Внутреннее убранство: французское барокко. – Парадные спальни и простые опочивальни. – Гостиные. – Мебель Луи-Трез. – Посуда: металл и керамика. – Буфетные и зверинцы.

Стиль Людовика XIII, по сути, зародился уже в начале правления его отца, Генриха IV (1589), и продержался до 1661 года. Сначала он вдохновлялся эстетикой эпохи Возрождения, потом вобрал в себя элементы иностранной культуры – фламандской, итальянской и испанской: Мария Медичи была родом из Тосканы, Анна Австрийская выросла в Мадриде. Они тоже повлияли на «модные тенденции», равно как и Ришелье, знавший толк в роскоши. Сам же Людовик, король-солдат, в повседневной жизни довольствовался малым; пожалуй, главная черта его стиля, распространяющаяся и на убранство жилых помещений, и на одежду, и на кулинарию, – строгость и неприхотливость.

Мы уже говорили об основных чертах городской архитектуры; внутреннее же убранство дворцов и особняков было выдержано в несколько тяжеловатом стиле барокко. Плафоны и стены были разделены на широкие картуши, расписанные аллегорическими сценами; рамы из искусственного мрамора с золоченым рельефом заключали в себе картины в технике гризайль, написанные одним цветом, но разных оттенков. Основным мотивом орнаментов был рог изобилия, поддерживаемый пухленькими ангелочками, из которого сыпались цветы и фрукты; популярны были также мифологические сцены. В резиденциях вельмож можно было увидеть бюсты короля или его портрет работы придворного художника Филиппа де Шампеня, не говоря уже о галереях с портретами предков.

Итальянский стиль барокко (что значит странный, вычурный), для которого было характерно противопоставление земной реальности и фантазии, духовного и телесного, изысканного и грубого, во Франции постепенно слился с зародившимся в ней классицизмом, придававшим логическую четкость идеалам красоты. В результате яркость приобрела ясность, а оригинальность не должна была выходить за рамки целесообразности.

Гостей принимали в парадной спальне, поэтому неотъемлемым атрибутом парадной комнаты была большая высокая кровать под балдахином на витых столбиках; на ней полулежала хозяйка, а рядом, в проходе, огороженном балюстрадой из низких белых столбиков, ставили стулья и табуреты для посетителей. Спальня подходила не только для светских визитов: Ришелье, не отличавшийся крепким здоровьем, принимал лежа послов, министров и членов городской управы. Чтобы не доставлять ему лишних затруднений, заседания Совета часто проводились у постели больного. В комнате кардинала даже была специально приготовлена кушетка на случай, если придет король: по этикету ни один придворный не мог сидеть, а тем более лежать в присутствии монарха, но если король лежит сам, это не возбранялось. Анна Австрийская принесла в свои апартаменты обычаи Эскуриала: до изгнания из Франции испанских фрейлин на половине королевы сидели на полу на подушках.

Перины, подушки, на которых сидели на полу и которые подкладывали под спину, валики, сиденья карет набивали гусиным пухом (от взрослых гусей и птенцов), зачастую смешивая его с перьями диких и домашних уток. Гусиные перья использовали также для письма, причем перья голландских гусей ценились выше французских (из Гиени, Нормандии и Нивернуа), а самым нежным пухом считался немецкий. Простые люди набивали перины куриными и голубиными перьями. В качестве письменных принадлежностей и ручек для кистей использовали и перья лебедей, их белая ворсистая кожа была ходовым товаром, а из их нежного пуха, хорошо хранившего тепло, делали пуховки, подкладки для наперников и верхней одежды, набивали ими подушки, валики и перины.

Помимо парадной спальни существовала и обыкновенная опочивальня, где спали, а не устраивали приемы. Там кровати были попроще, не под балдахином, а просто с откидывающимся пологом. За двадцать лет, прожитых во Франции, Анна Австрийская так и не смогла привыкнуть к французскому обычаю класть подушки на валик: ей было неудобно, а поутру болела шея. Так что она спала без валика. Когда супруг удостаивал ее своего посещения, то приказывал приготовить валик: это означало, что он проведет ночь с женой; Людовик от своих привычек не отказывался даже на одну ночь.

В личных покоях короля, его брата и обеих королев по утрам и вечерам толпились придворные, присутствовавшие при церемонии их пробуждения и отхода ко сну (церемония туалета королевы-матери, к которой допускались особо приближенные, начиналась в половине двенадцатого); в домах многих знатных вельмож были заведены такие же порядки. Общаться с равными себе предпочитали не в спальнях, а в гостиных: в те времена уже начали собираться салоны. Самым известным из них был салон госпожи де Рамбуйе. Она была первой, кто решился оформить гостиную оттенками голубого, а не коричневого или золотистого цвета (стены обычно затягивали материей или раскрашенной и позолоченной гофрированной кожей, импортируемой из Испании). В апартаментах известной куртизанки Марион Делорм на Пляс-Рояль было целых три гостиных, обитых темно-красным, синим и коричневым шелком с золотым цветочным узором. В гостиной полагалась подобающая мебель, в частности кресла – высокие или низкие стулья с подлокотниками, с прямыми жесткими спинками разной высоты, с витыми или точеными ножками, соединенными поперечинами. На конце подлокотников, прямых или изогнутых, были шар, завиток или изображение головы человека или животного. Такие кресла располагали к беседам. Благодаря строгости и простоте формы их было легко переносить с места на место, а на мягком, набитом конским волосом сиденье было удобно сидеть. Кресла, стулья и табуреты обтягивали парчой, бархатом или шелком с вышитым узором, в котором преобладали растительные мотивы: крупные листья цвета охры на сине-зеленом фоне, цветы, деревья, арабески желтого, красного, коричневого цвета – как правило, переплетающиеся друг с другом. Узор на мебели в спальне должен был перекликаться с орнаментом на балдахине кровати. Яркие и сочные цвета, рисунок, полностью покрывающий поверхность, придают обивке нарядный вид, благодаря чему мебель в стиле Луи-Трез (Людовика XIII) прекрасно вписывается даже в современные интерьеры.

Предметом исключительной роскоши были «турецкие» ковры, которые на самом деле изготовлялись в Париже Дюпоном и Симоном Лурде, в бывшей мастерской по производству мыла, откуда ее название – Савонри^[7]. А вот зеркала (тоже безумно дорогие) сплошь были импортными; их привозили из Венеции, с острова Мурано, и они были довольно небольшими: в них нельзя было увидеть себя в полный рост. Полы стали выстилать паркетом, а не плиткой, как век назад; Шарль Перро (1628—1703) подчеркивает эту деталь, описывая дом Золушки.

Массивная мебель – шкафы (платяные и книжные), серванты – в начале XVII века выглядела скромнее, чем в эпоху Возрождения: дерево дорогих пород было уже не по карману обедневшей знати; мебель делали по большей части из каштана, легко поддающегося обработке, прочного и по цвету напоминающего дуб. Да и настоящих мастеров было мало – одни ремесленники. Впрочем, высокопоставленным придворным и королевским чиновникам было грех жаловаться.

Еще одной мебельной новинкой стало бюро – большой письменный стол с двумя тумбами, украшенный резьбой или инкрустацией; без него не обходился рабочий кабинет. Кстати, «кабинетом» называли шкафчик из редких пород дерева со множеством ящичков, в которых хранились драгоценности.

В королевских резиденциях непременно существовала буфетная, занимавшая, как правило, две смежные комнаты. В одной стоял стол, за который садился король, в другой располагался буфет с блюдами, которые ему подавали, там же находились придворные, присутствовавшие при королевской трапезе. Публичная трапеза сопровождалась напыщенными церемониалами, порой существенно затруднявшими сам процесс. Однажды, в 1619 году за королевским обедом разгорелся скандал из-за того, кто именно из принцев крови должен подавать королю салфетку. За это право спорили принц Конде и граф де Суассон. Суассоны состояли в родстве с Бурбонами, восседавшими на троне, Конде же сам мог претендовать на французский престол. В конце концов Людовик велел подать салфетку своему младшему брату Гастону герцогу Анжуйскому. В тот же день граф де Суассон вместе с матерью и еще несколькими вельможами покинул Париж, чтобы примкнуть к сторонникам Марии Медичи, находившимся в оппозиции.

Еще принято было обедать на золотой и серебряной посуде, хотя она чаще появлялась на столе по торжественным случаям, а в обычное время украшала серванты (серебряные деньги называли «карманной посудой»). В большой моде были блюда, вазы и сосуды из олова, обработанного специальным образом; «оловянные горшечники» являлись настоящими художниками, а то и ювелирами. О том, что посуда по большей части была металлической, свидетельствует выражение «переплавить чью-либо посуду», то есть «разорить кого-либо». Но тарелки, блюда, кувшины делали также из керамики. В богатых домах можно было увидеть безделушки, бутылочки, солонки, кубки и кувшины для воды из «фаянса Генриха II и Дианы де Пуатье»: такие делал в 1539—1589 годах художник-самородок Бернар Палисси, унесший свой секрет в могилу. Слово «фаянс» происходит от названия итальянского города Фаэнца; производимые в нем изделия из тонкой керамики, покрытые влагонепроницаемой глазурью, завезли во Францию, в Лион, в 1555 году. Впоследствии один дворянин из Савоны по имени Контад поступил на службу к герцогу Неверскому и основал в 1608 году в Не вере мануфактуру итальянской керамики, став, таким образом, родоначальником школы французского фаянса. Фаянсовые изделия покрывали вензелями вельможных владельцев, изображениями их гербов; некоторые кубки или кувшины были рельефными и воспроизводили декоративные орнаменты, маски, головы животных, свойственные стилю барокко.

Ручки столовых приборов гравировали и покрывали узором, а то и украшали драгоценными камнями. Вилка (у нее было только два зубца) еще не получила широкого распространения, но зато расширила сферу своего применения: если раньше ее использовали только для фруктов и сыра, то теперь и для мяса.

В резиденциях знатных особ следовало предусмотреть и место для зверинца: например, Мария Медичи держала в своем доме собак, мартышек, белок и макаку; у Людовика была целая свора охотничьих собак – борзых, спаниелей, догов, волкодавов, вольер для ловчих птиц – соколов, ястребов, кобчиков, сорокопутов, а также кролик, обезьянки, мартышки, хамелеон, ученая коза, приобретенная за двадцать шесть золотых экю, и даже верблюд, подарок герцога де Не вера; Анна Австрийская любила левреток. Разумеется, при особняках и постоялых дворах были конюшни, а перед некоторыми домами и лавками – коновязь: лошади были самым распространенным средством передвижения.

Генрих TV часто ездил верхом. Один раз на Новом мосту на него набросился некий Жан де Л'Иль и хотел его убить; король пришпорил коня и ускакал. Во время торжественных церемоний лейтенанты гражданской и уголовной полиции, а также королевский прокурор ехали на мулах; мул также считался подходящим верховым животным для священников (но Ришелье предпочитал коня); женщины ездили верхом на кобылах.

Первые кареты появились в столице только после Религиозных войн; одной из первых владелиц такого экипажа стала дочка богатого аптекаря Фавро с улицы Сент-Антуан: кузов кареты был подвешен на ремнях или канатах, в нее забирались по железной подножке. В первое время позади такой «невидали» бежали мальчишки и зеваки из простонародья и улюлюкали. При езде по городу в карету запрягали пару лошадей, при выезде за город – четверку. С «добрым королем Генрихом» и тут случился конфуз: однажды он отправился с супругой в Сен-Жермен, но непоеные лошади утащили карету в воду у моста в Нейи. С тех пор экипаж запрягали шестериком, а на одну из передних лошадей сажали форейтора во избежание подобных казусов. На охоту знатные дамы и господа выезжали в каретах, в которые помещалось по шесть —восемь человек. Рассказывали, что стареющий герцог де Шеврез велел изготовить для себя пятнадцать карет, чтобы потом сравнить, какая мягче. Путешествие в карете было весьма утомительным: экипажи были лишены рессор, а дороги пестрели выбоинами. Существовал даже определенный риск для жизни: однажды у кареты благочинного Винсента де Поля сломался пас, и семидесятисемилетний старец вывалился из нее, сильно ударившись головой о мостовую, после чего три недели не вставал с постели. Тем не менее в Париже уже тогда возникали пробки, и ругань кучеров висела над перекрестками черным облаком.

По городу передвигались пешком или верхом. В начале века самым распространенным видом транспорта были носилки, изначально предназначенные для инвалидов или больных, но постепенно облюбованные знатными дамами и всеми прочими. Носилки несли слуги или мулы, иногда лошади. Кардинал Ришелье, испытывая, особенно под конец жизни, сильные проблемы со здоровьем, старался путешествовать водным путем или в носилках, хотя такой способ перемещения и отнимал больше времени: на дорогу из Лиона в Париж у него ушло больше трех недель. С 1625 года было установлено регулярное транспортное сообщение по воде между Парижем и Туром, но с 1630 года водные перевозчики уступили первенство сухопутным, проиграв в конкурентной борьбе. В длительные путешествия отправлялись в собственных каретах или в рыдванах – многоместных экипажах, перемещавшихся между почтовыми станциями. Около 1617 года Никола Соваж, служивший на Амьенской почте, придумал первые наемные кареты, запряженные одной лошадью, заменившие собой носилки. Прокатиться в такой карете стоило пять су с человека, однако это удовольствие было под запретом для пажей, солдат, лакеев и мастеровых. К 1640 году на улице Сен-Мартен в Париже находился каретный сарай с двумя десятками экипажей. Напротив помещалась гостиница Святого Фиакра, поэтому новые кареты стали называть фиакрами.

Борьба с роскошью и ее последствия. – Одежда простонародья. – Военный стиль. – Мужской придворный костюм. – Наряд знатной дамы. – Нижнее белье. – Аксессуары. – Украшения. – Подвески королевы. – Рубины кардинала. – Фальшивый жемчуг. – Блондинки и косметика

Генрих IV издал множество эдиктов и ордонансов, накладывающих ограничения на предметы роскоши. Деньги, добытые кровавым потом народа и бездумно потраченные вельможами на «баловство», можно было бы использовать более рационально: страна еще не оправилась от Религиозных войн. В частности, запрещалось носить одежду из златотканых и сребротканых материй, украшать ее вышивками, шнуром, золотой нитью, одеваться в бархат, атлас или тафту с золотым шитьем. Но, как это обычно бывает, запреты вызвали прямо противоположную реакцию, способствуя контрабанде и играя на руку иностранным производителям. Людовик XIII повел дело иначе: своими эдиктами он запретил использование кружев и безделушек заграничного производства, чтобы поощрять развитие отечественной индустрии роскоши. Шелк ткали в Лионе, кружева изготовляли в Санлисе, тонкие ткани – в Руане.

Главным предназначением одежды тогда считалась защита от холода, ее лучшим качеством – удобство. Сам Людовик вполне разделял эти взгляды и одевался просто и неброско. Тем не менее одежда была наиболее ярким и точным указателем на социальную принадлежность его владельца. Крестьяне, как правило, носили одежду темных цветов – дешевую и немаркую, а на ногах – деревянные сабо или обувь из грубой кожи на деревянной подошве. Мужчины облачались в сорочки, штаны до колен, чулки и башмаки, дополняя этот наряд при выходе из дома курткой и шляпой; женщины носили юбки и корсажи (реже – платья) с передниками, покрывая голову чепцом. Дети чаще всего донашивали одежду, доставшуюся им от взрослых. Мальчиков лет до пяти-шести наряжали в платьица, как девочек, а по достижении этого возраста они начинали одеваться, как взрослые мужчины. По костюму можно было довольно точно определить провинцию, откуда был родом его владелец; одежду обновляли редко.

Костюм горожан-ремесленников не слишком отличался от крестьянского; буржуа тоже не гнались за модой, предпочитая практичную одежду темных расцветок из недорогого материала – сукна, шерсти, льна.

Выходя на улицу, надевали накидку с капюшоном – chaperon; на гравюрах Жака Калло этот предмет одежды присутствует довольно часто. К началу XVII века она уже вышла из моды у знати, а у простонародья была довольно популярна. Именно такую накидку красного цвета сшила одна деревенская бабушка своей обожаемой внучке, но в переводе она стала называться «красной шапочкой» (Le Petit Chaperon Rouge).

Главным лозунгом придворной моды во времена Людовика XIII были «удобство и элегантность». Сам король ввел своего рода «стиль милитари», поскольку настоящий мужчина прежде всего должен быть воином. Между прочим, в XVII веке в Европе еще не было единой военной формы: солдаты носили кирасу и одевались в куртки и штаны, как крестьяне. Начиная с Тридцатилетней войны (1618—1648), в некоторых полках ввели мундиры в целях укрепления дисциплины. При Людовике XIII лишь королевские мушкетеры должны были носить одинаковые голубые плащи с серебряным крестом, а гвардейцы кардинала – красные. Короткий мушкетерский плащ можно было превращать в одежду с длинными рукавами при помощи многочисленных застежек (до 150 пуговиц и петель).

Мужской костюм состоял из сорочки, чулок, колета или камзола, штанов (завязывавшихся шнурками), куртки, накидки или плаща, сапог и шляпы. В повседневной одежде преобладало сочетание желтого и коричневого цветов, более нарядным было сочетание синего и красного. Белый цвет был прерогативой короля; протестанты с ног до головы одевались в черное.

Колет не стеснял движения, сверху застегивался на несколько пуговиц, спускался до пояса, где его полы расходились, и был снабжен прорезями на рукавах, сквозь которые проглядывала сорочка. Ворот был прямым, с отложным воротником или брыжами с неравными складками. Плащ носили поверх длинной или короткой куртки, к зимним плащам приспособили капюшон. Панталоны спускались ниже колен, уходя в сапоги, парадные штаны были просторнее и короче, открывая красные чулки. Зимой надевали несколько пар шелковых чулок, одни поверх других, – для тепла.

Сапоги были высокие, на каблуке, с отворотами и накладками в области подъема в виде кожаных язычков или перемычек, шпоры зачастую не снимали и во дворце. Раструбы парадных сапог были отделаны изнутри кружевами, они раскрывались, подобно вазам. Людовик XIII предпочитал сапоги с голенищами, облегающими ногу (он изображен в таких на парадном портрете). Наверняка они были удобнее для верховой езды, но как-то раз король во время охоты свалился с коня в реку, намокшие кожаные сапоги было невозможно снять, пришлось разрезать голенища ножом. На бал полагалось являться в туфлях с пряжками (те, кто мог себе это позволить, украшали их бриллиантами), бантами или розетками. Передвигаясь по парижским улицам, не отличавшимся чистотой, поверх туфель надевали грубые кожаные башмаки без задника на деревянной подошве – прообраз калош. Дома ходили в шлепанцах.

Шляпы – мягкие и широкополые или с небольшими полями, но с высокой тульей – непременно украшали пышными страусиными перьями, которые нужно было уметь правильно завивать. Элегантным аксессуаром являлась широкая расшитая перевязь через плечо. Мужчины носили длинные волосы, спадавшие до плеч, усы и бородку – «эспаньолку» или «каденетку» (последняя была названа в честь брата первого королевского фаворита де Люиня – Кадене, герцога де Шона, славившегося своей элегантностью). Кардинал Ришелье стригся короче, оставляя уши открытыми, и Марион Делорм (о ней мы еще поговорим) это казалось забавным.

Под конец царствования «кавалерственный» наряд вошел в моду и у придворных дам: например, темно-синяя атласная юбка колоколом и красный корсаж с накрахмаленным отложным воротником и с рукавами, доходящими до локтя и отороченными пышными кружевами; желтая кружевная косынка заколота на груди драгоценной брошью; на голове широкополая синяя шляпа с красным пером.

Обычный наряд аристократок состоял из нижнего платья «котт» (лиф или корсаж и юбка) и верхнего, распашного платья «роб» со шлейфом, застегивавшегося на петлицы и пуговицы и открывавшего весь перед нижнего платья. Поверх всего этого надевали накидку или плащ. Корсаж был натянут на костяной корсет (иногда для корсета использовались тонкие ивовые прутики). Идеалом фигуры были тонкая талия, крутые бедра и покатые плечи, подчеркиваемые пышными рукавами. Юбка должна была сочетаться с корсажем: быть из той же материи, того же цвета и рисунка. Воронкообразный металлический каркас «вертюгаден» (буквально: хранитель добродетели) остался в прошлом веке, теперь пышность нижней части платья придавали накрахмаленные юбки.

«Роб» был с укороченными рукавами и завышенной линией талии, он должен был контрастировать по цвету с «коттом» и был, как правило, черным или другого темного цвета. Рукава часто перевязывали лентами и снабжали кружевными манжетами. Фасон «роба» варьировался в зависимости от случая, по которому его надевали: для дома, для верховой езды, для поездки в карете, для официальных церемоний, для бала, для мессы… Зимой его подбивали мехом.

Форма воротника со временем менялась: Мария Медичи предпочитала высокие стоячие воротники («воротник Медичи», названный так в честь ее двоюродной бабки Екатерины), в начале века носили также брыжи, в 1630-е годы – широкие отложные воротники, заимствованные из Голландии, накрахмаленные и отороченные кружевами, на смену которым пришли косынки из легких прозрачных тканей.

Чересчур откровенное декольте не поощрялось: целомудренный Людовик XIII этого не любил. Рассказывают, что однажды, во время банкета с участием короля, напротив него уселась молодая бойкая барышня в платье с открытыми плечами и грудью. Людовик старался не смотреть в ее сторону, надвинул шляпу глубоко на лоб, но под конец не выдержал и, в последний раз отхлебнув вина из кубка, плюнул ей прямо в декольте. Днем раньше одна дама просила капитана гвардейцев пропустить ее к королю; тот уже было согласился, но, заметив, что у нее чересчур открытое платье, сказал: «Сударыня, прикройтесь или уйдите. Королю это не понравится».

Туфли должны были гармонировать по цвету с шелковыми чулками – чаще всего красными, голубыми или светло-зелеными. Женскую обувь шили из цветной кожи, парчи, бархата, атласа, украшали бантами, пряжками и розетками. Остроносые туфли имели высокий изогнутый каблук или покоились на высокой платформе: такой фасон предпочитала Анна Австрийская, которая была небольшого роста.

Дамские шляпы только начинали входить в моду. Волосы расчесывали на прямой пробор, завивали локонами и распускали по плечам или подбирали «шапочкой», дамы не первой молодости носили кружевные чепцы с украшениями.

Карманы не были предусмотрены; кошельки (небольшие мешочки, стягиваемые вверху шнурком) и мужчины, и женщины носили на шнурке на поясе; дамы прикрепляли к поясу небольшие зеркальца в дорогой оправе.

Повседневная одежда мужчин была сшита из сукна и холста; король, привыкший на всем экономить в собственном быту, особенно в военное время, когда денег не хватало, не раз пенял своему фавориту Сен-Мару за то, что тот в будний день ходит в парчовом колете с воротником из тонких кружев, покрывающим плечи, и расшитых золотом штанах. Но щеголеватый «господин Главный» (так называли Сен-Мара по его должности главного распорядителя королевского гардероба) никогда не изменял себе: даже на эшафот он отправился в красивом костюме коричневого сукна с золотыми кружевами в два пальца шириной и в черной шляпе с фазаньим пером. Справедливости ради надо сказать, что и кардинал ни в чем себе не отказывал; как лицо духовное, он носил шелковую пурпурную сутану, а как главный министр – атласный костюм, сапоги и шляпу с перьями; особый вид вышивки, которой украшали края воротников и манжет, получил название «вышивки Ришелье». Наряды придворных дам в основном шили из атласа, бархата, тафты и узорчатого шелка, нижние рубашки были из хлопка, холста или бумазеи, панталоны – из камчатного полотна.

Мужчины не обременяли себя нижним бельем; ложась спать, они надевали длинную ночную сорочку и ночной колпак: в спальнях было нежарко, особенно зимой, а волосы, особенно редеющие, плохо хранят тепло. Утонченная маркиза де Рамбуйе находила, что нет ничего смешнее, чем мужчина в постели; ее дочь также не жалела едких слов, чтобы высмеять ночной колпак. В результате влюбленный в нее муж, герцог де Монтозье, спал без колпака, несмотря на уговоры жены его надеть. Выходя вечером из спальни (например, чтобы направиться в спальню жены), мужчина набрасывал сверху стеганый халат и надевал войлочные туфли. Женщины спали в чепцах.

Быть элегантной значило не быть, как все, но при этом выказывать хороший вкус. Чтобы подчеркнуть свою индивидуальность, использовали многочисленные аксессуары: маски и полумаски (Мария Медичи носила их почти постоянно), мушки самых разнообразных форм, кружевные носовые платки с золотой нитью, складные веера, кружевные воротники, наколки из гипюра, перчатки, пояса с золотой бахромой, белый или цветной переднике кружевами, рюшами или вышивкой. Одежду украшали лентами, галуном, шнуром, позументом из золотых и серебряных нитей; наконец, рисунок ткани представлял собой самые причудливые орнаменты из завитков, розеток, плодов, листьев, корон, ваз, корзин и т. д.

Украшения делали в основном из жемчуга и бриллиантов. Они ценились дорого, и даже самые знатные дамы не брезговали при случае блеснуть драгоценностями «с чужого плеча». После казни Леоноры Галигаи, бывшей фаворитки Марии Медичи и вдовы временщика Кончино Кончини, Людовик передал все ее бриллианты, жемчуга и другие украшения Анне Австрийской. Когда младший брат короля Гастон женился на мадемуазель де Монпансье, невеста пошла к алтарю в жемчугах, одолженных обеими королевами. Впоследствии Анна Австрийская «дала поносить» свои жемчужные украшения Марии де Гонзаг во время ее бракосочетания с польским королем.

Вот как описывал «Меркюр франсе» церемонию крещения дофина и двух его сестер в Фонтенбло 14 сентября 1606 года: «Погода стояла ясная, но плащи, шапочки, пуговицы и шпаги принцев и вельмож, украшенные драгоценными камнями, затмевали сияние дня: одна только гарда шпаги герцога д'Эпернона стоила более тридцати тысяч экю, уборы принцесс и придворных дам были великолепны… но в особенности платье королевы, усыпанное тридцатью двумя тысячами жемчужин и тремя тысячами бриллиантов».

Мария Медичи обожала драгоценности и никогда не расставалась со своими шкатулками: даже во время ночного побега из Блуа в 1619 году она держала их в руках (и одну потеряла, ее потом подобрала горничная). Мужчины не отставали от женщин. Например, герцог де Шеврез, состоявший в дальнем родстве со Стюартами, а потому представлявший английского короля на его заочном бракосочетании с Генриеттой-Марией, младшей сестрой Людовика XIII, явился на эту церемонию в черном костюме с полосами из бриллиантов и с подвесками, блистающими драгоценными камнями. На Генриетте-Марии было платье из серебряной и золотой парчи с вышитыми жемчугом лилиями. На церемонию венчания (11 мая 1625 года) герцог де Шеврез пришел в костюме из черного полотна, с перевязью, усыпанной бриллиантами, и в черной бархатной шапочке с бриллиантовой пряжкой.

Но ни один французский вельможа не мог сравниться по богатству украшений с герцогом Бекингемом, явившимся во Францию, чтобы сопровождать в Лондон супругу английского короля. В первый раз он предстал перед Людовиком, королевой-матерью и Ришелье в бархатном колете, расшитом бриллиантами, и в берете с белыми перьями, которые были прикреплены солитерами стоимостью в пятьсот тысяч ливров каждый. На одном из балов Бекингем поразил весь двор своей невероятной щедростью: он появился в роскошном костюме, к которому на тонких ниточках были пришиты крупные жемчужины. Задетые жесткими юбками дам, жемчужины неизменно отрывались, и когда сконфуженные красавицы бросались их подбирать, чтобы вернуть владельцу, герцог останавливал их жестом: «Полно, мадам, оставьте себе на память!»

Раз уж мы заговорили о Бекингеме, нельзя не упомянуть о знаменитой истории с алмазными подвесками Анны Австрийской, подаренными герцогу Бекингему, а потом с большим трудом возвращенными во Францию. Она известна исключительно из мемуаров герцога де Ларошфуко, который в царствование Людовика XIII был принцем Марсильяком и поклонником королевы. Никакими другими источниками она не подтверждается, но Александра Дюма подобное никогда не смущало.

Что же, собственно говоря, представляло собой это украшение, которое могли носить как женщины, так и мужчины? В Средние века края одежды соединялись шнурками и застежками; частично этот обычай сохранился и в рассматриваемую нами эпоху. Подвески – это наконечники шнурков, изготовлявшиеся из золота и серебра и покрывавшиеся эмалью. Часто их украшали мелкими жемчужинами или драгоценными камнями. В зависимости от того, завязывали шнурки бантом или продевали в дырочки, подвески были тройными, двойными или одинарными. Наибольшее распространение получила форма веретена.

Когда герцог приехал в Париж в 1625 году, он уже был влюблен во французскую королеву. Людовик плохо себя чувствовал и на балах не бывал; герцог же напропалую ухаживал за его супругой, и, похоже, ей это не было неприятно. Анна пренебрегла советом остаться в Париже вместе с мужем и поехала провожать золовку в дальний путь. Возможно, после одного из балов в Амьене в честь Генриетты-Марии, отплывающей в Англию, Анна Австрийская и передала Бекингему через герцогиню де Шеврез скромное украшение – голубой бант с алмазными подвесками, который был на ее груди во время первого приема, оказанного герцогу в Париже. Эти подвески ранее принадлежали Леоноре Галигаи. Для Бекингема они были ценны тем, что лента, которую они украшали, в куртуазной традиции считалась залогом любви.

В Лондоне на одном из балов леди Карлейль (супруга английского посла во Франции, которую Ришелье сумел завербовать себе в агенты, и бывшая любовница Бекингема; она послужила прообразом Миледи) заметила на рукаве герцога голубой бант с алмазными подвесками, незаметно срезала два из них и послала Ришелье. Обнаружив пропажу, Бекингем велел закрыть все порты страны, немедленно приказал изготовить «дубликат» и отправил обратно Анне. Неизвестно, получил ли кардинал посылку от леди Карлейль. Во всяком случае, он никому о ней не рассказал.

Тем не менее Людовик, которому донесли о непростительных вольностях Бекингема в Амьене, запретил герцогу въезд во Францию, что побудило того поддержать мятежных гугенотов из Ла-Рошели. В каюте флагманского корабля, на котором он плыл к французским берегам, была устроена часовня: Бекингем молился, глядя на миниатюрный портрет Анны Австрийской, перед которым теплилась лампада…

По признанию самой королевы, всю жизнь хранившей верность своему супругу, герцог Бекингем был единственным мужчиной, способным пробудить ее любовь. Однако у нее было множество поклонников, и в их число входил герцог Анри де Монморанси. Когда он, невольно втянутый в очередной заговор Гастоном Орлеанским, был тяжело ранен и пленен под Кастельнодари, при нем нашли бриллиантовый браслет, в который был вделан миниатюрный портрет Анны Австрийской. Злые языки говорили, что именно это обстоятельство склонило Людовика XIII в пользу смертного приговора герцогу, за которого заступались все, кто его знал.

Знатоки драгоценных камней приобретали не только алмазы. Коллекции рубинов кардинала Ришелье и Марии Медичи в свое время славились на всю Европу. Рубин – камень жизни; считалось, что он служит защитой от дьявола и от чумы; слабому здоровьем кардиналу он подходил по всем статьям, поэтому Ришелье не расставался с перстнем, в который был вделан этот самоцвет. Между прочим, полагают, что рубин вызывает у своих владельцев влечение к великому: судите сами, насколько это соответствует истине. Самоцветы поступали в Европу с Востока, из Индии и Бенгалии, но и во Франции, в Кантале, было месторождение сапфиров, от которого теперь осталось одно воспоминание. Белый природный жемчуг безупречной формы, символ чистоты, ценился даже выше, чем драгоценные камни; самые красивые жемчужины добывали на юге Индии и на побережье Персидского залива.

Украшения всегда использовались как залоги и доказательства любви, но ведь не каждое заигрывание и ухаживание – настоящее и сильное чувство. То же и с ювелирными изделиями: в то время как большинство из них были изготовлены из драгоценных камней и металлов, существовали и фальшивые драгоценности. Итальянские купцы покупали на Востоке настоящие драгоценные камни и жемчуг, а затем продавали их по всей Европе. Большим спросом пользовались качественные имитации из стекла, которыми (порой намеренно) украшали траурные королевские наряды. Из них делали также украшения для детей.

Венецианцы умели изготовлять не только «стразы», но и искусственный жемчуг. Рецепт его создания известен с 1300 года: для этой цели использовали стеклянный порошок, смешанный с альбумином (яичный белок) и слизью улитки. В 1630-е годы для украшения одежды использовалось огромное количество жемчуга. Жакен де Пари изобрел метод изготовления фальшивок: он покрывал полые стеклянные шарики, для крепости заполненные воском, лаком, смешанным с переливчатой рыбьей чешуей. Благодаря этому методу Париж более чем на двести лет стал главным центром изготовления фальшивого жемчуга.

Самым важным украшением в XVII веке были серьги. Женщина носила серьги вне зависимости от того, как была одета. Днем в уши вставляли жемчужные серьги, к вечеру приберегали бриллианты, украшая ими также суживающийся книзу перед корсажа. На рукава или юбки прикрепляли небольшие брошки. Высоко ценились жемчужные ожерелья, розетки, браслеты, диадемы: на любом портрете знатной дамы модель изображена с жемчужным колье на шее и с жемчужными же серьгами (иногда каплевидной формы).

Модным и элегантным аксессуаром были также часы, которые тогда уже научились делать миниатюрными, хотя и неточными. Женщины носили их на поясе, на шнурке или цепочке, с ключиком; мужчины – в особом кармашке. Большим любителем часов был Гастон Орлеанский, он составил себе целую коллекцию. Рассказывают, что однажды, во время церемонии его пробуждения, когда в покои принца набилось множество придворных, он вдруг хватился своих любимых золотых часов с боем, которые неизвестно куда исчезли. Один из его фаворитов предложил запереть двери и всех обыскать, но принц, напротив, велел всем выйти, и поскорее, пока часы своим боем не выдали похитителя и не поставили его в неловкое положение. С 1630 года часы стали украшать росписью по эмали, используя стекловидные краски; для увеличения поверхности под роспись форму часов изменили с овальной на круглую и выпуклую.

В первой половине XVII века французский двор был царством блондинок; тон задавали Анна Австрийская, ее подруга герцогиня де Шеврез и фрейлина Мария де Отфор. Разумеется, и в лице приветствовалась благородная бледность. Природную удавалось сохранить не всегда из-за обильного питания: пряная пища вызывала покраснение кожи, на лице выступали красные прожилки и т. д. Приходилось пользоваться косметикой, которую некоторые знатные дамы, особенно посетительницы утонченного салона маркизы де Рамбуйе, зачастую делали сами, сообразуясь со своими представлениями о химии: в дело шли природные компоненты белого цвета. Дамы обтирались водой, выпаренной из лилий, кувшинок, цветков фасоли, а также соком виноградной лозы, лимонным соком, дистиллированным на водной бане, выпаренным овечьим жиром; белились тальком и оксидом свинца (что оздоровлению кожи не способствовало и вызывало цепную реакцию: белила – прыщи – двойной слой белил). Наконец, во время прогулок носили маску из тонкой ткани, закрывавшую все лицо; чтобы она не взлетала от ветерка, ее удерживали за пуговицу зубами. Это мешало разговору, зато предупреждало нежелательный загар.

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычислить, когда этот...

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: