В тюрьме была тяжелейшая скука

Помимо службы занимался я журналистикой и литературным творчеством. После школы посчастливилось поработать секретарем районной газеты на своей малой родине — в Богучарах. А в 1964-м вышла первая моя книга. Имея такой опыт, я при знакомстве с Абелем сразу понял: это же дар судьбы. И после каждой встречи с ним делал в блокноте записи. Вот, к примеру, как по рассказу Абеля выглядит его беседа с защитником Донованом в тюремной камере о смысле жизни. Ее я записал со слов Рудольфа Ивановича подробно, за каждое слово — ручаюсь.

Донован: — На то мы и рождены, чтобы безропотно сносить круговерть времени. Ваша жизнь, полковник, служит тому доказательством. Смотрите, как много людей, раньше не знавших вас, сейчас думают о вас, о вашей судьбе.

Абель: — Говорите «безропотно»? По-вашему выходит, что человек, как былинка в поле, и когда бушуют вихри, которыми охвачен мир, он должен трепетать, будто тростинка при сильном ветре. Вы забываете о людях, всегда готовых действовать и придерживающихся правды.

Д.: — Действия бывают разными. Наш мир полон противоречий. В то время как одни бросают своих детей, другие усыновляют чужих. Одни с большим трудом добывают себе на пропитание, другие наследуют большое богатство, которое им вовсе не принадлежит.

А.: — Вот именно — не принадлежит. Богатство не может принадлежать одному или нескольким людям. Ничто так не мешает в жизни, как корыстолюбие. В самом деле, долго ли может человек, подгоняемый корыстными страстями, действовать разумно? Здесь многие люди не знают меры в собственных желаниях. Они редко протягивают руку свою к добру. Подлецы ликуют, а праведники — мучаются.

Д.: — Кого вы причисляете к праведникам? Бездельников, у которых нет за душой ни цента?

А.: — Это из древнего изречения, и ныне праведниками можно назвать тех, кто создает материальные блага. Тех, на ком держится постоянство нашего мира.

Д.: — А что есть на свете постоянного? Величие? Но и оно бывает унижено. Законы? Они меняются. Слава? Ее опережает зависть. Красота? Она увядает. Друзья? Они изменяют.

А.: — Я говорю о постоянстве диалектическом, о постоянстве — в развитии. А насчет друзей — это вы зря.

Д.: — Но жизнь быстротечна, как сон. Судьба подымает и низвергает человека. Погоня за пустой славой наполняет все людское существование, и тому немало примеров в истории. Ведь мог быть доволен своим царством Дарий, своим счастьем Поликрат, своим мужеством Ахилл, своей женой Агамемнон, своим искусством Архимед, своей мудростью Сократ, своей ученостью Пифагор. Но конец их был печален.

А.: — Вы вспомнили времена до нашей эры. Что ж, древнеперсидский царь Дарий создал в свое время могущественную державу. Поликрат — правитель острова Самос, сделал его одним из самых богатых в Греции. Герой Троянской войны Ахилл совершил много удивительных подвигов. Предводитель греков в этой войне Агамемнон был убит своей женой. Последний царь Трои Приам имел пятьдесят сыновей, которые дружно жили в отцовском доме. Не говорю о знаменитых Архимеде, Сократе и Пифагоре. Жизнь покидает и великих людей, но слава об их добродетели и деяниях остается навеки. Это не пустые слова…

От автора этой книги

Оторвавшись от записей полковника Мутовина, замечу: конечно, и в тюремной камере, и на суде продолжался бесконечный спор двух школ, разных мировоззрений, высочайших интеллектов. В этом вечном противостоянии идеологий нет и не может быть единственного победителя. С годами и веками критерии меняются, а жизнь действительно быстротечна. Но праведники, создающие, как Абель, материальные блага, остаются в памяти вместе со славой об их деяниях. Прибегаю к высокому стилю, но что делать, если воспользоваться им заставляет сам ход документально записанного повествования.

Возвращаемся к беседам Мутовина с Абелем… Однажды во время очередной прогулки Иван Иосифович напрямую спросил: опасался ли Рудольф Иванович провала, предчувствовал ли его возможность?

— Иногда говорят, — ответил Абель, — будто разведчик, постоянно находясь под угрозой ареста, свыкается с этой мыслью и у него притупляется чувство осторожности. Надо мной такого сознания не довлело, хотя смертельная опасность всегда была рядом. Как солдат свыкается с мыслью о гибели в бою, так и разведчик сознает наличие такой печальной возможности. Я старался думать лишь о том, как лучше выполнить порученное задание…

— Не раз вспоминали мы с Рудольфом Ивановичем и книгу Донована «Незнакомцы на мосту», — продолжает Мутовин. — Я все интересовался у Абеля, прав ли был Донован, писавший, что во время судебных заседаний русский полковник не беспокоился за свою судьбу. Действительно ли не было волнений?

— Уже вернувшись в Союз, — признался Абель, — я часто размышлял, почему я не волновался за себя. Думаю, что мой арест заставил меня прежде всего думать о том, как уберечь от провала своих помощников. А думая о них и спасая их, я старался избавиться от мысли о собственной судьбе.

Спросил я Абеля и о том, как и когда узнал он о захвате Пауэрса.

— Об этом мне стало известно через неделю после того, как его сбили. — Абель улыбнулся, воспоминание было приятным. — Тогда я находился в тюрьме. Была тяжелейшая скука. В такие минуты лучше всего отвлекают математические расчеты, которыми я и занимался. Неделю я не знал, что происходит в мире. И тут вдруг в окно камеры кто-то протянул мне газету. Бросился в глаза заголовок, что под Свердловском сбит американский самолет У-2, а пилот Пауэрс схвачен русскими и ему грозит суд как шпиону

— О чем вы сразу подумали?

— Это была приятная новость. — Абель откинулся на спинку стула, провел ладонями по голове. — Первой была мысль, что враг попался и будет наказан. Но когда стало известно, что Пауэрсу присудили всего десять лет и из них только три года тюрьмы, я счел наказание довольно мягким. Мне-то «за пребывание на территории США без регистрации в государственном департаменте» по закону должны были дать максимум пять лет, а «влепили» тридцать.

И завершая невеселую тюремную тему, хочу все же вернуться к роли Абеля, связанной с добыванием атомных секретов. Я уже писал здесь, что обсуждать этот щекотливый вопрос с Рудольфом Ивановичем не довелось. Однако у меня, изучившего все публикации, все связанное с этим проектом, сложилось твердое убеждение — роль Абеля в этом направлении колоссальна. Доводилось слышать от некоторых, будто Рудольф Иванович возглавлял в Соединенных Штатах резидентуру, имея полномочия лично от Вячеслава Михайловича Молотова. Через Абеля прошли чертежи, материалы, образцы атомной бомбы. Их передавали ему его связники, «Волонтеры», Коэны. Все эти великие секреты им доставлял из атомной лаборатории Лос-Аламоса ученый Млад — он же Персей. Как же было ускорено — и благодаря Абелю — установление паритета с американцами в этом виде вооружений! Испытание в 1949-м нашей первой атомной бомбы вызвало у них шок. Скорее всего, именно это событие заставило Штаты прекратить атомный шантаж и, возможно, спасло мир от надвигавшейся катастрофы.

А теперь мне бы хотелось представить Абеля с другой, еще малоизвестной пока стороны. Ведь он — активнейший участник Великой Отечественной войны на тайном фронте.

Абель и Гейне

До последнего времени об этом, в отличие от американского периода жизни Абеля, известно было немного. Но мне повезло. Приезжая в Москву в служебные командировки, я всегда навещал своего бывшего шефа полковника в отставке Виктора Усватова. Вот и в тот раз позвонил ему из гостиницы на Маяковке и сразу получил предложение заглянуть: они с женой Ксенией пригласили гостей, и если приду, ожидает меня интересное знакомство. Действительно, знакомство с генерал-лейтенантом Павлом Анатольевичем Судоплатовым получилось интереснейшее. Ксения и жена генерала Эмма — дальние родственницы, детство провели вместе, и две семьи поддерживали отношения дружеские. Так что разговоры велись откровенные. К тому же мужской состав компании принадлежал к одному ведомству.

Во время застолья и разговорились с генералом, руководившим в войну, среди прочего, подготовкой наших диверсантов. Память у Павла Анатольевича была феноменальной, я бы сказал — чисто профессиональной. Узнав, откуда я, Судоплатов вдруг спросил, как на Кубани увековечено имя первого атамана кубанского казачества Антона Головатого. Я ответил, что Головатый — один из основателей кубанской столицы, но памятник ему и соратникам — в Тамани. Тут генерал и объяснил: спросил об атамане потому, что в военные годы долго и небезуспешно работал с его правнуком Сашей Демьяновым — замечательным разведчиком, образованным парнем, красивой, как заметил Судоплатов, внешности, с благородными манерами. Отец его, казачий есаул, пал смертью храбрых в Первую мировую в 1915-м, когда сыну исполнилось четыре года. Мать — выпускница Бестужевских курсов. Признанную красавицу хорошо знали в петербургском свете. А сынишка в детстве воспитывался за границей, учил языки. До революции жили в родовом гнезде, в Анапе. Знал семью генерал Улагай, после революции им предлагали эмигрировать во Францию, но остались дома. Демьянов-младший окончил казачью школу в Тамани, потом — институт.

По словам Судоплатова, чекисты установили контакт с Демьяновым в Ленинграде в 1930-е годы. Способности к разведке проявил он быстро, и его с матерью перевезли в Москву, где Александр сотрудничал с разведкой под псевдонимом Гейне. Инженер-электрик получил работу по своей специальности на «Мосфильме».

Тогда культурная да и светская жизнь кипела на киностудии во всю. Демьянов легко вписался в компанию актеров, сценаристов, поэтов. Подружился с режиссером Михаилом Роммом, со многими другими деятелями искусства. Женился на ассистентке режиссера Татьяне Березанцевой. Постепенно круг знакомств расширялся, завязались связи с иностранными дипломатами, журналистами. Демьянов своего дворянского происхождения не скрывал. Да и в эмигрантских кругах проверить это можно было легко. Видно, и проверили. В конце концов, молодым и идущим на контакт инженером заинтересовались сотрудники немецкого посольства, а если точнее — абвера.

Наша разведка стала готовить Демьянова — Гейне на случай войны для большой «игры» с немцами. Предвоенная Москва была нашпигована немецкой агентурой, и Судоплатов разработал план радиоигры, которая бы помогла выявить тех, кто сотрудничает с чужой разведкой или хотел бы вступить в контакт с ней. Позже, когда грянула война, эта операция под кодовым названием «Монастырь», бесспорно, переросла в гораздо более серьезное противостояние между двумя воюющими сторонами. Схватка приобрела совсем иной, я бы сказал, государственный масштаб. Как поведал Судоплатов, в первые осенние месяцы 1941-го шифровальному и радиоделу обучал молодого разведчика Демьянова Вильям Фишер.

Общаясь с Рудольфом Ивановичем в больнице, я долго не решался затрагивать эту деликатную тему. Понимал, что дело Гейне засекречено. Но как-то решился спросить о своем кубанском земляке. Услышав фамилию Демьянова, Абель резко повернул лицо в мою сторону и спросил, откуда я о нем знаю. Я объяснил, что от Судоплатова, и собеседник слегка раскрылся, стал говорить более охотно. По рассказам Рудольфа Ивановича, крупнейшая чекистская операция, в которой главным действующим лицом был Александр Иванович Демьянов, развивалась так.

Демьянов еще до войны сумел заинтересовать немцев, и они готовили его на вербовку. Абверовцы даже присвоили ему условный псевдоним Макс.

Наши тоже готовили разведчика — под именем Гейне. Обучали Александра в московской школе радистов на улице Веснина, в двухэтажном деревянном доме на углу улицы Луначарского. После войны там была детская библиотека. Свел Фишера с Демьяновым сотрудник разведслужбы Маклярский. Под руководством опытного наставника Александр научился разбирать и собирать радиоприемники и радиопередатчики. Ему быстро давалась работа на ключе. В назначенные часы держал связь с другими курсантами. Обычно сеансы проходили утром, когда Фишер бывал в разведывательном управлении. Оттуда он зачастую и сам связывался с Гейне, совершенствуя ученика в радиопремудростях.

Он часто и подолгу беседовал с Демьяновым. Ему нравился этот умный молодой человек, схватывающий все с первого раза, на лету. Рассказывал Саше поучительные и характерные истории из своей агентурной работы.

Немцы приближались к Москве, поступила команда перейти на ускоренный курс обучения. Благодаря отличному учителю Гейне превратился не только в радиста, но и в хорошего шифровальщика, Абель научил его и методам тайнописи.

В декабре 1941-го они вместе выехали в сторону фронта — увы, ехать далеко тогда не пришлось. Демьянов перешел линию фронта неподалеку от Гжатска. И тут наши, сами того не ожидая, добавили этому переходу такого правдоподобия — пустили Сашу прямо по нами же заминированному полю! Не было оно обозначено на картах как минное. Демьянова, считает Абель, спасло только чудо.

Наставник успел подготовить Сашу и к той жесточайшей проверке, которую ему должны были учинить в абвере. Спасла отличная школа да то, что советского перебежчика абверовцы приметили еще с довоенных времен. Ему поверили, завербовали, обучили в разведшколе и в феврале 1942-го (по другим данным — в середине марта 1942-го. — Н. Д.) забросили в Москву. Задание Макс получил серьезнейшее: попасть в Генеральный штаб Красной армии, и его выполнил. По легенде, в разработке которой принимал участие и Фишер, взяли его к маршалу Шапошникову[13]офицером связи. Оттуда, из Генштаба, и передавал Демьянов в центр абвера «разведывательные» сведения — подготовленную чекистами и Генштабом дезинформацию.

Стояла перед Максом и задача создать организацию из надежных людей и принимать курьеров с той стороны на конспиративной квартире. И с ней он тоже блестяще справился. Здесь ему было не обойтись без жены Татьяны и тестя — профессора Березанцева, знаменитого московского врача. Квартиру медицинского светила разведка тоже использовала в своих целях.

Несколько отойдя непосредственно от Абеля, расскажу, как наши работали с пошедшими чередой немецкими курьерами. Подробно об этом в моей книге «Разведчиками не рождаются», а если коротко, то происходило все так. Вооруженных и представлявшихся наиболее опасными жена Демьянова Татьяна усыпляла специальными таблетками — растворяла их в чае или водке соответственно со вкусами пришельцев. Пока те спали, специалисты из нашей разведки успевали обезвредить их ручные гранаты, боеприпасы и яды. Операции на квартире Демьянова проводились не без доли значительного риска. «Гости», как правило, отличались отменным здоровьем и несколько раз, несмотря на сильное снотворное, неожиданно просыпались раньше предусмотренного. Но обходилось без провалов.

Некоторых агентов абвера потом изолировали, иных перевербовывали. Кое-кому позволяли вернуться в свою штаб-квартиру, при условии, что те доложат об успешной деятельности в Москве немецкой агентурной сети. Таким образом было обезврежено более полусотни немецких лазутчиков. Узнать обо всем этом несколько лет назад мне помогли мои товарищи из Краснодарского управления ФСБ…

Но вернемся к Абелю. Радиоигра с абвером становилась все интереснее — о ней регулярно докладывали Сталину. В середине 1942 года радиотехническое обеспечение этой стратегической игры снова было поручено Рудольфу Ивановичу. Это он руководил разведчиком Демьяновым, которому немцы стопроцентно доверяли.

Еще до встречи с Абелем я, фронтовик, часто задумывался над тем, как все-таки удалось добиться коренного перелома войны в Сталинградской битве. Какие же действия привели к тому, что понесшая тяжелые потери, прижатая к Волге наша армия вдруг принялась громить немцев? Был момент, и в Сталинграде наступило нечто вроде затишья. Прошло какое-то время, и внезапно началось грандиозное наступление трех наших фронтов. Закончилось все разгромом армии Паулюса. Теперь, когда материалы разведки рассекречены, понятно: очень во многом причины победы — и в успешных действиях спецслужб. Немецкое командование было обмануто. Поверило дезинформации. 4 ноября 1942 года Демьянов, работая под руководством Абеля, передал: Генштаб планирует крупное наступление под Ржевом, а под Сталинградом активных действий не планируется. Немцы клюнули на наживку и направили резервы, раньше планировавшиеся для армий в районе Сталинграда, к Ржеву[14]. Около Ржева они наше наступление сдержали, а на Волге сражение проиграли вчистую. Так что огромная заслуга в успешном исходе Сталинградской битвы принадлежит Демьянову, Абелю и Судоплатову, который в целом и возглавлял эту операцию. Пока военные аналитики и историки дают иное толкование событиям под Сталинградом и упрекать их не за что. Ведь эта стратегическая операция нашей разведки была до последних лет строго засекречена. Пришла пора вносить определенные коррективы.

Это касается не только Сталинградской битвы, но и сражений под Орлом и Курском. Руководитель абвера адмирал Канарис по-прежнему полностью доверял Максу, и незадолго до начала событий под Курском тот получил указание: передавать информацию о планах советского Генштаба каждую неделю — и для Демьянова еженедельно готовились такие дезинформационные сведения, в которые немецкое командование верило на все 100 процентов. В 1943 году донесения Макса вынуждали немцев не раз переносить сроки наступления на Курской дуге, что, конечно, было на руку нашему командованию… А рядом с Гейне находился Абель, которого не зря называют разведчиком-легендой.

Демьянов продолжал водить немцев за нос и после Курска. До самого конца войны велись успешные операции с его и Абеля участием. Отсюда и кочующий из одной иностранной книги в другую миф, будто у абвера в нашем Генштабе действовал ценный разведчик. Действительно, впервые сигнал об этом подал из Германии советский агент полковник Шмидт, служивший в шифровальной службе абвера. Англичане, успешно занимавшиеся расшифровкой телеграмм из Берлина, сообщили тревожную информацию русским коллегам. Член «кембриджской пятерки» Энтони Блант, работавший в британской разведке, встретился с советским резидентом в Лондоне Горским, чтобы сообщить: «У немцев в Москве есть важный источник информации в военных кругах».

После войны на читателей обрушились целые горы книг об успешном внедрении агента в советский Генштаб. Генерал Вальтер Шелленберг, начальник немецкой внешней разведки, в своих неоднократно переизданных мемуарах хвастался: ценная информация поступала от источника, близкого к самому Рокоссовскому. И правда, Демьянов — Гейне некоторое время работал офицером связи у этого маршала…

Был введен в заблуждение и другой немецкий генерал-разведчик — Гелен. В своих воспоминаниях он тоже нахваливал агента Макса, называя его главным источником стратегической военной информации на протяжении наиболее трудных лет войны. По мнению Гелена, «работа Макса являлась одним из наиболее впечатляющих примеров успешной деятельности абвера в годы войны». Может ли разведчик мечтать об оценке еще более высокой?

Однако Гелен не ограничился восхвалением Макса в мемуарах: человек, заменивший Канариса на посту руководителя абвера, предложил американцам использовать «очень надежного агента» в разведывательных целях против СССР. Но те замешкались и принять Макса на связь не успели.

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычис­лить, когда этот...

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: