Сдам Сам

ПОЛЕЗНОЕ


КАТЕГОРИИ







I. СТРАСТНАЯ ЛЮБОВЬ ФРЕЙДА К ИСТИНЕ И ЕГО МУЖЕСТВО





Психоанализ, как любил подчеркивать сам Фрейд, был его творением. И величайшие достижения, и недостатки этой теории несут на себе отпечаток личности ее основателя. Уже поэтому истоки психоанализа следует искать в личности Фрейда.

Каким человеком он был? Каковы были движущие силы, заставлявшие его действовать, мыслить и чувствовать так, как это было ему свойственно? Был он венским декадентом, пропитанным чувственной и безалаберной атмосферой, часто считающейся типичной для Вены (как то предполагают его враги), или же великим мастером своего дела, человеком без малейшего личного недостатка, бесстрашным и бескомпромиссным в поиске истины, любящим свою семью, добрым к ученикам, справедливым к противникам, лишенным тщеславия и эгоизма (как настаивают его верные последователи)? Очевидно, что шельмование или воспевание не смогут помочь нам ни в постижении сложной натуры Фрейда, ни в понимании воздействия его личности на структуру психоанализа. Таже объективность, которую Фрейд считал необходимым условием анализа при работе со своими пациентами, требуется и при наших попытках нарисовать образ Фрейда, выяснить, кем он был и что им двигало.

Самая поразительная и, наверное, самая могущественная эмоциональная сила Фрейда - страстная любовь к истине, бескомпромиссная вера в разум', разум был для него той единственной спо собностью, которая может помочь в решении проблемы существования человека или по крайней мере смягчить страддния, неизбежные в человеческой жизни.

Разум, как чувствовал Фрейд, является нашим единственным орудием - или оружием, - с помощью которого мы можем избавиться от иллюзий (религиозные путы, по Фрейду, суть лишь од на из них) и придать жизни смысл, обрести независимость от оков внешней власти, а тем самым и установить над ними собственную власть. Эта вера в разум была основой его непрестанного стремления к истине - с тех пор как в сложности и многообразии наблюдаемых явлений ему открылась теоретическая истина. Даже если результаты с точки зрения здравого смысла казались абсурдными, это не смущало Фрейда. Напротив, смех толпы, помышляющей лишь о выгоде и спокойном сне, только подчеркивал для него различие между убеждением и мнением, разумом и здравым смыслом, истиной и рационализацией.

Эта вера в могущество разума говорит о том, что Фрейд был сыном века Просвещения, девизкоторого - <Sapere aude> (<Дерзай знать>) - всецело определил как личность Фрейд, так и его труды. Это была вера, первоначально возникшая при освобождении среднего класса западных стран от уз и предрассудков феодального общества. Спиноза и Кант, Руссо и Вольтер, сколь бы различными ни были их философские взгляды, разделяли эту страстную веру в разум. Всех их объединяло одно стремление - борьба за новый, поистине просвещенный, свободный и человечный мир. Этот дух сохранился у среднего класса XIX в. в Западной и Центральной Европе, в особенности у тех людей, кто посвятил себя прогрессу естествознания. Если еврейское происхождение Фрейда вообще чему-либо способствовало, то в первую очередь - принятию духа Просвещения*. Сама еврейская традиция была традицией разума и интеллектуальной дисциплины, кроме того, презираемое меньшинство страстно заинтересовано в победе над силами тьмы, иррациональностью и предрассудками, стоящими на пути его эмансипации и прогресса.

Помимо этого настроя, общего для европейской интеллигенции конца XIX в., в жизни Фрейда были и специфические обстоятельства, которые могли усилить его стремление следовать разуму, а не общественному мнению.

В отличие от всех других великих держав того времени. Австро-Венгерская монархия при жизни

То же самое отмечает Элей Уолкер Пьюнер в своей превосходной книге <Фрейд. его жизнь и мысль> (Puller H.W. Fraud. His Life and His Mind. N.Y.. 1943). Это самая глубокая по содержанию биография Фрейда. По ряду вопросов, в частности об отношении Фрейда к его еврейскому происхождению, а также по поводу квазире-лигиозното характера психоаналитического движения мои выводы сходны с мнением ее автора. Глубокий анализ отношения Фрейда к его еврейству можно найти в исследовании Эрнста (каймана <Зигмунд Фрейд, еврей> (Simon Е.. Sigmund Proud, the Jew I I Publication of the Leo Baeck Institute. Yearbook 11. L..1957). Я благодарен проф. (кайману за прочтение рукописи этой книги и за ряд критических замечаний.

Фрейда представляла собой разлагающийся труп. У нее не было будущего, и лишь сила инерции - более, чем что-либо иное - скрепляла различные части этой монархии вопреки неистовому стремлению ее национальных меньшинств к независимости. Вероятно, это состояние политического упадка и распада пробудило в интеллигентном юноше дух сомнения и пытливый ум. Несоответствия между официальной идеологий и фактамиполитической реальности, скорее всего, ослабили доверие к словам, лозунгам, авторитетным утверждениям, что способствовало развитию критичности ума. Что касается личной судьбы Фрейда, такому развитию должна была содействовать и материальная необеспеченность. Его отец, процветающий мелкий фабрикант из Фрейберга (Богемия), был вынужден оставить свое дело из-за перемен в австрийской экономике, которые разорили его и довели до нищеты Фрейберг. Жестокий опыт научил Фрейда еще в детстве: социальной стабильности можно доверять не больше, чем экономической; ни одна традиция, ни один обычай не гарантируют безопасность и не заслуживают доверия. Для исключительно одаренного ребенка такой опыт мог иметь лишь одно следствие: кому еще доверять, как не самому себе, своему разуму - единственному из орудий, заслуживающему веры?

Однако в тех же самых обстоятельствах росло множество детей, и они не стали фрейдами; не возникло у них и особой страстной жажды истины. Должно быть, в личности Фрейда имелись какие-то специфические черты, определившие уникальную силу этой жажды. Что же это за черты? Без сомнения, мы должны в первую очередьвспомнить о незаурядной интеллектуальной одаренности и о жизненной силе, которые были присущи Фрейду по природе. Редкая интеллектуальная одаренность, соединенная с духом просветительской философии, крах традиционного доверия к словам и идеологиям - уже одного этого могло бы хватить для объяснения стремления Фрейд> полагаться на разум. Могли действовать и иные, чисто личностные факторы, скажем стремление Фрейда к известности. Оно могло привести его к ставке на разум - ведь никакой другой опоры, будь то деньги, социальный престиж или физическая сила, не было в его распоряжении. Его страстную любовь к истине могли бы объяснить и иные личностные мотивы, например отрицательные черты его характера - отсутствие у него эмоциональной теплоты, чувства близости, любви, дд и радости жизни. Такое суждение о первооткрывателе <принципа удовольствия>, слывущем главным апологетом сексуального наслаждения, может вызвать удивление, но факты говорят об этом довольно ясно и не оставляют места для сомнений. Я еще вернусь к этим утверждениям и приведу свидетельства, пока же достаточно сказать следующее: учитывая одаренность Фрейда, культурную атмосферу, специфические общеевропейские, австрийские и еврейские влияния, его стремление к славе и отсутствие у него чувстварадости жизни, можно представить себе, что он должен был пуститься в авантюру познания, если хотел реализовать свои жизненные устремления. Могли существовать и иные личностные черты, объясняющие эту особенность Фрейда. Он постоянно ощущал, что его жизнь подвергается опасности, чувствовал себя преследуемым,

преаднным, а потому вовсе не удивительно его стремление к надежности. Для Фрейда - если рассматривать его личность в целом - в любви не было надежности; он признавал лишь ту надежность, которую давало познание, и потому ему было необходимо завоевывать мир интеллектуально, дабы избавиться от сомнений и чувства неполноценности.

Джоне, рассматривающий страстную любовь Фрейда к истине как <глубочайшую и сильнейшую движущую силу его натуры>, как <единственную силу, приведшую его к новаторским открытиям>, пытается объяснить эту любовь в русле ортодоксальной психоаналитической теории. В соответствии с нею он указывает, что стремление к познанию <питается могущественными мотивами, возникающими в раннем детстве из любопытства к первичным фактам жизни>* (смысл рождения и то, что к нему привело). Я полагаю, что здесь совершенно неудачно смешиваются любопытство и вера в разум. У личностей, отмеченных любопытстивом, можно обнаружить ранний и особо сильный сексуальный интерес, но между этим фактором и страстной жаждой истины связь невелика. Не более убедителен и другой довод, приводимый Джойсом. Сводный брат Фрейда Филипп был шутником, <который казался Фрейду мужем его матери и которого он умолял не делать мамочку снова беременной. Можно ли доверять такому человеку, слишком хорошо знавшему всетайны, чтобы о них рассказывать? Это было удивительной шуткой судьбы: такой мелкий человечишка - говорят, он кончил свои дни разносчи-

Jones Е.. The Life and Work of Sigmund Proud. N.Y., 1955. Vol.2. P.433.

ком - одним своим существованием случайно высек искру, которая воспламенила будущую решимость Фрейда доверять одному себе, сопротив ляться порывам верить другим более, чем себе самому, и тем самым сделал непреходящим имя Фрейд>>*. Конечно, это было бы <удивительной шуткой судьбы> - будь Джоне прав. Но развеэто не предельное упрощенчество - объяснять искру Фрейдовой экзистенции каким-то сомнительным братцем с его сексуальными шутками?

Говоря о страстной любви Фрейда к истине и разуму, следует упомянуть еще один момент (на нем более подробно остановимся в дальнейшем, когда нам станет ясна целостная картина характера Фрейда): разум для него сводился к мышлению. Чувства и эмоции сами по себе считались иррациональными, а потому низшими по сравнению с мышлением. Философы-просветители в целом разделяли такое презрение к чувствам и аффектам. Они не видели того, что заметил еще Спиноза: аффекты, подобно мыслям, могут быть рациональными и иррациональными, полное развитие человека требует рациональной эволюции обеих сторон - и мысли, и аффекта. Они не замечали того, что с обособлением мышления от чувств искажаются о мышление, u чувства, и сам образ человека, в основе которого лежит признание такого раскола, также является искаженным.

Мыслители-рационалисты верили, что, если человек поймет причину своих бедствий, интеллектуальное познание даст ему силу изменить обстоятельства, порождэющие страдания. Именно эта вера оказала значительное влияние на Фрейда, и

' aid. Р.434.

ему потребовались долгие годы, чтобы отказаться от надежды на возможность излечения невротических симптомов простым интеллектуальным познанием их причин.

Говоря о страстной любви Фрейда к истине, мы оставили бы картину незавершенной, не упомянув еще об одном удивительном качестве - его мужестве. Потенциально многие люди наделены страстной жаждой познания. Реализацию этой потен ции затрудняет то, что она требует мужества, а мужество встречается редко. Это не то мужество, что позволяет человеку ставить на карту жизнь, свободу или достаток, хотя и оно тоже редкость. Мужественное доверие своему разуму предполагает риск изоляции и одиночества, а это для многих пострашнее, чем угроза для жизни. Следование истине как раз и подвергает ученого опасности такой изоляции. Истина и разум противопоставляются здравому смыслу и общественному мнению. Большинство цепляется за удобные рационализации и воззрения, скользящие по поверхности вещей. Функция разума - проникновение за эту поверхность, достижение сущности, сокрытой за видимым. Объективное видение уже не детерминировано желаниями и страхами, силами, которые движут вещами и людьми. Тут требуется мужественное претерпевание изоляции, если не хулы и насмешек от тех, чей покой нарушает истина - и кто ненавидит нарушителя. Этой способностью Фрейд был наделен в немалой степени. Он негодовал по поводу своей изоляции, он страдэл от нее, но никогда не склонялся даже к самым малым компромиссам, которые могли бы облегчить его одиночество. Такое мужество было и величайшей гордыней. Он не считал себя гением, но расценивал мужество как самое

замечательное качество своей личности. Эта гордыня ином раз оказывала отрицательное воздействие на его теоретические формулировки. Он относился с подозрением к любым теориям, кото рые могли бы выглядеть как примирительные, и, подобно Марксу, находил какое-то удовлетворение в эпатаже, pour 6pater 1е bourgeois. Установить источник такого мужества нелегко. В какой мере оно было прирожденным даром Фрейда? В какой мере результатом осознания своей исторической миссии, а в какой - ощущением внутренней силы, которым он обязан своему положению безусловно любимого сына своей матери? Вероятнее всего, все эти три источника способствовали развитию удивительного мужества Фрейда. Но дальнейшая оценка этой и других черт личности Фрейда требуют более глубокого понимания его характера.

II. ВЗАИМООТНОШЕНИЯ С МАТЕРЬЮ. УВЕРЕННОСТЬ В СЕБЕ И НЕЗАЩИЩЕННОСТЬ

Постижение тех факторов, которые определяют развитие человеческого характера (за исключением физической конституции), должно начинаться с рассмотрения взаимоотношений с матерью. Что касается Фрейда, мы знаем об их отношениях сравнительно мало. Этот факт, однако, значим сам по себе, поскольку Фрейд явно избегал рассказывать о матери в автобиографических заметках. Из примерно тридцати его собственных сновидений, приводимых в работе <Толкование сновидений>, лишь два касаются матери (плодовитый сновидец Фрейд наверняка имел куда больше снов о матери, но о них он не сообщает). Оба приведенных сновидения выражают сильную привязанность к ней. Одно из них, <сновидение о трех судьбах>, таково:

<В поисках пудинга я зашел на кухню. Там стояли три женщины, одна из них была хозяйкой заведения и что-то мяла рукой, словно делала кнедлик. Она ответила, что мне следует подождать, пока она приготовит еду (эти слова не произносились вслух). В нетерпении я вышел, чувствуя себя оскорбленным. Я надел пальто, но оно оказалось слишком длинным. Я снял его, с удивлением обнаружив, что оно отделано мехом.

Второе пальто было украшено вышивкой с ту>рецким рисунком. Вышел незнакомец с продолговатым лицом и короткой торчащей бородкой и стал мне мешать, говоря, что это его пальто. Я указал ему на вышивку с турецким рисунком. Он спросил меня: <А вы-то какое отношение имеете к турецкому (рисунку, вышивке...)? Но затем мы подружились>*.

В этом сновидении легко узнается желание быть накормленным матерью (то, что <хозяйка> или даже все три женщины представляют мать, становится совершенно ясным из ассоциаций Фрейда к этому сновидению). Специфическим элементом данного сновидения является нетерпение. Его просят подождать, он выходит, <чувствуя себя оскорбленным>. Что он затем делает? Надевает сначала пальто с мехом, слишком для него длинное, а затем пальто, принадлежащее другому... В этом сновидении ясно прослеживается ти пичная реакция мальчика-любимца матери: он настаивает на том, чтобы мать его кормила (<кормление> следует понимать символически как <заботу, любовь, защиту, восхищение> и т.п.). Он не терпелив, приходит в ярость, так как его не <накормили> незамедлительно - ведь он считает себя вправе требовать немедленного и полного внимания. Он выходит в гневе и узурпирует роль большого мужчины-отца (это символизирует пальто - либо слишком длинное, либо принадлежащее незнакомцу).

Другое сновидение, относящееся к матери, восходит ко временам детства Фрейдд, где-то к седь-

* Freud S. The Interpretation at Dreams. N.Y., I 955. P.204.

ному-восьмому году жизни, но он его запомнил и интерпретировал тридцатью годами позже.

<Я увидел мою любимую мать с каким-то особенно мирным, сонливым выражением лица, ее вносили в комнату два-три человека с птичьими клювами. Они положили ее на кровать>*.

Фрейд вспоминает, что проснулся со слезами и с криком: страх понятен, если учесть, что это сон о смерти матери. Тот факт, что он так живозапомнил этот сон, приснившийся тридцать лет назад, говорит о его значимости. Если совместить эти два сновидения, то перед нами пред станет мальчик, ожидающий от матери исполнения всех своих желаний и испуганный одной мыслью о том, что она может умереть. С точки зрения психоанализа, важно и то, что Фрейд приводит лишь два сновидения о матери, что подтвержддет предположение Джойса: <...в ранние годы у Фрейд> имелись сильнейшие мотивы для сокрытия какой-то важной фазы собственного развития - возможно, даже от самого себя. Решусь предположить, что это глубокая любовь к своей матери>*. Другие известные нам факты жизни Фрейд* указывают на то же: он был весьма ревнив к своему брату Юлиусу, который был младше его на одиннадцать месяцев, никогда не любил свою сестру Анну (моложе его на два с половиной года). Эти данные сами по себе недостаточны для подкрепления данной гипотезы, но имеются другие, более удивительные факты. Прежде всего, это положение сына-любимчика, резко бросающееся в глаза в свя- ' aid. Р.583. * Janes Е. Op.cit. Vol. 2. Р.409.

зей с событием, произошедшим, когда сестре Фрейда было восемь лет. Их мать <была очень музыкальна и начала заниматься с его сестрой игрой на пианино. Но, несмотря на то что до <кабинета> Фрейда расстояние было довольно- таки значительным, звуки выводили из себя юного ученика. Он настоял на том, чтобы пианино убрали, что и было сделано. Так в семье никто и не получил музыкального образования, как не получали его и дети Фрейда>*. Нетрудно понять, какими были положение десятилетнего мальчика и его отношения с матерью, если он мог воспрепятствовать музыкальным занятиям членов семьи из-за того, что ему не нравился <шум>*.

Глубокая привязанность к матери ярко проявлялась и позже. Фрейд, не находивший свободного времени ни для кого (за исключением партнеров по игре в терок и коллег), даже для жены, каждое воскресное утро навещал мать, всякий раз приглашал ее к воскресному обеду, и так вплоть до глубокой старости.

Эта привязанность к матери и роль любимого, предпочитаемого другим детям сына имели важные последствия для развития характера Фрейда. Он сам это видел и писал, исходя, наверное, из собственного опыта: <Мужчина, который был не-

* lbid. Vol. I. Р.17.

Характерным примером идолопоклонства и неаналитичности биографии Джойса является его комментарий к данному событию как <иллюстрации того почтения, с которым относились в семье к занятиям Фрейда>. Конечно, на уровне конвенций здравого смысла можно истолковывать это и таким образом, но это не назовешь аналитичным, динамичным подходом.

оспоримым любимцем своей матери, на всю жизнь получает победное чувство, уверенность в успехе, а это нередко ведет к реальным успехам>*. Любовь матери безусловна по определению. Она любит своего ребенка не так, как отец - поскольку ребенок заслуживает любви в соду того, что он сделал, - но уже просто потому, что он - ее ребенок. Материнское восхищение сыном тоже безусловно. Она преклоняется перед ним, восхищается им не потому, что он сделал то или другое, но потому, что он есть, потому что это ее сын. А если он к тому же ее любимец, эта установка может развиться в крайность, особенно если мать более жизненна, наделена большим воображением, чем отец, а потому правит в семье, - так, видимо, и было в семье Фрейда*. Материнское восхищение в ранние годы дает то чувство победы и успеха, о котором пишет Фрейд. Его нет нужды приобретать, оно не вызывает сомнений. Эта уверенность в себе принимается как нечто само собой разумеющееся, она создает впечатление того, что ты выше других, что ты не вся кому ровня - от других ожидаются почтение и восхищение. Конечно, эта сверхуверенность, обусловленная материнской любовью, встречается и у безмерно одаренных, и у малоодаренных людей. В последнем случае мы часто сталкиваемся с трагикомическим разрывом между претензиями и способностями, в первом же случае - это мощная поддержка развития таланта и одаренности. Джоне также придерживается мнения, что Фрейд был наделен подобной уверенностью в се- * Freud S. Collected Works. L., 1952. Vol.4. P.367. * Ср.: Simon E. Op-cit. P.272.

бе и что основывалась она на его привязанности к матери. Он пишет: <Та уверенность в себе, что была одной из выдающихся характеристик Фрейда, лишь в редчайших случаях давала сбой, и он был, конечно, прав, видя ее истоки в том чувстве безопасности, которое давала материнская любовь>.

Глубокая привязанность Фрейда к матери, по большей части скрываемая от других и, вероятно, даже от самого себя, имеет огромное значение не только для понимания характера Фрейда, но и для оценки одного из самых фундаментальных его открытий - Эдипова комплекса. Фрейд вполне рационалистически объяснял привязанность к матери сексуальным притяжением мальчика к самой близкой ему женщине. Но если принять во внимание силу его собственной привязанности к матери, а также склонность ее подавлять, становится понятным, что он интерпретировал одно из сильнейших человеческих стремлений - страстное желание заботы, защиты, всеобъемлющей любви и поддержки со стороны Матери - как значительно более ограниченное желание маленького мальчика удовлетворять свои инстинктивные потребности с помощью Матери. Он обнаружил одно из фундаментальных человеческих стремлений - желание сохранять привязанность к Матери, то есть к лону, к природе, к доиндивидуальному, досознательному существованию, - и сам же отрицал это открытие, сводя его к узкому подразделу инстинктивных влечений. Собственная привязанность к матери лежала в основе его открытия, а сопротивление признанию этой привязанно-

Jones Е. Op.cit. Vol. I. P.5.

что было причиной ограниченности этого открытия, искажения его*.

Но привязанность к матери, даже взаимная, предполагающая несомненную уверенность в материнской любви, имеет не только положительную сторону - не только придает человеку абсолютную уверенность в себе. Есть и отрицательная сторона, ответственная за формирование чувства зависимости и возникновение депрессии в том случае, если эйфория безусловной любви и восхищения рушится. Кажется, эта зависимость, чувство незащищенности представляют собой центральные элементы и структуры характера, и невроза Фрейда.

Столь характерное для орально-рецептивной личности чувство незащищенности у Фрейда нашло свое выражение в страхе голода, голодной смерти. Так как безопасность рецептивной личности покоится на убежденности в том, что ее кормят, что за ней ухаживают, что от матери можно ждать лишь любви и восхищения, то и страх относится прежде всего к возможной утрате любви.

В письме Флиссу (21 декабря 1899 г.) Фрейд пишет: <Моя фобия, если угодно, - это страх нищеты или, скорее, фобия голода, произрастающая из, моей инфантильной пресыщенности, а также вызванная тем обстоятельством, что у моей жены

Иитересяо отметить, что и великий предшественник Фрейда в деле открытия силы привязанности к матери, И.И.Бахофен, был столь же глубоко привязан к собственной матери (он женился, когда ему было около сорока лет, уже после ее смерти). Однако он не пытался приуменьшать силу этой эмоциональной связи - напротив, он подчеркнул ее значение в своей теории матриархата.

не было приданого (чем я горжусь)>'*. Тот же предмет затрагивается в другом письме Флиссу (8 мая 1900 г.). Здесь Фрейд говорит; <В целом, если исключить один слабый пункт, мой страх нищеты, мне не на что жаловаться...>* '

Этот страх перед бедностью нашел сильнейшее проявление в одном из самых драматических моментов карьеры Фрейда, когда он убеждал своих коллег, по большей части венских евреев, подчиниться главенству Цюриха, где преобладали неевреи. Когда они не пожелали принять его предложение, Фрейд заявил: <Мои враги хотели бы видеть меня умирающим с голоду; они готовы снять с меня последнюю рубашку>**. Это заявление, даже с учетом того, что высказано оно было для оказания воздействия на колеблющихся, было, конечно, совершенно нереалистичным - это симптом того же страха голодной смерти, которым упоминается в письмах к Флиссу.

Чувство незащищенности находило свое выражение не только в этом. Самым очевидным примером может служить его страх перед путешествиями на поезде: он приходил на станцию за час до отхода поезда, чтобы наверняка не опоздать. Как и всегда, при анализе подобного симптома следует иметь в виду его символическое значение. Путешествие - это часто встречающийся символ утраты безопасности материнского дома, угроза независимости, нечто обрубающее корниПоэтому люди с сильной привязанностью к мате-

Ср.: The Origins ofPsychoanaiysis: Letlers to Wilhelm Fuss, bySigmund Freud. N.Y., 1954. P.305.

" <lid. P. 318 (курсив мой. - Э.Ф). Пит, по Джойсу, см.: Janes Е. Op.clt. Vol.2. Р.69-70.

ри часто воспринимают путешествие как опасность, как предприятие, к коему следует специально готовиться со всевозможными предосторожностями. По той же самой причине Фрейд избегал путешествовать в одиночестве. Во время длительных поездок в летние вакации его всегда сопровождал кто-нибудь из заслуживающих доверия лиц, обычно из его учеников, иногда сестра его жены. Страхом отрыва от корней объясняется и то, что Фрейд жил в одной и той же квартире на Берггассе со времен женитьбы и вплоть до дня вынужденной эмиграции из Австрии. Позже мы увидим, как эта зависимость от матери проявлялась в его взаимоотношениях с женой, с другими людьми - со старшим поколением, со сверстниками, с учениками, от которых он требовал стольже безусловной любви, поддержки, восхищения и защиты.







Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...





Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:


©2015- 2024 zdamsam.ru Размещенные материалы защищены законодательством РФ.