Религиозный инстинкт и общество

Наш религиозный инстинкт заключается в нашем состоянии одаренности и в осознании реальности Божества. Если мы сдерживаем или подавляем этот инстинкт, у нас может начаться заболевание. Это происходит точно так же, как в случае подавления потребности в пищи или в сексе. Существуют вещества, вызывающие привыкание, чьей жертвой мы можем стать, это продиктовано нашей инстинктивной потребностью во взаимосвязи с энергией и источником бытия вне нас самих. Это может быть шоколад, кокаин, спиртные напитки или что-либо еще. Мы можем понять эту зависимость, проявляющуюся во всех наших привычках — даже в тех, которые удивляют нас, — привычке к ребенку или любовнику, к беременности, к здоровью или диете, к деньгам или силе, к политическим закономерностям или психологическим теориям, или даже к религиозной дисциплине. Энергия нашего религиозного инстинкта должна быть куда-то направлена. Если она не получит конечной направленности, она превратиться в манию или создаст идолов из ограниченных добродетелей. Юнг предупреждает нас: «Нельзя оставаться равнодушным к тому, называет ли человек одно и то же явление словом «мания» или «Бог»... Когда Бог не является непознаваемым, то развивается мания и из нее происходит заболевание».

Наш религиозный инстинкт обладает также социальной функцией. Наша взаимосвязь с трансперсональной сферой власти удерживает нас от вовлечения в массовые движения. Она предлагает нам точку контроля вне семейных и классовых условностей, нравов культуры, а также отделяет сферу нашей личной жизни от власти тоталитарного правительства. Поскольку мы чувствуем, что Бог видит и знает нас, хотя и не можем выразить это чувство словами, мы способны, когда это необходимо, найти силы противостоять давлению коллектива ради торжества истины, нашей души, нашей судьбы. Эта способность индивидов предоставляет обществу защиту против тех движений, которые могут, возобладав над ним, его уничтожить, подобно бесконтрольному пламени. Обладание подобной точкой контроля над уровнем персональных нужд и желаний, зависимости от одобрения окружающих делает нас ответственными гражданами, способными участвовать в жизни общества новыми и нестандартными способами. Это способствует здоровью общества и получению удовольствия от коллективной жизни. Чувствуя взаимосвязь с «автором» жизни, мы ощущаем мистическую силу, связующую нас друг с другом на личностном уровне, благодаря чему мы проникаемся уважением к своим соседям, так же как к самим себе. Смысл в том, чтобы быть личностью, которая ведет борьбу на глубоком уровне, несмотря на утрату доверия и надежды в нашем обществе, за улучшение того окружения, где все мы можем процветать.

В клинической ситуации обращение к силе религиозного инстинкта может спасти нас от бездонного унижения и депрессии. Когда большая часть человечества голодает, было бы затруднительно с точки зрения морали страдать от одного неудовлетворенного желания. Рассмотрение большего контекста этого страдания, которое происходит из-за неверных указаний душевной жажды, связывающих ее с предельными целями, может освободить человека от самооскорблений и обратить его внимание на те знаки, которые Самость посылает нам при помощи беспокоящих симптомов, и отнестись с доверием к этим сигналам.

Религиозный инстинкт может скрываться за любыми нашими нарушениями — от суицидальных попыток, до безобидного на вид, но в действительности смертельного несчастья постоянной скуки — результата «удушья» нашей внутренней жизни. Во всех случаях порыв к предельному, к выражению реально значимого смешивается с обидами раннего детства и искаженными взаимоотношениями с другими людьми. Наша жизненная энергия утратила путь к своему центру, или мы потеряли с ней контакт. Мы оказались не у дел. Мы нуждаемся в помощи. Часть этой помощи, с точки зрения Юнга, состоит в поощрении необходимого риска нового переживания непосредственного опыта нуменозного.

Как писал К. Г. Юнг, переживая нуменозный опыт, мы ощущаем его воздействие на свое эго. Мы чувствуем, что нечто по ту сторону нас самих зовет нас стать тем, что мы есть. Мы ощущаем Самость, «тяжелую как свинец», зовущую нас прочь от бессознательной идентификации с социально обусловленной ролью (персоной, или маской, принятой нами для социального функционирования). Самость продвигает нас к осознанию даже тех частей нас самих, которые мы с большей охотой отвергаем и отрицаем, — по этой причине Юнг назвал их тенью. Эти части ставят нас перед лицом зла. Если мы открываемся опыту осознания нашей тени, мы непосредственно познаем страдание Святого Павла, когда он говорит: «Я не свершил того Добра, которое я должен был свершить. Но я свершил все то зло, которого я не должен был свершить». Стать самим собой — значит признать своими те содержания собственной психики, которые мы обычно полагаем противостоящими нам. Этот процесс подразумевает утверждение в качестве части самого себя некой исходной точки, столь отличной от нашей сознательной идентификации, что она может символизироваться в наших снах, например, как фигура противоположного пола. Юнг называл эти фигуры анимой для мужчин и анимусом для женщин. Быть тем целостным существом, которым мы являемся, означает включить как часть нашей эго-идентификации то содержание, которое привносят эти части противоположного пола в наше сознание. Они делают нас открытыми как физически, так и духовно для общения с таинственным центром нашей психики, названным Юнгом Самостью, и через него — с той реальностью, которую Самость символизирует. Иными словами, призыв к жизни и интеграции в единую трепетную целостность различных наших частей позволяет значительно расширить свою эго-идентификацию и сделать намного более яркой свою неповторимую индивидуальность.

Это — не индивидуализм. Самость несет в себе намного больший смысл, превышающий потребности и цели, ограниченные нашим эго. Юнг говорил:

«Самость подобна множеству... будучи самим собой, одно также подобно многому. Никто не может пройти индивидуацию, не будучи вместе с другими человеческими существами... Быть индивидуумом — это значит постоянно быть звеном цепи... сколь мало наше существование... без ответственности и обязанности, без отношений с другими людьми... Самость... укореняет нас в несхожести — с другими людьми и с трансценденцией».

Самость оказывается бессознательным истоком чувства общности. Осознание Самости смещает наш фокус внимания от частного к участию или, говоря более аккуратно, к неизбежной примеси общего в частном, коллективного в индивидуальном, универсального в идиосинкразическом.

Задача индивидуации делает нас понимающими окружающий мир с возрожденным интересом и восхищением. Поскольку мы обнаруживаем, что мы являемся постоянно случающимися объектами, в которых реализуется индивидуальная природа нашей личности. Мы приходим к пониманию того факта, что представляем собой такого рода объекты, с которыми другие могут создавать и разворачивать свою жизнь. Последствия тех ситуаций, когда с нами поступали несправедливо или подавляли наши желания, столь глубоко укоренены в наших сердцах, что мы осознаем: в добавок к остатку произведенных ими лишений, они способны закрыть наше сердце для любви и открытости, в нас ли самих или в наших ближних, но чаще всего — в нас обоих. Когда это происходит, мы перестаем замечать, что общество окружающих нас людей предоставляет нам благоприятную возможность для становления нашей истиной Самости. Иная целостная динамика заменяет эту жизненную данность. Теперь мы вынуждены открыть, кто имеет больше, а кто меньше, и кто кому и чем обязан. Как следствие, у нас появляется желание взять реванш. «Большее» для нас теперь возможно лишь в результате «меньшего» для кого-то другого. Интерес любого другого индивида, а также тайный ответ на мистический зов жизни оказывается затемнен, будто вокруг происходит битва.

Если же, тем не менее, мы пускаемся в путь индивидуации, то видим, что этот процесс происходит также и в других людях, мы приходим к пониманию нового целостного смысла всего общества. Мы осознаем, насколько нуждаемся друг в друге для того, чтобы встретиться лицом к лицу со своей тенью как с частью нас самих, чтобы неожиданно столкнуться с той несхожестью, которую воплощает существо противоположного пола, чтобы набраться смелости для откровенного ответа на призыв Самости. Мы взаимодействуем с каждым человеком на новом, более глубоком уровне, равном тому, что Юнг называл родством.

Открытие Самости глубоко влияет на клиническую ситуацию. Аналитик и анализант вновь и вновь обсуждают возможные ответы на запрос Самости. Среди наиболее досаждающих проблем, с которыми имеет дело аналитик, — попытки суицидов и убийств, депрессия и тревожность, шизофреническое расщепление личности, нарциссические обиды и пограничное фрагментирование. Эти психотические условия формируют наши взаимоотношения с супругами, родителями, детьми, вредят нашей работе и могут привести нас в отчаяние — аналитик и анализант теперь непосредственно видят, что Самость способна провести нас через все эти трудности.

Юнг определял уровень индивидуального бессознательного как набор комплексов, сгустков энергии, аффектов и образов, отражающих условия нашего раннего детства. Здесь, погрузившись в себя, мы снова встречаемся со всеми теми людьми, которые оказали на нас формирующее влияние, — в любое время и в любом месте истории нашей жизни. Это — родители, друзья, любовники. Наши комплексы обнаруживают влияние нашего культурного окружения, а также классовой, расовой, половой принадлежности, политических взглядов и образования. В сердцевине каждого комплекса укоренен архетипический образ. Исследование этого образа погружает нас через персональное бессознательное на тот глубинный уровень, который Юнг называл объективной психикой. Архетипы включают в себя их содержания, а глубинный анализ подразумевает идентификацию и проработку отдельных групп изначальных образов, действующих в нас.

Например, мой материнский комплекс может оказать влияние на мою собственную сознательную и бессознательную материнскую субличность, стиль ее отношений со мной и создание удобного для меня мира. Культуральные образы материнства, доминировавшие во времена моего детства, и частный архетипический образ Матери, который был следствием моего объективного уровня психики, также будет формировать материнский комплекс во мне. Допустим, я вижу свою мать пагубной и отнимающей у меня что-либо, с этим мнением перехожу к осуждению всего западного общества и ратую за создание культуры, антагонистичной по отношению ко всем женщинам, которые не вмещаются в стереотип жертвенной матери. В этом случае я могу обнаружить, что из подсознания ко мне приходят образы фантазий и сновидений, воплощающие идеал матери, переполненной добротой, что компенсирует негативный опыт моего детства. Другой человек, который также пострадал от рук негативной матери, но при этом терзался самообвинениями, а не упрекал своих родителей, может обнаружить пугающий образ Горгоны, обращающей все в камень. Бессознательное посылает ему этот образ, чтобы убедить эго в том, что проблема не в нем самом, а, напротив, исходит из «ведьмовской» силы, окружающей его мать.

Прорыв к архетипическому уровню бессознательного, нахождение способов поддержания разговора, заполняющего промежуток между эго и Самостью, охлаждает наш поток обвинений — и в адрес себя самого, и в адрес других. Мы встаем перед лицом самой жизни и ее прямых вопросов. Как мы должны нести в себе одновременно сознательное страдание и его бессознательную компенсацию? Как нам примирить наше страдание с пониманием того факта, что наши родители отдавали все самое лучшее своим собственным проблемам и болезням? Мы входим в пространство дискуссий и медитаций на тему жизненных нужд и лишений, но это не значит, что мы неразрывно связаны с этими лишениями. Жизнь обращается к нам через них, она хочет присутствовать в нас и при помощи нас. Мы чувствуем это на глубинном телесном уровне. Наш дух оживает.

Юнг говорит об инстинктивном и духовном полюсах, которые характеризуют каждый архетип. Наилучшим образом он определяет архетип, когда говорит о нем как об инстинктивном образе самого себя. Инстинкт — это телесное основание, энергия телесного первоисточника, жизненная энергия. Образ представляет собой его автопортрет, который проявляет наше переживание присущего нам инстинкта. И, таким образом, каждый архетип имеет духовный аспект, чем и объясняется «неизбежное многообразие» качеств нуменозного опыта человеческих существ, заимствуя замечательную фразу Луиса Мак-Нейса. Некоторые из нас чувствуют соприкосновение с духом через архетип Великой Матери. Другие ощущают его благодаря фигурам женской мудрости; третьи — благодаря образу чудесного младенца, непреодолимого зова и т. д. Бессознательное — это не преданность тому или иному символу веры, а компенсация. Бессознательное преподносит нам образы, необходимые для уравновешивания односторонности сознания, и мы можем включить в свой сознательный опыт все стороны самих себя по мере того, как мы становимся самими собой.

В постижении наших образов Бога мы должны понять их индивидуальную и архетипическую основу. Персональные факторы будут включать детали, привнесенные нами самими и нашей культурой. Архетипические аспекты способны показать, каким образом первородные образы человечества констеллированы в нас. Нашим образом Бога может оказаться коммунизм, поскольку наши родители были «правоверными» революционерами, но этот образ мог потерпеть крах вместе с падением коммунизма в конце 1980-х. Наш образ Бога может быть основан на священном писании: Яхве, который призвал свой народ, сшил одежды для них, когда они были наги, и указал им путь, когда они проводили богослужение. Образы Бога, какими бы они ни были, демонстрируют определенность, и сквозь их отчетливые идеосинкритические качества мы чувствуем внутри нас Бога, прикасающегося к нашей плоти.

Тело означает специфическую форму, оно означает предельность, а не всеобщность или движущиеся тени. Тело — это жизнь в ее конкретном проявлении. Наше тело сосредоточивает нас в определенном месте и времени, тем самым позволяя нам сфокусироваться на том, что сейчас находится здесь, перед нами. Этим мы ограждаемся от «стихийных качеств космической непроясненности. Тело с его ограниченностью является «гарантией сознания, а сознание — это тот инструмент, при помощи которого создается смысл». Без тела мы можем легко погружаться в лишенные времени проявления архетипов, завлеченные отсутствием необходимости быть самими собой:

«Вы прекращаете думать и действуете как мысли, несомые великой рекой, не имеющей конца. Вы внезапно вечны... освобождены от бодрствования и не уделяете внимания сомнениям, не сосредотачиваетесь на вещах... вы не хотите нарушать это глупыми вопросами — это слишком прекрасно».

Это медленное течение, как будто «единое с универсумом», не является, однако, жизнью духа, так как это уже и не жизнь тела. Нам необходимо и тело, и дух — иначе мы теряем и то, и другое. Мы обладаем ими обоими, или ни тем, ни другим. Для того чтобы жить в духе, нам необходимо жить в теле. Для того чтобы контактировать с бессознательным, мы нуждаемся в сознании. Иначе бессознательное, как волны в океане, идет вперед, поднимается к высшей точке, а затем тянет вниз, отступает и дезинтегрирует. Чтобы нечто произошло, сознание должно вмешаться, «схватить сокровище», создать некое событие. Мы нуждаемся в эго как в центре сознания, для того чтобы понять Самость как центр целостности, сознательной и бессознательной психики. Нам необходимо войти в беседу, чтобы заполнить брешь между ними. Этот процесс беседы конструирует Самость и укрепляет эго. Если нам не удается заняться этим процессом, наше эго может быть с легкостью поглощено архетипическими содержаниями, что мы с ужасом наблюдаем в различных видах религиозного и политического фанатизма. Будто ощущая чье-то сильное давление, мы устремляемся против других, принужденные силой архетипов. Убежденные в единственности той истины, которой мы обладаем, мы не знаем преград в расправе с теми, кто может быть не согласен с нами или пренебречь нами; изоляция, причинение вреда, угнетение, убийства других людей — это те преступления, которые мы можем совершить от имени искаженной нами версии истины и спасения.

Если мы оказываемся способны войти в диалог между эго и Самостью, мы приходим к пониманию архетипических образов, населяющих наше собственное тело. Это ощущается как энергия, иногда превышающая ту величину, которая казалась нам доступной. Затем наши тела — и физические, и психологические — переходят в новые состояния и новые отношения принятия и торжества. Мы можем, например, наконец, оставить долголетнее пристрастие к имуществу, или к выпивке, или к некоторым видам пищи. Мы можем обнаружить, что у нас нормализовалось кровяное давление. Мы можем обнаружить исчезновение прежней вины или увеличение своих собственных сил, позволяющих справиться с ней. Мы можем ощутить появление сексуального экстаза впервые после многих лет. Мы чувствуем себя живущими в своей конечной форме, и вместе с тем — в соприкосновении с чем-то бесконечным.

Установить общение с нашим образом Бога — это не простая задача. Интимный характер этого диалога, его формирование на индивидуальном ограниченном опыте и его ограниченность человеческой перспективой очень скоро становятся абсолютно ясны. Общение начинает разрушаться. Мы понимаем с непогрешимой уверенностью, что никогда не достигнем Бога или трансценденции, что бы мы ни выбрали со своей стороны, обращаясь к нему. Мы не можем пересечь эту пропасть: мы способны лишь воспринимать приходящее с другой стороны, из таинственного центра реальности, на который указывают все символы человеческой культуры. Юнговский образ Самости, например, не может быть проинтерпретирован как Бог в нас самих, не говоря уже о трансцендентном Боге, поскольку и он тоже — произведение многочисленных человеческих теорий. Он не может заменить ту реальность, на которую он указывает, реальность, к которой Самость — т. е. то, что в пределах психики имеет представление о трансценденции — пытается нас привести.

Попытка вовлечь наш образ Бога в серьезный разговор и медитацию означает столкнуться с его неспособностью охватить всю сложность человеческой жизни. Например, Юнг спрашивал:

«Как насчет зла? Страдания невинных младенцев?» Юнг выделялся среди глубинных психологов тем, что занимался поисками ответа на эти вопросы. Это не те вопросы, которых мы можем избежать, наша собственная тень приводит нас к ним. Ужасные вещи происходят вокруг нас, с нами самими и с окружающими. Разум покидает нас. Человеческие права перестают существовать. Дети рождаются калеками, и сами мы увечны. Штормы и наводнения разрушают наш мир. Мы убиваем друг друга. Как это может быть справедливостью, могуществом и милосердием Божьим, когда существует столько страданий?

Ответ Юнга помещает зло, в конце концов, непосредственно в Божественное. Природа Бога сложна, она включает в себя и теневую сторону. Она нуждается в человеческом бытие с его сознанием, сфокусированном на телесной основе, для воплощения своих противоположностей жизни духа и, таким образом, — для их трансформации. Изучая книгу Иова, Юнг предполагает, что Яхве испытывает страдания из-за собственного бессознательного, позабыв обратиться к своему собственному Божественному всеведению. Протест Иова против своего незаслуженного страдания освобождает Яхве от его собственной тени, связанной с Сатаной. И, в конце концов. Юнг отвечает Иову, используя образ Христа, принявшего на себя страдания рода человеческого и отплатившего за него самим собой.

Юнг утверждал, что фигура Христа — это наиболее завершенный символ Самости из всех известных в истории человечества, но он осознает, что Христианский миф может получить свое дальнейшее развитие. Христос, столь отличный от всех остальных, безгрешен. Зло отделено от него и представлено в противоположной ему фигуре Дьявола, или Антихриста. Христианство, говорит Юнг, не оставляет места злому началу в человеческой личности. По его мнению, доктрина зла как недостатка добра не учитывает актуальное существование зла в качестве противоборствующей силы. Доктрина Бога как summum bonum поднимает его на невероятную высоту, при этом раздавливая человечество под спудом греха.

Критики Юнга подвергали сомнению его прочтение фигуры Христа как отделенной от зла. В действительности, говорят они, Христос проживает свою жизнь в ее целостности на границе со злом. Христос не чужд злу и греху. Он причастен ему, начиная со своего рождения в изгнании и нищете, когда он послужил нечаянной причиной убийства Иродом невинных младенцев, до встречи с демонами душевных болезней, слепого следования правилам, поиска «козла отпущения», покинутости своими друзьями и ближними, отказа от добра. Вспомним также о его собственной судьбе, страданиях от измены, отвержения и смерти.

Юнг пришел к заключению, удовлетворившему его самого. Мы можем трактовать эти выводы как результат его встреч со своим собственным образом Бога. Он видел Бога одновременно добрым и злым. Некоторые критики Юнга предполагают, что он проецировал свою собственную не интегрированную агрессию на Божество. Мы общаемся с Богом, в этом прочтении, воспринимая противоположные элементы в нас самих — сознание и бессознательное, эго и тень, персону и аниму или анимус, наконец, — эго и Самость. Эти противоположности наилучшим образом символизируются маскулинностью и фемининностью — таким образом. Юнг привносит в религиозную дискуссию, основанную на телесности, сексуальность и контрсексуальность человеческой личности. Это привнесение прошло долгий путь через восстановление неизбежной значимости фемининного аспекта бытия, столь долго нивелируемого патриархальной историей. Стремясь к интеграции этих противоположностей, мы воплощаем Божественную напряженность. Достигнутые нами решения, сколь ни были бы они малы, способствуют жизни духа. Тем самым мы участвуем в мученичестве Христа и взаимодействуем с Богом, становясь созданными по образу и подобию Божиему, какими Бог создал нас быть. Мы осуществляем свое призвание, искупая свою собственную вину от неведения и участвуя в жизни Бога.

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: