Чувства собственной неполноценности

Его мать, несомненно, была ответственна за вскармливание в нем чувств небезопасности. Она перенесла на него свои страхи и беспокойства: “Мать наложила множество ограничений на мою жизнь. Я не мог остаться в палатке со своими друзьями из-за моей предполагаемой склонности к заболеванию. Я не мог делать того или другого из-за воображаемой моей матерью опасности. Мать часто выдумывала страшные истории, чтобы напугать меня. Однажды, когда мне хотелось вместе с ребятами покататься на бобслейных санях, она спросила меня, не помню ли я катафалка, который приезжал, и увез тело миссис Браун. Понятное дело, я это помнил. Мать сказала мне, что если я буду настаивать пойти погулять против ее воли, за мной приедет такой же катафалк. Естественно, я отказался от своего желания пойти погулять.

Я был трусом, и, даже достигнув совершеннолетия, боялся многих детских страхов. Но самый большой вред заключался в постоянном напоминании мне матерью: “Ты не можешь делать того, что делают другие мальчишки, потому что ты слабее их, и чем скорее ты это поймешь, тем для тебя же будет лучше”. Я восставал против этого, так как втайне знал, что ей не хочется, чтобы я был здоровым”.

Такое невротическое влияние его матери серьезно мешало его сексуальному развитию. Оно блокировало его путь к сексу­альной зрелости и гетеросексуальности: “Так как мне вбили в голову, что физически я был более слабым, и так как физическая зрелость была для меня неразрывно связана с сексуальной зре­лостью, то, естественно, я решил успокоиться на меньшем, чем зрелость. Это выглядело вопросом типа: “В какой степени я смогу избегать того, что болезненно? Как я смогу уйти от той реальнос­ти, которая ожидает, что я повзрослею и стану мужчиной, кем, как я знаю, я никогда не смогу быть?” Я оставил надежду стать когда-либо мужчиной лет в 14. Бессознательно я искал обходной путь, который позволил бы мне избегать всех этих вещей, но при этом позволял бы создать видимость того, что я решаю жизнен­ные проблемы. И только после того, как весь этот вред был нане­сен мне моей матерью, она начала осознавать, что ради того, что­бы сохранить свое звание “идеальной матери”, она подрубила сук, на котором сидела. Она ослабила меня всеми возможными способами, поставила на моем пути всевозможные препятствия. Она вполне преуспела в управлении мной, но то, что из этого вышло, имело жалкий вид.

Моим товарищам (ребятам, с которыми я обычно играл) за­ложили куда лучшую основу, чем мне, так как им в известной степени приходилось сталкиваться с внешним миром. Двое из них имели неплохую работу, зарабатывая себе на жизнь и поку­пая очень неплохую одежду. Двое других имели работу неполный рабочий день, собираясь, как и я, поступать в колледж. В это время начался период крайне невыносимых придирок. Я был полностью уничтожен. От меня ожидалось, что, оставаясь инва­лидом, субъектом деспотической привязанности моей матери, я все-таки каким-то непостижимым образом завоюю внешний мир и принесу славу моей бедной матери. Я понял, что мать всегда силком пыталась принудить меня к “совершенной жизни”, которую я всей душой ненавидел, как ненавидел мать за то, что она со мною так поступала”.

Мастурбация

Несмотря на то, что он прочел в нескольких книгах, что умеренная мастурбация безвредна, он утверждает, что никогда не мог осуществить этот акт без преувеличенных чувств вины:

“Мое отношение к мастурбации было желанием забыть свою ви­ну. И чем больше я воздерживался от мастурбационных пережи­ваний, тем счастливее я себя чувствовал. Обычно непосредствен­но после мастурбации я особо резко ощущал свою вину, и никому бы не признался в своей мастурбации. Даже на вопрос своего врача, не мастурбирую ли я, я ответил отрицательно”.

Гомосексуализм

В возрасте семи лет он таил в себе мысли относительно размеров мужских гениталий, сопровождаемые чувствами вины. Вид пениса его отца послужил для него ранним травматическим переживанием: “Я не помню свое первое переживание при виде мужского пениса, однако я вспоминаю, что в возрасте 7 лет я рассматривал картинки мужчин в журналах и интересовался тем, как будет выглядеть их пенис. Мне очень хотелось увидеть пенис своего отца. И когда однажды я увидел его пенис в ванной комнате, где я принимал душ, то ощутил сильную эрекцию. По­том отец дразнил меня по этому поводу. Я чувствовал себя очень виноватым, и боялся, что он может рассказать об этом матери, которая еще более унизит меня. Я ненавидел отца за его двули­чие. Когда он находился в компании мужчин, бывал даже вуль­гарным, а в присутствии матери он был сама святость и непороч­ность. В “приличном” обществе секс был для него грязной темой, но в другое время он им наслаждался. Я никогда не знал в точно­сти, чему же верить”.

В ранней юности у него были и другие травматические пе­реживания, которые еще больше усилили его поглощенность мужскими гениталиями: “Я подслушал, как Том рассказывал другому парню, какон ночью играл своим пенисом, и какое возбуждение он ощутил, когда “появилось белое вещество”. Я под­ружился с Йозефом, младшим братом Тома. Йозеф был на четы­ре года моложе Тома и на два года моложе меня. У Йозефа и ме­ня совпадали дни рождения. Его также интересовали мужские органы. Нам нравился его дядя, который был атлетом. Мы про­вожали его дядю до стадиона и входили вместе с ним в разде­валку. После таких походов мы с Йозефом обсуждали размеры пенисов других мужчин. Я всегда был любопытным и желал большего сексуального знания. Мы также ходили в бассейн, и поэтому могли раздеваться и смотреть, как это делают более старшие мужчины. А однажды его дядя показал нам свой пенис во время эрекции. Это произвело на нас огромное впечатление. Он попросил нас пощупать его пенис, что я и сделал. Я стал очень нервным и дрожал от возбуждения. Я не могу в точности сказать, к чему толкали мои желания, но я боялся уже тогда”.

Он рассказывает еще один травматический эпизод, связан­ный с приятелем его отца. Он отражает его потребность в роди­тельской любви. Он также проливает дополнительный свет на то, как его либидо зафиксировалось на скопофилическом уровне: “У меня развилось сильное сексуальное влечение к одному из при­ятелей моего отца по рыбалке, который был лет на пять моложе отца. Я чувствовал, что он не был столь ригидным или пуританс­ки настроенным, как мой отец, и их дружба была похожа на игру в притворство. Они часто отправлялись поохотиться на диких гусей, к большому неудовольствию моей матери. Этого человека звали Гарри. Я был крайне возбужден, увидев его пенис, когда он собирался надеть спортивные плавки. Я стал питать фантазии, что я и Гарри спим вместе. У Гарри были длинные волосы и тем­ная густая борода. Я хотел, чтобы он лежал на мне сверху, про­сунув свой пенис мне между ног. Я хотел, чтобы он меня сексу­ально обучил. Я очень остро ощущал отсутствие отцовского руко­водства по этому поводу. Я так никогда и не оправился от этих ранних переживаний и желаний. Начиная с тех пор, у меня все­гда присутствовало желание видеть большой мужской пенис”.

Он вспоминает еще один эпизод во время своей учебы в средней школе, показывающий его озабоченность относительно собственной пенисной неполноценности, который он описывает следующим образом: “Однажды я стоял в туалете и писал, когда рядом стоял старший ученик. Я не мог удержаться, чтобы не поглядеть на его очень большой орган. На меня произвели боль­шое впечатление физическое телосложение парня и размер его пениса в сравнении с моей малостью, как в физическом, так и в сексуальном отношении. Я также мысленно начал связывать физическое телосложение и сексуальную зрелость”.

Он стал часто посещать общественные уборные, такие, как туалеты в театрах, на автобусных станциях и в ХАМЛ (Христианская ассоциация молодых людей). Он описывает одно такое переживание следующим образом: “Один раз в ХАМЛЕ я стоял в туалете рядом со стройным мужчиной, который был очень красив. Его рука не давала мне возможности увидеть его пенис, но когда я спросил его, сколько сейчас времени, он вынужден был отодвинуть свою руку. Я сильно сексуально возбу­дился от размеров его пениса и захотел повторить такое дей­ствие. Я проделывал это много раз, стараясь не выдать своих ис­тинных мотивов. Мне также нравилось глядеть на военнослужа­щих. Мне всегда нравились молодые мужчины на третьем десят­ке лет жизни, не старше и не моложе. Я просто зациклился на мужских сексуальных органах”.

Его гомосексуальные наклонности тесно переплетаются с его чувствами сексуальной неполноценности. На всем протяжении своей сексуальной истории он проявляет свидетельство желания удовлетворять свои гомосексуальные стремления, и в то же самое время пытается подавлять их.

“Я чувствовал себя сексуально незрелым, и всегда чувство­вал себя неловко среди групп людей, говорящих о сексе. Я пы­тался придумывать истории, которых у меня никогда не было. Я выдумывал сказки о своих сексуальных победах над женщинами.

Один раз в трамвае по дороге домой рядом со мной сел го­мосексуалист. Его пенис стоял, и он тер свою ногу о мою, одновременно мастурбируя. Я сошел за несколько остановок до дома, потому что не хотел, чтобы он знал, где я живу. Он пытался добиться, чтобы я сошел вместе с ним, но я ушел от него в состоя­нии возмущения”.

Он проявлял интерес к вуайерским действиям, пытаясь подсматривать в общественных туалетах, как мочатся мужчины, стараясь не быть при этом замеченным: “В одном большом кафетерии, на окраине города я обнаружил общественный туалет, который был расположен так, что, сидя на одном из стульев и гля­дя через дырку, которую кто-то просверлил в двери, можно было видеть пенис у каждого мужчины, заходившего туда помочиться. Там было много народу, и я часто ходил туда во время перерыва или вечером. Я наблюдал за многими мужчинами, одновременно мастурбируя. Но наступление эякуляции я сознательно задержи­вал, чтобы продлить себе удовольствие. Я ощущал стыд, испытывал угрызения совести и ощущал свою вину, а также давал себе сло­во, что больше никогда не буду так делать, но снова шел туда, а иногда просто уходил в уединенное место, где мог мастурбировать”.

Нижеследующее дает нам некоторые указания относитель­но природы его конфликтов, вовлекающих в себя эмоциональное отношение к лицам своего пола: “Однажды я встретил парня по фамилии Гордон. Мы решили совместно снимать комнату. Спали мы с ним в двуспальной кровати. Ощущение его теплого тела ря­дом с собой возбуждало меня сексуально, но я боялся гомосексу­ализма. Во время сна он пытался совершать определенные сексуальные действия. Он все время пытался положить на меня сверху ногу, но я неизменно отпихивал ее. Я позволял ему играть своей рукой с моим пенисом. Меня это особо не возбуждало и не отвращало. Перед сном он всегда обнимал меня своими руками. За всю свою жизнь я никогда не ощущал любви, поэтому не от­вергал ее даже в такой извращенной форме. Он осуществлял свои акты бессознательно. Однажды ночью я проснулся и обна­ружил, что он снял с меня пижаму и пытался проникнуть своим пенисом в мой ректум. Мне это не понравилось, и я решил пере­ехать на другую квартиру. Между нами произошла ссора по другому вопросу, и я переехал на другую квартиру. Мы видели друг друга в учреждении, и я осознал, что люблю его. Я хотел властвовать над ним и поэтому обращался с ним безжалостно. Я противился каждому проявляемому им жесту независимости. Мы с ним постоянно спорили. Он был склонен к обману, да и вообще большинство его качеств я просто ненавидел, однако, в то же са­мое время, был полностью к нему привязан. Развитие наших от­ношений стало пугать меня. Я понимал, что должен прекратить их, однако приветствовал каждую малейшую попытку возобно­вить наши отношения. Он одновременно значил для меня все - и ^ ничего. Не могу не признать, что в определенное время наших отношений я просто упивался нашими сексуальными действиями. Я мог достигать оргазма, лежа на нем сверху и работая своим пенисом между его ног. И как мне ни хотелось узнать, как бы выглядело сосание его члена, я не сделал этого. Несмотря на та­кой опыт, я не считал себя гомосексуалистом”.

Он развил многочисленные привязанности к молодым муж­чинам, которых считал красивыми, но заявлял, что эти привя­занности не вовлекали в себя секса.

Чувства вины заставляли его одно время страдать от остро­го состояния паники, когда он бывал в церкви. Он испытывал страх, был в испарине, ощущал учащенное сердцебиение, что де­лало для него необходимым бежать из церкви. Тот факт, что такие приступы паники приключались с ним в церкви, является важным постольку, поскольку церковь символизировала для него страх Божьего наказания (родительское Супер-Эго).

В другом случае он страдал от приступа паники в обще­ственном туалете, который он описывает следующим образом:

“Когда однажды я вошел в мужской туалет, его покидал мужчи­на средних лет, но через несколько секунд он зашел снова. Он подошел к соседнему писсуару и снова вытащил свой пенис. Мне показалось, что он мастурбирует. И тут он сказал мне: “Посмотри на это”, — и повернулся ко мне. Его пенис находился в состоянии эрекции и был просто громадным. До этого я никогдане видел эректированного члена у другого мужчины. Меня охватила пани­ка, я занервничал. Сердце колотилось столь бешено, что каза­лось, оно разорвет мне грудь. Я страшно покраснел и захотел убежать. Я в спешке покинул туалет”.

Это переживание сопровождалось следующей фантазией:

“В связи с этим случаем, я несколько раз мастурбировал, питая в это время фантазии о том, что у меня прекрасные апартаменты, куда я его приглашаю, но непременно заставляю его вымыться, так как он выглядит грязным, после чего позволяю ему засунуть пенис между моих ног, и таким образом мы сношаемся. В этих фантазиях также присутствовало желание узнать все о сексе от опытного мужчины. В них я испытывал радость, слушая об его сексуальных похождениях. Но не меньшее наслаждение я испы­тывал, слушая рассказы о гетеросексуальных похождениях. Я был очарован, выслушивая рассказы своих приятелей об их сексу­альных подвигах со своими девушками”.

Он отождествлял себя с парнями, которые были сильными, красивыми и опытными. Он стыдился своего слабого телосложе­ния, и его нередко дразнили за его костлявость. Он также нена­видел свои женственные черты и свои детские страхи. Он нена­видел саму мысль о том, что он “маменькин сынок”, понимал, что был испорчен матерью, которая унижала его и пыталась не дать ему повзрослеть, что породило в нем ненависть к ней и к самому себе. Атлетов он боготворил. Относительно одного из своих дру­зей-атлетов он сообщает следующее: “Он был превосходным ат­летом. Я надеялся, что моя сестра назначит ему свидание, так как он был примерно одного с ней возраста. Он был изумительно красив, и я частенько сопровождал его на различные спортивные соревнования просто для того, чтобы им восхищаться. Он много играл в бейсбол. Я ходил на каждую его игру. Я мастурбировал с фантазиями о нем, и какой он был мужчина. Обычно я воображал, что мы с ним были близнецами, и что я был таким же красивым, как и он. Обычно мои сексуальные фантазии о нем заключались в его воображаемых сексуальных сношениях с девчонками. В то время, да и вообще всегда, сексуальный половой акт с женщинами не был для меня чем-то отталкивающим, другое дело, что мои выхо­ды к нему всегда были закрыты”.

Он осознавал, что страдает от подавляемых гомосексуаль­ных желаний, что видно из следующего утверждения: “Хотя в то время сексуально я ни разу не касался мужчины, но в душея,вероятно, все-таки желал этого”.

И только в двадцатипятилетнем возрасте он на самом деле преодолел свои вытеснения и совершил гомосексуальный акт на друге, которого в дальнейшем мы будем называть “Джимом”. Он утверждает,что в действительности любилэтого друга,и своеотношение к Джиму описывает следующим образом: “Я впервые испытал гомосексуальную любовь. Она возрастала постепенно. В течение нескольких месяцев мне не удавалось завоевать его дружбу, хотя я всегда проявлял инициативу. Наконец я сумел отвлечь Джима от других его друзей, и он стал, по крайней мере, показывать, что предпочитает меня другим. Я целиком им завла­дел и в точности изучил, как им управлять. Когда я шел к нему обсуждать наши планы на конец недели, я начинал испытывать эрекцию. Для меня оказалось несложным делом обнимать его ру­кой. Он никогда не поощрял меня в этом. Он проводил уикенды в моем жилище. В его присутствии я становился особо нервным из-за моей сексуальной привязанности к нему.

“Однажды ночью я выбрался из своей постели и залез в его постель. Он всегда особенно крепко спал после пива, а я оправ­дывал самого себя тем, что мне было холодно, и что я не мог ус­нуть один в ту ночь. Тепло его тела страшно возбудило меня. Я запустил свою руку между его ног и нащупал пенис. Он продол­жал спать, но его пенис быстро стал эректированным. Я никогда ранее не видел его пениса. Я включил настольную лампу таким образом, чтобы видеть его эректированный пенис. Снова залез в нему в постель. и стал играть с его пенисом. Он так и не проснул­ся. Я ощутил импульс засунуть его пенис себе в рот. Я попытался это сделать, но нашел это отталкивающим. Затем я решил осла­бить свое сексуальное напряжение. У меня было несколько про­тивозачаточных средств, я помазал одним из них свой пенис, лег на него сверху и засунул свой пенис ему между ног, работая им, пока не достиг эякуляции. Но он и тогда не проснулся. Вряд ли ошибусь, если скажу, что это было самым приятным сексуальным переживанием из всех, которые я до этого знал. Я попытался по­вторить это переживание, и делал это еще раз пять или шесть. Но я не смог заставить себя еще раз совершить на нем фелляцию, хотя и испытывал к этому склонность”.

Когда же этот его друг выразил желание бывать в обще­стве с девушкой, пациент впал в панику, и был близок к обморо­ку, так что ему пришлось даже взять в тот день отгул. Тот факт, что его друг выразил заинтересованность в гетеросексуальных отношениях, усилил его чувства собственной неполноценности: “В кармане пальто Джима я обнаружил пачку презервативов. И сно­ва я чуть не упал в обморок. Я пытался понять своим умом: дей­ствительно ли он собирался спать с этой девушкой, или это про­сто было предлогом, чтобы казаться настоящим мужчиной. Этот конфликт мучил меня, и весь день я никак не мог успокоиться.

Ранее я столь резко противился его дружбе с этой девушкой, что был не в состоянии скрыть свое огорчение по этому поводу. Поло­вой акт с женщинами казался мне самым пагубным злом. Он оз­начал конец нашей дружбы, так как для меня будет непереноси­мым сравнение его с собой. Я всегда ставил себя выше его, но его связь сделала бы его в моих глазах превосходящим меня “мужчиной”. Однако, несмотря на мое доминирование над ним, я целиком от него зависел”.

Такое разочарование в своем друге Джиме явно оказало на него громадное воздействие: “Я был настолько снедаем своими страхами, и мое тело было столь напряжено, что, пытаясь облег­чить свое страдающее тело, я залез в ванну с очень горячей водой”.

Во всяком случае, он заинтересовался другим приятелем, так как был слишком ревнив, чтобы быть в состоянии продол­жать после того свою дружбу с Джимом. Он утверждает, что его новая дружба с Ларри была чисто духовного порядка, и что с ним у него не было абсолютно никаких физических контактов.

Его борьба за преодоление своего влечения обнаруживается в следующем: “Я дал обет положить конец своим гомосексуаль­ным наклонностям. Мне ненавистны слова “странный” и “воображаемый”. У меня не было ни малейшего желания стать таким. Я начал осознавать, что постоянно искал красивого муж­чину, который стал бы мне отцом и соблазнил бы меня сексуаль­но. И, однако, я не мог ни уважать, ни любить человека, который являлся гомосексуалистом. Сам этот факт уже отталкивал меня. Как мог я ожидать даже от психиатра уважения к себе? Но что доставляло еще большую боль, так это то, что я с открытыми глазами шел к такому состоянию, полностью осознавая размеры того несчастья, которое затем последует. Я стал еще больше опа­саться своей сексуальной природы и желал более, чем когда-либо ранее, подавить ее, что и делал”.

Как раз незадолго перед тем, как он решил подвергнуться психоанализу, у него была гомосексуальная связь с красивым приятелем, который был явным гомосексуалистом. Он совершал на нем фелляцию, хотя и утверждал, что не проглатывал семя. Однако после такого переживания, он развил у себя бредовую идею, что он осквернил себя спермой, и потом в течение длитель­ного времени ежедневно полоскал горло. Он также утверждал, что этот его приятель сексуально втюрился в его сестру и нена­видел мужчин, которые с ней встречались, так как сам хотел об­ладать его сестрой сексуально. Тогда он сказал своему другу, что страдает от инцестного комплекса. Опыт фелляции со своим при­ятелем встревожил его до такой степени,что он стал искатьпсихиатрической помощи. Он испугался, что становится явным гомо­сексуалистом, и утверждал, что гомосексуализм всегда был для него чем-то таким, против чего он всегда боролся.

Гетеросексуальность

Однажды в церкви он встретил девушку, которая понрави­лась ему. Но из этой дружбы ничего не вышло. Когда он впервые узнал, что она собирается замуж, у него появилось множество психосоматических симптомов: тошнота, головокружение, расстройство пищеварения, головные боли и бессонница, которые он пытался облегчить успокаивающими средствами. “Центром моего отчаяния была предстоящая свадьба этой девушки. Я чувствовал, что все было напрасно, что мне вообще не следовало влюбляться в девушек; они всегда выходят замуж за кого-либо другого”.

Во время этого периода отчаяния он серьезно обдумывал посвятить остаток своей жизни работе в церкви как средству сверх компенсации за свои гетеросексуальные фрустрации.

Он связывал секс с чем-то “грязным”, с чем-то, что “означало удовольствие для мужчины,но боли при родах для женщины”.

Он утверждает,что всегда ощущал себя “сбитым с толку” женщинами, главным образом потому, что его мать “сбила его с толку”. Сравнивая женщин со своей матерью, он делает очень важное утверждение: “Некоторые мужчины могут желать же­ниться на женщинах, напоминающих им их матерей, я же всегда стремился уйти как можно дальше от тех женщин, которые на­поминали мне о моей матери или сестре”.

Он приписывает свою блокировку к гетеросексуальности и женитьбе тому факту, что родители никогда не проявляли к нему любви, и опасается, что никогда не сможет полюбить женщину нормальным образом. “Я не могу и мысли допустить о том, чтобы жениться и подвергнуть девушку, которую я могу полюбить, все­му тому, к чему сам испытывал и до сих пор питаю такое отвра­щение и ненависть”.

Он также заметил, что развивает серьезные привязанности к женщинам более старшего возраста, и подозревает, что это также имеет некоторое отношение к его матери. Он высказывает довольно важное замечание: “Я чувствовал, что моя мать стоит между мною и моим приспособлением к женщинам”.

Он приписывает влиянию своей матери свой страх ответ­ственности вступления в брак и приспособления к противополож­ному полу: “Моя мать пыталась отпугнуть меня от противопо­ложного пола. Она воспитала меня боящимся внешнего мира. Помню, как в очень раннем возрасте, купая меня, она стыдила меня из-за моего пениса. По-моему, в матери было врожденное чув­ство ненависти к мужчинам. Она заставила меня почувствовать, что я обладал всеми дурными качествами, присущими мужскому полу. К моим исследованиям в сексуальных вопросах относились с насмешкой, и от меня обычно отделывались глупыми ответами типа “детей приносят аисты”.

Когда же, наконец, в “школе жизни” я узнал, что дети за­чинаются сексуальным образом, я понял, что мои родители будут лгать мне по любому поводу. Мать пыталась создать у меня впе­чатление, что из всех земных творений она одна была “чистой”..., что у нее даже в мыслях не было сделать что-нибудь не так, и что ее семья также была “чистой”. Меня учили смотреть на лю­бую девушку, пользующуюся помадой и румянами, как на улич­ную девку. Мать никогда не пользовалась косметикой. Только од­на она и Господь Бог знали, что хорошо, а что плохо. Ее жизнь была полна жалоб. Для нее жизнь была вечной борьбой, и она возмущалась теми, кто наслаждался жизнью. Вместо этого она наслаждалась своими мучениями”.

Степень его гетеросексуальной блокировки содержится в следующем описании испытываемых им чувств по поводу секса и любви: “К сожалению, секс и любовь были отдельными сущнос­тями в моей жизни. Я никогда не считал для себя возможным проявить инициативу в любви или в сексуальном отношении с девушкой. Сама эта тема была настолько окружена атмосферой страхов и опасений, что в настоящее время я просто не могу се­рьезно рассуждать на эту тему. Мой разум противится этому и говорит: Невозможно. Это происходит не исключительно из-за отвращения или презрения, или потому, что я могу возбудиться при виде целующихся влюбленных, или даже позавидовать парню в том, что он может быть любовником. Но при всем этом я испытываю чувство абсолютно постороннего человека. Это все равно, что быть козлом среди овец. Для меня просто невозможно поверить в то, что какая-нибудь девушка сможет, возможно, ощутить по отно­шению ко мне хоть какую-то любовь, даже если сам я буду ее любить. Мой разум говорит: “Прекрати обманывать самого себя, что кто-нибудь, возможно, сможет полюбить тебя. И пойми, что твой удел - удел отшельника”.

Сновидения

Сновидение: “Я лежу в постели полностью одетым, заку­танный одеялом, так как в комнате, по всей видимости, холодно. Входит мой лучший друг и, ложась рядом со мной, порождает удивительное ощущение тепла и любви. Он, по-видимому, отно­сится к лучшей части человечества, и я чувствую себя удачли­вым, имея его в качестве близкого друга. После наслаждения той любовью, которую он просто изливает на меня, я шокирован, об­наружив его эректированный пенис, и что он явно питает гомосексуальные желания. Я просыпаюсь с сильным ощущением по­тери, так как то, что воспринималось мной как столь чудесное и искреннее, оказалось ничем иным, как скрытым гомосексуализ­мом. И я снова почувствовал себя преданным людьми”.

Интерпретация: Вышеприведенное сновидение, несомнен­но, является гомосексуальным. В нем ясно видна его потребность в родительской любви. Он становится фрустрированным, когда переживает вину, связанную с гомосексуализмом.

Сновидение: “Я нахожусь с молодым человеком, который обнажен. Он чуть моложе меня и не похож ни на кого, кого я знаю. Я ложусь на него сверху с пенисом, просунутым между его ног. Хоть он, вроде бы, и хочет гомосексуальных отношений, но не способен иметь эрекцию. Я просыпаюсь с ощущением неудов­летворенности и вины за то, что силой навязал ему сексуальные отношения. Между ног у него видны выделения крови”.

Интерпретация: В вышеприведенном сновидении паци­ент принимает на себя двойственную роль - активного и пассив­ного партнера. Неспособность достижения эрекции символизиру­ет кастрационную импотентность, еще более подтверждаемую выделением крови вместо семени.

Сновидение: “Мне снилось, что у меня были половые сно­шения с матерью, и я проснулся с оргазмом”.

Интерпретация: Как и следовало ожидать, инцестные сновидения обычны для мужчин, связанных с гомосексуализмом.

Сновидение: “Мне снилось, что я имел половой акт с де­вушкой после того, как с ней имел половой акт другой мужчина”.

Интерпретация: Сам пациент осознавал гомосексуальный подтекст этого сновидения, что видно из следующего его утверж­дения: “Думаю, что это сновидение означает, что меня гомосексу­ально интересовал мужчина”.

Это сновидение также включает в себя и Эдипов комплекс постольку, поскольку представляет собой соперничество отца с сыном за любовь матери.

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычис­лить, когда этот...

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: