Сдам Сам

ПОЛЕЗНОЕ


КАТЕГОРИИ







Соболев добавляет, что «подобно (1872-1949)







дационные изменения. Сам Соболев проследил преобразования немногих признаков морфологии раковины и обнаружил, что из­менения в различных линиях и группах линий происходят в оди­наковом порядке — через те же градации и стадии, что и в дру­гих. При таком параллельном развитии целый ряд «видов» какого-либо «рода» может претерпеть подобные и одинаково на­правленные изменения и, таким образом, приобрести признаки другого «рода» (там же, с. 10).

Параллельно развивающиеся линии не обособлены друг от дру­га. Время от времени они скрещиваются, и тогда комбинации при­знаков соседних рядов (линий) соединяются промежуточными комбинациями, состоящими из признаков обеих линий. При многократном соединении (анастомозах) перекрещивающиеся линии образуют сложную сеть родственных связей, которую Со­болев называет сетью скрещивания. Таким образом, пишет Собо­лев, мы приходим к представлению о «сетчатом строении органи­ческого мира», поскольку последний «состоит из комбинаций» (там же, с. 85).

Соболев обнаружил также, что один и тот же признак у форм, живущих одновременно, может быть представлен в нескольких ва­риациях. Носителей таких вариаций Соболев назвал изомерами. Примером может служить такой важный систематический признак, как характер сутурной (лопастной) линии. Ее видоизменения при одинаковом числе лопастей связаны с их разной локализацией. В ходе эволюции получаются изомерные стадии сутуры. Соболев установил четыре независимых параллельных ряда по этому при­знаку. Наконец, Соболев пришел и к идее отображения эволюци­онного многообразия параллельных рядов в виде таблицы, как это предлагают современные номогенетики. Вот как он говорит об этом сам: «Если комбинации с одинаковыми формулами [призна­ков] расположить в вертикальные ряды по стадиям сутуры и при­том таким образом, чтобы одинаковые стадии расположились го­ризонтальными рядами, тогда место пересечения вертикального ряда с горизонтальным точно определяет положение комбинации (или группы комбинаций)». Он добавляет, что так мы получаем «более точную и естественную систему». В приводимых таблицах гониатитов и климений Соболев располагает комбинации каждой линии по градациям и стадиям сутуры.

Исследования параллельной изменчивости после открытия закона Вавилова, столь многочисленные в 1920-е годы, к началу 1940-х годов полностью прекратились. Об этом законе и номоге­незе Берга забыли на целых два десятилетия. К проблеме верну-


зываемые тандемные дупликации, которые влекут за собой так­же пропорциональное увеличение размеров клеток тела и делают невозможной дапьнейшую функциональную дивергенцию вновь возникающих копий. Поэтому для обеспечения нормального хо­да макроэволюции тандемные дупликации должны были чередо­ваться с полиплоидией — дупликацией всего генома.

По мнению Оно, по достижении предками амниот уровня ор­ганизации рептилий с высокоспециализированным механизмом определения пола «великий эксперимент природы с дупликация­ми генов» должен был прекратиться, о чем свидетельствует отно­сительная стабилизация размеров генома (у змей и ящериц он ко­леблется в пределах от 60 до 67 %, а у птиц — от 44 до 59 % размера генома плацентарных млекопитающих). Адаптивная радиация млекопитающих происходила уже без заметного числа дуплика­ций — только за счет ранее накопленных копий генов. Избыточ­ные копии, не используемые в настоящее время, могут оказать­ся полезными в будущем при новых обстоятельствах.

С момента публикации работ Оно был установлен ряд фактов, нарушающих постулированную закономерность. Помимо того что у некоторых рыб и земноводных обнаружилось количество ДНК, в 25 раз превышающее ее содержание у любого из видов мле­копитающих (Уотсон, 1978. С. 507), фактически в пределах лю­бого крупного таксона этот показатель обнаруживает большой раз­брос. Даже в пределах одного семейства, а также рода количество ДНК разнится в несколько раз: у разных видов дрозофил — в 2,5 раза, у близких видов злаков — в 3 раза, а у лютиков — в 5 раз (Голубовский, 2000. С. 81). Кроме того, выяснилось, что в состав ДНК входят фракции из многократно повторяющихся последо­вательностей, не кодирующих никаких полипептидных цепей, на долю которых приходится до 80—90 % генома. Поэтому находит­ся немало специалистов, которые вообще отрицают какую бы то ни было корреляцию между прогрессивной эволюцией и величи­ной генома (Корочкин, 1985).

Французский биохимик Ж. Моно (Monod, 1970) наделил те-леономическими свойствами белки и свел к их принципам орга­низации все характеристики сложного многоклеточного организ­ма, почти буквально повторив Берга. Подобные свойства белков зависят, по Моно, от их способности вступать в стереоспецифи-ческие взаимодействия нековалентного характера с другими со­единениями. Отсюда он сделал вывод, что структурная самосбор­ка организма в онтогенезе и изменения в ней, переходящие в филогенез, представляют собой суммарный итог самопроизволь-


ной организации белков, информация о которой заключена в их структуре. К идее направленности и неслучайности эволюции приходят и многие другие зарубежные биологи разных специаль­ностей (Whyte, 1965; Riedl, 1978; Taylor, 1983).

Среди современных номогенетических толкований эволюции выделяется своим радикализмом концепция автоэволюции швед­ского цитогенетика испанского происхождения Антонио Лима-де-Фариа (1991). Она в равной мере отражает идеи западного струк­турализма и глобального эволюционизма. По последовательности проведения принципов последнего она стоит в одном ряду с по­строениями Берга, Тейяра де Шардена и Янча.

В понимании А. Лима-де-Фариа биологическая эволюция — всего лишь продолжение эволюции физико-химической, которая началась с рождением Вселенной. В этой предбиологической эво­люции он выделяет три последовательных автономных уровня — эволюции элементарных частиц, химических элементов и мине­ралов. Присущие последним законы и правила задают все особен­ности биологической эволюции и прежде всего налагают на нее все новые ограничения, пока не останется всего один или несколь­ко возможных путей ее реализации. Эта стержневая идея Лима-де-Фариа проходит лейтмотивом через всю его книгу.

Согласно общепринятой точке зрения канализация эволюци­онного развития есть следствие ограничений, накопленных орга­низацией биологических объектов в ходе предшествовавшей эво­люции. Новизна концепции Лима-де-Фариа заключается в том, что ограничения, по его мнению, возникают на трех низших уровнях организации и биологическая эволюция их только отра­жает. Это положение он пытается продемонстрировать на приме­рах бесчисленных сходств.

Нельзя не согласиться с тем, что высшие формы движения ма­терии, включая в себя низшие, не затушевывают и не отменяют действующих в них закономерностей. Так, если белки при нагре­вании свыше 45—50 °С испытывают денатурацию, то и организ­мы, тела которых построены из белков, погибают при тех же температурах. Ток, вырабатываемый электрической батарейкой, представляет собой поток ионов, возникающий в электролите в результате окислительно-восстановительной реакции. Электриче­ские потенциалы, образующиеся на биологических мембранах, в клетках и специальных электрических органах у ряда рыб, име­ют ионную природу.

Однако Лима-де-Фариа заявляет о себе как о крайнем редук­ционисте. Он серьезно полагает, что «биологическая эволюция


Рис. 14. Листовидные структуры. А. Минерал: чистый висмут а самородной форме (Medenbach, Sussieck-Fornefeld, 1983). 6. Растение: лист сумаха (Feininger, 1956). В. Бес­позвоночное: бабочка-листоеидка {Kallima) со сложенными крыльями, так что видна ниж­няя поверхность обоих крыльев (Cott, 1951). Г. Беспозвоночное: листовидка Chitoniscus feedieanus; видоизменения передних крыльев, а том числе средней и боковых жилок, делающие ее похожей на лист (Cott, 1951) По Лима-де-Фариа.


полностью обусловлена упорядо­ченностью трех предшествовав­ших эволюции» и что все биоло­гические явления можно и нужно свести к законам физики и химии (там же, с. 22, 365). Закономерно­сти и канализация органической эволюции задаются уже на уров­не элементарных частиц, а по­следующие уровни их только еще больше упорядочивают.

Рис. 15. Изогнутые выросты. А. Минерал, самородки серебра обычно имеют изо­гнутую форму (Ehrhardt, 1939). Б. Расте­ние: плод Martynia lutea (сем. Martymaceae) (Heywood, 1978). В. По­звоночное: скелет мамонта, вымершего хоботного, обитавшего не севере Ев­ропы и в Азии (Pierantoni, 1944). По Ли­ма-де-Фариа.

Следствием такого жестко канализованного развития ока­зывается, по Лима-де-Фариа, го-мологичность изоморфизмов, на­блюдаемых в живой и неживой природе. На страницах его кни­ги мы видим многочисленные и зачастую поразительные приме­ры морфологического сходства кристаллических структур мине­ралов со структурами животных и растений (рис. 14-18). Но при этом мы не обнаруживаем у не­го ни малейшего стремления к отысканию какого-либо крите­рия для отделения сходств, имеющих общую причину, от чисто внешних, ничего не гово­рящих аналогий. В результате в одном ряду с примерами, заслу­живающими изучения, помеще­ны и подобные следующему: сеть

жилок листа Arum, капиллярная сеть лапки лягушки и фрагмент растрескавшегося от засухи песчаника (!). Но самое слабое ме­сто развиваемой концепции состоит в том, что ее автор подби­рает только желательные примеры, но не может доказать един­ства лежащего в их основе механизма, ибо, как он сам признает, физика элементарных частиц и особенно процесса кристаллиза­ции еще остается недостаточно изученной.

Лима-де-Фариа убежден, что причину биологической эволю­ции надо искать в том, откуда берут свое начало форма и функ-


Рис. 16. Растущие кристаллы и органы. А. Молекулы: кристаллы льда, образовавшиеся из конденсирующихся паров воды (Cabrera, 1937). Б. Растение: молодые побеги папо­ротника Pteridium aquilinum (Cabrera, 1936). 6. Беспозвоночные: личиночная стадия стеблевой морской лилии (Pierantoni, 1944} По Лима-де-Фариа

ция. А они, безусловно, имеют своих предшественников в мире минералов, химических элементов и элементарных частиц. В этом мире еще не было и в помине ДНК и генов, а закрепление во вре­мени характерных структур (паттернов) уже имело место. Так проявлялось свойство атомов, молекул и минералов. «Спиральная форма, характерная для раковин моллюсков, — пишет Лима-де-Фариа, — уже существовала в галактиках, а гексагональные струк­туры глаза насекомого — в снежинках» (там же, с. 330).

Становится понятно, почему Лима-де-Фариа назвал свою концепцию автоэволюцией. Действительно, развертывание био-


Рис. 17. Слоистые кольцевые структуры. А. Молекулярный процесс: кольца Лизеганга в смеси азотнокислого серебра и да/хромовокислого калия е желатине (Rinne, 1928). Б. Растение: поперечный разрез стебля Mucuna altissima (сем. Papilionaceae) (Strasburger. 1943). В. Минерал: агат; растворенные минералы осаждаются слоями е тонкозерни­стом кварце {Desautels, 1968). Г. Позвоночное: поперечный разрез основания волоса в коже человека (Nachtigall, Kage, 1980). По Лима-де-Фариа.

логических программ, согласно этой концепции уже предусмот­рено процессом трансформации, заложенным в первичной мате­рии и энергии. Одним из наглядных проявлений высокой степе­ни независимости развития от внешних причин выступают явления самосборки и самоорганизации, проявляющиеся на всех уровнях — от первозданной материи до человеческих сообществ. К спонтанной упорядоченной ассоциации способны как элемен­тарные частицы, атомы и молекулы, так и клетки, органы, орга­низмы и сообщества.

Очевидно, что с концепцией автоэволюции совершенно несо­вместимы случайность и отбор, и Лима-де-Фариа возражает про-


Рис. 18, Структуры, напоминающие цветок. А. Минерал: арагонит - карбонат кальция с большей плотностью, чем кальцит (Ehrhardt, 1939), Б. Беспозвоночное: актиния сее «жа­лящими» щупальцами (Wheeler. 1940). В. Растение: продольный разрез цветка Cycadeoidea ingens (Strasburger, 1943). Г. Беспозвоночное: голотурия Cucumaria planci (Pierantoni, 1944). По Лима-де-Фэриа.

тив них особенно резко, призывая на помощь все свое красноре­чие. Он называет отбор «абстрактной концепцией», которая долж­на быть изгнана из биологии. Что касается случайности, то это то­же вымышленная категория, которую постоянно эксплуатируют «неодарвинисты» для прикрытия собственного невежества. В био­логических явлениях нет места случайности, и даже мутационный


процесс благодаря молекулярным ограничениям носит направлен­ный характер.

В представлении Лима-де-Фариа законы и механизмы эволю­ции еще предстоит открыть, а гены и хромосомы играют в ней лишь второстепенную роль.

Между автоэволюцией и преформизмом можно вполне поста­вить знак равенства. Лима-де-Фариа считает, что даже самые крупные макроэволюционные события, ознаменовавшие станов­ление планов организации, не означают появления чего-то истин­но нового. Уровень эволюции, воспринимаемый как новый, воз­никает в результате перекомбинирования уже существовавших компонентов. И так во всем, будь то какая-то особая клетка, форма, структура или функция.

Одним из первых, кто воспринял в Советском Союзе концеп­цию Берга после, казалось, ее полного забвения, был известный па­леонтолог Б.Л. Личков (1965), горячий сторонник Ж. Кювье и ав­тор одной из сопряженных с геологическими циклами гипотезы эволюции. По его убеждению, все прогрессивное развитие органи­ческого мира совершалось не на основе случайностей, а в силу стро­гих закономерностей. Однако уточнять эти закономерности, а тем более раскрывать их природу Личков не стал.

Эту миссию взяли на себя талантливый палеоботаник и тео­ретик-эволюционист, рано ушедший из жизни, СВ. Мейен и тесно сотрудничавший с ним Ю.В. Чайковский. Можно сказать, что они стали главными продолжателями Берга и некоторым об­разом Любищева в силу своей естественной склонности искать за­кон и порядок там, где его особенно трудно обнаружить. Мейен и Чайковский вообще стремились к «номотетизации» биологии, но, в отличие от господствовавшей тенденции к осуществлению этого намерения с помощью редукционистской методологии, они решали эту задачу путем познания биологического разнообразия.

Как известно, порядок в разнообразии, изучаемом типологи­ей (у Чайковского — диатропикой), создает систематика (таксо­номия), которая опирается на данные о строении организмов, или, точнее, об их признаках. Эту науку о признаках Мейен (1977) пред­ложил называть мерономией. В отличие от таксономии, распреде­ляющий формы организмов по группам, в случае мерономии мы делим организм на части — по морфологическим, физиологиче­ским или экологическим признакам, а классифицируя эти послед­ние, получаем мероны («классы частей»). Примерами меронов мо­гут служить любые части целого (органы, ткани, определенный тип клетки, физиологическая функция и т.п.), общие для данного


таксона. В сумме они составляют его архетип, или план строения. Мерономия обеспечивает таксономию «признаковым простран­ством и данными о соотношении признаков у разных объектов» (Мейен, 1978. С. 496).

Теперь, сравнивая ряды параллельных таксонов, Мейен кон­статировал, что у них наблюдается сходный, а иногда и идентич­ный набор меронов. Чем ближе друг другу таксоны, тем больше число одинаковых меронов. У видов одного рода они почти все совпадают. Эту повторяющуюся последовательность меронов в па-ралельных таксонах Мейен назвал рефреном (там же, с. 501).

По аналогии с периодическим законом в химии он считал по­лезным графическое отображение рефренов в виде таблицы, где по горизонтали представлены изменения мерона в рядах сравни­ваемых таксонов. Вертикальные столбцы означают тогда одина­ковые состояния выбранного мерона в этих таксонах (аналог одинаковой валентности в таблице Менделеева). Фактически это те же гомологические ряды Вавилова, только сведенные в табли­цу. Мейен считал, что подобная форма записи ценна не столько для систематики, сколько для понимания процесса эволюции.


Рис. 19. Рефрен мерона «парные конечности.» (из: Чайкоеский, 1990)

 

Так, при подобной записи мерона «парные конечности» (рис. 19) для всех классов позвоночных выявляется общий рефрен:


от полного отсутствия обеих пар до образования органа полета — крыла. Таблица наглядно демонстрирует возникающее в силу за­кона параллелизмов признаковое пространство, позволяющее пред­сказывать, что может и чего не может быть в эволюции. В приро­де, правда, вовсе не обязательно должно существовать такое число разных форм, какое способно занять все клетки таблицы. Так, возвращаясь к мерону «парные конечности», надо отметить, что в истории никогда не было крылатых амфибий и птиц без задних ко­нечностей, Мейен справедливо замечает, что без выявления всего мыслимого разнообразия нельзя установить и существования мно­гих запретов.

Рис. 20. Типы расчленения листовой пластинки (из: Мейен, 1973)

Один из самых наглядных примеров рефрена на ботаническом материале — типы расчленения листовой пластинки (рис, 20). Хо­тя в типологии обычен поиск закономерности в повторяемости при­знаков внутри таксонов, самая суть рефренов, по мнению Мейе-на, в выявлении закономерностей в изменчивости признаков между таксонами. Данные о них фрагментарны. Но без знания рефренов заполнить по отдельности все разновидности переходов между ме-ронами — столь же невыполнимая задача, как заполнить все скло­нения каждого существительного, если не знать правил склонения.


Нам представляется весьма важной также еще одна закономер­ность формообразования в эволюции, выделенная Мейеном и на­званная им транзитивным полиморфизмом (Мейен, 1978). Она со­стоит в том, что новый таксон рождается с тем же набором составляющих его таксономических единиц или форм, существо­вавших у предкового таксона, которые повторяют и соответствую­щие признаки (рефрен). Причем даже небольшое число уцелев­ших особей способны восстановить все внутренее разнообразие истребленного таксона. Иными словами, разнообразие порожда­ет разнообразие, на каком бы уровне мы его ни рассматривали, и только что сказанное — его следствие. Существование подоб­ной закономерности в сочетании с происходящей при смене по­колений свободной комбинаторикой признаков чрезвычайно ус­ложняет обнаружение таксонов-предков и восстановление филогении, а то и вовсе делает это занятие бессмысленным. Эво­люция идет и сразу «заметает» за собой следы.

Надо полагать, что, исследуя эту закономерность, Мейен знал, что идея об эволюционном переходе внутривидовой структуры от вида к виду уже существовала (Алтухов, Рычков, 1972). Мейен толь­ко расширил ее рамки.

Ученый обратил внимание на то, что в формулировке зако­на Вавилова речь идет только о повторности признаков от так­сона к таксону, но в ней ничего не говорится о повторности в пра­вилах их преобразования. С точки же зрения выявления типо­логических закономерностей это имело бы особое значение. Гораз­до важнее самих морфологиче­ских параллелизмов тот факт, что, например, в разных семей­ствах цветковых наблюдаются одинаковые тенденции в преоб­разовании морфологических осо­бенностей. Именно общность тенденции, наличие одного пра­вила преобразования позволяют предсказывать и целенаправлен­но искать недостающие члены параллельных рядов,

Сергей Викторович Мейен (1935-1987)

Мейен не ограничился только упорядочением закономерностей в рядах изменчивости, установ-



ленных своими предшественниками; он идет дальше, расширяя рамки самого закона Вавилова. Он убедился, что полнота прояв­лений параллелизма не всегда связана с генетической общностью. Сплошь и рядом она, напротив, обратно пропорциональна систе­матической близости таксонов. Так, параллелизм между головоно­гими моллюсками и фораминиферами по спиралям раковины го­раздо полнее, чем между головоногими и брюхоногими по тому же признаку; параллелизм жизненных форм кактусов и молочаев полнее, чем между кактусами и более близкими к ним Caryophyllaceae. Немало примеров параллелизма в строении цвет­ков и соцветий, листьев и филлодиев, в биохимических и генети­ческих характеристиках далеких форм. Еще более удивительны па­раллелизмы между живыми и неживыми объектами, где уже не приходится говорить о конвергенции ввиду сходных условий су­ществования. Примеры таких параллелизмов собрал еще д'Арси Томпсон (1942), а ближе к нашему времени — Ю.А. Урманиев (1970, 1988) и А. Лима-де-Фариа (1991). Урманцев, в частности, подтвердил сходства гомологических рядов в развитии животных и растений с таковыми спиртов и углеводородов, установленные, соответственно, Э. Копом и Н.И. Вавиловым; обнаружил сходст­во между 9 изомерами венчика барбариса и 9 изомерами инози­та, сходство генома с языком (речью), эволюционной генетики со сравнительным языкознанием и многие другие. Объяснение суще­ствованию подобного рода параллелизмов Мейен, вслед за Урман-цевым, усматривает в системной природе объектов (Мейен, 1975).

Названные случаи изоморфического сходства, не сводимые ни к генетической общности, ни к подобию условий существования, привели Мейена к выводу о существовании чисто морфологиче­ских (типологических) и нестатистических законов, являющихся наиболее общими и пока еще очень слабо изученными. В свете такого взгляда закон гомологических рядов Вавилова, очевидно, становится его частным проявлением.

Следует отметить еще один новый момент в трактовке все то­го же закона. Обычно не учитывается, замечает Мейен, что при­знаки радикала тоже иногда испытывают изменчивость, которая в силу своей редкости считается тератологической. Эта изменчи­вость тоже следует закону Вавилова, причем часто признак, рас­цениваемый как уродство в одном таксоне, становится нормой в другом. Этот частный случай, описанный Н.П. Кренке (1933-1935), Мейен предложил называть правилом Кренке.

Среди ученых — экспериментаторов и теоретиков — безуслов­но существуют в относительно чистом виде две категории: «при-


мирителе», склонные к компромиссу и объединению кажущихся противоположностей в высшем синтезе, и «непримиримые», про­изводящие выбор среди противоположностей и стремящиеся по­давить бракуемую. Любищев принадлежал ко второй, а Мейен — к первой. Но на путях к синтезу Мейена постигла явная неудача.

Развивая стержневую идею номогенеза, он, в отличие от Бер­га, не создал целостной концепции. Берга интересовали и зако­номерности эволюции, и ее движущие силы. Собственно, с по­стулата, что автономический ортогенез — главная побудительная сила всякого прогрессивного развития, и начинается изложение его концепции о направленности эволюции. Во времена оные за это Берга наградили нелестными эпитетами — считали идеалистом, автогенетиком, преформистом, виталистом... Можно ли было в конце XX в. как-то развить, усовершенствовать это ядро номоге­неза? Это нелегко. Для этого нужно предложить свое видение про­блемы, так как в первую очередь всех интересуют именно факто­ры эволюции.

Мейен принял в качестве факторов эволюции мутации и от­бор в том виде, как они еще существуют в СТЭ. Более того, он считал своей главной стратегической задачей поиски путей сня­тия противоречий между тихогенезом (селекционизмом) и номо­генезом (Мейен, 1974, 1978, 1984а) и полагал, будто она достиг­нута с созданием общей теории систем, в рамках которой дивергенция и параллелизм стали дополнительными понятиями.

А между тем фундаментальное и в наши дни исключительно актуальное обобщение Мейена о тропиках как «колыбели» и «му­зее» растительного багатства планеты (Мейен, 19846, 1986) нахо­дится в разительном противоречии с теорией селектогенеза. На ог­ромном ископаемом материале ему удалось показать, что почти все наиболее крупные таксоны, включая семейства, возникли в фи-тохориях, лежащих в экваториальном поясе. И это стало воз­можно, констатирует Мейен, только благодаря тому, что естест­венный отбор здесь сильно «заторможен» и потому допускает всевозможные эксперименты природы.

Можно только гадать, как такой высокоэрудированный спе­
циалист с острым и проницательным умом мог закрывать глаза на
очевидную несовместимость СТЭ и номогенеза.;

Другой убежденный последователь номогенеза — Ю.В. Чай­ковский, принимая и высоко оценивая вклад Мейена, избежал его непоследовательности. Обладая строго системным мышлени­ем комбинативного типа, он не мог не воспринять экосистемной теории эволюции, новой генетики и новых принципов индиви-


дуального развития. Именно его труды лучше всего показывают, что старая эволюционная парадигма заслуживает не улучшения, а замены.

К познанию законов и механизмов эволюции Ю.В. Чайков­ский подходит как методолог и системолог (самому ему больше импонирует считать себя натурфилософом!), стремящийся во­влечь в познавательный процесс весь исторический багаж биоло­гических знаний и достижения всех остальных естественных и мно­гих гуманитарных наук {вплоть до лингвистики и мифологии), способных послужить нуждам эволюционной теории. Отсюда глубокое убеждение Чайковского, что данная теория может раз­виваться и дальше только как междисциплинарная отрасль зна­ния (Чайковский, 1994). Значение этого методологического прин­ципа он убедительно продемонстрировал в своей монографии об эволюционной диатропике (Чайковский, 1990).

Одной из самых продуктивных для эволюционной теории дисциплин Чайковский считает современную термодинамику не­равновесных процессов с ее ключевой идеей самоорганизации и самосборки. Как известно, она была разработана в трудах И. При-гожина с соавторами (Николис, Пригожий, 1979; Пригожий, Стенгерс, 1986) и Е. Янча (Jantsch, 1980). По его мнению, имен­но данный раздел термодинамики демонстрирует неизбежность са­моразвития таких сложных и далеких от равновесия систем, ка­кими являются живые организмы. Термодинамика побудила к отказу от взгляда на эволюцию как последовательную цепь реак­ций биологических объектов на внешние воздействия и предста­вила ее как совокупность актов самоорганизации. Междисципли­нарный характер строящейся теории самоорганизации делает, по мнению Чайковского, излишним создание обособленной теории происхождения видов.

Чайковский совершенно справедливо считает логически неуяз­вимым современный взгляд на эволюцию как процесс преобра­зования систем и, следовательно, целостностей. Вслед за В.И. Вер­надским, Дж. Берналом и Г.А. Заварзиным (1979, 1984) он полагает, что первичная жизнь на Земле возникла в форме эко­систем, а не в виде отдельных и немногочисленных протоорганиз-мов, и потому единственно адекватным отображением ее первых эволюционных шагов может быть только системное описание. «Эта жизнь умеет существовать только целиком, и мы не в силах все­рьез представить себе, как мог бы существовать один-единствен­ный вид, а не то что единственная особь» (Чайковский, 1990. С. 183).


Фактор целостности выступает как направляющая сила, он един и для индивидуального развития, и для филогенеза. Неко­торые философы (Мещерякова, 2001) склонны допустить идеаль­ную природу целостности и тем воскрешают в памяти небез­ызвестную концепцию холизма первой половины XX в.

Наконец, как номогенетик Чайковский видит в учении о био­логической эволюции часть или раздел современного глобально­го эволюционизма и мыслит его дальнейший прогресс в рамках их тесного взаимодействия.

Выше уже упоминалось о загадочных топологических законах развития параллелизмов, не сводимых к известным причинам. В 1970-е годы именно этот аспект существования и преобразования всего живого привлек пристальное внимание философа-системо-лога Ю.А. Урманцева. Изучение поли- и изоморфизмов, описан­ных Бергом, Копом, Медниковым и другими, а также подмечен­ных им лично на большом числе объектов живой природы, послужило для Урманцева отправным моментом к разработке ори­гинального универсального варианта общей теории систем (ОТС) (Урманцев, 1971, 1974). Эта теория должна была прежде всего дать объяснение тем случаям изоморфического сходства, которые не мо­гут быть сведены к традиционным общепринятым причинам — род­ству, одинаковым условиям существования, отправлению одинако­вых функций. В конечном счете ОТС была призвана дать в руки исследователей четкое указание: «что должно быть», «что может быть» и «чего быть не может» в существовании и развитии любых объектов-систем, как материальных, так и идеальных {Урманцев, 1974. С. 51). Она также должна была обладать предельно широки­ми возможностями в части обобщений, предсказаний, постановки новых вопросов, связей с научными теориями и принципами.

В свете ОТС интересующее нас тонкое изоморфическое сход­ство есть следствие системной природы самих объектов-систем. Названное Урманцевым (1988. С. 64) системной общностью, оно являет собой, по его мнению, третий основный тип подобия, не сводимого ни к одному из типов сходства, известных в естество­знании.

Не вдаваясь в технические тонкости, отметим, что, согласно Ур-манцеву (19886, 1999), существует математический закон систем­ных преобразований, по которому любой объект-система (или их совокупность) может переходить в другой только посредством 7 не­эволюционных преобразований (количества, качества, отношений и их комбинаций) и 7 эволюционных преобразований — всего 255 способами, а в пределе — бесконечным числом способов (при


неоднократном использовании их). С точки зрения этого закона все созданные до этого момента доктрины и теории (диалектика, СТЭ, номогенез, морфогенез, эволюция «эволюции» и пр.) обладают существенной «неполнотой», и их необходимо достроить «на 6/8 и 7/s» (Урманцев, 1999. С. 50). ОТС побудила Урманцева к разработ­ке в качестве ее раздела «общей теории развития систем природы, общества, мышления*- — эволюционики (19886). Наряду с уже приведенными законами системных преобразований в нем рассмот­рены также изменения в самой биологической эволюции.

Позволяя выявлять сотни и тысячи новых классов изоморфиз­ма, ОТС и эволюционика хранят, однако, полное молчание по по­воду запретов, неуклонно нарастающих при переходе от нижеле­жащих уровней организации биологических объектов к вышележащим. Совершенно очевидно, что эти запреты «работа­ют» против полиморфизации и тем самым ограничивают полно­ту параллелизмов.

Если ОТС предполагает возможность прогноза и способна предсказать, «что должно... и может быть», то биологи хотели бы, скажем, знать, почему до сих пор на Земле не было крылатых ам­фибий и безногих птиц.

Нам думается, что, создавая ОТС и увлекшись возможностя­ми, которые она открывает для упорядочения многообразия ма­териальных и идеальных объектов, Урманцев в неменьшей степе­ни, чем Лима-де-Фариа, проигнорировал специфику живого, его способность порождать единичное, уникальное и неповторимое. Поэтому мы склонны полагать, что в деле постижения номогене-тических аспектов органической эволюции объем задач, стоя­щих перед «чистыми» биологами, вовсе не стал меньше.

* * ♦

Поскольку стержневой идеей номогенеза является законо­мерный и направленный характер изменчивости и эволюционно­го процесса, это течение имеет много общего с фи нанизмом. С по­следним его сближают также убежденность в единстве законов индивидуального и исторического развития, допущение префор-мированности филогенеза и, как правило, решительное неприятие концепции естественного отбора.

Стержневая идея номогенеза роднит его и с неоламаркизмом, а представления о скачкообразности формообразования и преоб­ладании конвергентного пути эволюции создают для него точки соприкосновения с симгенезом и сальтационизмом.








ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...





Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:


©2015- 2024 zdamsam.ru Размещенные материалы защищены законодательством РФ.