Восприятие социального мира и политическая борьба

Наиболее решительная объективистская теория долж­на интегрировать представления, имеющиеся у агентов о социальном мире, точнее, их вклад в построение видения социального мира и через это в самое построение соци­ального мира, посредством работы представления (во всех смыслах этого термина), которую они ведут непрерывно, дабы навязать свое видение мира или видение своего собственного положения в этом мире, своей социальной идентичности. Восприятие социального мира есть про­дукт двойного социального структурирования. С «объективной» стороны, оно структурировано социально, по­скольку свойства, сопряженные с агентами или с инсти­тутами, предстают восприятию не каким-то независимым образом, но, напротив, в очень неравновероятных ком­бинациях (и так же, как у животного, имеющего перья, больше шансов обладать крыльями, чем у животного, имеющего мех, так и у владельцев большого культурного капитала больше шансов стать посетителями музеев, чем у тех, кто этого капитала лишен). А с «субъективной» сто­роны, восприятие социального мира структурировано в силу того, что схемы восприятия и оценивания приспо­сабливаются к рассматриваемому моменту, и все то, что представлено, в частности, в языке, есть продукт предше­ствующей символической борьбы и выражает в более или менее видоизмененной форме состояние распределения символических сил. Тем не менее, объекты могут воспри­ниматься и выражаться различным образом. Ибо как объекты природного мира, они всегда предполагают час­тичную неопределенность и расплывчатость, поскольку, например, наиболее устойчивые сочетания свойств нико­гда не базируются лишь на статистических связях между сущностными чертами; а как объекты истории, они под­вержены изменениям во времени, и их значение, в меру его «подвешенности» в будущем, само нерешено, в ожи­дании, отсрочено и через это относительно недетермини­ровано. Эта сторона дела — неопределенность — есть то, что подводит базу под плюрализм видения мира. Она сама связана с множественностью точек зрения и со все­ми символическими битвами за производство и навязы­вание легитимного видения социального мира. Говоря точнее, она связана со всеми когнитивными стратегиями восполнения, которые продуцируют смысл объектов соци­ального мира, выходя за рамки непосредственно видимых атрибутов и отсылая к будущему или к прошлому. Эти отсылки могут быть скрытыми и молчаливо подразуме­вающимися, через «протекцию» и «ретенцию», как это называет Гуссерль, т. е. практическими формами перспек­тивного или ретроспективного видения, исключающими как таковые позиции прошлого и будущего. Но такие отсылки могут быть и явными, как в случае политиче­ской борьбы, где к прошлому (ретроспективно рекон­струируемому сообразно потребностям настоящего) и в особенности к будущему (творчески предвидимому) бес­престанно взывают, чтобы детерминировать, разграни­чивать, определять всегда открытый смысл настоящего.

Напомнить, что восприятие социального мира содер­жит конструктивный акт, отнюдь не значит принять интеллектуалистскую теорию познания. Главное в опыте социального мира и в работе по его конструированию то, что он предполагает обращение к практике ниже уровня эксплицитного представления и вербализованных выра­жений. Чувство положения, занимаемого в социальном пространстве (то, что Гоффман называет «sense of one's place»ii), будучи ближе к классовому бессознательному, чем к «сознанию класса» в марксистском смысле, есть практическая материя социальной структуры в целом, которая раскрывается через ощущение позиции, занятой в этой структуре. Категории перцепции социального ми­ра являются в основном продуктом инкорпорации объек­тивных структур социального пространства. Вследствие этого они склоняют агентов брать социальный мир, ско­рее, таким, каков он есть, принимать его как само собой разумеющейся, нежели восставать против него и проти­вопоставлять ему различные — даже антагонистические — возможности. Чувство положения, как чувство того, что можно и чего нельзя «себе позволить», заключает в себе негласное принятие своего положения, чувство границ («это не для нас») или, что сводится к тому же, чувство дистанции, которую обозначают и держат, уважают или заставляют других уважать — причем, конечно, тем сильнее, чем более суровы условия существования и чем более неукоснителен принцип реальности. (Поэтому глубокий реализм, которым чаще всего характеризуется видение социального мира у занимающих подчиненное положе­ние, функционируя как некоего рода социально установ­ленный инстинкт самосохранения, может казаться кон­сервативным лишь относительно внешнего, а значит, нормативного представления об «объективном интересе» тех, кому этот реализм помогает жить или выживать.)⁵

Если объективные отношения сил стремятся воспро­извести себя в том видении социального мира, которое постоянно включено в эти отношения, то, значит, прин­ципы, структурирующие это видение мира, коренятся в объективных структурах социального мира, а отношения силы также представлены в сознании в форме категорий восприятия этих отношений. Но частичная недетермини­рованность и размытость, предполагаемая объектами со­циального мира, вкупе с практическим, дорефлексивным и имплицитным характером схем восприятия и оценива­ния, применяемых к этим объектам, есть та архимедова точка опоры, которая объективно оказывается в распо­ряжении для действий чисто политического характера. Познание социального мира, точнее, категории, которые делают его возможным, суть главная задача политиче­ской борьбы, борьбы столь же теоретической, сколь и практической, за возможность сохранить или трансфор­мировать социальный мир, сохраняя или трансформируя категории восприятия этого мира.

Способность осуществить в явном виде, опублико­вать, сделать публичным, так сказать, объективирован­ным, видимым, должным, т. е. официальным, то, что должно было иметь доступ к объективному или коллек­тивному существованию, но оставалось в состоянии ин­дивидуального или серийного опыта, затруднения, раз­дражения, ожидания, беспокойства, представляет собой чудовищную социальную власть — власть образовывать группы, формируя здравый смысл, явно выраженный кон­сенсус для любой группы. Действительно, эта работа по выработке категорий — экспликации и классификации — ведется беспрерывно, в каждый момент обыденного существования, вследствие той борьбы, которая сталкива­ет агентов, имеющих различные ощущения социального мира и позиции в этом мире, различную социальную идентичность, при помощи всевозможного рода формул: хороших или плохих заявлений, благословений или про­клятий, злословий или похвал, поздравлений, славосло­вий, комплиментов или оскорблений, упреков, критики, обвинений, клеветы и т. п. Неслучайно kategoresthai, от которого происходят категории и категоремы, означает «обвинить публично».

Понятно, что одна из простейших форм политичес­кой власти заключалась во многих архаических обще­ствах в почти магической власти: называть и вызывать к существованию при помощи номинации. Так, в Кабилии функции разъяснения и работа по производству символи­ческого, особенно в ситуации кризиса, когда ощущение мира ускользает, приносили поэтам видные политические посты военачальников или послов.⁶ Но вместе с ростом дифференциации социального мира и становлением от­носительно автономных полей, работа по производству и внушению смыслов осуществляется в поле производства культуры и посредством борьбы внутри него (в особен­ности — в недрах политического субполя). Она является собственным делом и специфическим интересом профес­сиональных производителей объективированных пред­ставлений о социальном мире, а точнее, методов этой объективации.

Стиль легитимной перцепции является основной це­лью борьбы, поскольку, с одной стороны, переход от скрытого к явному, от имплицитного к эксплицитному не совершается автоматически: один и тот же социальный опыт может быть признан в его очень различных выра­жениях; а с другой стороны — наиболее значительные объективные различия могут быть замаскированы более непосредственно видимыми различиями (как, например, этнические различия). Если верно, что перцептивные кон­фигурации — социальные гештальты — действительно существуют, а близость условий и, следовательно, диспо­зиций, стремится отлиться в прочные связи и перегруппи­ровки, в непосредственно воспринимаемые социальные единицы, такие как социально различные районы или кварталы (с пространственной сегрегацией), или в такие как общность агентов, обладающих полностью сходными видимыми особенностями — Ständeiii, — то тем не менее социально познанные и признанные различия сущест­вуют лишь для субъекта, способного не только ощущать различия, но и признавать их как значимые, задевающие его интересы, т. е. для такого субъекта, который наделен способностью и склонностью делать различия, считаю­щиеся значимыми в рассматриваемом социальном уни­версуме.

Таким образом, именно посредством свойств и их рас­пределения социальный мир приходит, в самой своей объ­ективности, к статусу символической системы, которая организуется по типу системы феноменов в соответствии с логикой различения отдельных расхождений, а также заключающейся и в значимых различениях. Социальное пространство и различия, которые проявляются в нем «спонтанно», стремятся функционировать символически как пространство стилей жизни или как множество Stän­de, групп, характеризующихся различным стилем жизни.

Различения необязательно включают в себя стремле­ние к различению, как часто считают вслед за Вебленом с его теорией conspicuous consumptioniv. Всякое потребление (а в более общем виде, всякая практика), осуществлялось оно или нет в целях быть увиденным, является видимым, бросающимся в глаза (conspicuous); было оно или не было инспирировано намерением быть замеченным, обосо­биться (to make oneself conspicuousv), дистанцироваться или действовать, соблюдая дистанцию, оно является различи­тельным. На этом основании потребление обречено фун­кционировать как различительный знак и, если обратиться к признанной, легитимной и подтвержденной дифферен­циации, — как знак отличия (в разных смыслах этого сло­ва). Как бы то ни было, социальные агенты, способные воспринимать в качестве значимых «спонтанные» различия, которые категории перцепции заставляют считать уместными, способны также преднамеренно удваивать эти спонтанные различия в стиле жизни при помощи то­го, что Вебер называет «стилизацией жизни» (Stilisierung des Lebens) Стремление к различению, которое можно за­метить по манере говорить или по отказу от мезальянса, производит деления, предназначенные, чтобы их воспри­нимали, или, более того, чтобы их узнавали и признава­ли как легитимные различия, т. е. чаще всего как природ­ные различия — «distinctions de nature» (во французском языке говорят обычно о естественных различиях — «distinctions naturelles»).

Различение — в обычном смысле этого термина — это различие, вписанное в структуру самого социального пространства, поскольку оно воспринимается в соответ­ствии с категориями, согласованными с этой структурой; и веберовский Stand, который любят противопоставлять классу в марксизме, — это класс, сконструированный по­средством адекватного деления социального простран­ства, когда класс воспринимают сообразно с категория­ми, производными от структуры этого пространства. Символический капитал — другое имя различения. Оно является не чем иным, как капиталом в том его виде, в каком его воспринимают агенты, наделенные категория­ми перцепции, происходящими от усвоения структуры его распределения, т. е. когда этот капитал узнается и при­знается как нечто само собой разумеющееся. Различения как символические трансфигурации фактических разли­чий и, более широко — ранги, порядки, градации или же любые другие символические иерархии — являются про­дуктом применения схем построения. Эти схемы (как, на­пример, пары прилагательных, используемых для вы­ражения подавляющего большинства социальных суж­дений) являются продуктом инкорпорации структур, к которым они прикладываются, а признание их абсолют­ной легитимности есть не что иное, как восприятие обыч­ного миропорядка в качестве идущего самого по себе, что подводит итог кажущемуся безукоризненным совпаде­нию объективных и инкорпорированных структур.

Из этого следует, кроме всего прочего, что символи­ческий капитал идет к символическому капиталу, и что реальная автономия поля символического производства не препятствует тому, что оно остается подчиненным в своем функционировании принуждению, которое господ­ствует в социальном мире, и что соотношение объектив­ных сил стремится воспроизвести себя в соотношении символических сил, в видении социального мира. Таким образом утверждается неизменность этих соотношений сил. В борьбе за навязывание легитимного видения соци­ального мира, в которую неизбежно вовлечена и наука, агенты располагают властью, пропорциональной их сим­волическому капиталу, т. е. получаемому ими от группы признанию. Авторитет, подводящий базу под силу дей­ствия недостаточно обоснованного дискурса о социаль­ном мире, есть символическая сила видения и предвиде­ния, направленная на внушение принципов видения и раз­деления этого мира, это — percipi [ii], бытие узнанное и признанное (nobilis [iii]), что позволяет навязать percipere [iv]. Наиболее очевидными среди применяемых категорий пер­цепции являются те, что наилучшим образом приспособ­лены, чтобы изменять видение, меняя категории перцеп­ции. Но также, за редким исключением, наименее склон­ные это делать.

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: