Черчемболиев Григорий Корнеевич

- Григорий Корнеевич, расскажите, в каких боевых действиях или операциях Вы участвовали?

- Ну, 3-й Украинсий фронт, это было на Украине, в 43-м году. Брали там, высвобождение было станицы, сейчас, может быть, город Гуляй-поле, Большой Такмак, Малый Такмак, в общем, двигались в сторону города Запорожье. Я попал в пехоту, учился в 9 классе, мне исполнилось 17 лет, и пришла повестка, забрали в армию. Много было таких как я, они попали в действующую армию, действующая армия называлась, потому что формировалась таким образом. Пехота - это такая самая неблагодарная часть армии на фронте, перед немцами сначала был первый эшелон, потом второй эшелон, потом третий эшелон, а сзади шли войска, которые пополняли. Что такое первый эшелон? Это когда перед немцами где-то двести-триста метров, когда люди в первом эшелоне погибали или получали ранение, на их место шел второй эшелон, вместо первого, на место второго третий эшелон, на место третьего колонны ночью шли, очень много народу шло, колонны пешком шли, офицеры ехали на лошадях и пополняли третий эшелон. И, как знаете, была круговерть такая, и все время шло пополнение. Ну, я помню, Гуляй-поле - большая станица, громадная была, и я перед этим попал в 50-й Азовский запасной стрелковый полк, еще был, и нас выстроили там, в Гуляй-поле и приехал офицер-майор лет тридцати – тридцати пяти, может, и говорит: «Я отбираю в артиллерийское училище», а я, поскольку был ученик школы, учился, мне хотелось учиться, думал, раз училище, то думал, что буду учить. Построили нас, было нас человек двести-триста, он говорит: «У кого образование семь классов, сделайте шаг вперед». И сделали из всех этих людей три человека шаг вперед, семь классов имеющие образование, двое ребят и я. Ну, значит, он тех забрал и подошел ко мне и я говорю: «У меня уже девять классов, почти, я, вроде грамотнее, чем семилетка». А он говорит: «Куда я тебя буду брать, ты ж маленький, не сможешь, там надо на себе таскать орудия, артиллерийское орудия. Солдаты сами таскали, ты не сможешь». Вот так вот я и остался в пехоте, тех он двух ребят забрал, они были немного повыше, покрупней, может, им было и по восемнадцать-девятнадцать лет. И все, я остался в этой пехоте, а как воевали в пехоте, я рассказывал, мясорубка была.

- Обязанности были, дали мне винтовку, да, хорошо, что военное дело проходили в школе, я хоть знал, как заряжать, как стрелять и так далее. Винтовку дали, а она со штыком выше меня, а там один офицер, командир взвода, по-моему, не помню кто. Говорит, а на поле валялись и пистолеты, и ружья, и чего только не было, прямо валялось все, от убитых, раненых. И говорит: «Я тебе карабин дам», а карабин был меньше, он как винтовка пяти зарядная, только меньше и вот я с ним воевал. И вот так мы шли, шли и дошли до Днепра, это не далеко от города Запорожье, потом я был в командировке в Запорожье, на железной дороге работал, мы получали трансформаторы очень большие на двести двадцать киловольт. И потом я шел по этой плотине, уже после войны, уже работал, институт закончил, как глянул вниз, а там плотина как мост, по ней идти до Запорожья, и я как глянул вниз, а там пороги огромные, как эта комната, а там вода бурлит, и я подумал, что если б я попал туда, в Днепр, то погиб бы. Там больше тысячи человек получили звание героя Советского Союза, те, которые успели доплыть. А там же, умеешь плавать, не умеешь плавать, бросайся в воду и плыви, а немцы с другой стороны с пулеметов поливают, а они попадут в кого, ранят его и они тонут, а те, кто переплыли, единицы, этот плацдарм захватили, и начали отстреливаться, отстреливались два или три дня. И вот кто остался жив, им присвоили звание героя Советского Союза. Но я не дошел уже туда, я, когда бросили нас, вернее, как получилось, значит, немецкие танки шли и наши шли, был танковый бой, и вот этим танком меня придавило сильно, и я уже двигаться не мог. Я лежал трое суток, это было часа в три дня, бой шел так, часов с шести, с пол шестого и до двух, до трех часов, до половины четвертого. Потом все затихало, и немцы не стреляли и наши, самолеты не летали, если и летали, то один два, случайно, как бы тишина была. И вот значит раненые лежали на поле, а санитары, как стемнеет, начинали ползать и кто стонет, того подбирали, а кто не стонет, потрогают: «Ты как там? Что? Чего?», а он молчит, значит - мертвый. А вот раненых подбирали.

- Была такая полуторная машина с ящиком, я её в Ростове лет семь назад видел, там было постелено соломой и там всех бросали, кто подавал признаки жизни на эту машины и повезли, везли-везли, куда-то привезли и бросили в подвал, в каком-то селе. А там значит, в подвале были и мертвые, и живые, и раненые. Мертвых вытащили, а нас туда. Накрыли шинелями, все в крови, и было много вшей, вот что я считаю, санитарная служба хорошо работала, не было эпидемий, брюшного тифа, а вшей было полно. Три дня никого не было, никаких сестер, никаких врачей, никого. Девочка лет двенадцати разносила воду, а у раненых температура высокая, пить хотят, а она разносила. Как сейчас помню, попросил огурец принести, а у меня температура высокая, принесла соленый огурец, так я ел и еще кому-то дал, и, вот, там лежали три дня. Потом шум, гам, приезжают в белых халатах врачи, сестры и начинают: «Что у тебя, что у тебя?».

- Опрашивают, да, кто живой. Ну и говорят, значит, кто живой на носилки. И санитары им говорят, здоровые такие ребята, короче меня бросили на эти носилки и вынесли с этого. А там автобусы стояли, «торпеды» назывались, как сейчас маршрутки, только без сидений, там пружины были подвешены к потолку, и носилки вешали на пружины и на этих носилках повезли куда-то. И привезли в город Сталина, в Донецк, я вот смотрю, бои идут, не знаю, что они делят там друг с другом. Вот этот Донецк, раньше он назывался город Сталина. Туда привезли, в школу в спортзал, там стояли три стола, обитые оцинкованным железом, стоят за каждым столом хирурги и делают операции.

- После операции сортировали, у кого среднее ранение, легкое ранение, у кого легкое ранение, тех в сан. Батальон. Тяжелое ранение считалось, когда кости повреждены. Он меня посмотрел.

- Да, нога, кость разбита, бедро. Короче бросили на носилки и на вокзал, санитарный поезд сформировали. И везли в глубокий тыл, везли долго, где-то двенадцать дней. Он, кстати, через Ростов шел, я выглядывал в окно. На юг в глубокий тыл, в город Боржоми, в Грузию. А рядом с Боржоми был поселок Ликани, в двух километрах.

- Там был санаторий. Два огромных корпуса, четыре этажа и в войну был санаторий. И какой-то мужик в санатории взял меня, носилок там не было, он взял меня как бы на плечо. Нес, нес меня и принес в этот госпиталь. Я лежал не в палатах, в коридоре лежал, раненых было полно, потом меня положили в палату и я в палате лежал.

- Не помню, как лечили, таблетки давали, помню, желудок у меня расстроился, сахар давали, двадцать грамм и давали пятнадцать или двадцать грамм сливочного масла. Давали баланду, через Иран Американцы помогали, в банках, была крупа, забыл, как называется, мелкая-мелкая, организм молодой, а у меня родители родились еще до революции, экология была тогда другая. И я стал поправляться, да так поправляться, что я стал помогать сестрам. Начал лекарства разносить, уколы даже делал некоторым. Ходить начал зимой, а зима не такая как у нас с ветром, там солнце греет, травка. Раненые у кого свищи, они лекарства не принимали, они грели место, где свищ, на солнце, и оно затягивалось.

- Григорий Корнеевич, скажите, а вот мед. персонал, который Вам помощь оказывал, они как-то Ваш дух боевой поднимали, как-то общались с Вами, разговаривали?

- Конечно, разговаривали, даже концерты были. И самодеятельность была и грузинские артисты.

- А вот персонал, который был в госпитале, он Вас как-то поддерживал?

- Конечно, поддерживали, я после войны туда ездил, встретил одну медсестру, она уже старушкой была, на братское кладбище ходил.

- А вот кроме концертов, какие-нибудь мероприятия были, чтобы бойцов поддержать?

- Проводили, конечно, но я не помню сейчас, офицеры были молодые ребята, лет двадцать пять, на гитарах играли, пели сами, офицерам давали пижамы, а солдатам давали халаты.

- Вы, может, помните, были случаи, когда с Вами психологи работали или психотерапевты?

- Я тогда не знал, что такое психолог, их, по-моему, и не было, были душевные врачи, которые чувствовали, что нужно больному, это потом стали психотерапевты, психологи. В этом госпитале провел долго, ходить начал, поместили в правительственную палату, там жил член партии, который парт ячейку возглавлял, староста был отделения, а я как комсомольский работник. Вот староста возьмет с кухни чего получше, мне даст, другому даст и сам покушает.

- Я там был месяцев восемь, а потом меня комиссовали, комиссию проходил я раз пятьдесят, дело в том, что от врачей требовали, чтобы они отправляли людей на фронт, а врачи смотрят, что больной, надо домой отправлять, а они боятся, у них был план. В конце концов, меня комиссовали, а в 44 году председатель комиссии, говорит: «Езжай домой, потому что дела на фронте лучше пошли». Я когда домой приехал, выписывали билет, дали талоны на сухой паек, экономил.

- Ну, привезли поездом, ехал из Боржоми в Тбилиси, у меня пересадка была, никто не знал, что там война была. В Тбилиси сел на поезд, дали билет военный, и должен был в Таганрог ехать через Ростов. В Ростове вышел, а мне дали талоны, а там вокзал был разрушен, был деревянный вокзал. Спросил у офицера, где отовариться можно. В Ростов пошел, отдал талоны, дали три банки 900 граммовые или четыре даже. Дали тушенку свиную, американскую. Поехал на 12 линию, к тете Розе, приехал к ней, устроили у нее «пир». И я поехал в Таганрог.

- В Таганроге была моя мама, сестра. И я приехал тогда.

- Ну как встретили? Со слезами на глазах. Посмотрели, что я физически работать не могу. А мне один добрый человек говорит, пойди комиссию пройди медицинскую, хоть группу дадут, пенсию получать будешь. И я прошел комиссию, дали мне вторую группу и удостоверение и 120 рублей пенсию, для сравнения хлеб выдавали по карточкам, 400 грамм, а на рынке булка хлеба стоила 100 рублей. По карточкам получали, как-то ели, голодали страшно. Я в 33-ем году голод перенес, страшный голод был. И в 46-ом году голод был. Сталин отправлял хлеб на запад, а свои голодали. В Поволжье и на Украине. Я пошел в школу, сдал экстерном девятый класс и поступил в десятый. В 47-ом году окончил школу и поехал в Ростов поступать в РИиЖТ. В РИиЖТ, потому что мне сказали, что там выдают талоны на обед. Утром кипяток с хлебом поешь, в обед первое, второе, третье и ужин кусочек хлеба и кипяток. Мне звонил товарищ, Сыров Николай, он поступил в сельскохозяйственный, там кормили три раза в день. А я не знал, что там так. Закончил когда институт, начал работать на железной дороге.

- Григорий Корнеевич, давайте вернемся немного назад, во время, когда Вы воевали, скажите, как складывались отношения в Вашем подразделении?

- Отношения были самые дружеские, тогда не было такого чинопочитания, как сейчас. За три дня боя от роты осталось двенадцать человек. Командир роты был живой, остальные двенадцать человек солдаты. Все погибли или ранены были. Отношения были такие, не знали, когда кого убьют. Даже когда шли за фронтом, ни один офицер, рюкзак был, саперная лопатка, противогазы, их сразу выкинули, газы были запрещены. Даже один офицер предложил сесть на лошадь, я сел и все солдаты обложили лошадь своими вещмешками.

- Была экстренная ситуация, нормальные отношения были, иначе нельзя было. В запасном был командир роты и он издевался над солдатами. Говорили, как подойдем к фронту убьем его. Так и убили вроде. Издевался как, осенью, холодно, кричит: «Ложись! Подъем! Бегом!». Вот так издевался. Это в запасном полку. А уже на фронте были другие офицеры, сержанты, солдаты, другие отношения. Командир остался, сказал двенадцати солдатам в противотанковый ров, а это было после трех часов уже, бой стих, он пересчитал нас, а нас двенадцать. Подал рапорт на награждение, и я уже в военкомате, приходит повестка, а война уже закончилась, получите награду. И мне вручили орден Славы третьей степени. Видимо он написал тогда рапорт. Это была лотерея, там больше шансов было быть убитым или раненым, а тех, кто оставался случайно живым, награждали.

- Как Вы считаете, опыт, который получили на войне, он пригодился в жизни?

- Ну как пригодился, человек растет и набирается опыта, конечно, пригодился, оружия не было. Я ж видел смерть, страдание людей, в какой-то степени повлияло на формирование характера, бесследно вообще ничего не проходит. След какой-то останется.

- Вы говорили, что Вы стихи пишете, можно как-то прослушать?

- Приехали из Петербурга, они проводили мероприятие «Бабушка и дедушка онлайн», приехала женщина и проводили среди нас обучение.

Чтоб компьютер стал помощником, в том числе и в старости,

- Хорошие стихи, с юмором! Скажите, какую помощь и поддержку Вы получаете как ветеран войны? Соц. работники помогают?

- Нет, только сын приезжает, помогает, два года назад я сам убирал, пылесосил.

- А Вы получаете какую-то помощь материальную как ветеран войны? Какие-то доплаты?

- Мне пенсию платят и за то, что покалечили, платят, за вторую группу. Но сейчас за меня получает сын, я не выходил всю зиму, может, сейчас буду.

Я пенсию получаю, работал в соц. защите, помогал, работал, в совете ветеранов работал, районный совет ветеранов.

- Большое спасибо, что рассказали о своей жизни и как воевали!

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычислить, когда этот...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: