История развития прогнозирования

В научном прогнозировании можно выделить 3 основных направления:

1. научная фантастика;

2. размышления о будущем;

3. технологическое прогнозирование.

Научная фантастика и размышления о будущем стали бурно развиваться в 20 веке. Среди прогнозистов этого направления (научная фантастика) Жюль Верн, Герберт Уэллс («Предвидения о воздействии прогресса механики и науки на человеческую жизнь и мысль», 1901). Размышлениями о будущем занимались П.Гартинг, Ш.Рише, Г.Тард, Д.Менделеев, И.Мечников. Фтурологом можно считать и Ньютона, который попытался на данных Библии рассчитать будущий «Конец Света». Он говорил, что “от искусства человека зависит предугадывание божественного промысла”. К ранним футурологам первого поколения относятся также нобелевский лауреат Дж.Томсон («Предвидение будущего», 1955), К.Э.Циолковский («Будущее Земли и человечества», 1928).

Технологическое прогнозирование ( концепции, течении и проблемы ) — определяется, как вероятностная оценка будущего перемещения технологии, означающей весь диапазон процессов любого перемещения (вертикального и горизонтального).

Современный научный подходвозник в начале 20-го века. Среди прогнозистов этого направленияП.Сорокин (социологическое прогнозирование,1918), А.Чижевский (солнечно-земные связи, 1918), Н.Кондратьев (экономические циклы, 1927), В.А.Базаров-Руднев (технологическое прогнозирование, 1924-1927), Е.Слуцкий (1927). А также Н.Четвериков, А.Вайнштейн, Т.Райков, А.Богданов, Н.Бердяев, Л.Гумилев, В.Леонтьев и многие ученые-космисты.

Первая книга по футурологии в России была написана в 1918 году в Санкт-Петербурге Питиримом Сорокиным (в ней автор, например, предсказывал к концу 20-го века рост жестокости, бесчеловечности и распад культуры). В 1924-1928 гг. вышли в свет серии статей Б.Руднева (переизданные в 1989 году) «Каким быть плану: дискуссии 20-х годов».

В качестве признанной самостоятельной отрасли управления технологическое прогнозирование внедрилось примерно в середине 20-го века и стало применяться в широком и всевозрастающем масштабе в промышленности, научно-исследовательских институтах и военных ведомствах. Началась разработка новой технологии прогнозирования. Прогноз стал отраслью индустрии. Начался бум прогнозов, появляются работы: «Экономические прогнозы и принятие решений» и «Прикладное экономическое прогнозирование» (Г.Тейл, 1958-1965), «12 способов предсказаний» (Д.Белл, 1964), «Социальная технология» (О.Гелмер, 1966), «Прогнозирование научно-технического прогресса» (Э.Янч, 1967), «Прогностика» (Ф.Полак, 1968), «Научно-техническое прогнозирование для промышленности и правительственных учреждений» и «Руководство по научно-техническому прогнозированию» (Дж.Брайт, 1968, 1973), «Научно-техническое прогнозирование и долгосрочное планирование» (Р.Эйрес, 1969), «Технологическое прогнозирование» (ДЖ.Мартино, 1972). Многие из них переведены на русский язык.

В это же время началась разработка философских, экономических и социологических концепций, в основе которых лежит схема-предпосылка, где степень достигнутого социального прогресса, уровень социально-экономического развития той или иной страны определяются не общественно-экономической формацией на известной стадии ее развития, а прежде всего промышленным потенциалом, выражаемым обычно величиной валового национального продукта (ВНП) на душу населения. По предложенной схеме все страны по уровню развития делились на (по возрастающей): «доиндустриальные», «индустриальные» и «постиндустриальные» (Г.Кан, А.Винер «Год 2000», 1967).

Экологическая проблема в 70-е годы 20 века подорвала престиж мажорных прогнозов в развитии экономики (Р.Фолк «Наша планета в опасности, 1971»). Виновником загрязнения природной среды признали современные тенденции развития научно-технического прогресса (М.Ситрон, Б.Барток «Переоценка технологии в динамической среде», 1974).

