Сдам Сам

ПОЛЕЗНОЕ


КАТЕГОРИИ







ПРОТИВ ГОСПОДСТВУЮЩЕГО ПОРЯДКА.





ОРТОДОКСАЛЬНАЯ И ДОНАТИСТСКАЯ

ЦЕРКВИ

Кризисные явления в позднеримской Северной Африке представляются в рамках нашей темы по меньшей мере достаточно важными, ведь вандалам удалось легко завладеть областью, уже расшатанной внутренними неурядицами, в то время как захват сильной территории был бы затруднительным, если вообще возможным1. Истоки африканского кризиса следует рассматривать в рамках всеобщего кризиса империи в III в. н. э. Однако эти негативные явления были преодолены, в то время как серьезные процессы разложения IV и начала V веков, охватившие как социально-экономическую, так и политическую и культурную сферы, перебороть полностью было уже никак нельзя. Для рассмотрения этих негативных явлений необходимо расширить сферу исследования. Примечательно, что и в период своего расцвета, который правильнее всего отождествить со всеобщим подъемом империи во II веке н. э., римская Северная Африка обнаруживала симптомы болезни. Город-{37}ская экономика того времени набирала все больший вес, система латифундий распространилась до границы с пустынными и полупустынными областями, где часто выращивались зерно, фрукты и оливки, а рубежи оборонялись при помощи римской фортификационной системы (лимес*). Фортификационные и городские сооружения, улицы, мосты, порты и водопроводные системы свидетельствовали об успехах римской цивилизации до самой пустыни и горных областей. Но все-таки Рим, как бы ему ни хотелось, не мог оказать на население такого влияния, которое привело бы к романизации всех сторон жизни. Хотя многие выдающиеся римские писатели были африканского происхождения (Тертуллиан, Апулей, Августин), латинский язык все же не смог прижиться повсеместно. Очень прочно укоренились пунический и берберский диалекты; часто возникала потребность в переводчиках, а латинские надписи в Африке часто представляют образцы весьма испорченной латыни. То же самое происходило в других культурных и общественных сферах. Религиозные представления местного населения в Северной Африке уже после христианизации его подавляющей части обнаруживают одну весьма характерную особенность: может быть, мы вправе сказать, что ярко выраженные здесь фанатизм и пуританство2 зачастую были весьма заметны и в повседневной жизни, и в быту. Борьба и усобицы IV и V веков свидетельствуют о том, что и внутри ограниченной лимесами зоны лишь часть населения сознательно становилась на сторону Рима и относилась к империи именно так, как того хотели правительство и верные Риму поэты и писатели. Большинство же взирало на империю с безразличием и лишь с оговорками считало себя римскими гражданами или подданными империи. Многие жители Северной Африки и не скрывали своего отрицатель-{38}ного отношения к римской власти, при этом формы сопротивления были чрезвычайно разнообразными (от религиозных и социально-экономических до политических). С особенной силой самые разные антиримские настроения и действия сконцентрировались в ряде крупных восстаний IV века, отчасти связанных с донатистским расколом3. Пограничные укрепления (лимесы) были упразднены еще во времена Диоклетиана (284–305 гг.), так что и извне было видно, что римская Северная Африка стала утрачивать свои территории. Племена, обитавшие по ту сторону лимесов, все чаще стали возмущаться, и население приграничных областей непосредственным образом ощущало это на себе в ходе их разбойничьих набегов. Однако и в пределах лимесов жили некоторые не вполне мирные племена, склонные к мятежу. Это обнаружилось в связи с восстанием одного мавретанского князя-федерата по имени Фирм (372–375 гг.), который поднял знамя восстания, испугавшись наказания императора по какому-то незначительному поводу. Его приверженцы – берберы из Кабилии и население примыкающих земель и городов Мавретании – признали его царем, а возможно, и императором, и, кроме того, ему удалось привлечь на свою сторону даже часть римских войск. О том, как далеко зашло восстание, свидетельствует имевшее вскоре место его продвижение в направлении Нумидии и установление связей с еретиками-донатистами, которые всегда питали к Риму враждебные настроения. После подавления восстания Фирма и до мятежа Гильдона (397–398 гг.), его брата, имели место лишь незначительные волнения, которые тем не менее тоже были важными показателями кризиса. Во время восстания своего брата Гильдон хорошо зарекомендовал себя в глазах римлян, поэтому его продвигали по службе и в конце концов пожаловали ему должность главнокомандующего римской армией (комита Африки). Сначала и в этой должности он проявил себя как надежный человек, однако оказалось, что он лишь выжидал удобного{39} случая, чтобы восстать против правительства Западного Рима (формально добровольно перейдя на сторону императора Восточной Римской империи Аркадия4). Объявленный правительством в Равенне «hostis publicus» (врагом государства), Гильдон вскоре попытался завладеть Африкой и переустроить ее на свой лад. С самого начала в его распоряжении имелись соответствующие возможности и резервы: благодаря тому, что губернаторы провинций, включая верховных гражданских губернаторов (vicarius Africae), состояли у него в подчинении, в его руках оказалась вся территория Магриба. Под его командованием находились мобильные воинские части, а кроме того, для реализации своих планов он мог привлечь и пограничные гарнизоны. В этом отношении возможности Гильдона были гораздо большими, чем у его брата. Ему сразу удалось привлечь на свою сторону племена гетулов, арзугов и насамонов, живших за пределами римских границ, подчинить себе некоторые вооруженные отряды ранее угнетенного сельского населения (рабов, колонов, циркумцеллионов). С помощью столь многочисленных приверженцев в Северной Африке были осуществлены меры, выявившие недостатки предыдущей политики и, по крайней мере на начальном этапе, имевшие своей целью социальную революцию. Несмотря на некоторые сомнения, присутствующие в современных исследованиях5, можно с уверенностью сказать, что за счет перераспределения собственности он хотел ослабить или окончательно ликвидировать господствовавшие ранее экономические отношения, а самому сделаться крупнейшим собственником в Северной Африке, заняв место императора. Однако он уделил соответствующее внимание и своим помощникам, которые ранее принадлежали к неимущим слоям населения. Донатистская церковь, всегда выступавшая как сообщество бедных и праведных, гонимых миром, признала власть Гильдона и сотрудничала с ним. Под прикрытием Гильдона донатисты боролись со своими внутренними{40} схизматиками (рогатисты, максимианисты), чтобы впоследствии организовать еще более мощный, чем прежде, фронт против ортодоксальной церкви. То, что в данной ситуации донатисты вынуждены были связаться с Гильдоном, в то время как этот «генерал» как минимум охотно терпел их поддержку, вполне понятно. Ортодоксальная церковь могла поддерживать только законное правительство и иметь связи только с церквями за морем, в то время как донатисты, ограниченные территорией Африки, соответственно, поддерживали сепаратизм. Влиятельный епископ-схизматик Оптат из Тамугади (Тимгад) считался особенно фанатичным приверженцем Гильдона, так как он почитал «генерала» почти как Бога. За спиной Гильдона Оптат проводил в жизнь своеобразную социальную программу. Себя он прочил в защитники интересов обеспеченных слоев, требуя за свою деятельность большого вознаграждения, а также вмешивался в имущественные отношения религиозных и социальных противников, при этом рабы, колоны и циркумцеллионы, вероятно, весьма охотно оказывали ему помощь. Разумеется, для таких далеко идущих планов необходимо было много помощников, которых, в свою очередь, нужно было щедро вознаграждать и одаривать. Собственность, которая вскоре «скопилась» в руках Гильдона и Оптата, требовала, кроме того, большого количества рабочей силы и управляющих, которых нужно было набирать по возможности из надежных людей. Несмотря на столь масштабные планы и начинания, восстание Гильдона было сравнительно быстро подавлено. Карательная экспедиция была поручена Масцезелу, брату Гильдона, и в начале 398 г. ему удалось наголову разбить силы изменников при Аммедаре (Хайдра). Сам Гильдон не пережил своего поражения и был убит своими соратниками. Конфискованное имущество было столь значительным, что правительство вынуждено было учредить специальную имущественную администрацию (подразделение императорской канцелярии частного иму-{41}щества (comitiva rerum privatarum)). Из последствий восстания Гильдона необходимо отметить значительные волнения в сельской местности, благодаря которым донатисты, бывшие сторонники Гильдона, смогли продержаться еще некоторое время; постоянно предпринимались попытки отобрать у «оккупантов» конфискованное императором имущество, и один закон 399 г.6 говорит о подавлении восстания «Saturiani и Subafrenses». Если судить по названиям племен, то представляется, что речь шла о восстании местных жителей, сопровождавшемся многочисленными грабежами, однако место мятежа мы не можем точно установить. Немногим больше известно нам о языческом восстании, потрясшем город Каламу (Гельма) в 408 г., спустя долгое время после официального запрета и упразднения языческих праздников и храмов. Поссидий, епископ этого города, принадлежавший к ортодоксальной церкви и впоследствии ставший биографом Августина, позиции которого и без того были ослаблены его противниками-донатистами, решил воспрепятствовать предстоящей языческой процессии, из-за чего против него повернулась значительная часть населения. Народ попытался поджечь базилику, разграбил соседний монастырь, дьяконский склад и забил до смерти одного монаха. Самому Поссидию едва удалось спастись. Хотя здесь речь идет об одном эпизоде, данное событие все же представляет для нас интерес в силу целого ряда причин (и последствий). Возможно, за этой процессией или восстанием кроется забота о хлебе насущном, так как часть обитателей Каламы жила за счет языческих мистерий7. Вероятно, именно поэтому влиятельные люди города отнеслись к данному восстанию довольно безразлично. Кроме того, среди них, конечно, были сторонники донатизма или (как, например, в римском Сенате) язычества, стремившиеся осложнить жизнь поддерживаемой правительством ортодоксальной церкви, но при этом, естественно, не хотевшие нарушать закон. По крайней мере,{42} в одном из писем Августина содержится намек на подобные мотивы (Письмо 91).

Последний этап существования римской Африки начинается в 410–411 гг. Казнь Стилихона (408 г.) вызвала новые беспокойства в Африке, так как донатизм был тогда официально признан, а разграбление Рима вестготами под предводительством Алариха (24 августа 410 г.) не осталось без ответной реакции и на юго-западе империи. Беглецы, переправившиеся из Италии в Африку, сообщали об ужасах, связанных с Переселением народов, теперь достигшем столицы вселенной, вызывая в умах мирно настроенных провинциалов апокалиптические картины конца света. Языческие противники Рима, напротив, видели в разорении Рима справедливое возмездие за отречение от старых богов. Кроме Иеронима и Орозия, ожесточенную полемику с консервативными языческими кругами вел (413–426 гг.) в своей работе «О граде Божием» Августин. После стабилизации ситуации в Италии правительство снова обратилось к проблемам в Африке. В 410 г. всегда неустойчивая позиция населения была укреплена путем отмены, с хвалебной ссылкой на «devotio Africae» (верность Африки) (Кодекс Феодосия, XI, 28, 5), всех задолженностей по налогам, имевшихся у африканских землевладельцев. Здесь, как и в более поздних законах, землевладельцы отчетливо изображены в качестве столпов государства, что также было оправдано ввиду их влияния на все остальное сельское население. В связи с многочисленными жалобами ортодоксальных христиан на июнь 411 г. в Карфагене был назначен решающий религиозный диспут между ортодоксальной и донатистской церквями8. Хотя назначенный императором руководитель этой дискуссии, трибун и нотарий Марцеллин, очень заботился об объективности, или, по крайней мере, так казалось, исход дела был предрешен. И действительно, донатизм был осужден (причем окончательно); при помощи различных законов и под угрозой самых строгих наказаний была пред-{43}принята попытка добиться как можно более полного перехода схизматиков в лоно ортодоксальной церкви. План удался не до конца, однако донатисты полностью утратили свои позиции во всех важных общественных сферах, за счет чего ортодоксальная церковь и верные империи силы получили соответствующий прирост. Правда, вполне понятно, что из сосланных донатистских епископов и клириков или насильно обращенных посредством телесных наказаний и принудительных работ рабов и колонов немногие стали пылкими сторонниками существующего режима. Как и всегда во времена гонений, повсеместно стало бурно расти сопротивление и оппортунизм. При вторжении вандалов обнаружилось, что тут и там уцелели донатисты и другие гонимые, которые были готовы свести счеты со своими противниками. Между тем уже после начала преследования донатистов вспыхнуло восстание, которое известно прежде всего как восстание тогдашнего главнокомандующего войсками в Африке Гераклиана. В дни кризиса 410 г. Гераклиан остался верным императору, однако в начале 413 г. все же побоялся отзыва в Италию, так как в его командовании стали заметны значительные злоупотребления. Восстание началось с сокращения или прекращения поставок зерна и других продуктов питания в Италию, что должно было вызвать голод, прежде всего в Риме9. Наконец, Гераклиан во главе флотилии напал на Италию, с тем чтобы лишить императора Гонория короны, которую он носил довольно бесславно. Разбитый военачальником Марином при Отрикуле, Гераклиан бежал обратно в Африку, однако был взят в плен и обезглавлен в Карфагене (лето 413 г.). В его падение по непонятным причинам оказались вовлечены также некоторые верные императору люди, например Марцеллин. Возможно, свою роль сыграли интриги донатистов. Впрочем, подавление восстания как раз вынудило правительство принять по отношению к донатистам еще более жесткие меры. Теперь схизматикам было запрещено составлять за-{44}вещание или вступать в права наследства. Постепенно они все оказались почти вне закона.

Офицеры и чиновники, находившиеся на руководящих должностях в Африканском диоцезе, периодически получали от правительства, а также от официальной церкви новые инструкции о преследовании схизматиков, что считалось чрезвычайно важным политическим делом. Даже переписка Августина с крупными землевладельцами, чиновниками и военными постоянно отражает неизменную озабоченность церкви и государства вопросом обращения схизматиков, которое, как они настаивали, главным образом начиная с 410–411 гг., должно было осуществляться с применением самых жестких средств. Здесь приходится по ходу дела констатировать важную идеологическую отправную точку для более поздних преследований еретиков (вплоть до инквизиции)10. Донатисты реагировали на эти гонения в основном пассивными формами сопротивления (бегство, приспособление), в которых нередко находил выражение их фанатизм (самоубийство)11; в этом проявляется их стойкость и сила, какие бы большие потери они ни несли в количественном отношении. Позиция ортодоксальной церкви по отношению к донатизму становилась все более жесткой и даже приобретала радикальные формы, которые шли рука об руку с растущим консерватизмом. Кроме того, при этом церковь сделала вывод о том, что империя (при всех ее недостатках) является наилучшим из возможных государств, желающим мира, а также гарантирующим безмятежное распространение ортодоксального христианства. В этой связи становится существенным союз церкви с богатыми имущими слоями, которые сохранили свой статус-кво. Однако мы хотели бы еще настойчивее, чем в более ранних работах, подчеркнуть12, что для церкви речь прежде всего шла о сохранении общин (состоявших в подавляющем большинстве из бедняков и представителей среднего слоя), которым угрожали как социально-револю-{45}ционные выступления, так и непрекращающиеся вторжения племен, участвовавших в Переселении народов. Эту заботу можно было бы единогласно признать одним из призваний церкви. Ей соответствовала тенденция к приобретению собственности в больших объемах и, тем самым, к обретению власти над еще большими толпами рабов и колонов. Здесь вырисовывается двойственность процесса. Ради возможности заботиться о бедных и прежде всего о вдовах и сиротах необходимо было добиться увеличения пожертвований и других текущих доходов церкви; чем более крупным собственником становилась церковь, тем сильнее по своему социальному положению она приближалась к богатым и власть предержащим, отдаляясь от народа, которому теперь можно было дать лишь один совет – трудиться и «нести обычное рабское иго, не ставшее ничуть легче» (Августин, Исповедь, VII, 6). В творчестве Августина, который имел и должен был иметь многочисленные контакты с представителями высших слоев, особенно четко и часто прослеживается антагонизм, возымевший силу и за пределами африканской церкви.

Непоследовательная социально-политическая позиция ортодоксальной церкви несомненно была противоречива и тесно перекликалась с аналогичной экономической и социальной политикой государства. Хотя ввиду постоянной угрозы нападения со стороны племен, участвовавших в Переселении народов, особенно необходимы были реформы в сфере налогов и рекрутской системе, с тем чтобы усилить пограничные укрепления и пробудить или поднять патриотизм более широких слоев населения, со стороны правительства не последовало никаких решительных шагов. Императоры не могли справиться с самыми богатыми сенаторами, которые одновременно занимали высшие государственные должности или находились в тесной связи с высшими чиновниками13. Результатом этой слабости было дальнейшее обнищание народа и сокращение среднего{46} слоя. О бедственном положении народа уже написано так много, что мы воздержимся от более подробного изложения данного вопроса, отметив, что весьма показательным в этом отношении было поведение рабов и колонов (что подтверждается многочисленными свидетельствами), которые охотно переходили на сторону захватчиков-варваров14. Из произведений Оптата из Милевы, Августина и Сальвиана мы узнаем, что созданный литературой в незапамятные времена образ верного раба в действительности крайне редко находит подтверждение. До сих пор недостаточно принимался во внимание процесс сокращения среднего сословия, которое невозможно было ликвидировать (что было обусловлено трудностью разграничения сверху и снизу). В Африке этот процесс был заметен по постоянному уменьшению численности слоя куриалов и землевладельцев, торговцев и ремесленников, которых они представляли. Если в III в. эти сословия еще могли пополняться снизу15, то в IV в. они переживали упадок, чтобы в будущем вообще оказаться обреченными на уничтожение. Интересно, что, по словам достоверных юридических источников, незадолго до вторжения вандалов в Проконсульской провинции вряд ли можно было найти пригодных куриалов (т. е. людей, обладающих необходимым для вступления в курию имуществом) (см. Кодекс Феодосия, XII, 1, 186 от 27.4.429). В то время как еще в IV в. курии часто состояли из 100 и более членов16, Валентиниан III в своей новелле (XIII, 10 от 445) постановил, что для работоспособности городского совета достаточно трех куриалов. В подобных документах находит отражение процесс сокращения среднего сословия в римской провинции Африка; из-за вторжения вандалов он еще больше усилился. Экономический спад в Северной Африке в целом обусловлен прежде всего неправильным торговым оборотом и развитием средств производства и производительных сил. В то время как земледелие еще процветало17, плодородие почвы лишь{47} отчасти шло на пользу местному населению, так как подати в адрес центрального правительства были высоки (в первую очередь, налоги на пшеницу и растительное масло), а соответствующий эквивалент, например в форме эффективной защиты границы, отсутствовал. Благодаря предоставлению самостоятельности латифундиям, которые государство предпочитало в качестве основных поставщиков налогов и рекрутов, города оказались оттесненными на второй план. Из-за перемещения многих ремесел и промыслов в деревню товары стали автаркическими (независимыми от импорта), а городская экономика очевидным образом все сильнее склонялась к упадку. На место обычных денежных форм товарообмена все более явно приходил натуральный обмен (в том числе и при сборе налогов), что означало, самое меньшее, отступление к более примитивному состоянию. Конечно, эти формы связаны с давно возникшими феодальными или дофеодальными структурами, которые проявились также в возрастании личной материальной зависимости (колонов, букцелляриев, «верноподданных»). Господство натурального хозяйства проявляется также в том, что бедняки (pauperes), изображаемые многочисленными источниками, часто выступают как владельцы хижин, домов, скота или рабов, однако почти никогда – как собственники денег. Свободные денежные средства были редкостью и у среднего сословия и, должно быть, использовались в основном для уплаты налогов и покрытия самых насущных повседневных потребностей. В соответствии с вышесказанным, нам хорошо известно о скапливании, прежде всего драгоценных металлов, в руках богатых сенаторов18. В этих обстоятельствах большую роль играли займы; поскольку их возвращение часто оказывалось невозможным, насущным стало требование насильственной отмены долговых обязательств, которое так или иначе включалось в программу циркумцеллионов, или восставших (Фирм, Гильдон). В этой ситуации все более четкие очертания стали приобретать зависть и ненависть бедных к бога-{48}тым, апатия и бегство от мира представителей обедневшего среднего слоя. Помимо насильственных действий, часто упоминается о попытках освободиться от гнетущих отношений зависимости при помощи хитрости. Однако в основном переход к более благоприятным условиям жизни и труда не удался; уже со времен Константина I постоянно выходили законы, привязывавшие людей, относящихся к курии и коллегии, и прежде всего колонов и рабов, к их статусу. Несвободному было сравнительно трудно добиться освобождения (а иногда даже нежелательно, так как бывший раб с трудом мог найти приличную работу), а преимущество быть принятым в сословие клириков, монахов, военных или служащих предоставлялось редко. Несмотря на требование «iustum pretium» (включавшее справедливое вознаграждение и зарплату) и отмены «turpe lucrum» (позорная прибыль), которые постоянно выдвигались Августином и другими авторитетными людьми, повседневная практика протекала в основном противоположным образом. Правительство волей-неволей поддерживало экономически сильных, отнимая у бедных их жалкие средства опять же на уплату налогов. Естественно, формы экономического и социального кризиса были необычайно разнообразными, так же как и способы выхода из этого затруднительного положения, которые встречались тут и там и которые следовали из ситуации и позиции влиятельных людей. Ввиду успешности Великого переселения народов каждому благоразумному человеку стало ясно, что кризис может легко привести к катастрофе. Тем не менее мы хотим проиллюстрировать эту проблему на примере последнего главнокомандующего римской армией в Африке, комита Африки Бонифация, который сам оказался повинен в обострении кризиса.

Вероятно, Бонифаций занимал в армии руководящие посты еще в молодом возрасте19. С 417 г. он появляется в Африке, сначала как командир пограничного гарнизона в{49} Южной Нумидии, а с 422/423 гг. – как верховный главнокомандующий всей африканской армией. Впрочем, из-за ссоры с Кастином он покинул его экспедицию против вандалов в Испанию. Бонифаций добился существенных успехов в борьбе против африканских берберов (вероятно, против племен гетулов и арзугов), а также в обращении донатистов, которые еще оставались в его области. Идеологическая поддержка его дела нашла отражение в адресованных ему письмах Августина (№ 185 и 189), из которых первое дошло до нас под характерным названием «De correctione Donatistarum» («Об исправлении донатистов»). В нем Августин последовательно отстаивает свое учение coge intrare, которое, исходя из Лк. 14, 23, требовало принудительного обращения и указывало путь средневековой инквизиции. Естественно, отец церкви не имел в виду физического уничтожения схизматиков; однако он рассудительно принимал в расчет определенную долю потерь, включавшую тех, кто избежит обращения из-за самоубийства, и требовал в случае неповиновения применения всех необходимых принудительных мер. В этом письме, написанном в 417 г., Августин рассматривает переход массы донатистов в лоно ортодоксальной церкви как уже свершившийся факт; он указывает на большое количество вновь приобретенных членов общины и «освобожденных деревень, имущества и городов различной степени важности» (185, VIII, 33). Влияние этого и второго послания на Бонифация, похоже, было весьма существенным. Долгие годы полководец очень добросовестно исполнял свои обязанности по отношению к государству и ортодоксальной церкви. После смерти первой жены он даже хотел отказаться от мирской жизни, уйдя в монастырь; роковым образом Августин и его друг Алипий удержали его от этого решительного шага, так как считали его незаменимым военным защитником церкви и народа: ошибка, значение которой едва ли получило должную оценку, и которой суждено было решить судьбу Северной Афри-{50}ки. Хотя поначалу Бонифаций по-прежнему поддерживал законную династию в борьбе с узурпатором Иоанном (423–425 гг.), тем не менее в 427 г. из-за интриг Феликса, командующего армией, императрица Галла Плацидия (правившая за Валентиниана III) дала ему повод для измены. Это решение было роковым для всей страны. И не только потому, что Африка пострадала от измены Бонифация, а некоторые области были опустошены его войсками или карательными экспедициями, высланными из Равенны; скорее потому, что благоприятной ситуацией воспользовались племена, поселившиеся по ту сторону лимеса, которые напали на культурные области, не встретив сопротивления. В 427–428 гг. в Африке продолжал царить хаос, повлекший за собой борьбу всех против всех. Живший при Юстиниане историк Прокопий отмечает, что в этой ситуации, с трудом отбив первую карательную экспедицию, Бонифаций, опасаясь дальнейшего ухудшения обстановки, призвал вандалов при благоприятных обстоятельствах вступить в Африку. В такой форме этот призыв является неисторичным20. В лучшем случае разжалованный полководец рассчитывал на сотрудничество с некоторыми отрядами вандалов, которых он собирался соответствующим образом отблагодарить. Решение, к которому он в конце концов пришел, выглядело совсем по-другому. Так как успехи вестготского войска под предводительством императорского полководца Сигисвульта, который и сам, несомненно, был готом (настроенным проариански), в борьбе с Бонифацием пришлись не по душе ортодоксальной церкви и другим верным империи силам, это стало причиной примирения Бонифация с правительством, последовавшим, самое позднее, в начале 429 года. Теперь Бонифация снова приветствуют как комита Африки. Однако восстановление порядка, естественно, было иллюзорным. Сама гражданская война принесла с собой много проблем, прежде всего подорвав еще не утраченное благосостояние Африки. Непокорные племена бер-{51}беров проникли далеко в глубь римской территории и натолкнулись на рабов и колонов, которые в значительном количестве были готовы защищать существующий порядок. Однако нестабильная ситуация в этой римской провинции привлекла внимание вандалов (даже если предложение союза со стороны Бонифация является и неисторичным), которым казалось, что здесь они найдут много преимуществ по сравнению с Иберийским полуостровом. Поэтому в мае 429 г., спустя несколько месяцев после примирения Бонифация с правительством Западной Римской империи, началось вторжение вандалов в Северную Африку.{52}

Глава V







Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...





Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:


©2015- 2024 zdamsam.ru Размещенные материалы защищены законодательством РФ.