ПРИЧИНЫ ПРОСТИТУЦИИ И МЕРЫ БОРЬБЫ С НЕЙ В

ПУБЛИЦИСТИКЕ ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ 1920 – х гг.

Дискуссия о том, кем же является проститутка – жертвой обстоятельств или своего характера, – существовали и в дореволюционной России. Большевики разделяли мнение А. Бебеля о том, что «если брак представляет одну сторону половой жизни гражданского мира, то проституция представляет другую сторону»[689], и воспринимали проститутку исключительно как жертву обстоятельств, в первую очередь тяжелого материального положения. Этот подход делал упор на проституцию как социальное явление, а не как патологию женского организма, и, соответственно, предполагалась борьба в первую очередь с социальными причинами, порождающими проституцию.

Временное правительство предприняло попытку решить проблему проституции путем закрытия борделей. В результате проститутки потеряли возможность зарабатывать на жизнь привычным способом – клиенты боялись венерических заболеваний (относительной страховкой от которых служил врачебный осмотр их обитательниц), лишились поддержки своих бывших хозяек и по–прежнему считались людьми второго сорта[690].

В годы военного коммунизма профессиональная проституция ушла в подполье, занятие проституцией стало одной из специфических женских стратегий выживания[691]. Считалось, что в годы военного коммунизма вопрос профессиональной проституции потерял свою остроту, так как не было условий, благоприятствовавших её развитию[692]. В годы НЭПа возросло благосостояние населения, и профессиональная проституция вышла из подполья.

Основные вехи борьбы с проституцией нашли свое отражение в специализированных женских журналах, статистических обзорах и популярной литературе перв. пол. 1920–х гг. Проституция была объявлена пережитком капиталистического строя, борьба с проституцией – борьбой с её первопричинами[693]. Основными причинами были признаны: нужда, плохие жилищные условия, ведущие к раннему началу беспорядочной половой жизни, беспризорность, отсутствие трудовых навыков, недостаточная материальная помощь, оказываемая беременным, и, хоть прямо это нигде не указывалось, рост числа разводов.

Основные меры борьбы с проституцией делились на две категории: предупредительные и репрессивные. К предупредительным мерам относились:

1. выполнение опубликованных Наркомтрудом указаний при увольнении женщин в связи с сокращением штатов проявлять особую осторожность в отношении наиболее необеспеченных и экономически неустойчивых групп женщин;

2. создание промышленных и земледельческих артелей, могущих поглотить некоторые группы женщин недостаточной квалификации;

3. повышение профессиональной квалификации женщин путем бронирования за ними достаточного количества вакансий в школах профессионально–технического образования;

4. борьба с женской беспризорностью путем устройства общежитий для безработных женщин и домов временного пребывания для вновь прибывающих в другие города женщин;

5. усиление заботы о беспризорных детях для пресечения детской проституции;

6. расширение агитационно–просветительной работы среди взрослых и подростков о сущности проституции, её недопустимости и связанных с нею опасностях.

Меры репрессивного характера включали в себя:

1. усиление административного надзора за всеми местами, где могло иметь место вовлечение трудового населения в разврат, а женщин в проституцию;

2. решительная борьба с посредниками и пособниками проституции, притонодержателями, под какими бы замаскированными вывесками эти притоны не существовали, с применением всех средств административного и судебного воздействия[694].

Наряду с пропагандой этих мер на страницах журналов шло резкое осуждение дореволюционных методов борьбы против проституции: облав, принудительного освидетельствования и лечения проституток.

Изначально встал вопрос наказуемости женщин за проституцию. Проститутки были поделены на три категории: несовершеннолетние проститутки, профессиональные проститутки и женщины, для которых проституция являлась подсобным промыслом. Первая и третья категории считались жертвами обстоятельств, и несовершеннолетних проституток изымали в специальные детские учреждения, а к женщинам, подрабатывающим проституцией, применялось моральное воздействие: им разъяснялся вред их занятий.

Иначе обстояло дело с профессиональными проститутками. Они воспринимались как трудовые дезертиры, наносящие своими действиями вред коллективу. Их не могли привлечь к ответственности как проституток, но могли это сделать на общих основаниях со всеми остальными женщинами и мужчинами – дезертирами труда [695]. В популярной литературе падшие женщины, не желавшие расставаться с позорным промыслом, стали характеризоваться как «социально вредная часть трудового коллектива»[696], к которой неприменимо убеждение и перевоспитание, а необходимо принятие более жестких репрессивных мер.

Таким образом, основной задачей популярной литературы и статей в специализированных женских журналах перв. пол. 1920–х гг. было формирование общественного мнения, направленного на преодоление сложившегося отношения к проститутке как к существу второго сорта, и формирование убеждения, что проституция является пережитком буржуазного строя, а проститутка – его жертвой. Привлекалось внимание к основным причинам, порождающим проституцию, и мерам борьбы с ним.

Ростов–на– Дону, Институт социально – экономических

«ДУМАЮ, ЧТО ЭТО ПИСЬМО НЕ ОСТАНЕТСЯ БЕЗ ВНИМАНИЯ,

«ЖЕНСКОЕ» И «МУЖСКОЕ» В ОТНОШЕНИИ К АБОРТАМ В 1930 – е ГОДЫ

Своеобразным подведением итогов дискуссии о природе и характере советского политического режима, сложившегося в 1920–е – 1930–е гг., могла бы стать книга американской исследовательницы В. Голдман, а вернее ее название «Террор и демократия в эпоху Сталина»[697]. Сосуществование этих, казалось бы, взаимоисключающих институтов в обыденной жизни порождало причудливую смесь социального энтузиазма, апатии и растущего сопротивления давлению государства. Последнее все чаще приобретало характер письменного протеста граждан против «неразумных» официальных постановлений власти, одним из которых стало запрещение абортов.

В рассматриваемый период времени право видится «системой общих правил поведения, установленных социалистическим государством и выражающих материально обусловленную и направляемую партией волю трудящихся масс во главе с рабочим классом и охраняемых от нарушения принудительной силой государства». По заключению современных исследователей, «в такой трактовке право …становилось рычагом централизации, подчинения всего огромного государственно – управленческого аппарата воле центра, воле диктатора» [698]. Новый Семейный кодекс 1926 г. признавал фактический брак, то есть уравнивал в правах зарегистрированный и незарегистрированный браки. С этого времени исчезло из употребления такое понятие, как внебрачные дети. Любое сожительство считалось браком, что не устраняло процедуры установления отцовства. Конституция 1936 г. закрепила формальное равенство мужчины и женщины. Стремясь создать стимулы к увеличению деторождения, сильно упавшего в 1930–е гг., правительство предпринимает меры, укрепляющие семью и брак.

Постановление ЦИК и СНК СССР от 27 июня 1936 г. «О запрещении абортов, увеличении материальной помощи роженицам, установлении государственной помощи многосемейным, расширении сети родильных домов, детских яслей и детских садов, усилении уголовного наказания за неплатеж алиментов и о некоторых изменениях в законодательстве о разводах» грозило одним или двумя годами тюремного заключения врачам, которые производили неразрешенные аборты. Для немедицинского персонала, производившего аборты, устанавливался еще более длительный тюремный срок – три года. Прерывание беременности могло осуществляться только по медицинским показаниям.

Вместе с тем постановление содержало пункты, стимулировавшие деторождаемость. В комплекс мер входила финансовая поддержка многосемейных женщин, выделение средств для строительства родильных домов, яслей и детских садов, усложнение процедуры получения развода, увеличение штрафов за уклонение от алиментов. Параллельный указ повышал ответственность руководителей предприятий и учреждений, дискриминировавших путем увольнения или отказа принимать на работу беременных женщин. Секретное распоряжение Наркомата здравоохранения предписывало изъятие из торговой сети всех противозачаточных средств. Соответственно, разрешение на производство аборта выдавалось лишь в исключительных случаях по медицинским показаниям.

Новый закон привел к массовому росту подпольных абортов, хотя произошло также и повышение уровня рождаемости[699]. Постановление вызвало шквал писем в высшие органы государственной власти. Их писали и женщины, и мужчины, надеявшиеся таким образом привлечь внимание руководства страны к «тяжелейшим для женщины последствиям запрещения абортов».

Предметом анализа являются два письма, адресованные председателю ЦИК СССР М.И. Калинину и написанные приблизительно в одно и то же время – весной 1937 г. Несмотря на схожесть волновавших респондентов вопросов, они кардинальным образом отличаются друг от друга не только стилистикой написания, но и аргументацией относительно неправильных действий власти.

Мотивом, побудившим написать письмо «аж самому всесоюзному старосте» 24–летнюю Н. Браун, стало горячее стремление рассказать «тов. Калинину какие терпит мучения, и какое несет бремя тяжести на своих плечах женщина нашей родины после выхода этого постановления. И то, о чем я вам напишу, – это не только мое индивидуальное мнение – это голос всех женщин, лишенных необходимых условий иметь детей» [700].

Н. Браун рассказывает о себе, сообщая, что, является матерью ребенка, которого с большим трудом воспитывает; работает техником с окладом 200 руб.; на иждивении имеет 70–летнюю мать и мужа–студента 3 курса со стипендией в 130 руб. Весь свой день проводит на работе и в занятиях с ребенком, не имея никакого времени «культурно развлечься».

Автор с болью пишет, что вместо раскрепощения, обещанного революцией, женщина произволом правящей партии превращена в родильную машину. В заключении Н. Браун обращается к М.И. Калинину с предложением «оптимизировать» отношения государства к абортам и начать «контролировать комиссии и врачей, которые принимают на аборт, чтобы не было злоупотреблений с их стороны; учитывать материальные возможности родителей.

Причиной обращения рабочего–электромонтера П.Г. Агафонова к М.И. Калинину стало конкретное событие, связанное с «несерьезным подходом к делу как районной абортной тройки Приморского р – на (Ленинграда – Т.Х.), а также и центральной городской» [701]. Суть проблемы заключалась в том, что у его беременной жены имелись серьезные противопоказания к родам: она страдала пороком сердца и обладала «чрезвычайно малым тазом».

Тем не менее, столь веские и авторитетные доводы не стали основанием для врачебной комиссии по прерыванию повторной беременности: «Для них это, что темная ночь, они ничего не признают и знать не хотят, у них есть закон от правительства, должна рожать, раз родила одного, так значит и будет второй, такие рассуждения у Ленинградских комиссий по абортам, а сердце что, ну что, поболело годков 10, а на 11 – м перестало. Вот и начинают рядиться, уговаривать, что, мол, это и не так – то страшно, это так на районной тройке говорят». Автор подчеркивает, что он не из тех, кто не желает иметь детей. Единственное, чем он озабочен, – положительным исходом родов. Последней инстанцией для него, как и многих других отчаявшихся граждан, стал М.И. Калинин.

Сравнение двух нарративов, «женского» и «мужского», показывает, что если первый из них апеллирует к власти как высшей инстанции по поводу нарушения природных прав женщины относительно самостоятельного определения ею своего предназначения; то второй, напротив, требует от власти лишь обеспечения надлежащего исполнения ее же постановлений. Демократия с «женским лицом» все чаще оказывается противопоставленной мужскому оправданию очередного произвола власти.

Красноярск, Гуманитарный институт Сибирского федерального университета

ЖИЗНЬ ЖЕНЩИНЫ – ЗАКЛЮЧЕННОГО В НОРИЛЬСКОМ ИТЛ

Советская история на всех этапах своего развития содержит уникальные свидетельства решения «женского вопроса», однако отечественная историография, рассматривающая проблематику «женской темы» и феминизма, до середины 1980–х гг. характеризуется малочисленностью затрагиваемых аспектов, которые зачастую предписывались «сверху».

С принятием Конституции 1936 г.[702] руководство партии торжественно объявило, что «женский вопрос решен», т.к. выполнена задача достижения полного равноправия мужчин и женщин. Оно было «обеспечено» также и в местах лишения свободы, ставших неотъемлемым атрибутом сталинского времени. Значительную часть осужденных по политическим мотивам составляли женщины.

История политических репрессий в СССР содержит большое количество имен людей, однако далеко не всем уделено достаточно внимания. Среди них потрясающе сильная женщина, которая сумела справиться со всеми выпадавшими на ее долю испытаниями, Евфросиния Антоновна Керсновская. Она не просто написала труд по «гулаговедению», но и зарисовала свой жизненный путь. Это изописание является ценным источником, рассказывающем о положении женщины в исправительно–трудовом лагере (ИТЛ)[703].

Евфросиния Антоновна родилась в Одессе, в Российской империи, за 9 лет до ее падения. Она получила прекрасное образование, знала 11 европейских языков. После окончания гимназии, Евфросиния Антоновна твердо решила стать фермером, именно поэтому она поступила в Ветеринарный институт в Кишиневе, хотя отец советовал поехать учиться в Париж, где уже был ее старший брат. Во время гражданской войны семья была вынуждена перебраться в Бессарабию.

После заключения пакта Риббентропа–Молотова на территорию Бессарабии пришли войска Красной Армии, и народ из «поделенных сфер влияния» отправляется в вагонах для скота на восток. Среди них была и Керсновская – «помещица, использующая наемный труд крестьян».

На каких же островах «архипелага ГУЛАГ» она побывала? Лесоповал в Томской области, следствие на Алтае, затем Новосибирск, Красноярск, Злобино, как она его назвала, «невольничий рынок Норильска». Ну а потом и сам Норильский ИТЛ. Выйдя на свободу, уже после окончания ссылки, отразила «историю тех лет – ужасных, грустных лет «университетов», так она называла те уроки, которые преподносила ей жизнь.

«Сколько стоит человек?» – название шеститомного издания воспоминаний Е.А. Керсновской и одновременно принцип, которым она руководствовалась в течение всего своего пребывания в Норильском ИТЛ: человек стоит ровно столько, сколько стоит его слово. Ни разу за срок Евфросиния Антоновна не нарушила своих моральных принципов, хотя условия, в которых приходилось существовать, были поистине нечеловеческими. Так, она вспоминает, что из–за постоянного недоедания и изнурительных работ, на которые отправляли з/к в зависимости от его принадлежности к категории пригодности, а не к полу, у нее 4 года не было менструации. Однако эта женщина любила труд, и, может быть, благодаря этому могла приспособиться к любой ситуации и выполнять отлично любую работу, за которую бы она не взялась: она выносила параши, мыла бараки, носила неподъемные кирпичи и цемент, грузила вагоны, работала санитаркой в Центральной лагерной больнице, делала зарисовки хирургических операций, производила вскрытия в прозекторской, наконец, была забойщиком в шахте. Весь этот большой список работ она выполняла добросовестно, не щадя своих сил, иногда по 20 часов в сутки, порой после пребывания в ШИЗО на урезанной пайке. Но везде, где бы ей не приходилось трудиться, оставались благодарные ей люди, которым она помогала чем могла в трудные минуты – подменяла на смене, старалась облегчить боли даже под страхом наказания, повышая дозу медикаментов, отдавала действительно последний кусочек хлеба нуждающемуся. Эта безграничная любовь к людям, доверчивость и доброта, позволили ей не озлобиться, сохранить человеческую сущность, которую потеряли многие заключенные, сломавшиеся под гнетом трудных условий содержания.

Естественно, были различные способы выживания в НИТЛ, тот, кто послабее «стучал» лагерному начальству, кто сильнее, а это, как правило, уголовницы, промышляли воровством и торговлей, действуя по своим законам, кто похитрее – пресмыкались перед «власть имущими» в администрации.

Е.А. Керсновская вспоминала о том, как ее и четырех «жучек» – так называли уголовниц, отправили в вохровскую (ВОХР – вооруженная охрана) казарму мыть полы после побелки. Компаньонки скрылись сразу, как только пришли, а она всю ночь мыла и скоблила полы, хлорная известь разъела руки до глубоких дыр, кровь окрашивала белую воду в ведре. К утру пришли жучки, многозначительно хмыкали, что–то жевали и в узелках несли пшенную кашу. Когда они вернулись в изолятор, ее снова отправили на работу. Евфросиния обратилась к медсестре и попросила помощи, на что та только рассмеялась. Позже ей объяснили, что женщин посылали в казарму не для работы, а в качестве проституток, их кормили, поили, платили по договоренности, и им это нравилось.

Тяжелые условия пребывания в лагере приводили к расслоению содержащегося там общества, в данном случае, определяющим фактором выступало воспитание и образование, полученное до заключения. Женщины–интеллигентки никогда не вели себя, как уголовницы. Им не чужды были чувства. Многие стремились завести «лагерного мужа», чтобы выплескивать на него ласку и заботу, которым не было выхода в стенах женского барака, часть из них смогли испытать кратковременную радость материнства, до тех пор, пока ребенка не определяли в детдом. Но некоторые падали настолько низко, что это вызывало отвращение у воспитанных женщин – они были носителями венерических заболеваний и вели исключительно приспособленческий образ жизни, не собираясь работать и торгуя своим телом.

А.И. Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ» писал: «Не пяти лет, а пяти недель довольно, чтоб уничтожить и женщину и человека». В исправительно–трудовых учреждениях грань между мужчиной и женщиной становится зыбкой, от голода физические силы покидают всех, и постепенно человек превращается в «свечку», у которой огонь в душе еле теплится. И здесь на первый план выдвигается сила духовная, которая сохраняет курс на выживание, борьбу, сопротивление.

Евфросиния Антоновна Керсновская прошла все «университеты», и при этом сумела сохранить любовь к своей стране, не озлобилась на режим и советскую власть, несмотря на то, что оставила свою молодость в Норильске.

Жизнь Е.А. Керсновской – это очередной подвиг женщины–героя, которая всегда была верна своему слову. Ее моральные установки доказывают, что выжить и не опуститься в нечеловеческих условиях всегда возможно, вне зависимости от половой принадлежности.

Магнитогорск, Магнитогорский государственный университет

(ПО МАТЕРИАЛАМ МАГНИТОГОРСКА 1930 – х ГОДОВ)

Повседневная жизнь женщины периода форсированной индустриализации претерпевала существенные изменения. Женщина оценивалась советским правительством как «большая сила», которая могла быть задействована не только в традицинно женской сфере деятельности, но и в абсолютно новой для женщины роли труженицы на промышленных предприятиях. Магнитогорск один из крупнейших индустриальных центров Советского Союза активно привлекал рабочую силу. Женщины преимущественно прибывали на Магнитострой вслед за своими мужьями, отцами и братьями, которые вербовались на строительство крупнейшего завода. В результате уже в 1932 г. женское население превышало мужское на 8%.

Рост женского населения в Магнитогорске привел к формированию социального облика населения среди представительниц слабого пола. Значительную часть среди горожанок составляли женщины малограмотные, низкоквалифицированные репродуктивного трудоспособного возраста, незнакомые или малознакомые с урбанистической культурой.

Общественное играло, в соответствии с идеологией государства, более важную и значимую роль, поэтому женское население активно вовлекалось в новые, малознакомые для женщин отрасли деятельности. В Магнитогорске с женским населением работали общественные, партийные и производственные организации. В городе, где строился не только новый металлургический завод, а прежде всего новый быт, развернулась широкая культурно–воспитательная работа среди женщин.

В условиях новой реальности женщины были вынуждены покидать пределы дома. Вместо ведения домашнего хозяйства, заботы о семье и детях магнитогорки устраивались на работу. И дело было не только в пропаганде и агитации, которые активно проводились для вовлечения женщин в производство. В условиях латентного голода женщины были вынуждены менять статус иждивенца на статус рабочего и получать больший продовольственный паек. Женщины также начали освоение традиционно мужских профессий. Однако число неработающих женщин по–прежнему оставалось высоким. В Магнитогорске, как в СССР в целом, улучшение положения жизни женщины связывались не только с предоставлением ей прав, но и изменением ее функций в семье, т.е. изменением в частной жизни. Предполагалось освободить женщину от рутины домашнего труда. Но недостаточная развитость инфраструктуры привела к тому, что домашние хлопоты и забота о детях оставались приоритетными задачами в жизни женщин.

Советское законодательство поощряло и делало легальным использование женщин в производстве. В период с 1929 по 1932 гг. вышла серия постановлений об использовании труда женщин на призводстве. Число неженских профессий было существенно сокращено. В результате в Магнитогорске широчайшее распространение получило применение женской рабочей силы на низкооплачиваемой и физически тяжелой работе. Следует отметить, что женщины на производстве, работая среди мужчин, оказывались в сложном положении: многие магнитогорки сталкивались с пренебрежительным отношением к себе. Мужчины часто отказывались работать с женщинами без объяснения причин.

Уникальность советского варианта медикализации материнства заключалось в том, что «нуждаясь как никогда в женщинах на производстве, государство одновременно не могло себе позволить ослабить роль женщины в сфере воспроизводства»[704]. В 1938 г. отпуск по беременности и родам сократился до 9 недель[705]. Беременность и материнство трактовались как производственная деятельность наряду с другими работами. Объявляя рождение детей максимально естественным, данным женщине самой природой, власть получила возможность эксплуатировать женскую репродуктивную сферу[706].

В результате «оппортунистическая теория» об ухудшении женского здоровья в Магнитогорске становилась реальностью. Безопасность на производстве, профилактика и лечение профзаболеваний становились приоритетными вопросами лишь в конце 1930–х гг. Наиболее распространенным профзаболеванием среди женского населения Магнитогорска, занятого на физически тяжелых работах, было нарушение работы репродуктивной системы.

В условиях занятости на работе в Магнитогорске традиции многодетности ушли в прошлое[707]. Отказ от ценностей традиционного общества, нестабильные семейные отношения, сложные жилищные условия, сменный график работы вынуждали горожан отказываться от многодетности[708]. Это обусловило востребованность абортных операций. Чтобы восстановить семью как базовую единицу советского общества и повлиять на темпы роста рождаемости в середине 1930–х гг., государство развернуло широкомасштабную кампанию по увеличению рождаемости. Использовались поощрительные и запретительные методы. Одновременно в городских газетах регулярно публиковали письма–благодарности матерей, в которых сообщалось, что советская власть оказывает существенную помощь в воспитании детей[709].

Вовлечение женщин в общественное производство оказало большое влияние на самовосприятие женщин, изменение их социального статуса. Наибольшие перемены пережили магнитогорки, которые переехали из деревни в город и переживали переход от крестьянской доиндустриальной идентичности к рабочей, урбанистической. Реальный контраст новой жизни женщин, переселившихся в Магнитогорск, был настолько велик, что, действительно, порождал в некоторых случаях ощущение «раскрепощения».

С другой стороны, низкая квалификация, уровень заработной платы, весомая физическая нагрузка на работе и в быту, порождали чувство некой малозначимости. Товарный дефицит, низкое качество социальных услуг при сохранении традиционных гендерных ролей вели к усилению трудовой нагрузки на женское население в большей степени, чем на мужское. Государство активно использовало женщин в новой роли — роли труженика производства, но и продолжало выступать за сохранение традиционной модели семьи, отношение к материнству как к «естественной женской роли».

Таким образом, в Магнитогорске, как и по стране в целом, было расхождение между пропагандируемыми правами женского населения и их реальной реализацией.

Армавир, Армавирская государственная педагогическая академия

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: