы индивидов, сосуществую­щих одновременно на данном пространстве, и если проследить его из поколения в поколение, то тогда оно нам представится как картина прогресса человеческого разума.

Этот прогресс подчинен тем же общим законам, которые наблюдаются в развитии наших индивидуальных способностей, ибо он является результатом этого развития, наблюдаемого одновременно у большого числа индивидов, соединенных в об­щество. Но результат, обнаруживаемый в каждый момент, за­висит от результатов, достигнутых в предшествовавшие момен­ты, и влияет на те, которые должны быть достигнуты в бу­дущем.

Эта картина, таким образом, является исторической, ибо, подверженная бесперерывным изменениям, она создается путем последовательного наблюдения человеческих обществ в различ­ные эпохи, которые они проходят.

Она должна представить порядок изменений, выявить влия­ние, которое оказывает каждый момент на последующий, и по­казать, таким образом, в видоизменениях человеческого рода, в беспрерывном его обновлении в бесконечности веков путь, по которому он следовал, шаги, которые он сделал, стремясь к истине или счастью. Эти наблюдения над тем, чем человек был, над тем, чем он стал в настоящее время, помогут нам за­тем найти средства обеспечить и ускорить новые успехи, на которые его природа позволяет ему еще надеяться.

Такова цель предпринятой мной работы, результат которой должен заключаться в том, чтобы показать путем рассуждения и фактами, что не было намечено никакого предела в развитии человеческих способностей, что способность человека к совер­шенствованию действительно безгранична, что успехи в этом совершенствовании отныне независимы от какой бы то ни было силы, желающей его остановить, имеют своей границей только длительность существования нашей планеты, в которую мы включены природой. Без сомнения, прогресс может быть более или менее быстрым, но никогда развитие не пойдет вспять; по крайней мере до тех пор, пока земля будет занимать то же самое место в мировой системе и пока общие законы этой системы не вызовут на земном шаре ни общего потрясе­ния, ни изменений, которые не позволили бы более человече­скому роду на нем сохраняться, развернуть свои способности и находить такие же источники существования.

Человеческий род на первой стадии цивилизации представ­ляет собой общество с небольшим числом людей, существовав-


 

ших охотой и рыболовством, обладавших примитивным ис­кусством изготовлять оружие и домашнюю утварь, строить или копать себе жилища, но уже владевших языком для выражения своих потребно­стей и небольшим числом мо­ральных идей, лежавших в основе общих правил их по­ведения; живя семьями, они руководствовались общепри­нятыми обычаями, заменяв­шими им законы, и имели да­же несложную форму правле­ния.

Понятно, что неуверен­ность и трудность борьбы за существование, вынужденное чередование крайнего утомле­ния и абсолютного отдыха не позволяли человеку распола­гать тем досугом, при котором, работая мыслью, он мог бы обогащать свой ум новыми сочетаниями идей. Способы удовлет­ворения потребностей настолько зависели от случая и времени года, что не были в состоянии породить с пользой промышлен­ность, развитие которой могло бы продолжаться; и каждый ограничивался усовершенствованием своей ловкости или лич­ного искусства.

Таким образом, прогресс человеческого рода должен был быть тогда очень медленным; лишь изредка, благоприятствуемое необычайными обстоятельствами, человечество могло иметь по­ступательное движение. Между тем средства существования, получаемые от охоты, рыболовства, плодов непосредственно от земли, заменяются пищей, доставляемой животными, которых человек приручил, умеет сохранять и размножать. К скотовод­ству, далее, присоединяется примитивное земледелие: человек не удовлетворяется более плодами или растениями, которые он находит, он научается из них создавать запасы, собирать их вокруг себя, сеять или разводить и содействовать их воспро­изведению при помощи обработки земли.

Собственность, которая первоначально ограничивается соб­ственностью на убитых животных, оружие, сети, домашнюю утварь, распространяется сначала на стада, а затем на землю, которую человек распахал и обрабатывает. Со смертью главы эта собственность естественно переходит к семье. Некоторые владеют излишками, поддающимися сохранению. Если излишки значительны, они порождают новые потребности, если они вы­ражаются в одном предмете, в то время как испытывается не­достаток в другом, тогда в силу необходимости появляется идея обмена; с этого момента моральные отношения усложняются


и умножаются. Большая безопасность, более обеспеченный и постоянный досуг позволяют человеку предаваться размышле­нию или по крайней мере связному наблюдению. У некоторых входит в привычку обменивать часть своего излишка на труд, благодаря чему они сами освобождаются от труда. Таким обра­зом создается класс людей, время которых не целиком погло­щено физическим трудом и желания которых распространяются за пределы их примитивных потребностей. Промышленность пробуждается; ремесла, уже известные, распространяются и совершенствуются; ^случайные факты, которые наблюдает че­ловек, уже более опытный и более внимательный, способствуют появлению новых ремесел; население растет, по мере того как добывание средств существования становится менее опасным и менее зависящим от случая; земледелие, которое в состоянии прокормить большое число индивидов на одной и той же тер­ритории, замещает все другие источники существования; оно благоприятствует дальнейшему размножению людей, а это по­следнее в свою очередь ускоряет прогресс; приобретенные идеи сообщаются быстрее и вернее упрочиваются в обществе, став­шем более оседлым, более сближенным, более интимным. Заря просвещения начинает уже заниматься; человек обнаруживает свои отличия от других животных и ограничивается, как они, исключительно индивидуальным совершенствованием.

Более развитые, более частые, более усложнившиеся отно­шения, которые тогда устанавливаются между людьми, вызы­вают потребность в средствах сообщения своих идей отсутст­вующим лицам, упрочения памяти о том или ином факте с большей точностью, чем позволяет устная передача, закреп­ления условий соглашения более верным путем, чем память свидетелей, закрепление тех признанных обычаев, которыми члены данного общества руководствуются в своем поведении. Таким образом появилась потребность в письменности, и последняя была изобретена. [...]

С тех пор писаная азбука стала известной; небольшое число знаков удовлетворяло потребность в письме, так же как неболь­шое количество звуков — потребности разговорного языка. Письменный язык был таким же, как и разговорный, необхо­димо было только знать и уметь образовать эти немногочислен­ные знаки. Этот последний шаг обеспечил навсегда прогресс человеческого рода. [...]

Эту стадию развития между первой ступенью цивилизации и той ступенью, на которой мы видим еще людей в диком со­стоянии, прошли все исторические народы, которые [...] обра­зуют непрерывную цепь между началом исторического периода и веком, в котором мы живем, между первыми известными нам народами и современными европейскими нациями (стр. 3—10). Все говорит нам за то, что мы живем в эпоху великих ре­волюций человеческого рода. Кто может лучше нас осветить то, что нас ожидает, кто может нам предложить более верного путеводителя, который мог бы нас вести среди революционных движений, чем картина революций, предшествовавших и под-


готовивших настоящую? Современное состояние просвещения гарантирует нам, что революция будет удачной, но не будет ли этот благоприятный исход иметь место лишь при условии использования всех наших сил? И для того чтобы счастье, ко­торое эта революция обещает, было куплено возможно менее дорогой ценой, чтобы оно распространилось с большей быстро­той на возможно большем пространстве, для того чтобы оно было более полным в своих проявлениях, разве нам не необходимо изучить в истории прогресса человеческого разума препятствия, которых нам надлежит опасаться, и средства, которыми нам удастся их преодолеть?

Я разделяю на девять больших эпох тот период, кото­рый я предполагаю обозреть; и в десятой я позволю себе изло­жить некоторые взгляды на будущность человеческого рода (стр. 15-16).

ДЕСЯТАЯ ЭПОХА О БУДУЩЕМ ПРОГРЕССЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РАЗУМА

Если человек может с почти полной уверенностью пред­сказать явления, законы которых он знает, если даже тогда, когда они ему неизвестны, он может на основании опыта про­шедшего предвидеть с большой вероятностью события буду­щего, то зачем считать химерическим предприятием желание начертать с некоторой правдоподобностью картину будущих судеб человеческого рода по результатам его истории? [...]

Наши надежды на улучшение состояния человеческого рода в будущем могут быть сведены к трем важным положениям: уничтожение неравенства между нациями, прогресс равенства между различными классами того же народа, наконец, действи­тельное совершенствование человека (стр. 220—221).

[...] Когда взаимные потребности сблизят всех людей, нации наиболее могущественные возведут в ранг своих политических принципов равенство между обществами, подобно равенству между отдельными людьми, и уважение к независимости слабых государств как гуманное отношение к невежеству и нищете; когда правила, имеющие целью подавить силу человеческих способностей, будут заменены такими, которые будут благопри­ятствовать их проявлению и энергии, возможно ли будет тогда бояться, что на земном шаре останутся пространства, недоступ­ные просвещению, где надменность деспотизма могла бы.противопоставить истине долго непреодолимые преграды!

Настанет, таким образом, момент, когда солнце будет осве­щать землю, · населенную только свободными людьми, не при­знающими другого господина, кроме своего разума; когда ти­раны и рабы, священники и их глупые или лицемерные орудия будут существовать только в истории и на театральных сценах; когда ими будут заниматься только для того, чтобы сожалеть об их жертвах и обманутых ими, чтобы ужас их эксцессов на­поминал о необходимости быть на страже, чтобы уметь рас­познавать и подавлять силой своего разума первые зародыши


суеверия и тирании, если бы когда-нибудь они осмелились вновь показаться (стр. 227—228).

[...] Даже для наук, в которых открытия являются резуль­татом только умозаключений, преимущество быть предметом изучения весьма многих людей может способствовать их про­грессу благодаря тем детальным усовершенствованиям, которые не требуют силы ума, необходимой изобретателям, и которые легко постигаются простым размышлением.

Если мы перейдем к искусствам, теория которых зависит от этих самых наук, мы увидим, что их прогресс должен со­вершаться параллельно с развитием этой теории; что процессы искусств способны так же совершенствоваться и упрощаться, как и научные методы; что инструменты, машины, рабочие станки будут увеличивать все больше силу и ловкость людей и будут содействовать одновременно большему совершенству и большей точности продуктов, уменьшая и время, и труд, необ­ходимые для их производства; тогда исчезнут препятствия, за­трудняющие еще этот прогресс, и случайности, которые люди научатся предвидеть и предупреждать; будут устранены также вредные влияния работ, привычек или климата.

Тогда, обрабатывая меньшую земельную площадь, удастся получить массу пищевых продуктов гораздо большей полезности и более высокой ценности, чем раньше давала большая пло­щадь; большие наслаждения можно будет испытывать при меньшем потреблении; тот же продукт промышленности бу­дет производиться с меньшей затратой сырого материала или употребление его станет более продолжительным. Для каждой почвы люди сумеют выбирать продукты, отвечающие наиболь­шему количеству потребностей; между продуктами, удовлетво­ряющими потребности одного рода, выберут те, которые удо­влетворяют большую массу, требуя меньше труда и меньше действительного потребления. Таким образом, средства сохра­нения и экономии в потреблении без всякой жертвы будут сле­довать за прогрессом искусства воспроизводить различного рода средства существования, приготовлять их и изготовлять из них продукты.

Итак, не только та же земельная площадь сможет прокор­мить большее количество людей, но каждый из них, занятый менее тяжелым трудом, будет питаться более целесообразно и сможет лучше удовлетворять свои потребности (стр. 238—239).

Применение вычисления сочетаний и вероятностей к соци­альным наукам обещает прогресс, тем более важный, что оно одновременно является единственным средством придать их результатам почти математическую точность и оценить степень их достоверности или правдоподобия. Факты, на которые опи­раются эти результаты, могут, конечно без вычислений и на основании одного только наблюдения, привести иногда к общим истинам; могут научить, было ли действие, обусловленное та­кой-то причиной, благоприятно или вредно; но если эти факты не могли быть ни высчитаны, ни взвешены, если эти действия не могли быть подчинены точному измерению, тогда нельзя бу-


дет узнать хорошего и дурного следствия этой причины; если они взаимно уравновешиваются с некоторым равенством, если разница не очень велика, то невозможно будет даже высказать­ся с некоторой достоверностью, в какую сторону наклоняется чашка весов. Без применения вычислений часто невозможно было бы выбрать с некоторой уверенностью между двумя соче­таниями, образованными для достижения одной и той же цели, когда преимущества, которые они представляют, не поражают очевидной несоразмерностью. Наконец, без этой самой помощи эти науки остались бы всегда грубыми и ограниченными, ли­шенными достаточно тонких инструментов, чтобы уловить едва заметные истины, достаточно верных машин, чтобы достигнуть глубины рудника, где скрывается часть богатства (стр. 243—244).

Наиболее просвещенные народы, отвоевав себе право само­стоятельно располагать своей жизнью и своими богатствами, постепенно научатся рассматривать войну как наиболее ги­бельный бич, как величайшее преступление. Первыми прекра­тятся те войны, в которые узурпаторы верховной власти наций вовлекают их из-за мнимых наследственных прав.

Народы узнают, что они не могут стать завоевателями, не потеряв своей свободы, что вечные союзы являются единствен­ным средством поддерживать их независимость, что они должны искать безопасности, а не могущества. Постепенно рассеются коммерческие предрассудки, ложный меркантильный интерес потеряет свою страшную силу обагрять кровью землю и разо­рять нации под предлогом их обогащения. Так как народы сблизятся, наконец, в принципах политики и морали, так как каждый из них ради своей собственной выгоды призовет ино­земцев к более равному разделу благ, которыми он обязан природе или своей промышленности, то в силу этого все при­чины, вызывающие, раздражающие и питающие национальную ненависть, мало-помалу исчезнут; они не доставят больше во­инственной ярости ни пищи, ни повода.

Учреждения, лучше организованные, чем те проекты вечного мира, которые заняли досуг и утешали душу некоторых фило­софов, ускорят протесе этого братства наций; и международ­ные войны, как и убийства, будут в числе тех необыкновенных жестокостей, которые унижают и возмущают природу, которые надолго клеймят позором страну и век, летописи которого ими были осквернены (стр. 248).

Прогресс наук обеспечивает прогресс промышленности, ко­торый сам затем ускоряет научные успехи, и это взаимное влияние, действие которого беспрестанно возобновляется, дол­жно быть причислено к наиболее деятельным, наиболее могу­щественным причинам совершенствования человеческого рода. В настоящее время молодой человек по окончании школы знает из математики более того, что Ньютон приобрел путем глубокого изучения или открыл своим гением; он умеет вла­деть орудием вычисления с легкостью, тогда недоступной. Это наблюдение может, однако с некоторыми оговорками, приме­няться ко всем наукам. По мере того как каждая из них будет


увеличиваться в объеме, будут равным образом совершенство­ваться средства представлять по возможности более сокращен­но доказательства многочисленных истин и облегчать понима­ние последних. Таким образом, невзирая на новые успехи наук, не только у людей, равно одаренных в одинаковые эпохи их жиз­ни на уровне современного им состояния знаний, но у каждого поколения неизбежно возрастет та сумма знаний, которую мож­но приобрести в один и тот же промежуток времени, с одной и той же умственной силой, при одном и том же внимании; и элементарная часть каждой науки, та, которой все люди могут достигнуть, став все более обширной, обнимет более полно все, что, может быть, необходимо знать каждому для руководства в своей обыденной жизни, для того чтобы пользоваться своим разумом с полной независимостью (стр. 250—251).

Мы изложили доказательства, которые в самом труде полу­чат благодаря своему развитию большую силу; мы могли уже заключить, что человеческая способность совершенствоваться безгранична. Между тем мы до сих пор полагали, что человек сохранит свои естественные способности и свою организацию в том же виде, в каком она находится теперь. Нам остается, та­ким образом, исследовать последний вопрос, какова была бы достоверность и размер наших надежд, если бы можно было предположить, что эти способности и эта организация также доступны улучшению.

Способность совершенствоваться или органическое вырож­дение пород растений и животных могут быть рассматриваемы как один из общих законов природы.

Этот закон распространяется на человеческий род, и никто, конечно, не будет сомневаться в том, что прогресс предохра­нительной медицины, пользование более здоровыми пищей и жилищами, образ жизни, который развивал бы силы упражне­ниями, не разрушая их излишествами, что, наконец, уничтоже­ние двух наиболее активных причин упадка — нищеты и чрез­мерного богатства — должно удлинить продолжительность жиз­ни людей, обеспечить им более постоянное здоровье, более сильное телосложение. Понятно, что прогресс предохранитель­ной медицины, став более целесообразным благодаря влиянию прогресса разума и социального строя, должен со временем устранить передаваемые заразные болезни и общие болезни, обусловленные климатом, пищей и природой труда. Было бы нетрудно доказать, что этот результат профилактики должен распространиться почти на все другие болезни, отдаленные причины которых люди, вероятно, сумеют вскрыть. Будет-ли теперь нелепо предположить, что совершенствование челове­ческого рода должно быть рассматриваемо как неограниченно прогрессирующая способность, что должно наступить время, когда смерть будет только следствием либо необыкновенных случайностей, либо все более и более медленного разрушения Жизневых сил, и что, наконец, продолжительность среднего промежутка между рождением и этим разрушением не имеет никакого определенного предела? Без сомнения, человек не


станет бессмертным, но расстояние между моментом, когда он начинает жить, и тем, когда, естественно, без болезни, без слу­чайности, он испытывает затруднение существовать, не-может ли оно беспрестанно возрастать? Так как мы говорим здесь о прогрессе, который может быть представлен числовыми вели­чинами или изображен графически, то уместно теперь развить два смысла, в которых можно понимать слово неопреде­ленный. [·..]

Наконец, можно ли распространить эти самые надежды и на интеллектуальные и моральные способности человека? И наши родители, от которых мы наследуем достоинства или недостатки устройства их тела, которые передают нам и отли­чительные черты своей фигуры, и расположения к известным физическим привязанностям, — не могут ли они также переда­вать нам ту часть своей физической организации, откуда исхо­дит ум, сила рассудка, энергия души или моральная чувстви­тельность? Не правдоподобно ли, что воспитание, совершен­ствуя эти качества, влияет на эту самую организацию, видо­изменяет и совершенствует ее? Аналогия, анализ развития человеческих способностей и даже некоторые факты как будто доказывают реальность этих догадок, которые еще более расши­рили бы пределы наших надежд (стр. 254—258).

ФРАНКЛИН

Бенджамин Франклин (1706—1790) — великий американ­ский политический и общественный деятель, ученый-энцикло­педист, естествоиспытатель и философ. Выходец ив семьи ре­месленника-мыловара. Не получив образования, с детства упорно пополнял свои знания, занимаясь самообразованием. Выл типографом и издателем, создал научно-просветительское общество «Хунта», которое через 40 лет превратилось в Аме­риканское философское общество, а затем он был инициато­ром создания Академии для обучения юношества и многих других общественных учреждений. Принимал активнейшее участие в борьбе за независимость США и образовании здесь республики. В 1778 г. Франклин был направлен в качестве посла во Францию с целью добиться союза с ней против Анг­лии и займа. В 1787 г. участвовал в выработке американской конституции. Научные открытия в области электричества и многие практические усовершенствования принесли Франклину мировую известность — он был избран членом академий ряда стран, в том числе и Российской академии наук.

Публикуемая ниже подборка текстов, характеризующая философские воззрения Франклина, принадлежит H. M. Гольд-, бергу (подобравшему также и все последующие тексты амери­канских просветителей). Они публикуются по изданию: «Аме­риканские просветители. Избранные произведения в двух то­мах», т. 1. М., 1968.


[ПИСЬМО НЕИЗВЕСТНОМУ]

Кравенстрит,. 13 декабря 1757 г.

Милостивый государь! Я внимательно прочитал Вашу рукопись. Довода^ со­держащиеся в ней против уче­ния об особом провидении, подрывают основу всякой ре­лигии, хотя Вы и допускае­те общее провидение. Ибо без веры в провидение, которая ве­дет к его познанию, охраня­ет, направляет и может под­держивать каждого, нет осно­вания для того, чтобы покло­няться божеству, бояться его гнева или молить его о за­щите. [...] Опубликование Ва­шего сочинения навлечет на Вас ненависть, принесет вред

Вам и не принесет пользы другим. Тот, кто плюет против ветра, плюет себе в лицо. Но если бы Вы и преуспели в этом деле, Вы ду­маете, что сделали бы этим добро? Вы сами можете легко узнать, как надо прожить жизнь добродетельно, без поддержки религии; Вы имеете ясное понятие о выгодах добродетели и невыгодах порока, и у Вас достаточно решимости сопротив­ляться обычным искушениям. Но подумайте, насколько велика та часть человечества, которая состоит из слабых и невеже­ственных мужчин и женщин и из неопытных и опрометчивых юношей и девушек, нуждающихся в религиозных побуждениях, чтобы избежать порока, поддержать свою добродетель и при­учить себя к ней, пока она не станет привычной, что важно для ее прочности. Возможно, что своей привычной доброде­телью, на основании которой Вы теперь даете себе справедли­вую оценку, Вы обязаны прежде всего религиозному воспита­нию. [...] Я советую Вам поэтому: не пытайтесь выпустить тигра из клетки и сожгите это свое сочинение, прежде чем кто-либо его увидит. Тем самым Вы избежите многих.оскорблений со стороны врагов и, возможно, в значительной степени сожале­ния и раскаяния. Если люди так слабы, имея религию, то что они будут делать, когда окажутся без нее? Письмо это служит доказательством моей дружбы, и потому не добавляю никаких уверений в ней, а подписываюсь просто

Ваш Б. Ф.


[БУДУЩЕЕ НАУКИ]

Б. ФРАНКЛИН — ДЖ. ПРИСТЛИ»

Пасси, 8 февраля 1780 г.

Дорогой сэр!

Ваше любезное письмо от 27 сентября пришло совсем не­давно, так как податель его надолго задержался в Голландии. Мне всегда приятно слышать, что Вы продолжаете заниматься опытными исследованиями природы и преуспеваете в этом. Быстрый прогресс истинной науки иногда вызывает у меня сожаление, что я родился так рано. Невозможно представить себе той высоты, которой достигнет власть человека над мате­рией через тысячу лет. Мы, возможно, научимся лишать огром­ные массы их тяжести и придавать им абсолютную легкость для более удобной перевозки. Уменьшатся затраты труда в сельском хозяйстве и удвоится его продукция; всякие болезни благодаря надежным средствам будут либо предотвращаться, либо излечиваться, не исключая даже болезни старости, а наша жизнь будет по желанию продлена даже за пределы глубокой старости. Наука нравственности пойдет по верному пути усо­вершенствования, так что уже не будет, как теперь, человек человеку волк и люди наконец узнают то, что они сейчас неверно называют человеколюбием [...].

[О ХРИСТИАНСКОЙ НРАВСТВЕННОСТИ]

В. ФРАНКЛИН - Э. СТАЙЛСУ2

Филадельфия, 9 марта 1790 г.

[...] Вы хотите узнать кое-что о моей религии. Меня спра­шивают об этом впервые. Но я не могу превратно истолковывать Ваше любопытство и попытаюсь в нескольких словах удовле­творить его. Моя вера такова. Я верю в единого бЪга — творца Вселенной, в то, что он правит ею с -помощью провидения, что ему следует поклоняться, что самое угодное служение ему — это делать добро другим его детям, что душа человека бес­смертна и к ней отнесутся справедливо на том свете соответ­ственно ее поведению в этом. Таковы основные пункты всякой здравой религии, и я уважаю их, как и Вы, в какой бы секте ни встретился с ними.

Что касается Иисуса из Назарета, мое мнение о котором Вам особо хотелось бы узнать, то я думаю, что его учение о нравственности и его религия — лучшее из того, что мир когда-либо знал или может узнать. Однако, мне кажется, оно подверглось различным вредным изменениям, и у меня, вме­сте с большинством нынешних английских диссидентов3, есть некоторые сомнения в его божественности. [...] Я не усматри­ваю, однако, вреда в том, чтобы в это учение верить, если эта вера имеет хорошие последствия, как, вероятно, это и имеет


место, когда делают его учения более уважаемыми и более почитаемыми; тем более, что я не вижу, чтобы всевышний дурно истолковывал ее, выделяя тех, кто не верит в его миро-правление, особыми знаками нерасположения. [-...]

АВТОБИОГРАФИЯ *

[...] Мои родители рано начали внушать мне религиозные воззрения и в течение всего моего детства воспитывали меня в строго диссидентском духе. Но когда мне было около пят­надцати лет, я начал сомневаться в целом ряде пунктов, кото­рые оспаривались в нескольких прочитанных мною книгах, и, наконец, стал сомневаться в самом откровении. В мои руки попало несколько книг, направленных против деизма; кажется, в них излагалась сущность проповедей, читавшихся на лек­циях Бойля. Эти книги оказали на меня действие совершенно обратное тому, для которого они предназначались; доводы деи­стов, которые приводились для их опровержения, показались мне гораздо сильнее, чем сами опровержения; короче говоря, я вскоре стал самым настоящим деистом. [...]

Постепенно я начал убеждаться, что истина, искренность и честность в отношениях между людьми имеют огромное значе­ние для счастья жизни, и я написал максимы поведения, кото­рые сохранились в моем дневнике, чтобы следовать им в тече­ние всей своей жизни. Откровение, как таковое, действительно не имело для меня большого значения [...]. Я рано перестал посещать собрания секты, сделав воскресенье днем занятий, однако я никогда не утрачивал некоторых религиозных прин­ципов. Так, я никогда не сомневался в бытии бога, в том, что он создал мир и правит им с помощью провидения; что самое угодное служение богу — это делать добро людям; что наши души бессмертны и что все преступления будут наказаны, а добродетель вознаграждена здесь или в загробном мире. Эти принципы я считал сущностью всякой религии. Находя их во всех имевшихся в нашей стране вероисповеданиях, я уважал их все, хотя в разной степени, так как находил, что в них примешиваются другие положения, которые отнюдь не имеют целью внушать нравственность, содействовать ей или утвер­ждать ее и служат главным образом тому, чтобы разделять нас и сеять между нами вражду. Это уважение ко всем религиям, при убеждении, что даже худшие из них оказывают некоторое хорошее воздействие, побудило меня избегать всяких рассуж­дений, которые могли бы ослабить приверженность другого человека к его религии. [...] Постоянно возникала потребность в новых местах богослужения, которые сооружались на добро­вольные пожертвования, и я никогда не отказывался вносить свою лепту, все равно для какой секты (стр. 141—143).

В различных перечнях моральных добродетелей, которые я встречал в прочитанных мною книгах, я находил большее или меньшее их число, так как различные писатели объеди­няли большее или меньшее число идей под одним и тем же

69&


названием. [...] Я обозначил тринадцатью названиями все те добродетели, которые казались мне в то время необходимыми или желательными, присовокупив к каждому названию крат­кое наставление, которое показывало, какой смысл я вкла­дываю в него.

Вот названия этих добродетелей с их наставлениями:

1. Умеренность. — Не ешь до одури, не пей до опьянения.

2. Молчаливость. -— Говори только то, что может принести пользу другим или тебе самому; избегай пустых разговоров.

3. Соблюдение порядка. — Пусть каждая твоя вещь имеет свое место; каждое дело делай вовремя.

4. Решимость. — Твердо выполняй то, что ты должен сде­лать; непременно выполняй то, что решил сделать.

5. Бережливость. — Трать деньги только на то, что прино­сит пользу другим или тебе самому, то есть не будь расточи­тельным.

6. Прилежание. — Не теряй времени попусту; будь всегда занятым чем-то полезным; отказывайся от всех ненужных дей­ствий.

7. Искренность. — Не обманывай, имей чистые и справед­ливые мысли; в разговоре также придерживайся этого правила.

8. Справедливость. — Не причиняй никому вреда неспра­ведливыми действиями или упущением возможности делать добрые дела, совершать которые — твой долг.

9. Сдержанность. — Избегай крайности;. сдерживай, на­сколько ты считаешь это уместным, чувство обиды от неспра­ведливости.

10. Чистоплотность. — Держи свое тело в чистоте; соблю­дай опрятность в одежде и в жилище.

'11. Спокойствие. — Не волнуйся по пустякам и по поводу обычных или неизбежных событий.

12. Целомудрие. — Совокупляйся не часто, только ради здо­ровья или произведения потомства, никогда не делай этого до отупления, истощения или в ущерб своей или чужой репута­ции.

13. Смирение. — Подражай Иисусу и Сократу.

Я хотел приобрести привычку ко всем этим добродетелям (стр. 145—146).

В этом труде я хотел объяснить и развить следующую мысль: порочные деяния не потому вредны, что они запреще­ны, они именно потому запрещены, что вредны, причем это • объяснение я построил, исходя исключительно из природы че­ловека: следовательно, каждый должен быть заинтересован в том, чтобы быть добродетельным, если он желает быть счаст­ливым даже в этом мире; и (поскольку в мире всегда найдется много богатых торговцев, знатных людей, государств, правите­лей, нуждающихся в честных исполнителях, а честных людей очень мало) я хотел бы попытаться убедить молодых людей, что нет более благоприятных качеств, которые обеспечили бы счастье бедному человеку, чем честность и искренность Ч стр. 151—152).


ДЖЕФФЕРСОН

Томас Джефферсон (1743—1826) — американский общест­венно-политический деятель, представитель левого крыла про­светительства, происходил из семьи крупных землевладельцев. Выражая взгляды буржуазных демократов, рано включился в освободительное движение колонистов от английской зависи­мости, выступал за пересмотр устаревшего феодального зако­нодательства. Как делегат Вирджинии на 2-м Континентальном конгрессе, составил проект Декларации независимости, при­нятый в 1776 г. В годы революции и некоторое время после нее вел борьбу за отделение церкви от государства и провоз­глашение религиозной свободы, высказывался за расширение политических прав народа, отстаивал его право на револю­цию, выступал против рабства негров, развивал утопические мечты о демократической республике мелких землевладель­цев. В 1779—1781 гг. был губернатором штата Вирджиния, в 1784—1789 гг. вместе с Дж. Адамсом был помощником Франк­лина в его миссии во Франции. В 1790—1796 гг. — государствен­ный секретарь, в 1796—1800 гг. — вице-президент, а в 18001808 гг. — президент США. В годы, последовавшие за револю­цией, радикальные взгляды Джефферсона постепенно уступа­ют место либеральным буржуазным представлениям, и, став президентом, он с этих позиций укреплял власть буржуазии и плантаторов.

Публикуемые ниже тексты даны по изданию: «Американ­ские просветители. Избранные произведения в двух томах», т. 2. М., 1969.







ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...





Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:


©2015- 2024 zdamsam.ru Размещенные материалы защищены законодательством РФ.