Социальное прогнозирование в своем развитии имело несколько этапов:

· религиозной эсхалогии (учения о конце света), которое берет свое начало несколько тысячелетий назад и представлено пророческой деятельностью древних жрецов, волхвов, оракулов, астрологов;

· ранней футурологии (вторая половина 19 века) – художественные «размышления о будущем», (труды Г.Уэлса, К.Э.Циолковского и др.);

· технологического прогнозирования (вторая четверть 20-го века) (труды В.А.Базарова, Д.Бернала, Н.Винера, Р.Юнгка и др.);

· социального прогнозирования (1970-1975г.г.) (книга А.Тоффлера «Футурошок», И.В.Бестужев-Лада «Социальное прогнозирование»).

Развитие прогнозирования на Западе начало процветать к середине 20 века, и к концу 60 годов было несколько сот независимых исследовательских организаций, которые в той или иной степени занимались прогнозированием. Появление этих организаций было вызвано тем, что в 1956 году первым в космическое пространство отправился русский, а не американский спутник. И перед США встал вопрос: догнать и во что бы то ни стало перегнать Россию. Президент США собрал 82 лучших прогнозистов-экспертов и дал задание спрогнозировать будущее. Среди этих специалистов был Т.Гордон, который заключил, что нельзя предсказать, но можно исследовать будущее выявить проблемы и их решение). В это время и родилось технологическое прогнозирование, которое дало заказчикам прогнозов сразу же 800% прибыли в год. И с этого момента в мире наступил бум прогнозов.

В 1968 году по инициативе итальянского ученого и общественного деятеля А.Печчеи был создан так называемый Римский Клуб — собрание нескольких ученых, бизнесменов и политиков для систематического обсуждения наиболее актуальных проблем глобального характера. Клуб содействовал проведению ряда исследований, которые открывали новое направление прогностики — “глобальное моделирование” — и регулярно заслушивал отчеты об их проведении.

26 мая 1973 года в Париже состоялась учредительная Конференция Международной Федерации исследования будущего (ВФИБ), на которой было объявлено о создании новой организации и утверждена ее Хартия. Таким образом, этот день стал днем рождения ВФИБ. Ее специалисты активно сотрудничают с такими международными организациями, как ЮНЕСКО, Программа ООН по вопросам охраны окружающей среды, Институт ООН по вопросам подготовки исследованиям, Международная организация труда (МОТ), Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ), и Университет ООН. ВФИБ проводит каждые два года Международные конференции (на которых заслушиваются доклады футурологов всего мира) и выпустила целый ряд книг, посвященных различным аспектам будущего человечества в целом и будущего различных регионов и стран. На конференциях обычно рассматриваются проблемы по основным девяти направлениям: методологические проблемы; политические вопросы; вопросы участия народа в принятии решений; проблемы мировой экономики; вопросы международного сотрудничества; вопросы окружающей среды; вопросы новой технологии; проблемы городского и сельского населения; вопросы детей и образования.

Специалисты ВФИБ активно сотрудничают с такими международными организациями, как ЮНЕСКО, Программой ООН по развитию, Программой ООН по вопросам охраны окружающей среды, Институтом ООН по вопросам подготовки исследований, Международной организацией труда (МОТ), Всемирной организацией здравоохранения (ВОЗ), Университетом ООН.

К 1987 году в мире существовало 425 организаций по прогнозированию, насчитывающие несколько тысяч прогнозистов, в том числе 14 центров по прогнозу поведения Солнца (из них в США Национальный Центр прогнозов солнечной активности, в России санкт-петербургская Пулковская обсерватория).

Исследование будущего в России (1961-2000 гг.)( И.В.Бестужев-Лада) уходят корнями в раннюю футурологию конца Х1Х — начала ХХ века, когда несколько выдающихся русских ученых — Д.И. Менделеев, И.И. Мечников, К.Э.Циолковский и др. — выступили в своих трудах с размышлениями о будущем. В 20-х гг. на эту тему было опубликовано несколько книг и много статей, в том числе статьи В.А. Базарова-Руднева с изложением концепции проблемно-целевого подхода к будущему — основы современного технологического прогнозирования. Но они не были поняты современниками и забыты. Их ввели в научный оборот только в 80-х гг. С конца 20-х и до середины 50-х режим Сталина фактически свернул все исследования в обществоведении, включая и сферу будущего. Осталась лишь имитация “научного предвидения” в догмах “научного коммунизма”. В середине 50-х гг. хрущевская “оттепель” привела к некоторому оживлению общественных наук, и на протяжении 1-й половины 60-х появилось несколько книг и статей со сводками самых общих прогнозов на будущее, еще не подкрепленных никакими специальными исследованиями (И.Лада. Если мир разоружится, 1961; Г.Добров и А.Голян-Никольский. Век великих надежд, 1964; И.Лада, О.Писаржевский. Контуры грядущего, 1965 и др.). Но такие публикации разрешались только в порядке комментариев к новой программе компартии, поэтому прогнозы приходилось излагать эзоповым языком. Положение изменилось только в 1966 г., когда началась третья по счету “перестройка” — реформы Косыгина 1966-71 гг. — считая первыми двумя “новую экономическую политику” Ленина 1921-29 гг. и реформы Хрущева 1956-64 гг. Во всех трех случаях делалась попытка оживить реализованную утопию казарменного социализма некоторой либерализацией полити-ческого режима, в том числе ослаблением репрессий и цензуры. Но затем правящие круги свертывали реформы, которые угрожали их всевластию.

В 1966 г. на ХХШ съезде компартии СССР было постановлено расширить проблематику экономического планирования, дополнив его социальными аспектами и оперев на “научные основы”. Неожиданной для правящих кругов явилась реакция на это постановление в виде движения научной общественности под лозунгом “научно-технического прогнозирования” (не путать с технологическим!). После трех лет ожесточенной идеологической борьбы с догматиками, к концу 1968 г. в СССР появилось около тысячи (!) секторов и отделов разных научных учреждений, которые стали заниматься разработкой технологических прогнозов. Стихийно возникли общественные научные организации с собственными журналами, которые стали проводить почти ежегодные конгрессы “по прогнозированию” с тысячью и более участников каждый. Почти каждый месяц в Москве, Ленинграде, Киеве, Новосибирске и других университетских центрах СССР проходили конференции, симпозиумы, коллоквиумы, семинары по этой проблематике с десятками и сотнями участников каждый. Всего в движение, по оценке его лидеров, было вовлечено не менее 4000 активистов (в одной только Москве свыше 800) и на порядок больше просто слушателей. Каждый год по этой проблематике выходило несколько книг, десятки статей. За 1966-90 гг. в СССР появилось свыше 500 одних только научных монографий по прогнозированию, не считая тысяч статей и публицистики. По сути это было продолжение “Бума прогнозов” 60-х гг. на Западе, только с советской спецификой. На две трети учреждения и публикации относились к прогнозированию в сфере науки и техники, на четверть — в сфере экономики и на одну десятую — в сфере градостроительства. Остальные отрасли прогнозирования — в географии и экологии, в здравоохранении, социологии и этнологии, демографии и культурологии, в правоведении и политологии, в психологии и педагогике, в военном деле и космонавтике и т.д., — составляли доли процента каждая. Особую группу составляли прогнозы в естественных науках — агрогидрометеоролические, геолого-минералогические, физико-химические, медико-биологические, космологические и др. Сразу же выявилась принципиальная несовместимость прогнозирования вообще и технологического прогнозирования в особенности с любым авторитарным и тем более тоталитарным режимом. При авторитаризме/тоталитаризме постановка проблемы включает одновременно и способ её решения, за которое отвечает определенный функционер, который репрессируется в случае неудачного решения. Понятно, что тут никакой прогноз изначально невозможен. Сразу же возникает типично советский вопрос: куда смотрит начальство? При этом разработка прогноза обычно выявляла проблемы, на которые у “начальства” не было готового решения и которые поэтому воспринимались как “антисоветская пропаганда”. С немедленной репрессивной реакцией.

Понятно, что при таком восприятии почти любой прогноз автоматически превращался в секретную “информацию для служебного пользования”. И соответственно имитировался так, чтобы не вызвать недовольства у “начальства”. Достаточно сказать, что из упомянутых выше 500 книг “по прогнозированию”, вышедших в СССР за 1966-90 гг., почти все были посвящены вопросам о том, как прогнозировать, и лишь несколько — что напрогнозировано, да и то только в публицистике, так, чтобы избежать вопроса об эффективности существующего строя. Напомним, что одна из трех-четырех советских книг 1966-90 гг., содержавших не общие “рассуждения о будущем”, а более или менее конкретные прогнозы, хотя и в очень обтекаемых, беспроблемных формулировках (И.В.Бестужев-Лада. Мир нашего завтра, 1986) выдержала в разных странах Европы до десятка изданий, в том числе четыре — на немецком языке и по одному — на французском, датском, польском, болгарском и словацком языках. Настолько велик был интерес к “таинственной советской футурологии”. Да и на русском языке эта книга появилась только спустя несколько лет после многочисленных зарубежных публикаций и опубликования практически всех её глав в советской периодике. Фактически единственным способом публикации конкретных прогнозов были книги и статьи под шапкой “критика буржуазной футурологии”. Быстро выросла целая гора такой литературы, включая свыше полусотни книг из упомянутых пятисот. Существовали два негласных условия подобных публикаций: никаких прогнозов, способных “бросить тень” на будущее СССР и всего “социалистического лагеря”; обязательное “разоблачение несостоятельности буржуазных футурологов”. Это правило распространялось и на переводные работы. Поэтому советский читатель мог быть знаком с трудами западных теоретиков и методистов прогнозирования, мог прочитать книги об общих перспективах человечества, но ему были недоступны книги с конкретными прогнозами, особенно задевавшие СССР. Скажем, переводились труды Э.Янча, Дж.Мартино, Я.Тинбергена, А.Печчеи, но запрещались почти все доклады Римскому клубу. Правда, некоторые были переведены позже, уже в 90-х гг., а “Год 2000” Г.Кана и “Футурошок” А.Тоффлера появились в русском переводе только “для служебного пользова-ния”, т.е. для узкого круга номенклатуры.

Однако мимикрия не помогла. С 1969 г. власти, напуганные “пражской весной”, приступили к свертыванию третьей “перестройки”, а в 1970-71 гг. произвели самый настоящий погром обществоведения. Сотни научных работников были уволены, исключены из партии, получили выговоры. Был снят со своего поста вице-президент Академии наук СССР А.М. Румянцев, который “открыл дорогу” прогнозированию, “конкретной” (т.е. не догматически марксистской) экономике, социологии, политологии и другим действительно научным исследованиям. Идейные руководители научно-общественного движения в прогнозировании (И.В.Бестужев-Лада, Б.Н.Тардов и др.) были репрессированы, лишены возможности заниматься наукой. Страна вступила в полосу “застоя”, стагнации, пережила еще две мертворожденные “перестройки” 1979 и 1982 гг., наконец, горбачевскую “перестройку 1985-91 гг., приведшую к краху политического режима, распаду СССР и исчезновению “мировой системы социализма”. Уже к началу 70-х гг. для правящих кругов стало ясно, что СССР проиграл гонку вооружений, т.е. по сути Третью мировую войну под названием “холодная” с противником, который был вчетверо сильнее экономически и на целый порядок — технологически. Поэтому в Москве долгое время — вплоть до капитуляции Горбачева перед НАТО в 1989 г. — пытались компенсировать военно-экономическую ущербность наступательной активностью в Азии, Африке и Латинской Америке, а фиктивность “социалистического планирования” — его “научным обоснованием”. С этой целью в 1972 г. была создана своего рода государственная служба прогнозирования под названием “Комплексная программа научно-технического прогресса”. К 1976 г. она была развернута в особую систему при Госплане, Госстрое и Академии наук СССР в составе более полусотни комиссий по всем отраслям — от энергетики и торговли до образования и культуры. Каждая комиссия состояла из 30-70 ведущих ученых, руководителей крупных научных учреждений. За каждым её членом стояло несколько, а то и несколько десятков подчиненных, которые готовили доклады под его редакцией. Таким образом, в работу оказались вовлеченными от 20 до 30 тысяч научных работников — огромная армия “квази-футурологов”.

По установленному порядку, первые два года каждой пятилетки (в 1972-74, 1976-78, 1982-84 и 1986-88) все эти работники готовили секретные доклады по своим отраслям на 20-летнюю перспективу. Предполагалось, что эти доклады и явятся теми прогнозами, на базе которых затем в Госплане будут сделаны программы на 10-летнюю перспективу, а уж на базе этих программ — и сами 5-летние планы развития экономики страны.

На деле плановики игнорировали представленные им материалы, сводившиеся в основном к требованиям увеличения средств на развитие соответствующих отраслей. Они попрежнему составляли свои планы “от достигнутого”, т.е. требовали обязательного всюду роста на столько процентов, сколько считалось “приличным”, политически или точнее пропагандистски целесообразным. Но и плановиков, в свою очередь, игнорировали управленцы, принимавшие тайные решения независимо ни от каких планов, носивших таким образом чисто фиктивный, пропагандистский характер. Так, по планам и отчетам выходило, будто СССР тратил на гонку вооружений якобы всего два-три десятка миллиардов рублей против двух-трех сотен миллиардов долларов в США и тем не менее держал паритет вооружений. На деле паритет обходился США в 16 центов с каждого доллара национального дохода, а СССР — в 88 копеек с каждого рубля. А так как расходы на гонку вооружений стали удваиваться каждые пять лет, то нетрудно представить себе прогноз противостояния и понять, почему в СССР прогнозы считались государственной тайной. Да их просто страшились делать! Позже из Центрального экономико-математического института АН СССР было выделено несколько отделов, сведенных в особый Институт народнохозяйственного прогнозирования с одноименным научным журналом, как головную научную организацию всей государственной службы прогнозирования, призванную обобщать материалы комиссий. Он существует до сих пор, но его работники всегда занимались все теми же экономико-математическими разработками, а руководство годами враждовало с разработчиками прогнозов в других научных учреждениях. Никаких сводных прогнозов этот институт никогда не публиковал, да ему бы и не разрешили публикации таких материалов. Нужно заметить, что сказанное относится не только к СССР. В ГДР и НРБ с 1968 по 1990 год функционировали государственные службы прогнозирования намного сильнее советской. Они включали комиссии по прогнозированию при политбюро компартии и при совете министров (чего так и не удалось сделать в Москве, несмотря на многолетние старания), отделы прогнозирования почти в каждом министерстве и каждом округе, а также на наиболее крупных предприятиях, кафедры прогнозирования почти во всех университетах и т.д. Послабее, но аналогичные учреждения имелись также в ПНР, ЧССР, ВНР, СРР. И что же? Они везде “функционировали” как бы сами по себе, планирование шло само по себе, а управление (преимущественно “волевым порядком”) — само по себе. Ничего другого при тоталитаризме, видимо, и быть не могло. Таким образом, мы видим в СССР 1966-90 гг. как бы три различных слоя отношений к проблемам будущего. На самом нижнем уровне, в сотнях секторов и отделов различных учреждений или предприятий разрабатывались секретные технологические прогнозы “для служебного пользования”. В архивах их накопились десятки тысяч. Однако следует учесть, что такие прогнозы всегда редактировались несколькими инстанциями начальства, которое всегда руководствовалось прежде всего страхом перед вышестоящими инстанциями и поэтому всячески старалось избегать проблемности и тем более эвристичности, инновационности изложения. Да и сам прогнозист обычно руководствовался теми же соображениями, так что прогнозные оценки сплошь и рядом тонули в привычном (до сих пор) пустословии. На промежуточном уровне шло обсуждение проделанной работы на упомянутых выше рабочих совещаниях. Там еще можно было встретить прогнозные оценки по существу, но и они тонули в пустословии, так как всегда хватало оппонентов-догматиков, да и начальство строго пресекало всякое “вольнодумство”. Наконец, на выходе в печати подключалась цензура и появлялись упомянутые сотни книг и тысячи статей о том, как прогнозировать, с максимально “обтекаемыми” формулировками касательно перспектив развития изучаемого явления.

Сошлемся в качестве примера — одного из сотен возможных — на работу сектора социального прогнозирования Института социологии АН СССР, единственного научного подразделения такого профиля в стране (периодически такие сектора возникали в Москве, Ленинграде, Новосибирске, но они быстро исчезали, так как прогнозировать в социологии, по понятным причинам, было намного рискованнее, чем в сфере научно-технического прогресса, экономике или градостроительстве). За 1969-90 гг. сектор выполнил 6 полномасштабных прогнозных исследовательских проектов с препринтами по промежуточным отчетам и с заключительной одноименной монографией, а также секретными докладными записками в ЦК КПСС по каждому проекту:

1. Прогнозирование в социологических исследованиях (1969-78). Разработана теория прогнозирования изменений в потребностях личности и общества, в социальной структуре, в структуре времени общества (социальное время), в системе социальной организации и управления обществом, в пространственной организации жизнедеятельности общества (социальное пространство), даны ключевые прогнозные оценки по каждому направлению исследования. Но в монографии, как и во всех последующих, цензура оставила только самые общие характеристики тенденций, как бы “само собой разумеющиеся”.