The Man Who Sold the World / Человек, который продал мир.

Как и все остальные месяцы перед ним, май настал неожиданно. Нет, я ежедневно смотрел на календарь, а неожиданность была в том, что я снова не заметил изменений вокруг. Неожиданно позеленели деревья, неожиданно высохла земля, неожиданно жарким стало солнце. В прошлом году я пообещал себе: “на следующий-то год я точно услежу, когда распустятся эти проклятые листья”. Не уследил. А календарный месяц напомнил о себе отчётливо, так что в школу я шёл, ни секунды не сомневаясь, что сегодня первое мая.

День начинался довольно обычно. Именно что “начинался”, иначе он бы так и остался “ещё одним днём в череде серых будней и ещё более серых выходных”.

Итак, шёл последний урок — урок ОБЖ. Первомай оказался жарким, и в кабинете, до отказа заполненном учениками, были распахнуты все окна. Но вместо прохладного ветра внутрь доносился лишь запах цветущих кустов сирени, которые росли неподалёку. Раньше этот запах кружил голову. Теперь же он был просто приятным и на редкость весенним.

Упомянув ОБЖ, нельзя не сказать несколько слов о преподавателе этого предмета. Бывают же такие серые личности, которые ведут себе предмет, более или менее успешно поддерживают дисциплину, и даже представляются как-то серо и невзрачно, как будто бы их имя ничего и не значит, да и не нужно оно, потому что должность учителя состоит в том, чтобы в течение учебного года порциями по 40 минут передавать бесценные знания, а в конце расстаться с учениками без каких-либо тёплых чувств. Потому что процесс преподавания личное общение не включает. Не должен включать, во всяком случае.

Так вот, наш преподаватель ОБЖ был не из таких серых личностей. Кто же он? Два слова: бывший военный. Наверное, этого было бы достаточно, чтобы представить себе и аккуратную внешность, и выдержанный характер, и прочие атрибуты. Но такова уж эта страна, что в ней военный на военном сидит и военным же погоняет. Можно придти в общественную столовую, и от повара, разливающего борщи и раскладывающего котлеты, узнать, что он свои три года провёл в боях на территории очередного противника, и волею случая вернулся со всеми конечностями, отделавшись чудесным косым шрамом на левой щеке. Или услышать от водителя автобуса, что это именно он бомбил тот самый нефтепровод, о котором столь подробно рассказывали новости. А кто-то мог провести всё свое время в запасе, изредка постреливая по беззащитным мишеням. Словом, куча всяких историй разной степени правдивости. Сами видите, без подробного описания именно нашего бывшего военного не обойтись.

Итак, нашим преподавателем был полковник в отставке, запомнившийся уже тем, как он представился на первом занятии, повторив имя и фамилию дважды, смакуя каждый слог. Он тут же предупредил, что ошибки в произношении и написании даром не пройдут. Подобное обращение вызвало смех в классе, и самые весёлые были отмечены короткими щелчками пальцев — такая вот “жёлтая карточка”. Выданные предупреждения записывались в небольшую чёрную тетрадь, и собравшего три ожидали, по словам преподавателя, “интересные последствия”. Впрочем, узнавать их интересность на практике никому в нашем классе так и не пришлось.

Своё нарушение однажды получил и я. Было это в самом начале урока, которое заключалось в вытягивании по стойке “смирно” и произношения фразы “Здравия желаем, товарищ преподаватель”. И во время этого приветствия какой-то неизвестный шутник с задних парт ряда негромко, но очень отчётливо вместо “товарища преподавателя” поприветствовал “товарища Сталина”. Кто-то, включая меня, отчаянно пытался сдержать рвущийся смех, кто-то же просто захлебнулся хохотом. Под раздачу попал весь ряд, но от внезапности и точности сравнения улыбка ещё долго играла на моём лице. Да, этот подтянутый человек лет пятидесяти с седеющими тёмными волосами в аккуратно заправленной в брюки рубашке на Сталина внешне никак не походил. К тому же был всегда гладко выбрит и носил очки, которые, когда не были надеты, свисали с накинутой на шею тёмной верёвочки. Но привычки, привычки-то!

Несмотря на все эти странности, дисциплина на уроках была железная. Да и преподавание было более… живым, что ли. Подача материала была отличной, это нельзя не признать. Но я решительно не понимал, какое отношение к безопасности жизнедеятельности имеет строевая подготовка. А пока я недоумевал, нам в журнал невозмутимо добавлялись к уже имеющимся оценкам оценки за повороты, маршировку, и прочие извращения, от которых у меня волосы на ногах встают дыбом.

Словом, этот самый человек здесь и сейчас вёл урок, пустившись в очередное отступление от темы, которое порой могло занимать не меньше трети урока. Отступление это я не слушал, так как был полностью поглощён мыслями. Сегодняшний урок начался с того, что по стойке “смирно” мы стояли несколько дольше обычного. Преподаватель прохаживался по рядам, оценивая прямоту наших спин, расположение рук и множество всяких совершенно бессмысленных вещей. Я получил четвёрку. И чёрт бы с ней, но день же необычный. И поэтому в конце, когда оценки были проставлены, а мы получили возможность сесть, я в ответ на стандартное “Вопросы есть?” поднял руку.

- Да? – преподаватель с некоторым удивлением посмотрел на меня, снимая свои очки.

- У меня вопрос – глубокий вдох – какое отношение строевая подготовка имеет к обеспечению безопасности жизнедеятельности?

Вот так. Каждое слово чётко и без запинки. Вопрос был прокручен в голове пару десятков раз, убрано всё лишнее, интонация отточена до каждого слога. Жду ответа.

Класс был определённо удивлён. Особенно удивлённо смотрела на меня она, целиком повернувшись в мою сторону. Я же смотрел лишь на товарища преподавателя, в глазах которого мелькнули сначала удивление, затем, что было совсем непонятно, какая-то радость, а затем в них не мелькало уже ничего.

- Отношение? Хм, – он подошёл и опустил руку мне на плечо, – знаешь что, сынок? Останься-ка после урока, и я всё тебе разъясню. Отношение. Хм.

Преподаватель подёрнул носом, словно пытаясь что-то вдохнуть, быстро качнул головой, разминая шею, и вернулся на своё место. Я же сидел, что называется, выпав в осадок. Даже не из-за “сынка” — он так называл всех. Я никак не ожидал приглашения на отдельную беседу. И ведь урок-то последний!

Словом, я полностью погрузился в неприятные размышления, а товарищ преподаватель, как ни в чём не бывало, продолжал свой рассказ. В этих размышлениях я и провёл остаток времени до конца урока. Предположения крутились в голове самые разные: от простого выговора до тех неизвестных взысканий, которыми когда-то пригрозила мне учительница литературы. Со звонком я вместе со всеми вытянулся в струну и после команды “перерыв” повесил себе на плечи рюкзак, задвинул стул и встал в проёме между учительским столом и выходом из кабинета.

Из общего потока выходящих учеников отделилась она и подошла ко мне вплотную. Удивлённый таким поворотом событий, я поднял голову. Её лицо отчего-то прямо светилось весёлостью.

- Ну что ж, удачи тебе тут с нашим “выбритым Сталиным”.

- О да-а. Я лишь надеюсь, что репрессии “товарища преподавателя” будут такими же сталинскими…

- …как и его усы – она закончила мою же мысль и внезапно сжала мою ладонь в своей.

У меня перехватило дыхание, а в голове словно били током маленькие электрические разряды. Раздаваясь в мозгу, они волнами пробегали по всему телу, пронизывая до пяток. Когда я справился с собой, она уже была где-то в коридоре. Оглянувшись, я увидел, что в кабинете остались только мы с учителем, а дверь была закрыта. Он стоял возле стола, сложив руки на груди и прищурившись.

- Присаживайся – он махнул головой в сторону парт, а я нетвёрдо прошёл и опустился за тот же стол, из-за которого поднялся минуту назад.

Учитель же медленно пошёл между рядов в дальний конец кабинета, проводя ладонями по гладкой поверхности столов и периодически настукивая пальцами какой-то ритм. Всё это сопровождалось шумом ветра и шорохом листьев сирени за окнами. Добравшись до крайнего окна, преподаватель запустил руку в карман брюк, вытащил оттуда пачку сигарет, вытянул одну сигарету с зажигалкой и высунулся в окно почти наполовину, периодически затягиваясь и пуская дым в сторону железного забора. Он по-прежнему не говорил ни слова, словно вообще забыл о моём существовании. Делать было совершенно нечего, и я принялся рассматривать висевшие на стенах плакаты. Некоторые из них схематично описывали различные реанимационные процедуры: искусственную вентиляцию лёгких, непрямой массаж сердца, первую помощь при солнечном ударе, обмороке и прочее. На других изображались всяческие образцы вооружения, детище могучей инженерной мысли Республики. Оставшиеся плакаты были посвящены всяческим памяткам, напоминаниям и очевидным советам (Мойте руки перед едой!), (Не читайте перед обедом!).

Я рассматривал плакат, в подробностях разъяснявший технику нанесения прекардиального удара и невольно содрогнулся. Запускать сердце ударом кулака… сурово, но действенно, если верить написанному. А верить написанному зачастую опасно. К сожалению, об этом Минздрав ещё не предупреждает.

Ощупывая свой мечевидный отросток, и в очередной раз удивляясь хрупкости грудной клетки, я и не заметил, как учитель закончил снимать свой стресс и стоял совсем уже рядом со мной. Он выдвинул стул из-под стоявшей напротив парты, и сел, решительно заслонив мне обзор.

- Ты, кажется, хотел знать, какое отношение строевая подготовка имеет к обеспечению безопасности жизнедеятельности?

Я кивнул. Внутренности начинала разбирать дрожь. Уютное созерцание картинок кончилось, откладывать больше некуда. Снова это ощущение растерянности и лёгкого испуга от того, что всё случится здесь и сейчас, а не когда-то потом, пусть даже это “потом” будет через десять минут. Даже за минуту до события, которое случится, ты ещё тешишь себя надеждой на избавление. Я так и не сумел побороть это чувство, да и стоило ли?

- Строевая подготовка – начал ровным и даже каким-то бесцветным голосом преподаватель – это на редкость хорошая — я бы даже сказал, незаменимая, — вещь. Она поддерживает дисциплину и вырабатывает поразительную способность к подчинению. Представь себе хорошо выдрессированную собаку. Она никогда ни на кого не кинется, пока не услышит “фас!” и будет стоять насмерть даже под свистом пуль.

- Под свистом пуль… – что-то начинало складываться у меня в голове.

- Именно. Что ещё требуется настоящему воину Республики, кроме беспрекословного подчинения под свистом пуль и новейшего вооружения? Беззаветная преданность государству и уверенность в том, что его дело — правое. Уверенность в том, что умирать — не больно и не страшно, а иногда и почётно. У меня вообще такое чувство, сынок, что в наше время слишком переоценивается человеческая жизнь.

- Честно, я удивлён. Двадцать первый век, я думал, что войны теперь выигрываются не только лишь грубой силой и моральным духом – я взмахнул головой и посмотрел на учителя.

Старый полковник лишь ударил себя ладонью по ноге, усмехнулся, качнулся на стуле, и выплюнул мне в лицо:

- Я тебя сейчас ещё больше удивлю: люди когда-то думали, что будущее будет светлым и мирным. Да, мы воюем. Воюем, больше, и я бы сказал, успешнее других. И воюем небезосновательно.

Эти оправдания массовых убийств уже начинали раздражать. Я злобно усмехнулся и спросил чуть ли не с издёвкой:

Преподаватель потёр висок, словно этот разговор начинал действовать ему на нервы.

- Свобода? Что ты знаешь о свободе? Что мы знаем о свободе? Нет, – он покачал головой – лично я не знаю о ней ничего.

Учитель снизил тон и в целом стал выглядеть спокойнее. Кажется, мне удалось направить разговор в менее взрывоопасное русло.

- Мы ничего не знаем о свободе, и не можем знать, потому что мы никогда не были свободны. Дело не в режиме, правительстве, да и не в войне. Всё дело, как обычно, в людях. Наверное, последние по-настоящему свободные люди охотились на мамонтов и грелись у пещерных костров, а потом умерли или были убиты и похоронены в этих же самых пещерах. Но… ты же не назовёшь их людьми в полном смысле этого слова? Мы сами продали этот мир и свободу, получив развитие и прогресс, и заковав себя в неизбежные цепи цивилизации. И никакой свободой здесь и не пахнет — повсюду лишь порядок, правила и обязательства. Я не говорю что это плохо — как вообще можно давать оценку свободе, если никогда не был свободен абсолютно? Может быть, человек вообще не может быть свободным. Может быть, человеку, чтобы оставаться человеком, просто необходимы все эти заборы и препятствия, заботливо ограждающие хрупкий разум от беспредельности свободы?

Я глядел на учителя с неподдельным интересом. В голове у меня всё чётче выстраивалась определённая мысль, а выстроившись, она отправилась наружу:

- Да, нельзя дать оценку тому, чего не испытывал. Но, исходя из ваших рассуждений, мы несвободны с самого начала и до конца. Так что несвободы я испытал в избытке. И такая несвобода, я вам скажу, мне не по душе. Но если мы все люди, то, значит, свободы нет нигде, а есть только несвобода другого калибра и порядка? Что, если другая несвобода, в какой-нибудь условной стране за океаном куда лучше этой несвободы? Что, если свобода на самом деле — это возможность выбирать между несколькими несвободами? Только даже такой возможность ни у меня, ни у кого-либо ещё в этой стране нет. Границы-то закрыты! Не ходят самолёты и не летают поезда… в смысле, наоборот – я неопределённо провернул руками в воздухе какую-то фигуру. А это, товарищ преподаватель, уже несвобода в квадрате!

Только закончив эту мысль, я заметил, что стул был отпихнут куда-то в сторону, а сам я вскочил и наверняка раскраснелся в запале спора, чего со мной, кстати говоря, никогда ещё не случалось. Спора и запала, а не красноты, конечно.

Преподаватель глядел на меня ещё хитрее прежнего:

- А почему же ты, сынок, так уверен в разности калибров? Может быть, эта, как ты говоришь, “несвобода”, едина везде, как и люди? Или же напротив, границы закрыты, потому что на всей планете после войн и взрывов лишь страх и ужас – преподаватель принялся за какие-то странные взмахи руками в воздухе – а в Республике — рай земной?

- Рая нет – проворчал я, прикладывая руку к лицу. А несвобода не едина, потому что я не верю, что есть другая такая страна, в которой правящая партия столь умело своими же создаёт иллюзию оппозиции и свободы выбора у населения. Да к чёрту партию, вместе с оппозицией! Хотя нет… оппозицию оставьте. Так вот, один лишь руководитель — такая невообразимая сволочь, что…

- Достаточно! – оборвал меня преподаватель, ударив ладонью по столу, и вместе с фразой оборвал мысль, так что в кипящем котле моего разума всё совершенно смешалось, и я теперь просто стоял в проходе между партами с весьма глупым видом – Я считаю, что этот разговор стоит прервать, ибо он бесполезен и бессмысленен. И лишь благодаря доброте душевной, а в большей степени — моей же заинтересованности, он не станет общим достоянием. Ах, да личное общение же не поощряется. Тогда точно, никакой огласки – последние слова он говорил уже скорее себе под нос. Теперь свободен — и преподаватель махнул рукой.

Я во второй раз задвинул под парту этот многострадальный стул, во второй раз надел рюкзак, и во второй раз направился к выходу.

- Кстати – голос учителя остановил меня на полдороге – да, мы действительно люди, продавшие мир. А вся прелесть в том, что слово “мир” можешь понимать здесь в любом смысле – он вновь махнул рукой, на этот раз показывая на небольшой макет танка, стоящий на шкафу. Велик и могуч стандартный республиканский язык, не так ли? – подмигнул мне этот удивительный человек, вставая из-за парты и доставая из кармана брюк пачку сигарет.

В ответ на это я лишь сказал “до свидания”, повернул ручку двери и вышел в коридор. После жара кабинета и одуряющего запаха сирени, коридорная сырость казалась глотком свежести. Интересная же вы личность, товарищ преподаватель!

Пока я медленно шёл к выходу из школы, подтянулся ещё один мой знакомый, неслышно наблюдавший за разговором изнутри:

“- Ещё одна занятная беседа. Что ж, что ты собираешься делать теперь?”

“- Теперь? По-моему, товарищ преподаватель всё-таки в чём-то прав. Мы слишком печёмся о том, что в любом случае закончится одинаково — нашей жизни. Так что теперь… да ничего особенного. Буду жить, хватаясь за счастье”.

На слове “счастье” у меня зачесалась ладонь. Её образ в голове словно заиграл ещё более яркими красками. Я полетел вниз по спирали ещё стремительнее, а вихрь по бокам заревел ещё ярче. Но это же не плохо?

“- Да, жить, вылавливая радость и позитив в каждом дне” – я толкнул входную дверь школы и вышел во двор, залитый жарким первомайским солнцем.

Жить ради счастья в этом проданном задолго до нашего рождения мире.

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычислить, когда этот...

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: