Сдам Сам

ПОЛЕЗНОЕ


КАТЕГОРИИ







Ночь – это путь (солнца) на юг,





День – это путь на север» [228].

Б.Л.Смирнов, комментируя этот текст, пишет: «Время движе­ния Солнца на юг считается темной половиной года; умерший в это вре­мя подлежит возврату. Движение Солнца к северу (от зимнего до летне­го солнцестояния) «светлой половиной», умерший в это время не возвращается» [229]. Причем, согласно идее трех нитей (гун), трех на­чал – святости, страстности и злобы (незнания), соответствен­но светлой, красной и темной карме люди разделялись в своих по­смертных судьбах:

«Темные направляются в преисподнюю,

Красные (раджас) – к человеческому (существованию),

Светлые в мир богов уходят,

Причастные счастливой доле.

В силу исключительной злобности (они)

Попадают в звериные лона,

В силу праведных-неправедных (дел) – в человеческие.

А в силу праведных – в божеские (лона)» [230].

 

Исходя из этого можно предположить, что именно в Ивановскую (купальскую) ночь, когда начиналась «ночь богов», после обрядов очи­щения водой и огнем, как бы «включался» процесс возвращения на зем­лю тех душ, которые, излившись дождем или росой, приходят вновь в мир людей в облике новорожденных детей. Ведь не случайно в Вологод­ской губернии еще в начале XX века на Иванов день собирали и пили росу. Травы, собранные в купальскую ночь, должны были приносить здоровье и жизненную силу, способствовать зачатию и рождению здо­рового потомства. М.Забылин в своей работе «Русский народ. Его обы­чаи, обряды, предания, суеверия и поэзия», увидевшей свет в 1880 г., писал о том, что накануне Ивана Купала все северные народы отмечали праздник Росы, «так как почитание богини Ладо было у всех общее» [231]. Прусское Лаго, латвийское Лиго, русская Лада и индоарийский празд­ник «Лила» – все связаны с идеей продолжения рода, увеличения ре­продуктивной силы Земли и людей. Души возвращались на землю дож­дем и росой и необходимо было дать им новую плоть, зачать новые жи­вые существа. Н.Р.Гусева особо отмечает, что «в языках индоиранской группы слово «лила» (как и слово «лельа», «лела», означающие «при­жимание», «возбужденный (ая)», движущийся (ая) туда-сюда») обра­зуется от глагола «ли» со значениями «плотно прижиматься, ложиться, растворяться, погружаться». Они могут быть сопоставлены этимоло­гически и семантически со славянским Лелем и посвященными ему хо­роводными любовными играми» [232]. Д.К.Зеленин, говоря о празднике Ивана Купала, подчеркивает, что «в древности с этим периодом совпа­дал свадебный сезон, т.е. время заключения браков – разумеется, не в нашем понимании, не индивидуальных браков, а «игрищ в селениях» [233]. И он же отмечает, что «огонь, через который прыгает молодежь – это не только средство очищения, но и оберег; предпочтение, которое ока­зывают при этом соломе и разному старью, как топливу для таких костров, может свидетельствовать о том, что к огню приглашают умерших предков, хотя никаких других данных в пользу этого предпо­ложения нет... Свободу нравов среди молодежи, столь характерную для Ивановой ночи, следует рассматривать как пережиток древнего брач­ного периода. Этот мотив выступает в обрядовых песнях.

«Хто не прийде на Купала дивицця,

Той не буде до вику женицця!» [234].

 

И купальские обряды, и купальские травы связаны с символикой продолжения рода. Вероятно, отсюда берет начало и древнеиндийский обычай давать беременным женщинам особые травы, способствующие (по их представлениям) успешному деторождению, в сопровождении заговора, практически идентичному тому, что повторяют на Русском Севере и сегодня. Одним из обрядов, совершаемых беременными жен­щинами (в начале третьего месяца беременности) в Древней Индии, было омовение на траве, которая, судя по всему, обеспечивала защиту от вредоносной магии [235].

Очень интересное предписание, касающееся беременных жен­щин, есть в «Падма-Пуране» (V, 7) – они «не должны сидеть на мура­вейнике» [236]. Вероятно, возможность подобной ситуации (сидения на му­равейнике) предполагалась каким-то обрядом. Во всяком случае в свадебной обрядности востока Вологодской области свекровь, встре­чая молодую в своем доме, говорит: «Любите мою молодицу, по коро­вушек водите, на муравьище не садите». Поскольку рожали «во дворе у коровы», то, вероятно, просьба водить молодицу «по корову­шек» являлась пожеланием скорейших родов, а «сажание на мура­вьище» было связано с каким-то экстремальным обрядом, проводи­мым над бесплодными женщинами.

Мы уже отмечали ранее, что в севернорусской обрядности коро­вы, солома и покойник взаимосвязаны. Так как роды всегда ставят жен­щину на грань между жизнью и смертью, то местом их, как правило, становилось помещение, связанное со смертью, с культом мертвых (хлев, баня и т.д.). Интересно, что в древнеиндийской традиции женщина рожала обязательно в юго-западной стороне дома, т.е. в помеще­ниях, связанных со смертью. А.А.Васигин подчеркивает, что: «Север­ную и восточную стороны света индийцы вообще считали священными и счастливыми, южную (сторона, посвященная предкам, царство смер­ти) и западную (сторона заката) – предвещающими смерть и несчас­тье» [237].

В случае тяжелых родов восточные славяне вообще и северно-руссы в частности прибегали еще в 30-х годах нашего века к таким ма­гическим средствам, как развязывание всех узлов в доме [238]. В древнеин­дийской традиции в подобной ситуации брахман также развязывал все узлы в доме [239].

Д.К.Зеленин в «Восточнославянской этнографии» отмечал, что: «Роженица, отчасти и ребенок, повитуха и даже муж роженицы, также, как и само помещение, в котором происходят роды, считаются нечис­тыми, эта нечистота, однако, не столько физическая, сколько духов­ная» [240]. Причем роженица считалась нечистой в течение 9 дней после родов. На девятый день проводился обряд, снимавший с нее нечистоту. В древней Индии мать и новорожденный в течение 9 дней считались ритуально нечистыми, и огонь, горевший при родах, также был нечист. Поэтому на десятый день его гасили и применяли обычный домашний огонь, т.к. мать и детя считались к этому дню очищенными. Имя ново­рожденному также не давалось ранее десятого дня, «когда проходил пе­риод ритуальной нечистоты и особой опасности для ребенка со стороны злых демонов и колдунов» [241].

В русской традиции было принято начинать с шестимесячного возраста кормить ребенка гречневой кашей с молоком и особым куша­ньем из ржаного хлеба, сваренного маленькими кусочками в воде, т.е. твердой пищей [242]. Согласно древнеиндийских законов, «церемония кор­мления пусть совершается на шестом месяце со дня рождения... пусть кормят ребенка на шестом месяце легкой и подходящей пищей, которая представляет собой рисовую кашу с молоком» [243].

Д.К.Зеленин отмечает, что «Севернорусы и белорусы не стригут ребенку ногти, пока ему не исполнится год, иначе он может стать во­ром. До года не стригут также и волосы, даже если волосы стали очень длинными и мешают ребенку смотреть. Если не соблюдать эти правила, то, по народным представлениям, ребенку можно «отрезать язык», т.е. ему будет трудно научиться говорить» [244]. Он же указывает, что белору­сы впервые стригут детей на третьем году жизни. Перед первой стриж­кой у русских крестная мать дарила своему крестнику новую рубашку, т.е. «на ребенка одновременно надевали новую одежду». Д.К.Зеленин отмечает, что в былые времена княжеских детей стригли в 2–4 года, а иногда и на седьмом году», когда мальчика впервые сажали на коня» [245]. Интересно, что до недавнего времени сохранялся обычай первые сре­занные волосы засовывать в коровий навоз якобы для того, чтобы у ре­бенка волосы были густыми и «кудреватыми». Иногда считали, что за­катывание волос в навоз, как и сажание ребенка для первой стрижки на овчину мехом наружу, необходимо для того, чтобы в дальнейшем он жил долго и был богатым.

Р.Б.Пандей, говоря о древнеиндийской обрядности, отмечает, что ритуальная первая стрижка волос у ребенка упоминается в Атхарваведе и уже в ведийский период такая стрижка была религиозной церемо­нией, которая совершалась от года до окончания третьего года для всех дваждырожденных. Правда, иногда этот обряд совершался на пятом или даже седьмом году. По законам Ману ритуальная стрижка исполнялась обязательно во время северного пути солнца, т.е. с 22 декабря по 22 июня и только в дневное время. Перед началом первой стрижки мать купала ребенка и надевала на него новую, не разу не стиранную одежду. Остриженные волосы закатывали в коровий навоз и прятали в коров­нике или бросали в водоем [246], т.к. «вода и коровий навоз, с точки зрения индийцев, обладали ритуально очищающей силой» [247].

Таким образом, мы можем еще раз подчеркнуть, что, несмотря на тот факт, что обычай ритуальной стрижки был широко распространен у различных индоевропейских народов, аналогии в древнеиндийском и восточнославянском ритуале, даже в мельчайших деталях, поразитель­ные. Зачастую трудно объяснить некоторые представления, обряды и т.д., бытующие у русских, без привлечения древнеиндийского «ключа». Так, например, одна из болезней новорожденных называется у северно-руссов «собачьей немочью» или «собачьей старостью» (рахит). Но по­чему данная болезнь связывается с собаками? Возможно, объяснение этому следует искать в ведической традиции, связывающей бога смерти Яму с собаками, его постоянными спутниками. Именно в образе собак являлись посланцы бога смерти – демоны Куркура и Сисара новорож­денным и приносили им «собачью болезнь» – рахит или эпилепсию. Всвязи с этим отец покрывал ребенка сетью или верхней одеждой и читал над ним заговор: «Кукура, Сукуркура, Куркура, который крепко держит детей! Чет! Чет! Собачка, отпусти его. Поклон, тебе, Сисара, лающий, горбун!» – и тем самым избавлял свое дитя от «собачьей бо­лезни» [248]. У севернорусских (на р. Ваге) лечили «собачью старость» ре­бенка, протягивая его под землей (под межой) и приговаривая: «Ребен­ка тащу, а собачью старость оставляю» [249]. Но как сеть связана с водой, так и одежда связана с землей. Не случайно на Русском Севере ткань называли «землею». Таким образом, древнеиндийское покрывание больного ребенка сетью или верхней одеждой семантически аналогич­но севернорусскому «сплавлению» болезни по реке или протягиванию младенца под землей.

Среди северорусских обрядов, связанных с детьми и имеющих прямые аналогии в древних ведических традициях, следует особо отме­тить т.н. «Три Спаса»: Медовый (14 августа), Яблочный (19 августа) и Льняной (29 августа).

Во время Медового Спаса (14 августа) вырезали соты с медом. Этим медом святили воду в реках, а после водосвятия купали в них де­тей. Причем рубашки, одетые на детей до купания, бросали в реку, а ребенка одевали в новую не стиранную рубаху [250]. Вспомним древний гимн Ригведы, где с медом связаны образы Неба и Бога Творца Вселенной:

«Мед (навевают ветры благочестивому,

Мед струят реки,

Медовыми для нас да будут растения!

Медом пусть будет Небо – наш отец!» [251].

 

Древнему арийскому тексту вторит русский народный заговор, за­писанный в конце XIX в. в Вятской губернии: «На острове Буяне идет сам Царь с медовыми устами» [252]. Так как в северорусских говорах слово «буй, буян, буево» – это кладбище, погост, а шире – «тот свет», то в данном заговоре речь идет не о простом земном Царе, а о Царе небес­ном или о «Небе – нашем отце». Вспомним приговор, с которым севе­рорусские женщины в ночь на Ивана Купала собирали волшебные ле­чебные травы:

«Небо – тятя!

Земля – мати!».

 

В санскрите, языке древнеиндийской культуры, со словом «Мад-ху» (мед) связаны такие понятия, как: сладкий, приятный, прелестный, нектар, молоко, святой, священный, пригодный для жертвоприноше­ния, а также – мудрость, ум, разум, проницательность, жиз­ненный опыт и, наконец, опьяняющий, хмельной напиток.

В.А.Васигин пишет в связи с древнеиндийскими домашними об­рядами: «У индийцев мед в древности символизировал сущность жиз­ни, бессмертие, он обладал будто бы оплодотворяющими способностя­ми и поэтому его вместе с маслом лили в первую борозду» [253].

Именно мед во всех вариациях был главным продуктом питания и объектом поклонения в обрядах Медового Спаса. Этот день знамено­вал собой начало сбора урожая, независимо от того, что часть его уже была к тому времени собрана. Древние обрядовые жертвы медом и ме­довыми напитками должны были сделать все плоды земли и все воды рек сладкими для людей. Мед был символом и знаком Бога Неба – «Деда» и поэтому им кропили воды рек прежде, чем купать в них детей. И здесь нам снова придется обратиться за разъяснением смысла этого обряда к древнеиндийским традициям.

Как и в наши дни, раньше обучение детей грамоте начиналось пос­ле основных сельскохозяйственных работ – сбора урожая. Середина августа – время подготовки к новому этапу в жизни ребенка – учени­честву. Но вот что говорит об этом периоде, назвываемом в древнеиндийской традиции «упанаяна», т.е. «посвящение в ученики», Р.Б.Пандей в «Древнеиндийских домашних обрядах»: «Церемония упанаяны восходит к глубокой древности. Соответствующий обряд парсов, назы­ваемый «навзат» (новое рождение), посредством которого дети парсов, и мальчики, и девочки, получают религиозное посвящение в возрасте шести лет и трех месяцев, показывает, что упанаяна (посвящение ре­бенка) возникла в тот период, когда предки индоариев и иранцев жили еще вместе», т.е. на своей прародине в Восточной Европе [254]. Детей на­чинали учить грамоте с 5–8 лет, причем детей жрецов – весной, вои­нов – летом, а землевладельцев и ремесленников – осенью. Перед тем, как стать учеником, ребенок проходил через обряд омовения, кото­рое «очищало и тело, и душу совершающего обряд» [255]. После омовения ученику дарили нестиранные белые одежды, символизирующие чис­тоту жизни.

В обряде упанаяны вода, получаемая учеником из ладоней учите­ля, символизировала очищение и напиток бессмертия «амриту» [256].

Сравним древнеиндийский обряд «посвящения в ученики», сло­жившийся, как считает В.Б.Пандей, в глубокой древности у индоарийцев (т.е. жителей севера Восточной Европы), с тем, что происходило в середине августа на «Медовый Спас» у нас в России еще в начале XX века. В этот день детей крестьян, которые, согласно древней традиции, должны были начать учиться осенью, купали в «медовых реках», т.е. реках, насыщенных медом мудрости, святости, разума, проницательно­сти, жизненного опыта. Эти воды, кроме того, несли в себе «сущность жизни, бессмертие» и обладали оплодотворяющими способностями.

Если в древнеиндийской традиции дети, получая воду из ладоней учителя, как бы вкушали «напиток бессмертия», высшего знания и муд­рости, то в русской традиции таким напитком были «медовые воды» рек. Как и в древнеиндийской обрядности упанаяны, у русских дети после омовения одевали новые белые нестиранные рубашки. Но, кроме того, именно в России сохранился обычай старую одежду, точнее, ту, кото­рую ребята снимали перед купанием на Медовый Спас, пускать по воде. Судя по всему, обычай этот чрезвычайно древний, так как отправление по водам всегда предполагает отправление в мир предков «на тот свет». Предыдущий период жизни ребенка как бы уплывал вместе с его руба­хой в другой мир, а на смену прежнему человеку рождался новый, гото­вый для насыщения мудростью, святостью, разумом, жизненным опытом. Это находит себе прямую аналогию в древнеарийском представлении о том, что упанаяна – «посвящение в ученики» – это второе рождение, откуда понятие «дваждырожденные», т.е. родившиеся для знания. Как и другие летние праздники «Медовый Спас» – это комплекс обрядов, связанных с функцией сохранения, спасения. Основной смысл этого со­хранения (спасения) – в приобщении следующего поколения к сокро­вищам знаний их предков. Омывшись в «медовых водах» Отца-Неба, дети должны быть готовы к осознанию всей полноты бытия, приобрете­нию жизненного опыта, знаний.

Знаменательно, что в этот день женщинам-матерям «прощались на небесах все их незамоленные грехи» [257], так как считалось, что они свою функцию – родить и «довести до ума» – выполнили. Следующий этап – сделать из детей достойных членов общества – задача учителей.

Второй праздник августовского цикла – «Яблочный Спас» (19 августа) также целиком и полностью связан с идеей сохранения и спа­сения.

В древности у индоевропейских народов яблоневый сад был сим­волом вечной жизни – рая.

Так, древнегреческая мифология сохранила память о чудесной яблоне с золотыми яблоками вечной юности, которая по велению мате­ри-Земли (Геи) «выросла в далекой древней Гиперборее» [258]. У подно­жия этой яблони бил из недр ключ живой воды – воды бессмертия. Та­ким образом, древнегреческая мифология сохранила память об общеиндоевропейской прародине и тех мифологических представлени­ях, которые складывались на этой прародине в глубине тысячелетий.

Мы уже отмечали, что в русской народной традиции яблоня и яб­локи занимают огромное место. В народных сказках яблоки – символ жизненной силы, красоты, мудрости, счастья, удачи. И в этом нет ниче­го удивительного. Ведь даже сегодня половина яблоневых садов мира находится в России. Ну, а в глубокой древности дикие яблони росли да­леко на Севере. Заметим, что именно плоды диких яблонь наиболее бо­гаты так необходимым человеку витамином «С».

Во время празднования Яблочного Спаса все начинали есть яб­локи. До 19 августа женщины, у которых умирали дети, старались яб­лок не есть, так как считали, что тогда их детям «на том свете достанется яблочко». С яблоками были связаны представления о нравственном облике человек. Так, новорожденному клали в рот печеное яблоко, что­бы он не вырос пьяницей [259]. Представление о яблоне как неком «древе жизни» настолько архаично, что оно сохранилось даже в мифологии калашей – жителей гор Гиндукуша (Афганистан) – потомков первых индоевропейских иммигрантов на субконтиненте [260].

Возвращаясь вновь к русской народной сказке «Крошечка-Хаврошечка» заметим, что здесь очень четко обозначена мысль – злой, коварный, бесчестный (т.е. греховный) человек не может сорвать, а значит, вкусить плод с дерева жизни и познания, каковым в сказке яв­ляется яблоня. Исходя из этого, можно понять и расположение обрядов в Трех Спасах.

Первый «Медовый Спас» – дети готовятся стать учениками. Они проходят священное омовение в насыщенных мудростью, знанием, жиз­ненным опытом предыдущих поколений «Медовых водах» и, пуская свои старые рубашки по воде, прощаются со своим беззаботным дет­ством.

Во время «Яблочного Спаса» дети получают вместе с яблоками запас жизненных сил, необходимых для приобщения к познанию.

Последний, третий праздник цикла «Льняной» (полотняный) или «Житный Спас» (29 августа). В этот день женщины, катаясь по сжатой ниве, приговаривали: «Нивка, нивка, отдай мою силку, на пест, на ко­лотила, на молотила, на кривое веретено!» [261]. Связанный с завершени­ем уборки урожая, с предстоящим затем долгим процессом получения пряжи, холста, набором орнаментальных праставок – «священных тек­стов», этот праздник также целиком посвящен сохранению. Это со­хранение урожая, сохранение жизненных сил, сохранение священного знания, запечатленного в сакральных орнаментальных текстах.

Третий Спас как бы окончательно разделяет судьбы детей – маль­чиков и девочек. Первые пойдут учиться грамоте, вторые – рукоделию. Известно, что у новорожденной девочки пуповину (в русской традиции) почти всегда раньше перерезали на прялке или веретене, чтобы она стала искусной пряхой. У мальчика пуповину перерезали на колоде для плетения лаптей, а иногда на книге, чтобы новорожденный вырос мас­тером своего дела или грамотным человеком [262].

Выдающийся исследователь русской культуры В.А.Городцов пи­сал в 1926 году: «Шитью молодых девиц и знанию грамоты юношей придавалось одинаковое значение и это мы поймем, когда убедимся, что в шитье девиц выражалось такое же важное для населения знание свя­щенных символов той старой, а поэтому дорогой веры, которою жил народ тысячи лет. Как весталки, чистые девы Рима, хранили негасимый огонь, символ обоготворенного небесного огня-солнца, так юные девы Русского Севера обязывались и обязываются нести и несут символы своего первобытного народного культа от древнейших времен до наших дней» [263]. Он же, говоря о северорусской вышивке и ткачестве, отме­чал, что: «По отзывам вполне компетентных лиц, это в своем роде луч­шие произведения в мире» [264]. Вспомним, что на санскрите, языке древ-неарийской культуры, северорусское диалектное слово «прастава» (означающее орнаментальную полосу, украшающую одежду, полотен­ца, скатерти, свадебные простыни), значит «священный гимн, мудрая речь», а древнейший общеиндоевропейский бог неба Варуна носил имя Праджапати, что буквально значит «Отец пряжи».

Девочки, которым предстояло учиться прясть, ткать, вышивать (также, как и мальчики), начинали после посвящения Трех Спасов изу­чать свою сложную науку – науку будущей женской жизни.

Таким образом, три праздника конца лета – времени «сохране­ния» – действительно сохраняли и спасали сложившуюся структуру об­щественных связей, сохраняли преемственность знаний, традиций, ве­рований, накопленных данным сообществом людей. «Три Спаса» – Медовый (14 августа), Яблочный (19 августа) и Льняной (29 августа) – это прежде всего комплекс обрядов посвящения детей, достигших возраста ученичества. И аналогии обрядовых действий в русской и древнеарийской традиции поразительны.

В подтверждение того, что зачастую бывает просто невозможно объяснить некоторые распространенные и в наше время на Русском Севере обряды и верования, не используя древнеиндийский «ключ», можно привести множество примеров. Так, в настоящее время в Воло­годской области (особенно в восточных районах) во время свадьбы на праздничный стол кладут один на другой три пирога – «витушки», ко­торые весь первый день лежат на столе вместе с солью. Верхняя «ви­тушка», как правило, украшена «гуськами» и свастиками из теста. Как было отмечено ранее, именно такой ритуально украшенной «витушкой» родители благословляли молодых. О наличии подобного обрядового сва­дебного хлеба, причем именно трех хлебов, писал в 1912 году Е.Перфецкий в своей статье «Бытовые языческие черты в свадебных обрядах русского населения Архангельской губернии». Он отмечал, что: «К при­езду жениха на свадебный стол расстилают браную скатерть, на ниж­ний (только не в передний угловой) конец стола кладут один ржаной хлеб, на другой – два таких же хлеба, особо приготовленные по случаю свадьбы, называемые «столовниками»... Только в известных местах, концах стола, может лежать он один – священный столовник, в других же местах стола раскладываются свадебные пряники – подарки невес­те от жениховых гостей – они обыкновенного приготовления. Потреб­ление столовника происходит при молитвословии присутствующих, те­перь перед иконами, а в языческую пору оно происходило перед лицом домашних божеств. Потреблением хлеба при подобной обстанов­ке и освещался раньше союз новобрачных, в настоящее время он играет главнейшую роль в домашней, так сказать, внецерковной обрядности» (курсив мой – С.Ж) [265].

Всвязи с этими тремя обрядовыми хлебами, сохранившими свое ритуальное значение на Русском Севере до наших дней, имеет смысл отметить, что жители Гиндукуша – калаши, которых считают наследни­ками «древнейшей доведической идеологии первых индоевропейских иммигрантов на субконтиненте» [266], во время зимнего праздника «chaumos» – (аналога русской масленицы) пекут три лепешки, предназна­ченные для душ умерших [267].

И здесь стоит вспомнить текст «Махабхараты», рассказывающий древний миф о том, как появилась жертва предкам, и почему предки называются «пицца», т.е. лепешки. Этот миф гласит, что когда «земля, опоясанная океаном, некогда исчезла», то Бог поднял ее, приняв образ вепря. Но к его клыкам прилипли три кома земли, из которых он при­готовил три лепешки и произнес следующие слова:

«Я творец мира, себя воздвиг, чтобы произвести предков.

Раздумывая о высшем законе обряда (жертвы) предкам,

Достав землю, я со своих клыков на южную сторону сбросил

Эти лепешки, из них возникли предки.

Эти три лепешки безвидны, пусть будут безвидны

И вечные предки, созданные мною в мире.

Как отца, деда и прадеда пусть меня знают,

Пребывающего здесь, в трех лепешках.

………………………………………………

Певец, таков его устав, что предки познаются как лепешки.

И, по слову Вришакапи (т.е. Творца – С. Ж.),

Постоянно получают поклонение» [268].

 

Как отмечалось ранее, в восточнославянской ритуальной прак­тике прослеживается связь блинов с культом предков. Еще П.В.Шейн в XIX в. подчеркивал, что крестьяне считают, «будто надежным спосо­бом связи с иным миром является обычай печь блины» [269]. Это обязательная еда похорон, поминок, свадьбы, Святок и Масленицы, т.е. дней, в той или иной мере связанных с отправлением культа предков. В.К.Соколова пишет в этой связи: «Некоторые исследователи видели в бли­нах отголосок солярного культа – знак оживающего солнца. Но это мнение не имеет серьезных оснований. Блины по происхождению, дей­ствительно, ритуальная еда, но связаны они были непосредственно не с Масленицей и с солнцем, а с культом предков, который входил как со­ставной элемент и в масленичный обряд. У русских блины – обязатель­ная еда на похоронах и при поминовении умерших... Знаком масленицы блины стали только у русских. Для украинцев и белорусов они не харак­терны» [270]. Даже привычная поговорка: «Первый блин комом», – свя­зана с тем, что он клался на божницу «родителям», на подоконник для «душечек родительских» или его несли на погост и клали на могилу [271]. В.К.Соколова отмечает, что: «В первой половине XIX в. обычай отда­вать первый блин покойным родителям или поминать их блинами, ви­димо, бытовал широко» [272].

Вероятно, здесь перед нами отголосок древнего мифа, приведен­ного выше, согласно которому первые предки возникли из трех комов земли, превращенных Творцом в лепешки. Таким образом, первый блин, судя по всему, являлся символом кома земли и прадеда. Не случайно поэтому в Усть-Кубинском р-не Вологодской области еще до 30-х годов нашего века сохранялось поверье, что если девушке удастся украсть у матери первый блин и, забравшись на печь, прорезать в нем дырки для глаз, а затем посмотреть сквозь них, то она может узнать свою судьбу. В данном случае, согласно логике мифологического сознания, она смот­рела в будущее глазами прошлого, глазами своих предков, которым было дано провидеть это будущее. Интересно, что древняя мифологическая основа была настолько закреплена в сознании северноруссов, что находила отражение даже в зафиксированных в начале XX в. А.А.Веселовским подражательных колыбельных. Так, он пишет, что, укачивая ребенка, матери или няньки на Уфтюге, как бы подражая колокольному звону, поют: «лива тов, лива тов...тов лив, бов лив. Завтра Христов день, тем блин, трём блин, всем по рогульке, всем по еицькю, всем по рогульке». И.Цейтлин в своей статье «Поморские народные сказки», вышедшей в свет в 1911 году, рассказывает такой вариант «Сказки об Иванушке-Дурачке», в котором Иванушка получает от старших брать­ев за две ночи на могилке отца «блин житный да блин овсяный» [273].

Возможно, что с тремя категориями предков связан также и та­кой обрядовый персонаж как Дударь, отмеченный А.М.Мехнецовым для Новгородской обл. Информаторы сообщили, что на Новый год от­крывали окно и в него выставляли деревянную лопату для хлеба и качали ее. Пели при этом «Дударя»:

«Ох те то Дударь,

Дударь-дарь да не может,

Живет долго да не умрет,

Дари подаре во сырую землю.

Птицы вы, птицы,

Завейте вы гнезда.

Я за видова (или инова), за молодова!»

 

Этот текст пели три раза так, чтобы услышали соседи или, как говорили информаторы: «чтобы дядька услышал». После того, как три раза споют «Дударя» с хлебной лопатой, т.е. «поднимут Дударя», на­рядные девушки шли по деревне из конца в конец рядами по трое или четверо и вновь пели «Дударя». На третий день Крещения «Дударя» провожали. Этот обряд совершали еще в первые десятилетия XX в., но никто в настоящее время не знает, что это за персонаж. Одной из ста­рушек было высказано достаточно резонное предположение, что: «Мо­жет быть, Дударь святой?».

Интересно, что поднимали Дударя и провожали его в дни, связан­ные с культом предков, поднимали с песней именно на хлебной лопате и именно три раза. Вероятно, стоит отметить и то, что на санскрите «dutara» – вестник, посредник, посланец, посланник, посол. Мы мо­жем предположить со значительной долей уверенности, что «Дударь» севернорусской обрядовой песни и есть такой посредник между миром живых и мертвых, отправляемый с дарами в «сырую землю», невиди­мый и живущий бесконечно долго там, куда улетают птицы, т.е. в раю или ирии. Но как птицы завивают гнезда на земле, в мире живых, так и девушки хотят выйти замуж не на «том свете», а здесь. И не за невиди­мого «Дударя», а за «инова», за имеющего облик – «видова», за «мо­лодова». Известно, что первый вечер Святок назывался копыльным, и когда девушки шли с прялками на беседу, то пели «Дударя». Парни же «гоняли девок прутом, матерились, обливали водой», т.е. их поведение было также сугубо ритуальным, характерным для святок.

Мы знаем, что весенне-летний праздник Троица, синхронный хри­стианской Пятидесятнице, являлся для женщин и девушек обрядовым днем, связанным с культом плодородия. Атак как плодородие, как и знание будущего, могли дать только предки, то на Троицу обязательно пек­ли блины и гадали о судьбе. Наверное, стоит вспомнить, что арийского бога-создателя Вишну, тремя шагами измерившего Вселенную и в образе вепря поднявшего землю из глубин океана, а затем создавшего предков из трех лепешек, называли Тридхатой, т.е. трехосновным:

«Как отца, деда и прадеда пусть меня знают,







Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычис­лить, когда этот...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...





Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:


©2015- 2024 zdamsam.ru Размещенные материалы защищены законодательством РФ.