Сдам Сам

ПОЛЕЗНОЕ


КАТЕГОРИИ







II. Практика аналитической психологии





Дэвид Л. Харт. Классическая юнгианская школа

Мишель Вэнной Адаме. Архетипическая школа.

Эстер Мак, Фарланд Соломон. Школа развития.

Кристофер Перри. Перенос и конрперенос.

Элио Дж. Фраттароли. Я и моя анима: сквозь темное стекло на границе между юнгианством и фрейдизмом

Случай Джоан: подходы школ развития, классической и архетипической

Дэвид Л. Харт.

Классическая юнгианская школа

Почему классическая?

Мое обучение в Институте К.Г. Юнга в Цюрихе началось в 1948 году, во втором семестре его существования. Фактически все пре­подаватели и аналитики проходили или прошли анализ с самим Юнгом, поэтому с его открытиями и размышлениями мы знакоми­лись из безусловно авторитетных источников. И кроме того, метод Юнга, особенно то, что я выделяю, как уважительное отношение, обнаружил глубокое соответствие моей душе. Я могу определить как «классическую» такую форму юнгианского психоанализа, ко­торая видит аналитическую работу как развивающееся взаимное открытие, делающее сознательной бессознательную жизнь и по­степенно освобождающее личность от бессмысленности и принуж­дения. «Классический» подход полагается на дух диалога между сознанием и бессознательным, а также между двумя партнерами по анализу. Поэтому он также рассматривает сознательное эго как совершенно необходимое для всего процесса, в отличие от «архе­типической» школы, для которой эго является одной из многих архети-пических сущностей. И в отличие от школы «развития», «классическая» школа определяет развитие не столько возрастом или даже психологическими стадиями, сколько достижением ин­дивидуальностью той сознательной Самости, которую только он или она призваны реализовать. Эта позиция, я надеюсь, станет понятнее по ходу данной главы, как и одно или два моих собст­венных замечаний относительно той классической теории и прак­тики, с которыми я столкнулся, так сказать, в их изначальной (нетронутой, чистой) форме.

Внутренний мир

Быть классическим юнгианским аналитиком означает не столько следовать и повторять терминологию Юнга, сколько принимать общий метод анализа, разработанный Юнгом. Это включает в себя, прежде всего, уважительное отношение к тому, что встретилось неожиданно; уважительное отношение к тому, что неизвестно, что невиданно, что неслыханно. Когда Юнг напоминал себе, прежде чем он начинал рассматривать сновидение пациента, «Я совершенно не догадываюсь, о чем это сновидение», он очищал свой ум от догадок и предположений, которые могли бы разрушить уважительное исходное отношение. Во время моей учебы в Цюрихе, на одной из тех периодических встреч, которые происходили между Юнгом и его дипломниками, у меня появилась возможность задать ему вопрос об этой процедуре. Я спросил его: «Профессор Юнг, когда Вы говорите, что совершенно не догадываетесь, о чем какое-то сновидение — это подобно заклинанию?» Он кивнул и сказал: «Да». Следовательно, его проповедь неведения предназначалась для изгнания демонов высокомерия и высшего знания.
Уважительное отношение подразумевает, что бессознательное, из которого возникают сновидения, принимается всерьез, и ему позволено являться таким, каково оно есть на самом деле. Поэтому сновидение не служит, как утверждал Фрейд, покровом для вытесненных желаний, замаскированных так, чтобы найти себе путь к выражению; это утверждение факта, способа существования вещей в психическом хозяйстве. Сновидение стремится рисовать сознанию картину того психологического состояния, которое было не замечено или проигнорировано. Следовательно, оно является неоценимым орудием понимания и диагностики.
Мнение Юнга о религии и о религиозной установке демонстрирует ту же позицию уважения. Религия рассматривается как бережное отношение к высшим силам и, таким образом, как признание и уважение к тому, что является духовной и психологической доминантой в индивидуальном сознании. Это означает, прежде всего, те силы в бессознательном, которые проявляются и ощущаются через сновидения, воображение, чувства и интуицию. Это тот самый внутренний мир, который нуждается во внимании и уважении, если индивидуум намерен искать правильного и здорового психологического развития.
Причина для такого особого значения внутреннего мира состоит в том, что это способ обрести или вернуть себе нашу подлинную природу. Хотя и кажется, что нами управляют внешние силы — начиная с наших родителей, чья власть над нашим развитием, безусловно, огромна, — истинными «доминантами» психологической и духовной жизни являются центры энергии и образов, обрабатывающие нас изнутри и проецирующиеся на мир вокруг нас. Поэтому, например, мать получает свою особенную силу и влияние на чью-либо жизнь изначально не от конкретной женщины, а из обширной сокровищницы унаследованного человеческого опыта «матери» — то есть из того, что Юнг называет архетипом Матери. Следовательно, архетип является потенциалом психической энергии, присущим всякому типичному опыту человеческой жизни, и активизируемым в уникальном фокусе каждой индивидуальной жизни. Эти силы будут модифицированы в соответствии с бесконечным разнообразием опыта — проявляясь в том, что Юнг называет комплексами, — но их энергия и мощь производится архетипом как таковым.
То, что на самом деле происходит в психике, — впервые встречается в спроецированной форме, как если бы оно в действительности было «снаружи». Проекция вовлекает нас в мир, да так убедительно, что легко предположить нашу полную обусловленность этим миром. Юнг настаивает, однако, что мы не начинаем жизнь как tabula rasa, чистая грифельная доска, предназначенная для записей существующего вне нас. Скорее, новорожденный возникает изначально как отдельная и уникальная личность с его или ее собственным определенным способом восприятия и реагирования на переживаемое. Это мнение подтверждается юнговской теорией психологических типов. Интроверсия и экстраверсия являются двумя радикально отличающимися способами восприятия и оценки переживаемого — один с опорой преимущественно на внутренние реакции и ценности, другой с опорой на аналогичные явления во внешнем мире — однако они предполагаются в качестве врожденных установок каждого индивидуума. Это верно и для так называемых функций сознания: мышления как противоположности чувству (функциям суждения) и ощущению как противоположности интуиции (функциям восприятия). Эти сущностные установки и функции могут быть подавлены или искажены в ответ на принуждение культуры или среды, и поэтому в результате не будет полноценного развития и процветания подлинной природы индивидуальности. Эта подлинная природа является заданным, определенным от рождения потенциалом.

Процесс индивидуации

Именно из такого понимания личности следует, что уважительная установка, о которой мы говорили выше, направляет нашу работу в качестве аналитиков с анализируемыми. Мы считаем все возникающее у клиента — в сновидениях ли, поведении или даже симптомах — усилиями данной уникальной личности на пути к самоосуществлению. Как основу и фундамент этого процесса Юнг предположил существование Самости, то есть единого целого, в котором сознательное эго выступает только в качестве одной из существенных частей. Остальные заключены в бессознательном, беспредельном и недоступном определению, которое становится «известным» всевозможными способами — в сновидениях, предчувствиях, поведении, даже в случайностях и синхронистических событиях. Поскольку личность в целом ищет путей к самоосуществлению и сознанию, можно предположить — и зачастую подтвердить это на опыте — что Самость служит главным регулятором и покровителем психологической целостности. Например, очевидно, что когда работают со сновидениями, то они регулярно находят способ создать равновесие, поддержку и коррекцию в определенных сознательных установках сновидца. Эта неотъемлемая «компенсаторная» функция обеспечивается Самостью и доказывает роль Самости как центральной направляющей силы в продолжающемся побуждении осуществлять потенциал индивидуальности.
Что же тогда представляет собой эта целостность, на которую направлена психологическая работа? Это наиболее полное осознание всего того, во что вовлечена чья-либо личность, и оно достигается путем постоянной, искренней и требовательной самодисциплины, которую Юнг называет процессом индивидуации. Мы подразумеваем, что с тех пор, как что-либо бессознательное внутри нас впервые встречается нам в проекции, этот процесс обращает проекцию и ассимилирует ее содержание в то сознательное существо, которому оно принадлежит, — в нас самих. Он включает в себя все возрастающее принятие нами нашей собственной подлинной природы.
«Принятие» является подходящим словом, поскольку здесь используются оба его значения: «признание» и «включение». То, что мы признаем на пути индивидуации, это в первую очередь и главным образом та нежелательная часть нашей природы, которую Юнг называет Тенью. Она произведена из всех тех личностных наклонностей, мотивов и характеристик, которые мы устранили из сознания, намеренно или нет. Она, конечно, обычно проецируется на других людей; но если мы смотрим и слушаем искренне, то мы также узнаем о ней, и таким образом о самих себе, из наших сновидений, из самонаблюдения и (последнее не значит малозначащее) из реакций других людей.
Принятие Тени является sine qua поп (лат. — необходимое условие) индивидуации. Оно формирует ту безопасную единственную основу, на которой возможна аналитическая работа, поскольку Тень служит основанием реальности и противовесом иллюзии и инфляции. Это особенно верно в случае юнгианского анализа, так как природа образов, с которыми требуется встретиться пациенту, является мощной и принуждающей. Действительно, Юнг рассматривал инфляцию — т. е. неосознаваемую «идентификацию» с образами сновидений и других бессознательных продуктов индивида — как неизбежное следствие исходного опасения Эго перед реальностью Самости. Периодически противоположности могут встречаться. Несмотря на то, что Эго обладает достаточной силой, чтобы сохранять собственную идентичность и удержаться перед лицом переживания Самости, а не просто перейти во владение Самости. Юнг относился к данному феномену как «обладанию», поскольку эго, так сказать, подвергается вторжению архетипической фигуры, такой как Самость.
Хотя Юнг и относит работу с Тенью к первому этапу в процессе индивидуации, для меня ясно, что познание Тени должно присутствовать постоянно на протяжении всей жизни человека. Не только потому, что делать это — означает помогать установлению стабильности и даже психического здоровья. Если работа продолжается, вытесненные или отрицаемые элементы Тени стремятся все больше и больше проявляться при свете дня — ибо это вдохновляется укрепляющейся сознательной установкой на принятие и искренность. Кроме того, психика нуждается в целостности: ведь бессознательное постоянно стремится быть принятым и ассимилированным сознательной жизнью. Аксиома «Истина желает стать явной» нигде не приложима столь ярко, как в жизни психики.
Именно на основе здоровых взаимоотношений между эго и Тенью можно погружаться в любые «глубины» психики без опасений. Если в обычном переживании Тень встречается в виде персонажей того же пола, что и сознательная личность, то на ином психическом уровне существует архетип другого пола, обозначенный Юнгом как анима (в мужчине) и анимус (в женщине). Эти «внутренние» фигуры мыслятся как живущие самостоятельно и имеющие отдельную собственную личность, производную частично от архетипа фемининности или маскулинности, и частично от жизненного опыта мужчины и женщины соответственно, связанных с матерью и отцом. Они обитают в бессознательных глубинах как компенсация установки сознания и способ восполнения такого одностороннего опыта, принадлежит ли он мужчине или женщине. Естественно, анима и анимус встречаются в форме проекций. Их архетипическая природа придает им нуминозное и судьбоносное качество, которое объясняет непреодолимую и подавляющую силу влюбленности. Например, мужчина, влюбляющийся с первого взгляда, может воспринимать реальную женщину как своего рода богиню и приписывать ей сверхчеловеческую власть, положительную или отрицательную. Сознательное понимание этой внутренней силы частично может проявляться в то же время как открытие собственного образа противоположного пола. Юнг описывает случай мужчины, находившегося в эмоциональном конфликте со своей женой, который неожиданно обратился внутрь и спросил «себя»: «Почему ты вмешиваешься в мои отношения?» К своему удивлению, он получил ответ. Женский голос внутри него начал рассказывать ему о нем самом и своей потребности во взаимоотношениях.
Очень часто это появляется в «активном воображении», как Юнг назвал метод переживания человеком собственного бессознательного в состоянии бодрствования. Индивидуум постепенно понижает свой порог сознания, часто с помощью концентрации на сцене из недавнего сновидения, до тех пор, пока бессознательное не станет спонтанно продуцировать фантазии (которые могут иметь или не иметь отношения к рассматриваемому сновидению). В отличие от грез (day-dreaming), которые часто направляются сознательным исполнением желания, активное воображение характеризуется своей автономной природой. Контакт с анимой в активном воображении — или, в случае женщины, с анимусом — является отличительным признаком юнгианской терапии, с ее акцентом на обращение проекций и максимально полное принятие ответственности за свою психическую жизнь.
Эти внутренние личности не только часто проецируются на «других» (реальных или воображаемых), но они также могут «овладевать» сознательной индивидуальностью, особенно в моменты стресса. Мужчина, «находящийся во власти» своей анимы, может стать, так сказать, «демонической женщиной», то есть унылым, хмурым и иррациональным. Сходным образом женщина, страдающая под гнетом анимуса, может реагировать и вести себя как «демонический мужчина», то есть она может стать авторитарной, упрямой и сверхлогичной. Видимо, для Юнга было само собой разумеющимся, что в конфликтных взаимоотношениях отрицательную аниму мужчины запускает первичное включение отрицательного анимуса женщины. С моей точки зрения — это серьезное искажение проблемы, несмотря на то, что Юнг и был первопроходцем в ее толковании. Как нам известно из исследований пассивной агрессивности, в такой форме анима мужчины — пассивная, хмурая, замкнутая — столь же эффективна и может служить первопричиной конфликта подобно анимусу женщины, со всей присущей ему хитростью и маскировкой. Заявлять, что мужчина — «жертва» женского анимуса — это само по себе пассивно-агрессивный выпад. Так это ощущается женщиной и потому служит топливом для конфликта между ними. В подобных случаях, возможно, приведет к конструктивному результату упомянутая выше процедура, при которой мужчина обращается к своей аутентичной аниме (точно также женщина может обратиться к своему аутентичному анимусу).
Юнг рассматривал эти жизненно важные фигуры, анимус и аниму, как проводников в бессознательном мире. Поэтому согласие с ними является решающим моментом. Анима может выглядеть заколдованной, обманчивой и неудовлетворенной. Однако она ведет мужчину к жизни в самом подлинном смысле — к эмоциональной и страстной жизни, к духовному самооткрытию. И, в конечном итоге, к переживанию Самости, которое и есть «смысл», помимо всей кажущейся «бессмыслицы» ее нередко проявляющейся в капризах природы. Но здесь, как и всюду в работе индивидуации, ключ содержится в установлении сознательных отношений с внутрипсихической жизнью — не просто быть в ее власти, но понимать и признавать ее такой, как она есть, и отдавать ей должное. И снова мы должны руководствоваться требованием уважения к тем силам, которые работают в нас. Юнг любил говорить, что «мы не хозяева в собственном доме»: сознательное эго не ответственно за жизнь человека. И пока оно считает себя хозяином, оно, на самом деле, находится во власти непризнанного им бессознательного, обладающего архетипической мощью.
Поддерживаемый чисто внешний образ Я является «маской», известной как персона, — личностью, которую, умышленно или нет, человек представляет окружающему миру. Эта внешняя картина может быть, и часто бывает, значительно отличающейся от внутренней реальности личности с его или ее тайными чувствами, установками и противоречиями. Персона является естественным и необходимым средством приспособления и жизни в мире людей, но если представляемый ею образ сильно отличается от внутренней личности, то возника- ет фундаментальная нестабильность — как, например, у мужчины, который играет «маскулинную» роль на работе, а в своих интимных отношениях попадает под власть анимы. Юнг отмечает, что, на самом деле, персона и анима часто находятся в компенсаторных отношениях друг с другом, как бы порождая психологическое равновесие противоположностей и подтверждая тот принцип, что психика ищет «целостности» любой ценой. Однако следует добавить, что подлинная целостность достигается не какой-либо психической структурой, проявляющейся бессознательно, но главным образом (как мы показали) только в контексте становления сознательными тех конфликтующих частей, которые составляют психику.

Конфликт противоположностей

По Юнгу, конфликты не просто присущи психологическому устройству человека, но и существенны для психологического роста. Если взять противоположные тенденции и наклонности, которые мы уже рассматривали, то становится очевидным, что работа по повышению сознательности означает появление конфликта. Простым, но важным примером может служить часто испытываемое противоречие между «головой» и «сердцем» или мышлением и чувствами. Каждый из этих противоположных полюсов может действовать законно, и конфликт может оказаться неразрешенным. В такой ситуации подлинно жизнеутверждающим путем будет выдерживать, насколько возможно — сознательно, напряжение этих противоположностей — не подавляя ни ту, ни другую, но оставляя их противоречие неразрешенным. Благодаря этой болезненной, но честной работе, энергия, наконец, удалится от конфликта как такового и погрузится в бессознательное и из этого источника породит совершенно неожиданное решение, которое Юнг назвал «символом» и которое открывает новую, объединяющую перспективу, уравновешивающую обе стороны первоначального конфликта. Поэтому символ не является продуктом сознательного мышления, и его даже нельзя полностью объяснить. Он обладает свойствами сознательной и бессознательной сфер одновременно и является движущей силой психологического и духовного развития. Любой образ или идея могут функционировать в качестве символа в индивидуальной или коллективной жизни, а также могут терять свою символическую силу и становиться просто «знаком», обозначающим нечто полностью известное. Например, христианский крест обычно является духовным символом, но крест, изображающий пересечение дорог, является просто знаком. Первый изображает реальность, которую нельзя объяснить полностью, другой понимают сразу.
Человеческая психика не только спонтанно производит образы, которые изображают эти присущие внутреннему миру противоположности (крест является одним из них), но также открывает способы, которыми внешне конфликтующее символическое содержание может быть собрано в единую структуру. Юнг заимствовал на Востоке термин мандала, чтобы описать такой образ, как круг, вмещающий все стороны психической жизни в complexio oppositorum (лат. — соединение противоположностей). Примирение противоположностей, как главная забота Юнга, было частой темой его работ, поскольку, как мы поняли, человек изначально стремится идентифицироваться с одним психическим качеством и спроецировать его противоположность на других людей — и это служит основным источником вражды, присущей обществам и нациям. Очень немногие индивидуумы, согласно Юнгу, принимают ответственность за собственные теневые стороны или хотя бы догадываются о тех трагедиях и потерях, которые могут возникнуть в результате проекции Тени. Ведь, по Юнгу, именно в индивидуальной душе может происходить такой рост сознания, и, следовательно, только в этом — надежда на исправление большинства человечества. Примирение противоположностей и трансформирующая сила символа обнаруживают аналогию в другой области, которой занимался Юнг: в изучении средневековой алхимии. Поскольку сущностью алхимической работы была трансформация субстанций в герметичном, или закрытом, сосуде, то легко видеть, каким образом Юнг угадывал в ней ту самую картину перенесения в сознание разделенных элементов психики, удерживания их в психическом «сосуде» и разрешение «жару» этого союза совершить символическую трансформацию. Юнг на самом деле рассматривал работу алхимиков по существу как изображение психических процессов, которые они считали материальными, — т. е. как проекцию этих внутренних процессов на материю. Алхимический сосуд, следовательно, в действительности является внутренней психической структурой, выдерживающей напряжение противоположностей и испытывающей внезапное возникновение совершенно нового, именно символического решения, выраженного в образе лучшей, более драгоценной субстанции, очищенной от того грубого и хаотического материала, который был в начале работы.
То, что работа по достижению целостности отражена в алхимическом символизме, следует из постоянно обнаруживаемого в ее образах конъюнкции (соединения противоположностей): бракосочетание солнца и луны, огня и воды, короля и королевы. Последний образ конъюнкции составляет основу учения Юнга о внутренних процессах переноса, того таинственного и уникального процесса, в который облекается работа индивидуации, происходящая при анализе. Перенос не является ни односторонним событием, ни просто проекцией родительских образов клиента на аналитика. На самом деле, это поистине символическое событие, в котором происходит обмен между его участниками, заключается внутренний «брак», приводящий, вероятно, к новому, третьему существу, заключающему в себе обе индивидуальности и даже превосходящему их.
Возможно, именно это глубина и таинственность переноса приводила нас к его игнорированию в начальном периоде нашей юнгианской работы — т. е. мы просто принимали его силу и эффективность, ибо мы знали, что в работе происходит трансформация. Во всяком случае, при моем собственном обучении в Цюрихе перенос никогда не обсуждался в каких-либо практических или клинических терминах; аналитические отношения предполагались в качестве того самого основания, на котором возможно осознание и, следовательно, возникающая трансформация, ведущая к целостности. Но это возможно и в индивидуальной психике: в любом случае, при анализе или без него, благодаря интроспекции и осознанию себя процесс индивидуации происходил. И любое событие — «внутреннее» или «внешнее» — понималось как «зерно на мельницу» этого процесса. Для того чтобы напомнить мне, что все происходящее служит основанием психологического роста, мой тренер-аналитик однажды сказал мне, когда мы планировали перерыв в наших сессиях: «Наиболее важные события происходят в отпуске».







ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...





Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:


©2015- 2024 zdamsam.ru Размещенные материалы защищены законодательством РФ.