Приложение N 11: ИЗ ОТКРЫТЫХ ИСТОЧНИКОВ

Полковник Леонов И. Я.: «Я хорошо знал Рюмина»

(Иван Яковлевич Леонов 28 лет прослужил в органах военной контрразведки. Почетный сотрудник госбезопасности. Награжден орденами и медалями СССР.)

В июле сорок первого года я, преподаватель физики средней школы Химкинского района Подмосковья, был направлен на курсы фронтовых военных контрразведчиков при Высшей школе НКВД СССР. Из нашего Химкинского района там учились прокурор, фамилию которого не помню, и Рюмин.

Учебная группа, в которую мы попали, была укомплектована в основном лицами с высшим образованием. Встречались и кандидаты наук. Мы изучали специальные чекистские дисциплины и военное дело. Общеобразовательные предметы нам не преподавали.

Поскольку Рюмин был моим земляком, мы всегда с ним были вместе. Наши койки в общежитии стояли рядом.

Уже на первых занятиях я убедился в его крайней безграмотности. Естественно, спросил, какое образование он имеет. Сперва он шуткой ушел от ответа, но позднее сообщил мне, что никакого высшего образования не имеет, а окончил всего лишь какие-то бухгалтерские курсы.

Когда нас направили для прохождения службы в органах военной контрразведки на вновь созданный Карельский фронт, Рюмин внезапно «заболел» в Архангельске и обосновался в особом отделе Архангельского военного округа. Как это ему удалось, осталось загадкой.

Прошло много времени, и вдруг в столовой МГБ СССР, где я стоял в очереди к кассе, меня неожиданно взял за плечи какой-то человек. Оборачиваюсь, и глазам своим не верю — мой бывший однокурсник Рюмин!

Пообедали вместе. Он пригласил меня в свой кабинет и по секрету рассказал, что только что вернулся с заседания Политбюро ЦК ВКП(б). Сначала я подумал, что он меня разыгрывает, настолько невероятной выглядела эта история.

По его словам, в МГБ поступило заявление о группе кремлевских врачей, которые неправильно лечили руководителей партии и правительства. Член этой группы, профессор Этингер, на днях был арестован. Следствие по его делу было поручено вести ему, Рюмину. Один из допросов Этингера он вел в присутствии министра госбезопасности Абакумова.

На следующий день Рюмин вместе с начальником следственной части представил протокол допроса Этингера на подпись Абакумову — как лицу, принимавшему участие в допросе. По словам Рюмина, министр, прочитав протокол, в очень резкой форме отчитал его, обвинив в искажении существа показаний арестованного. Наверное, это произошло из-за безграмотности Рюмина, не умевшего как следует составить протокол.

Министр до того возмутился, что потребовал от начальника следственной части отстранить Рюмина от дальнейшего ведения следствия, строго наказать в партийном и дисциплинарном порядке и рассмотреть вопрос об откомандировании из центрального аппарата.

Далее Рюмин сказал мне, что учесть замечания Абакумова по протоколу не представилось возможным, так как Этингер внезапно скончался в тюремной камере. Да и оценки Абакумова, на взгляд Рюмина, были ошибочными. И тогда он написал на министра заявление-жалобу. Через знакомых из Главного управления охраны сумел передать Маленкову для вручения Сталину.

Вскоре Рюмина и Абакумова пригласили на заседание Политбюро. Его вел Сталин. Зачитали рюминское заявление. Затем слово предоставили Абакумову. Он был страшно взволнован и напрочь отрицал рюминские обвинения в свой адрес, называл следователя авантюристом. Сталин очень корректно пытался успокоить Абакумова и попросил его не допускать грубых выпадов против Рюмина. Абакумов в конце обсуждения вопроса признал свою вину, но только лишь в том, что в органы госбезопасности смогли проникнуть такие недостойные и безграмотные люди, как Рюмин. «За это я готов нести соответствующее наказание», — сказал он.

По словам Рюмина, подводя итог обсуждения вопроса, Сталин еще раз пытался успокоить Абакумова, заявив ему, что по решению Политбюро будет назначена комиссия в составе Маленкова, Берии, Шкирятова и Игнатьева, которой поручается глубоко и всесторонне проверить заявление Рюмина. Чтобы она объективно во всем разобралась, Абакумову желательно в течение недели не появляться в здании МГБ.

Рассказывая мне об этом, Рюмин несколько раз повторил, что он попал в очень сложную ситуацию и не хотел бы возвращаться назад в Архангельск.

Внимательно выслушав бывшего однокурсника, я был потрясен. В моей голове не укладывалось то, что он мне рассказал. Профессора Этингера я знал, он был главным терапевтом-консультантом нашей центральной поликлиники МГБ СССР. В 1947 году он спас мою жену, находившуюся на грани смерти. Госпитализация в руководимую им клинику 2-го медицинского института и содействие в приобретении крайне дефицитного тогда американского пенициллина вернули жену кжизни. Я неоднократно беседовал с Этингером, и у меня сложилось о нем очень хорошее мнение как о враче и человеке.

Беседа с Рюминым произвела на меня страшно удручающее впечатление, и я помню ее дословно по сей день. Я не мог понять, как такой малограмотный человек мог попасть на следственную работу, да еще в центральный аппарат МГБ. По себе знаю, какую тщательную проверку проходил каждый из нас, прежде чем попадал на Лубянку. Ни один оперативный работник не зачислялся в центральный аппарат военной контрразведки без личного согласия Абакумова.

Как мне потом стало известно, с прикомандированием Рюмина к следственной части МГБ СССР произошла нелепая роковая ошибка. В 1950 году Абакумов, являясь министром госбезопасности, проводил всесоюзное совещание руководителей следственных служб республиканских, краевых, областных органов госбезопасности и особых отделов военных округов и флотов. Участником этого совещания от особого отдела Архангельского военного округа был Рюмин.

В конце совещания Абакумов обратился к присутствовавшим: все ли им ясно, есть ли у них к нему какие-либо вопросы? И тут поднялся Рюмин, бойко заявив, что вопросов нет, поставленные задачи ясны и дело теперь только за ними, участниками совещания. После того как все разошлись, Абакумов поинтересовался у начальника следственной части Лихачева: кто этот боевой подполковник? Лихачев назвал его фамилию — Рюмин из Архангельска. Абакумов порекомендовал посмотреть его, возможно он подойдет для работы в следственной части. Лихачев воспринял эти слова как прямое указание и сделал все необходимое, чтобы понравившийся министру подполковник оказался прикомандированным к центральному аппарату.

Через несколько дней после той беседы с Рюминым в министерство прибыла высокопоставленная комиссия ЦК. А еще спустя несколько дней мы узнали, что наш министр арестован. В те же дни Рюмин был введен в штат следственной части старшим следователем по особо важным делам. Потом последовали присвоение полковничьего звания и назначение на должность заместителя начальника следственной части с возложением на него руководства расследованием по поступившему в МГБ заявлению об «убийцах в белых халатах». Прошло немного времени, и нас ознакомили с новым приказом о назначении Рюмина заместителем министра госбезопасности по следствию.

Начались аресты врачей, а вслед за ними и руководящих работников министерства госбезопасности. В тюрьму попали почти все заместители министра, некоторые начальники ведущих управлений и другие работники. Вместо них пришли соратники Берии по НКВД — Гоглидзе, Цанава и другие.

(Архив газеты «Новости разведки и контрразведки»)

(«Нежелательным свидетелем» называл себя генерал-лейтенант Павел Анатольевич Судоплатов, прослуживший в органах госбезопасности с 1921 по 1953 год. 15 лет провел в советской тюрьме. Реабилитирован в 1992 году. Скончался в 1996 году.)

Внутренняя борьба за власть в период с 1948 по 1952 год вызвала новую волну антисемитизма — возникло «дело врачей». Хотя оно и было частью антисемитской кампании, одними евреями не ограничились. Скорее можно сказать, что «дело врачей» явилось продолжением борьбы, в которой сводились старые счеты в руководстве страны. Сталин с помощью Маленкова и Хрущева хотел провести чистку в рядах старой гвардии и отстранить Берию. Главными фигурами в пресловутом «деле врачей» должны были стать Молотов, Ворошилов и Микоян, эти «последние из могикан» в сталинском Политбюро. Однако вся правда в отношении «дела врачей» так никогда и не была обнародована, даже в период горбачевской гласности. Причина в том, что речь шла о грязной борьбе за власть, развернувшейся в Кремле перед смертью Сталина и захватившей по существу все руководство.

Принято считать, что «дело врачей» началось с истерического письма Сталину, в котором врачи-евреи обвинялись в вынашивании планов умерщвления руководителей страны с помощью неправильных методов лечения и ядов. Автором письма была приобретшая скандальную известность Лидия Тимашук, врач кремлевской поликлиники. Письмо Тимашук, однако, было послано Сталину не в 1952 году, накануне арестов врачей, а в августе 1948 года. В нем утверждалось, что академик Виноградов неправильно лечил Жданова и других руководителей, в результате чего Жданов умер. Тогда реакция Сталина выразилась в презрительном «чепуха», и письмо пошло в архив. Там оно и оставалось без всякого движения в течение трех лет, пока его не извлекли в конце 1951 года. Письмо понадобилось как орудие в борьбе за власть. О письме знали все члены Политбюро — знали они и о сталинской реакции. Однако самое важное заключается в том, что Тимашук никого не обвиняла в заговоре. В письме она лишь сигнализировала об имевших место недостатках и упущениях, наполовину выдуманных, в обеспечении лечением руководителей партии и государства. По этой причине текст письма так до сих пор и не опубликован, в нем излагаются, по существу, взаимные претензии лечебного персонала друг к другу, как правило, склочного характера. Об этом мне уже во Владимирской тюрьме рассказывал полковник Людвигов, помощник Берии по делам Политбюро и Совета Министров.

Я всегда считал, что «дело врачей» затеял Абакумов как продолжение кампании против космополитов. Однако в 1990 году, попав в военную прокуратуру, куда меня вызвали как свидетеля в связи с новым расследованием дела Абакумова в послевоенные годы, я узнал нечто иное. Оказалось, что инициатором «дела врачей» он не был, напротив, Абакумов, арестованный в 1951 году, обвинялся в том, что скрывал данные о заговоре, целью которого было убийство Сталина. Делал он это якобы для того, чтобы захватить власть. При этом Абакумов, по словам его обвинителей, опирался на врачей-евреев и евреев-сотрудников в аппарате министра безопасности, в частности на Эйтингона.

Маленков и Берия, несомненно, стремились устранить Абакумова, и оба были готовы для достижения своей цели использовать любые средства. Суханов, помощник Маленкова, весной 1951 года принял в приемной ЦК следователя следственной части по особо важным делам МГБ подполковника Рюмина, известного своим антисемитизмом. Результат этой встречи стал роковым для судьбы советской еврейской интеллигенции. В то время Рюмин опасался увольнения из органов госбезопасности из-за выговора, полученного за то, что забыл папку с материалами следствия в служебном автобусе. Кроме того, он скрыл от партии и управления кадров госбезопасности, что отец его был кулаком, что его родные брат и сестра обвинялись в воровстве, а тесть служил в армии Колчака.

Надо отдать должное Абакумову: он прекрасно понимал, что предпринимавшиеся ранее Рюминым попытки представить арестованных врачей террористами были всего лишь прелюдией к «делу врачей». В течение нескольких месяцев 1950 года ему как-то удавалось держать Рюмина в узде. Чтобы спасти карьеру и дать выход своим антисемитским настроениям, Рюмин охотно пошел навстречу требованию Суханова написать Сталину письмо с разоблачением Абакумова.

Через тридцать лет после описываемых событий моя родственница, работавшая машинисткой в секретариате Маленкова (ее непосредственным начальником был Суханов), рассказала мне, что Рюмин был настолько необразован и безграмотен, что одиннадцать раз переписывал свое письмо с обвинениями в адрес Абакумова. Суханов держал его в приемной около шести часов, а сам вел переговоры с Маленковым по поводу содержания письма Сталину. Лишь Суханов знает, почему выбрали Рюмина, чтобы обвинить Абакумова в заговоре. Однако он ничего не сказал об этой стороне дела, когда выступал по российскому телевидению в июле 1992 года в передаче об истории «заговора врачей».

В своем письме, обвинявшем Абакумова (с подачи Маленкова), Рюмин заявлял, что тот приказал следственной части не давать хода материалам по сионистскому заговору, направленному против руководителей советского государства.

К этому времени уже арестовали за антисоветскую сионистскую пропаганду целый ряд хорошо известных врачей-евреев. Самый, пожалуй, знаменитый из них, специалист с мировым именем Этингер трагически погиб во время допроса. Это случилось еще до ареста Абакумова. Рюмин обвинил Абакумова в том, что именно он несет ответственность за смерть Этингера, так как специально поместил его в холодную камеру в Лефортовской тюрьме с целью убрать одного из участников «заговора врачей» и тем самым помешать ему выдать других заговорщиковсионистов. Для придания этим обвинениям большей убедительности на свет было извлечено из архива письмо Тимашук.

Абакумов, более опытный в подобных интригах, чем Рюмин, опасался чрезмерно раздувать «сионистский заговор», прибегая к слишком явным фальсификациям. Он предвидел, что Сталин может потребовать реальных улик в этой весьма рискованной провокационной игре. Кроме того, Абакумов прекрасно знал, что в делах, где инициатива принадлежала высшему руководству, не полагалось проявлять своей собственной. Некоторые из арестованных медиков были лечащими врачами Сталина. Многих из них с членами Политбюро связывали не только профессиональные, но и доверительные отношения.

Учитывая все обстоятельства, Абакумов не горел желанием расширять рамки дела Еврейского антифашистского комитета до уровня мирового заговора. Он знал, что такие обвинения наверняка вызовут напряженность в верхах, особенно у Ворошилова и Молотова, женатых на еврейках, и Кагановича, который сам был евреем. Осторожность, проявленная Абакумовым, сыграла в его судьбе роковую роль.

(Архив газеты «Новости разведки и контрразведки»)

Вокруг посягательств на жизнь этого человека накручено столько былей и небылиц, что порой трудно отличить подлинные факты от легенд. И все же попытаемся. Действительно ли на Сталина не было покушений и все разговоры о них — плод его исключительной подозрительности и недоверия?

Нынешний молодой читатель, немало наслышанный о бесчисленной охране Сталина, о его сверхподозрителъности и ультрабдительности, будет, наверное, в немалой степени удивлен, когда узнает о малоизвестном факте: до начала тридцатых годов Сталин без всякой охраны пешком ходил по улицам Москвы. Об этом невероятном поведении отца свидетельствует его дочь Светлана в своих воспоминаниях о детских годах в Кремле.

Об охране вождя в конце двадцатых годов яркое представление дает Григорий Беседовский, советский дипломат-невозвращенец. Перед назначением в Париж его принял Сталин.

Дело происходило в октябре 1927 года. В этот момент, вспоминает Беседовский, когда борьба с оппозицией достигла чрезвычайной остроты, были крайне усилены меры по личной охране Сталина: в распоряжении ОГПУ имелись сведения, что возможно покушение на Сталина со стороны оппозиционеров. Поэтому попасть к вождю можно было, лишь пройдя через тщательно организованный контроль.

Что он собой представлял? Беседовский подробно описывает процедуру «тщательно организованного контроля».

Посетителю пришлось оставить свой дипломатический паспорт внизу, в помещении комендатуры, где ему дали пропуск, после чего при входе в здание ЦК дежурный чиновник кремлевской охраны подверг его внимательному расспросу и довольно долгому разглядыванию.

— Я чувствовал, что ему очень хотелось попросить меня открыть мой портфель, — вспоминает Беседовский, — но он не решился, очевидно, предъявить такое требование, а на предложенные мне несколько вопросов я ответил в сухом тоне и попросил не задерживать меня по пустякам.

Ему даже не предложили открыть портфель, в котором могло быть все, что угодно, — револьвер, бомба, граната, кинжал. Сравните с нынешней практикой пропуска в государственные учреждения!

Что касается пешего хождения вождя по улицам Москвы, то оно было прекращено решением Политбюро 18 ноября 1931 года. В архиве высшего коллегиального органа партии, перешедшего по принадлежности президенту Российской Федерации, хранится документ, проливающий свет на обстоятельства, в силу которых Совнарком и Политбюро вынуждены были принять дополнительные меры по обеспечению безопасности руководителя страны.

«Членам ПБ. Пешее хождение т. Сталина по Москве надо прекратить» — такую резолюцию начертал В. Молотов на записке ОГПУ за N 40919 от 18 ноября 1931 года. Ниже стоят подписи Л. Кагановича, М. Калинина, В. Куйбышева и А. Рыкова.

Записка, а перед нами подлинник, была адресована Сталину. Подписал ее заместитель председателя ОГПУ И. Акулов.

Один из руководителей секретного политического ведомства информировал секретаря ЦК ВКП(б) Сталина о том, что Лубянка некоторое время назад получила из заслуживающих доверия источников достоверные сведения о скором прибытии в Москву некоего лица, направленного на нашу территорию английской разведкой. Данное лицо явится для установления связи и передачи конфиденциальных поручений.

ОГПУ хорошо подготовилось к приему гостя. Хозяином явочной квартиры, куда должен был прийти человек из-за кордона, являлся агент Лубянки.

Не подозревавший об этом террорист 12 ноября постучал в дверь явочной квартиры. Гость и хозяин обменялись условленными паролями. Прибывший оказался белым офицером, секретным сотрудником английской разведки, работавшим по линии РОВС — Русского общевоинского союза, образованного в эмиграции в 1924 году, и по линии нефтяной секции Торгпрома, созданной П. Гукасовым. Имя этого крупного бакинского промышленника было хорошо известно в ОГПУ. После Октябрьской революции Гукасов, занимавший пост председателя Русского торгово-промышленного банка, эмигрировал во Францию, где с двадцатых годов принимал активное участие в деятельности антисоветского «Торгово-промышленного комитета».

С момента появления закордонного гостя он по наводке хозяина явочной квартиры был взят под тщательное наружное и внутреннее наблюдение.

Шестнадцатого ноября гость, не подозревая в приютившем его хозяине агента ОГПУ, предложил ему прогуляться по Ильинке. В 15 часов 35 минут около дома N 5/2 напротив Старогостиного двора, увидев идущего навстречу человека в военной шинели, старой заячьей шапке-ушанке и в мягких кавказских сапогах, спутник агента Лубянки внезапно выхватил из кармана револьвер.

Агент ОГПУ моментально узнал человека, в которого намеревался выстрелить его спутник. Это был Сталин. Чекист преодолел оцепенение и схватил за руку своего постояльца. Выстрела, к счастью, не последовало. Попытка теракта была предотвращена.

Террориста, покушавшегося на жизнь вождя, скрутили и доставили на Лубянку. Там он назвал свою фамилию — Огарев. Его допросили, сфотографировали и поместили в камеру.

Заместитель председателя ОГПУ И. Акулов к своему спецсообщению приложил и фотокарточку арестованного. Она тоже сохранилась в архиве.

После этого инцидента охрану Сталина усилили. Власик, к тому времени единственный телохранитель, приставленный к Иосифу Виссарионовичу в 1919 году в Царицыне скорее для поручений, чем для обеспечения безопасности, стал начальником охраны. Власик получил в свое распоряжение отдел в системе управления ОГПУНКВД, который подчинялся только ему и Сталину.

Представление о численности охраны Сталина в начале тридцатых годов, после инцидента на Ильинке, дают вот эти две цифры. Непосредственно функции телохранителей выполняли трое — Власик, Румянцев и Богданов. На постах у одноэтажной дачи в Кунцеве с винтовками, а после с автоматами, тоже стояли трое — Кузьмичев, Кириллин, Мельников. На территории дачи дежурили от двух до трех сотрудников охраны. С внешней стороны забора стояли три-четыре оперработника плюс один у ворот с севера. Все. Сегодня иной финансовый воротила имеет охранников куда больше.

Дачу для героя нашего рассказа построили в самом устье реки Лашупсе, впадающей в дивное высокогорное озеро Рица. Там, на высоте полутора километров над уровнем моря, на берегу, обрамленном мощными вершинами, он в довоенное время иногда проводил свой отпуск.

Однажды по дороге на дачу произошел случай, который зафиксирован как попытка покушения на жизнь вождя. Во всяком случае так интерпретировал происшедший инцидент на мосту Лаврентий Берия. В этой истории много темного. По версии А. Антонова-Овсеенко, данный инцидент был подстроен самим Берией, чтобы товарищ Сталин понял: на Лаврентия Павловича можно положиться.

Антонов-Овсеенко описывает эту историю так. Берия тогда еще работал в Грузии, но постепенно приучал «хозяина» к своей роли непременного спутника-охранителя. Провожал он Сталина на Рицу и в этот раз. Поехали внушительным кортежем на пяти бронированных «ЗИСах». Впереди охрана, за ней Сталин, следом Берия вместе с наркомом внутренних дел Грузии Сергеем Гоглидзе. В четвертой машине ехали несколько человек обслуги, в последней — замыкающие охранники. На полпути, когда миновали впадение Гегги в Бзыбь, Берия остановил кавалькаду. Подойдя к лимузину генсека, он попросил его пересесть в предпоследнюю машину. Сталин послушался. Вместе с ним уселся и Берия.

— Почему поменялись местами? — спросил Сталин.

— Тяжелое предчувствие, Иосиф Виссарионович… Есть кое-какие сомнения… Один агент сообщил нечто экстраординарное…

Дорога петляла, перепрыгивала с левого берега на правый, потом обратно. Миновали один мост. А на втором мосту произошло нечто невообразимое. Первая машина с охраной благополучно переехала на другой берег. Второй «ЗИС», в котором должен был находиться генсек, осторожно взобрался на деревянный настил, и он тут же рухнул под тяжестью автомобиля. Лимузин упал в воду и застрял между валунами.

Впечатление было такое, что прогремел взрыв. Правда, не очень сильный, но его многократно увеличило горное эхо. Охранники схватились за оружие. Часть их бросилась в ущелье искать террористов, другая плотно сомкнула кольцо вокруг остановившейся машины генсека.

Почему мост рухнул именно под вторым автомобилем, из которого незадолго до происшествия «хозяин» пересел в предпоследний в соответствии с настоятельным советом Берии? Случайность? С дьявольской хитростью организованная провокация? Или действительно Берия располагал какими-то агентурными сведениями?

Боюсь, что правду об этом мостике никто никогда не узнает. Экспертизу по свежим следам происшествия не производили. Сваи, опоры не обследовали. Ничего не фотографировали. Никаких актов-протоколов не составляли.

Йюди старших поколений помнят знаменитую картину кисти известного советского художника, на которой изображен момент, когда Берия прикрывает своим телом вождя, в которого целятся с лесистого берега.

Этот случай тоже имел место в 1933 году, через несколько дней после инцидента на мосту. Сталину захотелось совершить прогулку по воде. Для этой цели снарядили катер. И вот, когда подошли к правому лесистому берегу, раздался выстрел. Берия мгновенно вскочил и заслонил своим телом Сталина. Моторист прибавил ходу, но из-за сосен выстрелили еще несколько раз. Однако катер был уже в безопасной зоне.

Причалив к берегу, Берия организовал поиск террористов. И они были схвачены. Ими оказались… пограничники. Допрошенные лично Гоглидзе, они показали, что действовали по инструкции. Катер со Сталиным отсутствовал в представленной им заявке на прохождение судов в охраняемой зоне. Командир отделения пограничников Лавров дал такое объяснение: увидев движущийся незаявленный катер, пересекающий подведомственную зону, то есть погранзаставу «Пицунда», он сигналами велел катеру пристать к берегу. А поскольку тот продолжал двигаться прежним курсом, произвел несколько выстрелов вверх.

Однако Гоглидзе сделал иное заключение. Из его докладов вытекало, что имело место покушение. Он даже нашел свидетелей, которые показали, что стрельба велась в сторону моря, то есть по катеру со Сталиным на борту. Несчастный командир отделения был отдан под трибунал и подлежал расстрелу. Но тут вмешивается Ягода и уговаривает Берию выдать случившееся за обыкновенное разгильдяйство. Лаврентий Павлович, который не хотел портить отношений с тогда могущественным наркомом внутренних дел, согласился. Видимо, поэтому в показаниях Лаврова имеются детали, существенно менявшие дело: стрельба велась, но не преднамеренно, а по недомыслию и недисциплинированности командира отделения пограничников, пытавшегося заполучить катер, чтобы погрузить на него грязное белье.

Лаврову дали пять лет. Понес наказание начальник погранзаставы «Пицунда». Председателя ГПУ Абхазии уволили из органов.

Но своего срока Лавров не отсидел. В 1937 году бывшего пограничника, отбывавшего наказание в лагере, доставили во внутреннюю тюрьму НКВД в Тбилиси, где, допросив заново, полностью изобличили как врага народа и террориста. Его приговорили к расстрелу. Такую же меру наказания получил и бывший председатель ГПУ Абхазии, уволенный за допущенный инцидент с катером в 1933 году. Обстрелявший катер командир отделения пограничников Лавров был признан участником заговора, имевшим задание совершить террористический акт против Сталина.

Что, открылись какие-то неизвестные прежде обстоятельства? Да нет, все объясняется просто: к тому времени всесильный нарком внутренних дел Ягода находился под арестом, а заменивший его Ежов искал компромат на своего предшественника. Тогда и всплыла вновь история с катером, с покушением на Сталина. Сокрывший деятельность контрреволюционной группы Ягода был расстрелян. А Ежов, раскрывший эту группу с помощью Берии, вырос в глазах Сталина. И Берия тоже. Сначала он стал первым замом Ежова, а спустя несколько месяцев заменил его.

Как бы ни было на самом деле, но оба инцидента — на мосту и особенно с катером — Берия мастерски разыграл в свою пользу, сумел извлечь из них большой политический капитал. Точь-в-точь, как Сталин в ситуации с убийством Кирова. Такой была точка зрения перестроечного общественного мнения, сформированного прессой. Оба, мол, были непревзойденными мастерами в области интриг, закулисных сделок, что, видимо, и позволило сойтись так близко.

В развенчание мифов о посягательствах на жизнь вождя свою лепту внес Хрущев, приведший в мемуарах немало свидетельств недоверчивости и подозрительности Сталина, которые в последние годы его жизни приняли гротескные формы. За обедом он не притрагивался ни к одному блюду, если его кто-нибудь при нем не попробует. Выезжая из Кремля в Кунцево, каждый раз менял маршрут следования, не ставя о нем в известность до последней минуты даже охрану. Усложнил систему охраны Ближней дачи. Все это, а также многочисленные публикации, появившиеся в эпоху горбачевской гласности, убеждали людей, что никаких покушений на Сталина в действительности не было. Они, мол, фабриковались Ягодой, Ежовым, Берией и их подручными.

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: