Сдам Сам

ПОЛЕЗНОЕ


КАТЕГОРИИ







РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ ЧАСТНОЙ ЖИЗНИ ГЕНИЯ В «ЗАСТОЛЬНЫХ» ТЕКСТАХ КУЛЬТУРЫ (ПО МАТЕРИАЛАМ ЧЕХОВИАНЫ)





Еда и связанный с нею антураж занимают доминирующее положение в ряду реалий жизни Чехова. Причиной является жизнеобеспечивающая функция еды, роль застольных мотивов и сюжетов в приватной жизни самого писателя. Репрезентация частной сферы в повседневной жизниЧехова представлена в культурологических срезах: семейные кулинарные традиции; застольные потребности, вкусы; застолье и любовь; застолье, болезнь и смерть.

Парадокс в том, что ранний Чехов, желавший наслаждаться застольными благами, был вынужден подавлять гедонистические порывы. Чехов заметил по этому поводу: «Я почти всю молодость подражал своему духовному патрону, находясь на пище святого Антония <…>. Теперь я больше не желаю противодействовать дьявольскому искушению»[28].

По «застольным» текстам писем Чехова можно составить «атлас» гедонистических коммуникаций. Письма Чехова свидетельствуют о виртуозном владении им грамматикой любви и застолья, что проявилось в переписке с Л.С. Мизиновой, которую писатель называл «кукуруза души моей». 17 мая 1891 г., Алексин: «Ах, прекрасная Лика! Когда Вы <…> ломоть за ломтем ели наш хлеб и говядину, мы жадно пожирали глазами Ваши лицо и затылок. Ах, Лика, Лика, адская красавица». 28 декабря 1892 г., Петербург: «Вы писали мне, что бросили курить и пить, но курите и пьете. <…> Это хорошо. Хорошо в том отношении, что я могу теперь, ужиная с приятелями говорить: «Меня обманывает блондинка»...». Лика «от своего стола» платит Чехову тем же: «Если же Вы, ужиная с приятелями, будете говорить им, что Вас обманывает блондинка, то, вероятно, их это не удивит, так как вряд ли кто–нибудь может предположить, что Вам будут верны»[29]. Октябрьское письмо 1893 г. Чехова к Мизиновой, отправленное из Мелихово, напоминает реакцию раздраженного мужа на вечные упреки жены: «Нарочно пишу разгонистым почерком, но всё еще остается много места. Лика, не умею писать! Я умею только выпивать и закусывать».

Зима 1894 г. внесла в отношения Чехова и Мизиновой новый сюжет. Его героем стал приятель Чехова беллетрист И. Потапенко, с которым у Мизиновой завязался роман. Чехов оставляет свой иронию. 19 или 20 февраля 1894 г., Москва: «Когда и где Вы сегодня завтракаете? Не найдете ли Вы возможным заглянуть ко мне хотя на секунду?». Устав от своих и чужих измен, Мизинова в письме от 12 сентября 1897 года к Чехову, находившемуся в то время в Европе, подводит итоги своей многолетней любви к нему: «Я недавно размышляла о Вашем романе с писательницей и додумалась вот до чего: ел, ел человек вкусные и тонкие блюда — и надоело ему все, захотелось редьки!» Чехов, донжуанствуя, предлагает Лике встретить ее на вокзале, когда та прибудет в Париж, а заодно сообщает ей, что берет уроки французского у молоденькой девушки Марго. В ответ Мизинова выразила надежду, что Марго удастся разбудить в Чехове мужчину. При этом добавляет: «В сыре Вы ничего не понимаете и, даже когда голодны, любите на него смотреть только издали, а не кушать. <…> Я когда–то глупо сыграла роль сыра, который Вы не захотели скушать»[30]. Мотив сыра позже всплывет в письме Чехова к Лике от30.09.1899года, посланном им из Ялты: «Здесь прекрасное вино 35–40 к. за бутылку, чудесный белый хлеб и белый овечийсыр. По вечерам хорошо есть белый сыр и запивать красным вином. Приезжайте». Чехов предлагает есть и запивать, а не выпивать и закусывать.

Весенний сезон 1899 г. Чехов провел в Ялте, где подвергался преследованиям поклонниц, прозванных «антоновками». Скоро на амурном горизонте Чехова вырисовывается нордический силуэт О.Л. Книппер, сумевшей кардинально смешать карту блюд и вин писателя, поставить на карту его жизнь. В ялтинских письмах к О.Л. Книппер Чехов делится с актрисой застольными проблемами своей холостой жизни: 3.09.1899 г.: «По нескольку раз в день я пил чай, всякий раз по три стакана, с лимоном, солидно, не спеша. Всё, что было в корзине, я съел. Но нахожу, что возиться с корзиной и бегать на станцию за кипятком – это дело несерьезное <…>. Обедаю не каждый день, потому что ходить в город далеко, а возиться с керосиновой кухней мешает опять–таки престиж. По вечерам ем сыр». Вскоре в письмах Чехова к Книппер появляются семейные мотивы. 12.12.1900 г., Брест: «Пойду, дуся, вниз обедать или ужинать – не знаю, как назвать, потом завалюсь спать».

26.04.1901г.писатель делает попытку уговорить себя отказаться от принятия судьбоносного решения: «Если ты дашь слово, что ни одна душа в Москве не будет знать о нашей свадьбе до тех пор, пока она не совершится, – то я повенчаюсь с тобой, хоть в день приезда. Ужасно почему–то боюсь венчания и поздравлений, и шампанского, которое нужно держать в руке и при этом неопределенно улыбаться». Но Книппер принимает ультиматум. О подробностях «самого лучшего из когда–либо созданных Антоном водевилей»[31] известно из воспоминаний его соучастников. На званый обед по случаю венчания писателя и актрисы собрались родственники, не было только Чехова и Книпер – те отправились на кумыс. Отпустив от себя мужа, О.Л. Книппер отправляет его матери в Ялту список наставлений: «Здесь он все время ел рябчиков, индюшек, куропаток, цыплят; солонину ест, свиные котлеты отбивные, только не часто. Язык любит, почки ему готовьте, печенку, грибки жарьте в сметане. Уху делайте... как можно реже давайте ему котлеты. И, пожалуйста, давайте ему сладенького.. мармеладу, или берите шоколаду у Верне. Яиц свежих отыщите, давать ему по утрам»[32]. Однако Чехову гастрономическая экспансия супруги видимо пришлась «по желудку». За два месяца до кончины, на «книпперовский вопрос» Что такое жизнь? Антон Павлович ответил по–чеховски просто: «Это все равно, что спросить: что такое морковка? Морковка есть морковка, и больше ничего неизвестно».

С.В. Бурмистрова

Томск, Томский государственный педагогический университет

«ВОСПОМИНАНИЯ» А.Я. ПАНАЕВОЙ: ОСМЫСЛЕНИЕ ЖЕНСКОГО И МУЖСКОГО МИРОВ В КОНТЕКСТЕ ПОВСЕДНЕВНОСТИ И ПУБЛИЧНОСТИ

«Воспоминания» А.Я. Панаевой, опубликованные в 1889 г., оценивались по–разному. А.М. Скабичевский считал записки «идеально правдивыми» и «объективно беспристрастными»[33]. Многие критики указывали на неточности в изложении фактов, что определило негативную оценку «Воспоминаний».

К.И. Чуковского не удовлетворял принцип отбора материала; наличие бытового аспекта он связывал с мироконцепцией самой мемуаристки, охарактеризованной «обывательски незамысловатой женщиной»[34]. Рассуждение Чуковского обнаруживает патриархатное представление, что сфера существования мужчины определяется через категории бытийности, трансцендентности, публичности.

Когда Панаева приступила к написанию мемуаров, были опубликованы «Своеручные записки» Н.Б.Долгоруковой, «Записки императрицы Екатерины II», «Записки» Е.Р. Дашковой, Н.Дуровой, воспоминания мужских авторов.

Диалоговая интенция связана с преодолением патриархатной традиции, определяющей женское бытие как монологическое. В произведениях женщин подчеркивается мотив «немоты» героини. В патриархатно организованном обществе женщина вынуждена говорить в чужом дискурсе на чужом языке. Отсюда сфера «женского» языка, связанная с семейно–бытовой семантикой, за пределами которой женщина становится «немой».

Публичное осуществление «события творчества» для Панаевой означало акт преодоления собственного «безмолвия», саморепрезентации, самосознания, реализацию диалогических отношений с миром. Воспоминания – «версия собственной жизни»[35], самоанализ и самоутверждение, стремление зафиксировать себя, видение мира в «большой» культуре.

Мемуарный текст содержит большой объем информации о социокультурном бытии эпохи 1820–60–х гг. Сосредоточенность автора на литературных и культурных фактах свидетельствует о том, что жизненное пространство открыто, интенсивно; автор является не наблюдателем, а участником событий. Установка на субъективность воплощена в композиции «Воспоминаний». Мемуарное повествование организовано по хронологическому принципу: от 1820–х к 1860–м годам. Построение каждой главы имеет «челночный» характер, события представлены не в хронологической логике, а по степени значимости.

Изображая других, мемуаристка интерпретирует их через себя. Реконструируя разговоры героев, отражает в них собственный стиль. Эта особенность текста вызвала негодование у Чуковского[36].

Традиция автодокументальной литературы обусловила диалогическую направленность мемуаров. Создавая субъективную интерпретацию известных событий и личностей, описанных в воспоминаниях других, Панаева включалась в диалог с обобщенным читательским Ты. В отличие от большинства предшественниц, писавших «записки» по просьбе родственников для внутрисемейного чтения, она ориентируется на широкую публику, создает мемуары для потомков. В них информация, представляющая ценность для историка культуры.

Панаева подчеркивает, что «Воспоминания» существуют в контексте автодокументальной литературы, с которой она ведет диалог. Она вступает в диалог с нормативными предписаниями патриархатной культуры. Жизнеописание призвано разрушить представления о природном предназначении женщины.

С начала проявляется стремление обозначить принадлежность к культурно–социальному бытию. Представленный хронотоп детства характеризуется атрибутами взрослого мира. Для автогероини этот мир оказывается естественным пространством существования: она знает артистов и писателей, чиновников, император Николай I с семьей посещает театр, где служат ее родители и где она. Автогероиня ориентирована на общение со взрослыми. Сестры, брат, тетки – безликий, чужой мир, на фоне которого она выделяется.

Отношения автогероини с родителями характеризуются отсутствием духовной близости. Она упоминает о них в эпизодах, посвященных описанию детских лет. Мать представлена как женщина, мало заботящаяся о детях, увлеченная закулисными интригами. С большей симпатией изображается отец, сфера интересов которого разнообразнее матери. Он артист, педагог, смелый благородный мужчина, «страстный охотник», лучший стрелок в Петербурге. Но он тоже дистанцирован от детей.

Панаева умалчивает о перипетиях личной жизни, о любовной составляющей бытия. О первом браке с Панаевым она сообщает одной фразой, исключая из повествования описание периода влюбленности, развития отношений после брака. Панаев и Некрасов изображаются в «Воспоминаниях» не как близкие мужчины, а как творческие личности, общественные деятели. Мемуаристка определяет свой статус в пространстве как творческую индивидуальность, профессионала журнала «Современник».

Мемуаристка актуализирует проблему топологии женщины в социокультурном бытии. Театральный мир ориентирован на гедонистическое отношение к женщине, призваной доставлять удовольствие мужчине. В литературном окружении автогероини представление о женщине не ограничивалось пониманием биологического предназначения. Сторонники эмансипации провозгласили идею самостоятельности женщины в разных сферах жизни. Панаева полагает, что большинство передовых мужчин неверно понимали сущность женской эмансипации. Они интерпретировали идеи с учетом своих интересов. «Тогда писатели, – замечает она, – высказывали большое сочувствие к женскому вопросу тем, что старались опоэтизировать падших женщин». Реабилитация «падших» породила в мужской среде презрительное отношение к «добродетельным женщинам».

Реализация идей эмансипации демонстрирует незыблемость мужского превосходства. Мужчины решали, что необходимо женщине; они создавали о ней мифы, которым она должна была соответствовать.

Обращение к литературному творчеству автогероиня связывает со стремлением осуществить диалогические отношения с мужским миром. В реальной действительности женское Я не имеет возможности выстраивать с мужским подлинный диалог, предполагающий равноправие. Женское Я всегда вторично, несамостоятельно, оно – проекция мужского видения. В пространстве произведения женская и/или мужская культура предстает как текст. В пространстве текста автор получает возможность выразить собственную позицию, которая обусловливающую интенцию диалога.

Вступив на литературное поприще, Панаева оказалась дистанцированной от «дамского кружка». «Писательство» сделало автогероиню чужой в женском обществе, но своей она не стала и в мужской среде. Топологию своего бытия Панаева определяет как пограничную. В этой связи ее симпатии к разночинцам можно объяснить общностью положения. Панаева пыталась преодолеть границу в гендерной плоскости – между женским и мужским.

Позиция мемуаристки характеризуется интегративностью, диалогичностью. В образе автогероини совмещаются типично женские роли (дочери, жены) и типично мужские (профессионального литератора).

О.Б. Кафанова

СанктПетербург, СанктПетербургский ГУ технологии и дизайна







Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычис­лить, когда этот...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...





Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:


©2015- 2024 zdamsam.ru Размещенные материалы защищены законодательством РФ.