Сдам Сам

ПОЛЕЗНОЕ


КАТЕГОРИИ







ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ И БЕГСТВО ОТ РОДИНЫ





И вот радостное видение, долгие двадцать лет грезившееся во снах Пифагору, становилось явью: на крутом мысе засверкал знакомый силуэт храма Геры Самосской. С каждым порывом ветра берег был все ближе, и Пифагору казалось, что он различает не только колонны храма, их каннелюры, каждый завиток их изящных волют, но и ощущает теплоту их мрамора. Синее небо, синее море и бело-розовый мрамор. Как все это было знакомо и как забыто за долгие годы скитаний!

Преобразился и похорошел старый храм Геры. Фронтоны украсились скульптурными группами, славившими великую богиню. Вместо извилистых троп широкая мраморная лестница, украшенная статуями богов, вела к подножию храма (рис. 26, 27). Впрочем, и вся жизнь на острове неузнаваемо переменилась.

Рис. 26. Мраморная капитель, покоящаяся у земли, — все что осталось от былой красы Гераиона, храма Геры на Самосе.

Рис. 27. Остатки крепостной стены древнего города Самоса.

К власти на Самосе пришел тиран Поликрат. Поначалу он разделил город на три части и правил вместе с братьями Пантагнотом и Силосонтом. Однако вскоре и этим остаткам былой демократии пришел конец: Поликрат убил старшего брата, а младшего — Силосонта изгнал из Самоса. Поликрат стал безграничным властелином острова.

Как сообщает Геродот, Поликрат «заключил договор о дружбе с Амасисом, царем Египта, послал ему дары и получил ответные подарки. Вскоре затем могущество Поликрата возросло и слава о нем разнеслась по Ионии и по всей Элладе. Ведь во всех походах ему неизменно сопутствовало счастье. У него был флот в сто 50-весельных кораблей и войско из тысячи стрелков. И с этой военной силой Поликрат разорял без разбора земли врагов и друзей. Ведь лучше, говорил он, заслужить благодарность друга, возвратив ему захваченные земли, чем вообще ничего не отнимать у него».

Поликрат захватил окрестные острова Эгейского моря и немало городов Малой Азии. Казалось, будто сама Афина Паллада — богиня справедливой войны отступилась от этих народов, тогда как коварный бог Арес, бог вероломных войн, вел Поликрата от победы к победе. Среди прочих побед, тиран разбил флот острова Лесбос, и теперь несчастные лесбосцы, взятые в плен, в оковах копали ров вокруг городских стен Самоса.

Для достижения цели Поликрат не выбирал средства. Много кривотолков вызвало на Самосе неожиданное отплытие лакедемонян. Лакедемоняне высадились на остров и провели удачное сражение, так что самосцам пришлось укрыться за стенами города, а двое из лакедемонян по пятам бегущих самосцев ворвались в город, но были убиты, когда путь назад оказался отрезан. И вдруг после 40-дневной осады Самоса лакедемоняне свернули лагерь и спешно отплыли назад в Пелопонес. На Самосе ходили слухи, что это Поликрат подкупил лакедемонян фальшивыми деньгами из позолоченного свинца, отлитыми за время осады города.

Оживление строительной и торговой деятельности замечалось на Самосе всюду. Строился новый рынок, перестраивался храм Геры, вокруг самосской гавани возводилась огромная дамба более тридцати метров высотой и длиной около четырехсот метров, чеканилась новая монета. Сын морского торговца и владелец мастерских бронзовых изделий — исконно самосского промысла, Поликрат всячески поддерживал интересы торгово-ремесленных слоев демоса.

Но самым грандиозным и искусным сооружением времен Поликрата был самосский тоннель. Вот что рассказывает о нем Геродот: «Я потому так подробно писал о самосцах, что они — создатели трех самых больших сооружений во всей Элладе. Первое из них — это подземный тоннель, пробитый в горе высотой в 150 оргий (около 270 м. — А. В.), начинающийся у ее подошвы, с выходами по обеим сторонам. Длина тоннеля 7 стадий (около 1,3 км.— А. В.), а высота и ширина по 8 футов (2,4 м. — А. В.). По всей длине тоннеля тянется водосток в 20 локтей глубины (около 8 м.— А. В.) и 3 фута ширины (около 1 м.— А. В.), по которому бежит в изобилии ключевая вода и затем по трубам достигает города Самоса. Строителем этого сооружения был Евпалий, сын Настрофа, мегарец». Вторым самосским чудом Геродот называет описанную нами дамбу, а третьим — храм Геры Самосской, считавшийся современниками равным по красоте храму Артемиды в Эфесе — одному из семи чудес света.

Надо сказать, что лавры искусных строителей долго еще оставались за самосскими мастерами. Именно самосец Мандрокл в 512 г. до н. э. во время похода персидского царя Дария на скифов построил понтонный мост через Босфор, по которому персы беспрепятственно перешли из Азии в Европу. Дарий щедро одарил Мандрокла за его искусное сооружение, а Мандрокл часть награды пожертвовал на создание фрески в храме Геры Самосской. Фреска изображала Дария, сидящего на троне на берегу пролива и наблюдающего за переправой войска по мосту Мандрокла[29].

Прошли тысячелетия. Из семи чудес света уцелело лишь одно — египетские пирамиды. Самосские чудеса также исчезли бесследно. Но каковы были удивление и радость немецких археологов, когда в 1882 г. при раскопках самосских древностей они обнаружили под горой Кастро тоннель, в точности такой, каким его описывал Геродот! Но главный сюрприз ждал археологов в середине тоннеля, где он имел резкий излом. Этот излом свидетельствовал лишь об одном: подземный водопровод копался с двух сторон одновременно и приблизительно в середине пути работники встретились с ошибкой менее 10 метров в горизонтальном и 3 метров в вертикальном направлении. Это прекрасная точность для древних строителей, ибо, как легко подсчитать, заданные углы выдерживались ими с точностью до 20 угловых минут (рис. 28, 29)!

Рис. 28. Вход в самосский тоннель. Современное фото.

Любопытно, что аналогичный тоннель был пробит около 700 г. до н. э. иудейским царем Езекией для снабжения Иерусалима питьевой водой. Однако известный по Библии иерусалимский акведук строился менее искусно, чем самосский. Правильность направления при прокладке иерусалимского тоннеля контролировалась самым примитивным образом — с помощью вертикальных колодцев, пробиваемых сверху. Тоннель получился зигзагообразным, и его длина в два раза превышала расстояние между его концами! Существующее мнение, будто зигзаги тоннеля были сделаны для того, чтобы обойти выдолбленные в той же скале гробницы иудейских царей Давида и Соломона, конечно, может служить лишь слабым утешением для древних иерусалимских строителей.

Самосский тоннель поражает прямолинейной смелостью своих линий. Только строитель, вооруженный математическими знаниями и свято верящий в их непогрешимость, мог так дерзко, без оглядки прокладывать под землей прямую линию. Самосский акведук является едва ли не единственным «живым» свидетелем прекрасной математической подготовки древнегреческих строителей и смелого воплощения математических знаний на практике.

Строительство самосского тоннеля относят приблизительно к 530 г. до н. э. Но ведь это как раз время пребывания Пифагора на Самосе! И хотя Геродот строителем самосского тоннеля называет Евпалия, вполне возможно, что Пифагор принимал участие в обсуждении проекта этого смелого инженерного сооружения. Вполне возможно, что в этом проекте нашли воплощение геометрические построения (или хотя бы геометрические идеи) вернувшегося на родину Пифагора.

Рис. 29. Самосский тоннель. Поперечное сечение горы Кастро (внизу), поперечное сечение тоннеля и водостока (слева) и горизонтальный план тоннеля в месте стыковки (справа).

Как же был построен самосский тоннель? Ответ на этот вопрос сохранился лишь в трудах александрийского математика Герона, относящихся к началу нашей эры (I в.). В сочинении «О диоптре» Герон описывает диоптр — горизонтальную линейку с двумя смотровыми отверстиями, служащую для измерения углов на местности, — прототип современного теодолита. После описания прибора Герон рассматривает ряд практических задач съемки на местности, решение которых фактически основано на использовании прямоугольной системы координат.

Рис. 30. Геометрические построения на плане местности при прокладке Самосского тоннеля.

В задаче 15 «Через гору ABCD нужно провести прямолинейный тоннель, если даны его выходы B и D». Для решения задачи Герон проводит из точки B прямую BE и затем строит систему взаимно перпендикулярных отрезков , и т. д. (рис. 30). Затем, двигаясь по прямой KL, он находит точку M, такую, что . Зная длины «меридианов» BE, FG, KH, MD и «параллелей» EF GH, KM, легко вычислить длины катетов BN и DN «подземного» прямоугольного треугольника BDN и найти их отношение . Наконец, построив в точках B и D прямоугольные треугольники BEP и DMQ с тем же отношением катетов, легко видеть, что гипотенузы этих треугольников и укажут искомые горизонтальные направления, в которых необходимо рыть тоннель. «Если тоннель будет выкопан по этому способу, — подводит итог Герон, — то рабочие должны будут встретиться».

Но вернемся к Пифагору. Скорее всего, Поликрат поспешил всячески обласкать знаменитого путешественника, слава о мудрости которого уже бежала впереди него. Ведь самосский тиран слыл «просвещенным деспотом» и всячески стремился поддерживать эту лестную для него репутацию.

Поликрат собирал рукописи и произведения искусства. Поэты Ивик и Анакреонт, жившие при дворе Поликрата, воспевали радости придворной жизни, пышные праздники, пиры и любовные приключения. Под влиянием беззаботной лирики Анакреонта легкая «анакреонтическая» поэзия обрела второе рождение в литературе Возрождения и Просвещения, а в России — в стихах Ломоносова, Державина, Пушкина:

Что же сухо в чаше дно?

Наливай мне, мальчик резвый,

Только пьяное вино

Раствори водою трезвой.

Мы не скифы, не люблю,

Други, пьянствовать бесчинно:

Нет, за чашей я пою

Иль беседую невинно.

(А. С. Пушкин)

При дворе Поликрата жил знаменитый кротонский врач Демокед, которого самосский тиран переманил щедрыми вознаграждениями. Школа врачей в Кротоне, основанная Демокедом и разрабатывавшая свое учение на основе философских теорий и опытных наблюдений, считалась в те времена лучшей во всей Элладе, а сам Демокед, по свидетельству Геродота, был «врач, превосходивший искусством всех своих современников».

Пифагор, конечно же, встречался с Демокедом на Самосе и испытал на себе его влияние. Однако вскоре судьба, щедро осыпавшая своими немилостями и Пифагора, и Демокеда, надолго разлучила двух единомышленников. Пифагор покинул Самос, но в Кротоне он встретил учеников Демокеда и охотно принял их в свой союз. Демокед остался при дворе Поликрата, но покои самосского тирана недолго еще охраняли покой кротонского врача. Около 523 г. до н. э. Демокед в свите Поликрата отправился в Сарды к персидскому сатрапу Орету. Поликрат возмечтал стать владыкой всех морей, и Орет предложил ему денежную помощь. Перед такими посулами трудно было устоять, и Поликрата не сдержали ни предупреждения оракулов, ни дурной сон собственной дочери. Приглашение Орета оказалось западней: Поликрат был убит, по словам Геродота, «таким способом, о котором я не хочу даже рассказывать», а Демокед с остальной свитой был взят в плен.

Так и погиб бы Демокед в цепях пленника, если бы персидский царь Дарий не вывихнул себе ногу. Когда египетские знаменитости только обострили течение болезни, вспомнили об эллинском пленнике. Поначалу Демокед прикидывался простаком, но когда принесли плети и скорпионов, пришлось взяться за дело. Демокед вылечил Дария, за что тот великодушно сменил ему пару обычных цепей на две пары золотых.

Но Демокед нашел способ оплатить «щедрость» Дария той же монетой. Однажды жена Дария Атосса, также исцеленная Демокедом, по наущению эллина сказала Дарию: «Царь! При всем твоем могуществе ты бездействуешь. Еще ни один народ ты не покорил персам и не преумножил персидской державы. Человеку молодому, как ты, властителю великих сокровищ, следует прославлять себя великими подвигами, дабы персы знали, что над ними властвует муж».

Дарий внял словам Атоссы, которые стали прелюдией к полувековым греко-персидским войнам. Для начала он снарядил к берегам Эллады разведывательный корабль с Демокедом во главе. Но только корабль прибыл к берегам Великой Греции, Демокед бежал в родной Кротон. Кротонцы не выдали персам своего великого соотечественника, а Демокед женился на дочери Милона — любимого ученика Пифагора и прославленного атлета. Круг замкнулся, и на склоне лет своих Пифагор вновь встретился с Демокедом.

Но все это произошло через долгие три десятилетия, а пока Демокед жил при дворе Поликрата и по мере сил заботился о сохранении не только телесного, но и духовного здоровья самосского тирана. Вместе со знаменитым врачом и прославленными поэтами украшал двор Поликрата и известный по всей Элладе Феодор — архитектор и скульптор, искусный резчик гемм. В поте лица умножал Феодор красу покоев Поликрата великолепными статуями, а жен и наложниц тирана без счета осыпал изящными инталиями и камеями. При дворе самосского тирана не хватало только прославленного мудреца, и Поликрат изо всех сил старался заполнить этот пробел.

Но Пифагор не спешил принимать милости Поликрата. Роль придворного полураба, пусть и украшенного лаврами, никак не устраивала его. За долгие годы скитаний, унизительного ученичества и вавилонского плена сердце Пифагора обнажилось к чужим страданиям. Толстые стены дворца тирана и роскошь придворной жизни не могли заглушить острую боль, которую причиняла ему царившая вне этих стен несправедливость. Пифагор не мог жить рядом с источником несчастий своих сограждан. Он удалился за город и для своих занятий облюбовал пещеру в окрестностях Самоса.

Непрерывная череда единомышленников, становившихся учениками, старых друзей и знакомых и просто любопытных потянулась к этой пещере. Дни и ночи проводил Пифагор в беседах, в которых обсуждалось все — от тайников души самосского тирана до тайн мироздания. Возможно, в одной из таких бесед обсуждались геометрические принципы строительства самосского тоннеля.

Предание рассказывает, что в это время Пифагор помог самосскому атлету Евримену стать победителем на Олимпийских играх. Пифагор посоветовал Евримену ежедневно питаться мясом, а не сыром и смоковами, как это по старинному обычаю делали остальные атлеты. Евримен последовал Пифагоровой мудрости, набрался сил и, несмотря на свой малый рост, одержал победу в борьбе. Однако в дальнейшем Пифагор советовал Евримену бороться, но не побеждать, «ибо человек должен принимать на себя труды, но не навлекать, побеждая, зависти: ведь и увенчанные победители небезупречны».

Жизнь Пифагора в самосской пещере становилась все более уединенной. Но чем дальше отходил Пифагор от жизни общества, тем теснее сближался он с тайной общиной орфиков, разыгрывавших свои мистерии неподалеку от обиталища Пифагора. Орфики исповедовали религиозное учение, основанное, по их верованиям, самим поэтом Орфеем.

Древние мифы утверждали, что Орфей изобрел музыку и искусство стихосложения. Музыка Орфея была столь прекрасна, что, заслышав ее, деревья склоняли ветви, а камни сдвигались с места. Пение и игра Орфея на лире растрогали даже владыку царства мертвых — Аида, когда Орфей спустился под землю за своей любимой женой Эвридикой, погибшей от укуса змеи. Аид вернул Орфею Эвридику, но пылкий Орфей взглянул на свою возлюбленную ранее отмеренного часа, и она вновь растворилась в царстве Аида.

Никто не мог заменить Эвридику убитому горем Орфею. Он сторонился поклонниц, в коих у всякого музыканта нет недостатка, за что и был растерзан в дикой злобе менадами — спутницами Бога Диониса. Голова несчастного Орфея выплыла по реке Герб к острову Лесбос, где она пророчествовала и творила чудеса. Птицы, звери, деревья и камни оплакивали своего кумира.

Так плыли: голова и лира:

Вниз, в отступающую даль.

И лира уверяла:— мира!

А губы повторяли: — жаль!

Кроваво-серебряный, серебро-

Кровавый след двойной лия,

Вдоль обмирающего Герба —

Брат нежный мой! сестра моя!

(М. Цветаева)

Учение орфиков тесно переплеталось с культом Бога растительности Диониса — покровителя виноградарства и виноделия. Орфей преобразовал первобытно-разнузданное поклонение Дионису в религиозно-философское учение. Но, как это часто бывает, союз Орфея и Диониса закончился трагически: Дионису показалось, что Орфей своими песнопениями стал более служить покровителю искусств Аполлону, и напустил на Орфея неистовых менад.

Согласно учению орфиков, Дионис первоначально был рожден Зевсу владычицей преисподней Персефоной под именем Загрея, но был растерзан и съеден титанами, а затем вновь родился, уже Дионисом. Зевс испепелил титанов и из их золы создал людей. Вот почему все люди вместе с грубым естеством титанов, от которых они произошли, носят в себе и частицу божественного Диониса, вошедшего в плоть их предков. Таким образом, в каждом человеке заложены два противоборствующих начала: «титаническое» — скопище пороков и скверны и «дионисическое» — воплощение божественной добродетели. Задачей человека является поэтому очищение от унаследованной от титанов скверны ради освобождения божественной дионисической духовности. Надо сказать, что в этой части учения орфиков сквозь мифологическую оболочку видится тонкое и глубоко верное знание естества человека.

Ради освобождения божественной души, заточенной в темнице тела, орфики совершали особые очистительные обряды и вообще подчиняли свою жизнь системе особых жизненных правил — βίος ’Ορφικός — «орфическая жизнь». Тех, кто в земной жизни преуспел в благочестии, за гробом ожидало блаженство, а нечестивых — мука в темницах Тартара.

Как достичь загробного блаженства? Орфики верили в то, что душа человека бессмертна и подвержена непрерывной цепи перевоплощений. После смерти человека его душе определяется войти в тело одного животного, потом другого и т. д. Только тот, кто вел на земле «орфическую жизнь» праведника, мог избавить свою душу от бесконечной цепи перевоплощений и обрести вечное пристанище на «островах блаженных», которые располагались то ли на звездах, то ли где-то на небесах. Поскольку в теле животного могла обитать душа умершего человека, животных запрещалось убивать и питаться их мясом.

Итак, культ Диониса-Загрея, или Вакха, как его часто называли, воплощал для орфиков беспрерывный круговорот жизни, всеполноту вечно рождающей природы, в которой даже смерть не есть конец жизни, а есть только перевоплощение в новую жизнь. Орфический культ Диониса — это поклонение буйной мощи и изобилию вечно творящей природы, это раскрепощение и творческих сил самого человека, спрятанных в бренной оболочке его тела.

Вот почему столь бурно и безудержно, как сама жизнь, исполнялись орфические обряды — мистерии (μυστήριον — таинство). К таинству мистерий допускались только посвященные в орфическое учение — мисты. Орфические мистерии совершались весной в годовщину гибели и воскресения Диониса-Загрея, когда воскресает и вся природа. Потому и мистерии изображали муки, смерть и воскресение Вакха и открывали перед вновь посвященными — неофитами — вечную радость бытия. Все горести жизненного пути, все тяготы и невзгоды земного существования и даже сама смерть отходили для миста на второй план, ибо все они становились лишь крошечными звеньями беспрерывной череды природных перевоплощений.

В вакхическом исступлении восставали орфики против привычного хода вещей и стесняющих рамок благоразумия. Они освобождали заточенные в глубинах души буйные дионисические силы и позволяли им выплеснуться наружу, слиться с окружавшей их матерью-природой. Вот как объясняет состояние души миста В. В. Вересаев, тонкий знаток античной культуры: «В священном оргийном безумии человек «исходит из себя», впадает в исступление, в экстаз. Грани личности исчезают, и душе открывается свободный путь к сокровеннейшему зерну вещей, к первоединому бытию. Это состояние блаженного восторга мы яснее можем себе представить по аналогии с опьянением. Либо под влиянием наркотического напитка, либо при могучем, радостно проникающем всю природу приближении весны в человеке просыпаются те дионисические чувствования, в подъеме которых его «я» исчезает до полного самозабвения. Этого «я» уже нет, нет множественности, нет пространства и времени, все — где-то далеко внизу. Об этом именно состоянии говорит у Достоевского Кириллов: «Как будто вдруг ощущаете всю природу и вдруг говорите: да, это правда!»

Под чарами Диониса каждый чувствует; себя не только соединенным, примиренным, слитым со своим ближним, но единым с ним; сама отчужденная природа снова празднует праздник примирения со своим блудным сыном — человеком, принимает его в свое лоно. Все слилось в одном огромном мистическом единстве. В человеке теперь звучит нечто сверхприродное: он чувствует себя Богом, он шествует теперь восторженный и возвышенный, он разучился ходить и говорить и готов в пляске взлететь в воздушные выси. Человек стал в собственных глазах как бы художественным произведением: словно огромная творческая сила природы проявляется здесь, в трепете опьянения...»

Все, что происходило во время мистерий — тексты молитв и заклинаний, тайные имена Богов, скрытый смысл мифов, разъясняемый неофитам жрецами, да и сами события, должно было сохраняться в строжайшей тайне. Рассказывают, что один юноша, не посвященный в таинства мистерий, спросил у миста, похоже ли хоть отчасти виденное им во сне на то, что совершается в действительности во время мистерий. Мист только кивнул головой, за что и поплатился ею как разгласивший тайну.

Поздним вечером среди мистической тишины и мрака раздавались устрашающей силы удары. Подобные раскатам грома, они заглушали шорох морского прибоя и повергали в трепет души посвящаемых. Темнота ночи вдруг озарялась ярким светом факелов, и на их блики из непроглядной черноты вылезали грозные чудовища. Их отгоняли ударами бубнов, треском трещоток, звуками авлосов, и начиналась безудержная вакхическая пляска. Из пены прибоя в свете огня появлялись красавицы гетеры, они врывались в круговерть хоровода, и вихри неистового танца срывали их мокрые одежды.

Кипящий поток, в котором тела трепетали, как пламя факелов, а пламя факелов танцевало, как тела, устремлялся к жертвенному огню, зажженному на открытом возвышенном мысе. Огромные тени в красных бликах огня скакали по прибрежным скалам. Пламя жертвенного огня пожирало животных, и смоченные жиром искры с треском выпрыгивали из костра до небес. Радостные гимны Дионису разливались над морем, как лилось и вино из расселин между камнями жертвенника: Начиналась буйная вакхическая ночь, остановить которую мог лишь отрезвляющий свет нового дня.

Только звезды бесстрастно взирали на искрящееся в темной ночи таинство. Но и они не должны были оставаться в стороне от безудержного порыва человека к природе, и им посылали орфики свои взволнованные гимны:

Звезды небесные! Чада любимые Ночи всечерной!

Вы, кто, кружась, обтекаете мир огненосной волною,

Вы, кто, сияя и вечно горя, всё и вся породили,

Вы — сопричастницы Мойр, указатели всяческой доли,

Вы направляете смертных людей по божественным тропам,

Вам пояса семикратные зримы, воздушным скитальцам,

Вы и небесные, вы и земные, вам нет истощенья.

Пеплос Ночи непроглядной вы сделали взору доступным,

Блеском осыпав своим, о дарящие время веселью.

Пифагору нравились мистерии орфиков. Нравилась чистота «орфической жизни», призванной развивать в человеке лучшие дионисические начала, нравилось стремление орфиков стать частицей единой гармонии природы, хотя удавалось им это лишь в недолгие часы мистерий. Но не столько внешняя сторона вакхических обрядов, сколько внутренняя философия единения с природой, философия всеобщей гармонии и непрерывного творчества природы занимала самосского мудреца. Оставалось только найти единое первоначало единой природы, отыскать единый источник ее неиссякаемых творческих сил, увидеть первопричину ее гармонии и прекраснейшего устройства. И такую первопричину Пифагор отыскал в числе. Теория числа как единого организующего принципа мироздания стала стержнем всей философской системы Пифагора.

Заметим, что само слово «теория», без которого немыслима современная наука, имеет орфико-пифагорейское происхождение. Первоначально теория (θεωρία) означала наблюдение, созерцание. Созерцание театрализованных мистерий и слушание тайных толкований мифов, а вместе с тем и вакхический восторг, который охватывал неофита от открываемых ему истин, — все это и называлось одним словом «теория». С орфических таинств в математику перенес теорию Пифагор, ибо постижение истины во все времена вызывает у человека вакхическое восхищение. «Удивление — источник появления науки», — сказал Аристотель. Восхищение — муза научных теорий.

Однокоренным словом с теорией является и теорема (Θεωρήμα) — зрелище, представление, которое трудами Пифагора стало означать и умозрение, умозаключение, т. е. математическую теорему.

Но орфики составляли лишь ничтожную часть самосского общества, а жить в обществе и быть свободным от общества, как известно, нельзя. Пифагора угнетала сама атмосфера тирании и произвола, царившая на Самосе, атмосфера, от которой не защищали даже гулкие своды его пещеры. Мысль о том, что не пристало философу, свободному духом, жить в атмосфере насилия, все чаще посещала его. Притязания на дружбу со стороны Поликрата становились все настойчивее, а дух сопротивления деспоту в душе Пифагора — все решительнее.

Как ни горька была эта правда, но она оставалась таковой: родина не дала Пифагору духовной свободы, столь необходимой мудрецу. То, чего долгие двадцать лет скитаний он мечтал обрести на родине — душевного равновесия, на родине не было. Судьба вечного странника вновь выбирала дорогу. Быть может, беседы с Демокедом укрепили Пифагора в решении переселиться в Кротон.

Кротон был небольшим греческим полисом на юге Аппенинского полуострова. Первые греческие поселения возникли здесь с незапамятных времен. Сиракузы и Акрагант на острове Сицилия, Неаполь, Кротон, Сибарис, Тарент, Метапонт на южноиталийском побережье были самостоятельными городами-государствами, называемыми Великой Грецией. Временами полисы Великой Греции объединялись против общего врага: этрусков на севере и карфагенян на юге, а в остальное время соперничали между собой.

Кротон и Самос связывали давние торговые отношения. Отец Пифагора Мнесарх не раз бывал в Кротоне. Возможно, жили там и родственники Пифагора. Остальное — сесть на корабль и отплыть к неведомым берегам — было делом привычным.

Но одно дело — отплыть из Египта или уйти пешком из Вавилона, и совсем иное — расстаться с родиной. Тяжело далось Пифагору это расставание. Сердце липкой смолой затягивала печаль — кто-кто, а оно-то знало, что это прощание навсегда. Горький смоляной ком от сердца подступал к горлу.

Свершалось библейское, вечное: нет пророка в отечестве своем. Пророк покидал свое отечество.

Упругие этезии, как и двадцать лет назад, хлопнули и натянули белый парус триеры, земля побежала вспять, синева неба и синева моря сомкнулись и навсегда поглотили родные самосские берега...

Повороты колеса истории порой удивляют нас своим фатальным постоянством. Впрочем, мы слишком легко забываем о неизбежной и закономерной похожести движений всякого вращающегося колеса. И только все убыстряющийся бег вечно катящегося колеса истории, все возрастающий поток вовлекаемых им в свой круговорот людских судеб, все разрастающийся трагизм повторяемых им событий заставляют нас вспомнить об этой роковой закономерности. Тогда мы останавливаемся пораженные, будто ударом грома: и это уже было!

Прошло 2450 лет, и хмурым сентябрьским утром 1922 г. от берегов России, истерзанной голодом и истрепанной безумной круговертью бездумных идей, отплывал пароход «Обербургомистр Хакен» — первый «философский пароход» из России. За ним вскоре последовал второй, третий и, кажется, четвертый — никто их тогда толком и не считал.

Лучшие умы России, ее пророки, ее совесть и слава, ее генетический фонд насильно изгонялись из своего отечества. Титаны русской философской мысли, мыслители мирового масштаба: Николай Бердяев, Сергей Булгаков, Иван Ильин, Лев Карсавин, Николай Лосский, десятки, сотни ведущих профессоров во главе с ректором и деканом математического факультета Московского университета оказались ненужными, более — вредными для своей родины.

Как и 2450 лет назад, пароход качнуло, земля побежала вспять, серая балтийская волна и серое северное небо сомкнулись и навсегда поглотили родной петербургский берег.

Русские пророки покидали свое отечество.

Но как Пифагор возвратился в родную Элладу и стал городом Пифагорионом, так и русские пророки через 70 лет попрания русской культуры возвращаются в родную Россию. Их именами назовут еще университеты, улицы и, быть может, города. Жаль, что дожить до этого часа пророкам не дано.

И ветер, обошедший все края,

То налетавший с севера, то с юга,

На круги возвращается своя.

Нет выхода из замкнутого круга,

В моря впадают реки, но полней

Вовек моря от этого не станут,

И реки, не наполнивши морей,

К истокам возвращаться не устанут.

(Екклезиаст. Поэтическое переложение Г. Плисецкого)







Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...





Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:


©2015- 2024 zdamsam.ru Размещенные материалы защищены законодательством РФ.