Глава 16. Восстание в Воронове

В городе начинал исполняться замысел губернатора.

Солдаты были подняты ни свет ни заря, накормлены доброй кашей с маслом, а не той жиденькой кашеобразной гущей, которую привыкли получать с тех пор, как в городе начались перебои с едой, а после поставки еды и вовсе прекратились.

Был отдан приказ чистить ружья и снаряжаться, после — строится на молебен. Была принесена икона Георгия Победоносца, поражающего змия, к коей приложились все командиры, после чего солдаты выступили против змей, рассредоточившись поротно по всем направлениям, ведущим из города. Сам полковник возглавил движение в сторону Вознесенска, к наиболее хлебным местам.

То, что понимал мальчишка Мишка Несиделов, бессистемно читавший очень разные книги из истории войн и биографии полководцев, что прорывать кольцо окружения по всем направлениям бессмысленно, кажется, не понимал полковник, уж точно изучавший в училище военную историю, так сказать, систематически.

Несмотря на бодрые строевые песни, которые полковник, а следовательно, батальонные и ротные командиры весьма уважали, и отработанный строевой шаг, несмотря на блеск кокард и пряжек, несмотря даже на то, что всем перед выступлением было роздано по чарке, настроение у солдат и большинства унтеров было сумеречным. Вслух, конечно, никто об этом не говорил, но общее настроение людей, не понимающих, куда их гонят полковым приказом, привело к тому, что на подходе к городской окраине шаг начал как бы сам собой замедляться, бодрые песни стали звучать глухо, и унтера этому не препятствовали, хотя офицеры и нервничали, то и дело поглядывая на часы.

Лишь на окраинах было объявлено, что нужно «вдарить по этим гадам». Что не одна змеища не должна живой уползти. А дабы беречь патроны, каждую тварь необходимо колоть штыком, как святой Георгий, давить сапогами, как советовал Вольтер, а то и душить, как Геракл в колыбели. Видимо, всё смешалось в голове у Шальварного, когда он днём ранее сочинял этот приказ, чему, возможно, немало способствовала мальвазия из личных запасов губернатора, выпитая совместно с полковником.

Солдаты ёжились, боясь одновременно змей и неисполнения приказа. Офицеры только пожимали плечами, сами удивившись приказу, который им пришлось зачитывать, унтера пытались кто веселить солдат, кто, наоборот, устрашить карой за неисполнение. Нашёлся, впрочем, один фельдфебель, как раз на том направлении, которое возглавлял полковник лично, фельдфебель Василий Иванович Шлындов, человек бывалый и здравый, к тому же выросший в местах, где гадюк водилось изрядно, и с этими тварями умевший грамотно обращаться сызмальства

— Ты ему, змею, никакой части тела своего, если она у тебя обмундированием не прикрыта, не показывай! — говорил он —Сперва вдарь прикладом, потом штыком коли. А если их множество попрёт —води дулом перед своей мордою, чтобы у их, окаянных, в глазах засверкало, и уже потом прикладом и сапогами.

И далее в таком духе, хотя сам понимал, что против полчищ этих тварей то, что годится при встрече с одной, вряд ли особо поможет. Тут важно не столько со змеями справиться, сколько личный состав сберечь, несмотря на всю дурость положения.

На других участках, как позже выяснилось, до серьёзной передряги дела не дошло, офицеры, сами великолепно понимая абсурдность ситуации, не решались командовать наступление, кое-кто даже, вопреки приказу, временами велел стрелять. Стрельба, конечно, не давала особого эффекта, но, хотя бы, нервы как-то успокаивало.

Не то на Вознесенском участке, где полковник, подогретый общением с Шальварным, а потом и с губернатором, во что бы то ни стало решил проявить рвение и доблесть, потому солдатам была отдана команда «в штыки» и, далее, сомкнутым строем — на противника. Змеи лежали неподвижно, будто образовав чудовищное сплошное ожерелье на шее города, тускло поблескивающее от росы на солнце раннего летнего утра. Но когда первые штыки вонзились в первых змей, это ожерелье как-то одновременно дёрнулось и распалось на тысячи обозленных живых полосок, которые молниеносно кинулись на солдат и всё норовили укусить их, конечно же, за незащищенные руки, а некоторые пытались достать и до лица. Самые наглые даже обвивались вокруг ружей, и стряхнуть их не было никакой возможности.

Даже попасть в постоянно и быстро переползающую, скручивающуюся и раскручивающуюся змею штыком было невозможно, не остановившись и не примерившись. А такой возможности змеи не давали. Появились первые укушенные, они пытались отсосать кровь из ранок, кто-то уже корчился от боли, солдаты начали постепенно пятиться, выставив на всякий случай перед собой штыки, унтера бегали среди них, но ни грозные окрики, ни подзатыльники не могли ничего сделать.

Ротный глядел на всё это с недоумением, как будто не понимая, как такое может происходить с его ротой, лучшей в полку по строевому шагу и штыковому бою с соломенными чучелами. Полковник сердился. Из ровной прежде ленты змей начал формироваться клин, угрожающе двигающийся в сторону отступающих солдат. Складывалось впечатление, что змеями руководит единая, и вполне разумная, воля, так могла бы действовать хорошо обученная армия с командующим, умеющим быстро оценивать меняющуюся обстановку. Но никто, от полковника до рядового, не смог бы вообразить, что это за командующий. Тем страшнее было.

Было видно, что солдаты вот-вот кинутся бежать, в таких обстоятельствах достаточно одного-двух слабонервных. И, как только змеиный клин начал быстро приближаться к солдатам, слабонервные отыскались и кинулись опрометью бежать из страшного места. Строй рассыпался.

— Стойте, скоты! — изо всех сил орал полковник и кинулся, размахивая саблей, наперерез солдатам, то же сделал и ротный. Но солдаты уже не замечали криков начальства, ротного просто смели, а полковник был вынужден отскочить в сторону, поскользнулся на влажной траве и едва не упал.

У Василия Ивановича первый страх прошёл очень быстро. К тому же постыдно показывать спину нельзя даже такому дьявольскому врагу, как эти змеи.

Кто сбежал, не в счёт, но все другие солдаты, даже те, кто думал бежать, в том числе и солдаты, не подчинённые Василию Ивановичу непосредственно, двинулись вслед за ним. Ещё перед попыткой наступления он приметил два сарая, с узким проходом между ними. Вот если заманить туда змей, чтобы не могли особо развернуться, окружить с двух сторон и прикладами…

Авангард змей заманить удалось. Потом даже нашли в одном из сараев большие дворницкие лопаты и отгребли уже мёртвых гадов в сторону, чтобы не ходить по ним. Остальные змеи прекратили преследование и начали снова собираться в кольцо, но уже ближе к городу. Пока солдаты Шлындова возились, к полковнику стали прибегать гонцы с донесением, что остальные отряды, так и не решившиеся наступать, испугались приближающихся змей, и часть солдат уже бежит по городу, а часть стоит в полном оцепенении и прострации, офицеры и унтера ничего не могут с этим сделать.

Полковник, ошарашенный тем, что развернулось на его глазах, и известиями с других улиц, подбежал к Василию Ивановичу, молодцевато подкручивающему усы, и как-то даже просипел:

— Молодец, фельдфебель! Представлю тебя к кресту… какому-нибудь, — он сначала сказал, а уж потом сообразил, что Георгия, к примеру, дают только на войне, а является ли таковой схватка со змеями, решить было затруднительно. — А теперь — вперёд, в атаку!

— Ваше высокоблагородие, их так не возьмёшь, они снова развернутся и на нас, а штыком в них не угадаешь. Давайте сначала план придумаем.

Полковник в бешенстве замахнулся на Шлындова тростью, но тот в гневе отпихнул полковника так, что тот упал на спину, и обратился к солдатам:

— Ребята, а ну — в город! Только соблюдая строй и не бросая оружие! Пусть господин губернатор нам скажет, ради какой диспозиции он нас даже не с пушкой против воробьёв, а со штыками против этих аспидов бросил!

И солдаты, не обращая внимание на судорожные обещания полковника прогнать каждого из них сквозь строй по двенадцать раз, в почти полном порядке, под командой Василия Ивановича, привычным строевым шагом двинулись к резиденции губернатора.

После ранней заутрени мастеровые, как и договаривались, собрались вокруг продуктовых складов.Ричка как самый опытный из всех в боевых действиях, уже составил диспозицию, и с помощью портного Журбенко как переводчика изложил её.

Ричка с выделенными ему в помощь подмастерьями, как и предполагалось, засел на крышах складов. Парни вообще залегли, прикрывшись мешками и рогожами, чтобы не привлекать к себе внимания зря, сам Ричка схоронился за ветками росшего рядом тополя и внимательно глядел вперед и вниз, опираясь на новенькую, совсем не притязательную, не чеканную, но ощутимо согревавшую душу бартку.

Остальные спрятались таким же способом за брошенными возле складов телегами, пустыми бочками из-под солонины и масла. Телеги и бочки быстро раскидали на подступах к складам как бы в живописном беспорядке но так, что любого, кто попытался бы пробраться к складам даже ползком, можно было настичь из ближайшей засады в два прыжка или кинуть в него что-нибудь тяжёлое, не боясь промахнуться.

Резервный отряд, составленный в основном из парней, отличившихся в кулачных боях стенка на стенку, под командой Архипа засел в окрестных палисадниках. Хозяева палисадников, видя толпу столь решительно настроенных, и вооружённых явно не только кулаками, мужчин, не особо возражали.

Мишка Тухачёв утром благополучно убежал с сеновала, увёл, как рассчитывал, коня и телегу со двора её тётки, и теперь незаметно подобрался к складу, где-то за час до того, как он должен был этот склад поджечь.

Для исполнения его замысла требовалось отвлечь мастеровых.Самым простым казалось устроить поодаль заваруху, какой-нибудь шум, похожий на шум драки или вовсе неясный гомон, на который мастеровые непременно сбегутся. В рощице, оставшейся на месте давно заброшенной попытки одного из местных купцов развести городской сад для приятных прогулок, он подвесил к ветвям в рощице несколько скраденных кочанов капусты. И в ближайшем доступе к ним привязал двух здоровенных, тоже скраденных, козлов, под ноги им насыпал сухого хвороста, а к рогам и хвостам прицепил жестянки, наполненные сухи горохом, тоже, естественно, скраденным.

Козлы изо всех сил пытались освободиться и добраться до капусты, естественно, производя неимоверный шум, их блеяния даже не было слышно из-за звона и треска. Конечно, мастеровые не ринулись на шум всей толпой, только парни из засады в палисадниках, услышавшие шум, похожий на драку. Но внимание всех было на некоторое время отвлечено. Мужики из основного оцепления и те, кто хоронился на крыше, с удивлением смотрели на козлов, которых парни вытащили из рощицы, и с которыми было непонятно, что делать. Даже Ричка, на миг, отвлёкся.

И те дозорные, кто находился со стороны складов, противоположной источнику шума, покинули свои места в оцеплении, чтобы полюбопытствовать, что происходит. Именно это Мишке и было нужно. Ловко, как он уже научился для пластунской службы, прополз между телегами, сам используя их как укрытие, бесшумно выставил дверь и пробрался в неё.

Когда тревога улеглась, и Архип уговорил мастеровых из оцепления вернуться на место, Мишка уже готовился кидать в окошка облюбованные мешки с мукой и зерном, после чего, вылезти самому и бежать поджигать стожок. Тот самый условленный сигнал для людей Дурова, чтобы они уже выдвигались к складу, решив, что начался пожар.

Мешки аккуратно плюхнулись в одну из телег, Мишка уже наполовину высунулся из окошка, как вдруг будто какой-то крюк, притом, довольно острый, подхватил его подмышку и ощутимо дернул из окошка вперед и вверх, в сторону крыши.

— А ну, хлопче, — послышался суровый голос, наверняка вчерашнего закарпатца, — иди-ка к нам сюда.

Мишка попытался было сорваться, но почувствовал, как после первого же движения от соприкосновения с «крюком» стала разлезаться ткань на его рубахе, и понял, что это и есть тот самый топорик-бартка, и что зарезаться ему явно не охота. Вскоре он уже получил пару оплеух и стоял перед складом, сгорая со стыда, что так глупо попался, зная при этом, что на крыше караулит чертов гуцул. Его окружали мастеровые, и лица их не сулили ничего доброго.

— Отметелить его по-свойски, и дело с концом — переговаривались мастеровые. — Что отметелить — посадить на козла задом наперёд, да ноги связать, пусть погарцует! Дёгтем обмазать, в пере вывалять да в Ворон кинуть, пусть поплавает, если такой мастак!

Не остался в стороне и Ричка, он с удовольствием рассказывал, как у карпатских опрышков, по-нашему, партизан или вовсе «народных мстителей», так, во всяком случае, объяснял это русинское слово толмач, водится. Как правильно избить слишком лютующего пана, накинув на него мешок, желательно из-под муки, так, чтобы он и хотел донести в полицию, да не знал, на кого. Как правильно тягать за пейсы «корчмаря Мовшу», чтобы впредь остерёгся подавать в корчме гнилое сало и разбавленное пиво. Как наказать конокрада, с которым в деревнях вообще не церемонятся, поскольку пользы от него никакой, а покража коня у крестьянина, особенно в страду, может означать голодную смерть для всей семьи. Разные деревни отличаются только изобретательностью казни.

По глазам карпатца, который явно сам когда-то партизанил, а возможно, и теперь продолжает, было отчётливо видно, что Мишка у него пройдёт по категории «конокрад», а то еще и похуже.

— Да что вы, господа мастеровые, господин Ричка, — спокойно и размеренно сказал только что подошедший от своей засады Архип. — Судите его как невесть какую птицу. С ним, шкодником, и поступать надо, как с нашкодившим пацаном.

И не прибавляя больше ни слова, он ловко перехватил Мишку под тощий живот и, как тот ни пытался показать свои «пластунские» навыки, привычным движением поместил его голову между своих ног и крепко зажал. После этого спокойно и размеренно стал расстёгивать ремень и вытаскивать из штанов.

— Возьми мой! — прогудел ткач Данила. — После моего ремня год на лавке сидеть не сможет!

Архип кивнул, принял ремень у Данилы, вправил назад свой собственный, пару раз щелкнул ремешком над головой у Мишки, сложил его вдвое, примерился, и…

— Дывысь! — потрясенно охнул до этого совсем невозмутимый Ричка, и тут же над головами мастеровых пронесся девчоночий визг, переходящий в неизвестный еще тогдашним людям вой сирены:

— Не трогайте егоооооооо! Слышите! Не смеееееть!

Люди Дурова, переодетые поденщиками, чтобы не возникало вопросов, что здесь делают незнакомые люди, ждали в слободах. Они рассредоточились маленькими группками, человека по три, и старшему в каждой такой группке Дуров не поскупился — все равно деньги были во многом пограбленные летучим отрядом! — выдать по плохоньким, но часам.

По часам они должны были сползтись, как бы невзначай, в сторону складов и уже ждать сигнала — столба дыма, который должно быть хорошо видно с окрестных улиц.

Однако, часы особо и не понадобились, слишком долго маскироваться под пильщиков дров или бродячих разносчиков, торговцев баранками и ландрином илистарьёвщиков, бойцам быстро надоело, и они начали стягиваться к складам как бы сами собой. Когда группы начали встречаться на улицах, начальник одной из групп, Сашка Усач, пришёл к соседней группе с предложением сбегать в ближайший кабак и взять крепкого вина, чтобы время шло быстрее. Денег особо с собой не брали, поэтому идея Усача заложить кабатчику барские часы, чтобы потом, конечно, выкупить, когда операция на складах будет выполнена и все получат вознаграждение, представилась всем гениальной.

Кабатчик даже не спрашивал, откуда у торговца баранками пусть и дешёвые, но часы, которыми бы барин, конечно, побрезговал, но любой из городских обывателей счёл бы за радость иметь хоть такие. Видавший виды кабатчик даже не удивлялся, почему к нему ещё несколько раз приходили разные люди с такими же часами.

Постепенно собираясьна перекрёстке между гончарной и кузнечной слободами, разные группы дуровцев втягивались в общий круг. Крышу складов с перекрёстка было хорошо видно, до ремесленных слобод было недалеко. Поэтому, в принципе, оттудабыло бы ловко пробежать по слободе и поднять тамошний народ «тушить пожар» и «бить поджигателей».

К тому моменту, когда в стороне складов появились клубы густого чёрного дыма, инициаторы, и в первую очередь Усач, уже слабо соображали, что им нужно делать.Ещё до этого они спорили, побежать ли тушить пожар, когда появятся солдаты? Или побежать устраивать пожар, когда появятся солдаты? Или побежать тушить солдат, когда появится пожар?

Поскольку же Усач был самым громким и никогда не сомневался в своей правоте, все, даже более-менее трезвые, с ним соглашались.

— В общем, —ещё до того, как всё началось, авторитетно заявил Усач, — нужно побежать, либо когда появятся солдаты, либо когда случится пожар. А как прибежим, там и поймём, что нам делать.

Правда, дальше заспорили о том, бежать ли к солдатам или к складам, когда хоть кто-то как-то появится. Но тут в город начали вбегать первые группы солдат, бежавших от змеиной смерти. Немногие горожане, слыша бессвязные панические крики про то, что змеи перешли в наступление, на всякий случай прятались по домам.

— Во, господа летучий отряд! — радостно заорал Усач. — Хоть кто-то появился! Вперёд!

И, как-то не сговариваясь, часть лазутчиков понеслась к складам, одновременно выдёргивая туда за собой подростков, стариков, баб, немногочисленных оставшихся мужчин, приговаривая: «Надо, надо, православные! Надо к складам!» — так что многие слобожане действительно побежали, предположив, что там будет раздача или хотя бы продажа запасов. Другая часть лазутчиков всё-таки кинулась к солдатам, но увидев их искаженные лица, поняла, что как-то не готовы солдаты ни приветствовать их, ни бежать к складам, ни, тем более, быть потушенными. Поэтому, кто-то из этой части лазутчиков тоже побежал к складам, а кто-то — вернулся на перекрёсток допивать недопитое…

Настенька тараторила, как заведенная, одновременно упрекала Мишку, что он убежал, ничего не сказав, дёргала его за руку, пытаясь оттащить от Архипа, и жаловалась на него мастеровым. Архип, придя в ярость, скомандовал схватить девчонку и держать, пока он не отходит этого прохвоста ремнём, как следует. Настенька, однако, завизжала, царапала и кусала схвативших её за руки двух дюжих молотобойцев, так что никакой силой удержать её не представлялось удержать возможным.

Наконец, вмешался Ричка и предложил выслушать девочку.

Настенька, подбоченившись, как гордая барыня (эту позу она усвоила от своей матушки), сбивчиво пересказала, кто такой Мишка, каким замечательным вещам он учил, почему он хоть и плут, но хороший, и почему его ни в коем случае нельзя трогать.

— Да он и тебя обманывал, барышня, — жестко сказал Архип. — Эвон чего в твою голову напихал, всякой пакости, человек-де для себя жить должен! Эка! Если бы так, Господь бы его камнем сделал и языка ему бы не дал.

— Брехня та ганьба! — сурово подтвердил Ричка.

Настя строго сказала, что, во-первых, это еще не известно, брехня или нет, во-вторых, Мишка научил её и тому, и этому, и в лесу ночевать, и шалаш делать, и вообще он всё умеет, а в-третьих, он её друг, и это вообще всё объясняет.

Пока Архип долю секунды скреб голову, чтобы найти аргументы для этой странной, с кашей в голове, но все равно какой-то очень неплохой девчонки, Мишка воспользовался его ослабленным вниманием, дёрнулся и освободился, со всей силы боднув кузнеца в живот. Тот скрючился, а Мишка дернул в сторону. Свистнула бартка — и буквально пригвоздила его за полу кафтана к стене склада.

— Не треба так, хлопче, — угрожающе произнёс Ричка.

Настенька бросилась к Мишке, подскочила, изо всех сил упёрлась и дёрнула бартку на себя. И откуда в этой девочке столько сил взялось? Уж на что острое лезвие бартки хорошо ушло в стену, а девочке удалось её выдернуть. После чего Настенька схватила бартку наизготовку, угрожающе насупилась и принялась махать ей туда-сюда. Но не бестолково, как палкой, а явно освоенным боевым приёмом, вовремя поворачивая лезвие.

— Мишка, беги! Я их задержу! — крикнула она. Видимо, в самом деле,игры в индейцев и боевых скво не прошли даром. Бартка вполне сходила за томагавк, росту Насти не хватило бы, конечно, снять скальп, но все понимали, что удар этой штукой в живот или куда пониже может привести к весьма печальным последствиям.

И неизвестно, во что бы всё это вылилось, если бы как раз в это время к складам не подбежали первые взмыленные дуровские лазутчики, и вслед за ними слобожане.

Усач, ставший к этому моменту негласным предводителем всей пьяной компании, хоть и держался на ногах с трудом, и вообще был, как мы видели, невеликого ума, почувствовал, оценив всю эту картину, что что-то явно пошло не по плану. Но отступать он не собирался, вот только что делать, тоже не понимал.

— Вы это чего? — старательно копируя «командный» голос Дурова, прикрикнул он на мастеровых. — Вы это бросьте! — И, сведя что-то с чем-то в своём напоённом спиртными парами мозгу, напористо продолжил: — Поч-чему склады не горят?!

— Да потому что поджигателя мы поймали, — сурово ответил слесарь Тимофей (Архип пока еще не до конца пришел в себя). — А ты, мил-человек, чего это спрашиваешь, да так строго? Уж не ты ли второй поджигатель? Так мы и тебе намнём бока!

Слободские, прибежавшие с дуровцами, кажется, начали понимать, что какая-то в этом всём есть нескладуха, и потихоньку отодвигаться прочь. А соратники Усача поняли только, что без драки не обойтись, и рефлекторно стали готовиться.

А у Усача снова одни шарики в голове склеились с другими.

— Это Мишку-то поймали? — ткнул он пальцем. — Урядника, при исполнении! Бей их, ребята!

Впрочем, куда им, привыкшим хлестать кнутом с коня или наводить пистолет на безоружного мужика, было сейчас против уже совсем разъярившихся молотобойцев, кулак у которых тяжелее иного молота, да тележников с оглоблями, да шорников с сыромятными ремнями.

Про Настю и Мишку все забыли, даже Ричка махнул рукой на бартку и бросился на противника с выломанной из ограды штакетиной, и уж тут начал показывать на деле, как кого нужно бить.

Но Настя сама не дала о себе забыть. Когда какой-то детина, тоже сообразивший, что штакетник — какое-никакое, а оружие, замахнулся на Ричку со спины, Настя опять тонко и оглушающе противно завизжала и со всей девчоночьей силы поддала этому детине барткой, не острой стороной, а для острастки, пониже спины, да так, что тот заорал благим матом и помчался прочь. Настя же без лишних слов подала бартку Ричке и буквально за рукав утащила Мишку в склад, прочь с глаз.

Дуровцы были успокоены и связаны достаточно быстро, дело было нехитрое, только пьяной одурью и общей безнаказанностью «летучего отряда» и можно было объяснить, что они вообще в драку полезли. Удрал один Усач.

Мастеровые совещались, что теперь делать — тащить ли поджигателей к губернатору, искать ли пропавшего Мишку, или делать еще что. Архип снова крепко задумывался, ему вдруг пришла в голову простая мысль, что губернатор-то может их и обвинить в дебоше и кинуть в холодную, а то и в острог.Ведь на этих дуровцах не было никаких отличительных знаков, да и кто докажет, что Мишка или они планировали поджог, не с факелом же их в руках схватили. Вот у стервеца Мишки точно должна иметься зажигательная жидкость. И Архип скомандовал было искать его и девчонку, как вдруг с крыши благим матом заорал кто-то из парней, которые дежурили с Ричкой:

— Гляди, гляди, православные! Наши слободы горят!

К городовым и части дуровцев, которым по диспозиции на всякий случай велено было оставаться в слободах, прибежал взмыленный Усач, точнее, уже Одноусый, потому что второй ус ему в драке изрядно повыдергивали. Он был явно не в себе, но не только спьяну, а и после побоев, которые на его роже неплохо отметились. Он не мог ничего связно сказать, и только бормотал:

А городовые и дуровцы помнили, что если у складов что-то «пойдёт не по плану», нужно идти на крайние меры и палить слободы, дескать, семь бед — один ответ.

Делать этого городовым откровенно не хотелось. После такого — хоть бросай службу и подавайся в другую губернию. Но полицеймейстер сулил наградные, если всё пройдёт ладно, и полное разорение, если кто-то заартачится…

Между городовыми произошла небольшая перепалка. Здравый смысл бы в ней, наверно, победил: как-то странно было бы жечь имущество, которое в нормальной жизни принято охранять. Если бы не дуровцы, которые начали зажигать заранее заготовленные факелы с хорошо просмоленной паклей, кидать их в ближайшие дома, сараи, бани и заборы. Несколько самых бесстыжих городовых присоединились к ним, остальные кинулись вырывать из рук и затаптывать горящие факелы, но дело уже пошло, камышовые и соломенные крыши, деревянные стены занялись…

Над слободами пошёл бабий визг, причитания, оставшиеся в слободах жители, в основном бабы, подростки, дедки, бегали, сколь было сил, с вёдрами, самые смелые пытались скидывать с крыш горящую солому и сухой камыш, но вот уже первые хаты занялись изнутри, вот, раскидывая искры, рухнул первый дровяной сарай…

Дуровцы на всякий случай попрятались, городовые, те, кто были против поджога, не понимали, что делать, когда загорелось одновременно в десятке дворов, и огонь уже перекидывается на соседние.

На улице, печатая шаг, появилсяотряд Василия Ивановича Шлындова, уже подразросшийся за счёт приставших к нему солдат, убежавших от змей раньше. Сам Василий Иванович корил и журил какого-то солдатика.

— Как ты смел, стервец, ружье бросить? Оно тебе что, палка? Ты и турку так же бить будешь, если случится? Иди ищи! —И вдруг увидел впереди пожар и его размеры, и враз осёкся. — Отставить искать! Потом найдёшь! Ребята, вперёд, туши слободы!

Легко скомандовать, но что делать солдатам с одними ружьями? Разве из огня спасать то, что ещё не горит, да людей в безопасные места выводить…

Но одновременно оттуда ни возьмись появился мадьяр Кунфи.Он, отчаянно жестикулируя и выкрикивая отдельные выученные им русские слова, как ни странно, в кратчайшее время прекратил хаотическую беготню баб и подростков, и даже пресёк визги и причитания. Быстро была выстроена цепочка, передающая воду из колодцев солдатам, откуда-то нашлись багры и топоры.Самые смелые из солдат кинулись растаскивать горящие доски и брёвна, рубить заборы, по которым огонь и мог распространиться в первую очередь, затаптывать искры там, где они ещё не разрослись в пламя, менее же смелые просто лили воду на огонь, на окрестные дома и сараи. Вышедшие из прострации городовые кинулись помогать солдатам.

Увидев огонь со стороны слобод, мастеровые сперва тоже не понимали, что делать.

Некоторые даже заподозрили измену. Дескать, пока они за склады, за имущество нужное, но всё-таки казённое, воевали, кто-то на их кровное покусился. Да имущество-то ладно, нажить можно, а сколько в дыму баб, деток малых задохнётся, сколько народа с перепугу из горящих изб не сможет выйти. Да и скотину, у кого она есть, жалко, всё твари живые.

Назревало что-то вроде паники. Архип уже полностью пришёл в силу и скомандовал:

— Пятеро — здесь, искать этого стервеца и девчонку! Ероха, трубочист — ты с ними за старшего! Господин Ричка, Данилушка, — бегите с мужиками в слободы, помогайте тушить пожар! А я беру с собой человек с двадцать, — палец Архипа запрыгал, указывая тех, кого он берёт с собой, — и перекрываю дорогу от казарм и от присутственных мест на слободы! А то смекаю я, откуда пошло это пламя.

— Нет, — отрицательно мотнул головой Архип. — Помочь на пожаре — это каждый человек каждому человеку должон, на нации не глядя. А там может случиться и бой с полицейскими — тут уж, если тебя схватят, неудобно получится.

Ероха с мастеровыми довольно быстро нашли Настю, подозревали, что где-то рядом схрон с Мишкой. Но Настя, за неимением бартки и даже палки, ловко схватила солёный окорок, Ерохе крепко досталось под рёбра, а потом и по голове. Остальные опешили, таких боевых девчонок они не видели ни разу, и каждому не хотелось, чтобы ему прилетело следующим.

Тут и Мишка вылез из схрона, помахивая доской, выломанной из ящика.

— Молодчина, — постукивая зубами, проговорил он. — Моя выучка, сразу видать. Ну, теперь бежать!

— Куда? — раскрыла глазки Настенька. — Ах, да! К нам, в имение.

Мишка как-то путано попытался объяснить, почему ему не следует появляться в Катарцеве, что ему теперь точно нужно уходить из губернии, что он еще вернется. Это не мешало им пятиться, размахивая доской и окороком, от которого, после ударов по Ерохе, остались одни ошмётки мяса, зато кость впечатляла.

Из всего объяснения Настя поняла только, что Мишка как-то крупно вышел из доверия у барина — её отца. Что теперь, появись он в имении или хотя бы останься в губернии до тех пор, пока всё успокоится, он окажется кругом во всём виноват. Что вина такова, что при всей справедливости, батюшка не будет очень долго разбираться, уж это Настя понимала.

Настя хотела было даже заплакать, но сдержала слёзы и мужественно кивнула.

Мишка помог Насте вылезти в окно, ей самой ещё роста не хватало, потом вылез сам, предварительно кинув, не глядя, доску в подступавших мастеровых, судя по крикам, явно в кого-то попав. Потом нашёл телегу, куда скидал до этого припасы, схватил за рога пасшихся у одного из палисадников забытых мастеровыми козлов и, что было силы, тоже кинул на телегу, —всё мясо! —нашёл в рощице своего коня, впряг…

Потом поглядел на город, над которым стояли дымы и зарево, и сокрушенно покачал головой:

— Тебе пока, Настасья Толевна, лучше к тётке обождать ехать. Не проберёшься, не ровен час, занесёт тебя в одну из этих слобод — изжаришься, как цыпленок!

Настя тем временем обнаружила, что в суматохе отвязалась и убежала куда-то ее лошадка, и тут уже совсем закуксилась.

— Ладно! — Мишка махнул рукой. — Нам бы теперь хоть где спрятаться, пока всё уляжется, а там — в сумерках доставлю тебя до дома. Да вот хоть и в той рощице. А там, глядишь, и твой скакун найдётся.

Слободы по-прежнему горели, огонь перебрасывался с одного дома на другой. Но паника прекратилась. Выстроенная цепочка быстро передавала вёдра, в каждый миг новая порция воды выливалась на пламя, и оно, как ни шипело и не бросалось искрами, понемногу сходило на нет.

Другая группа слободских подростков и особо отчаянных стариков, солдат и городовых уже закончила свою работу и сейчас кое-как переводила дыхание — поскольку, именно эта группа вытаскивала из горящих домов оставшихся там детишек, котов, кубышки со сбережениями, последние чистые платья хозяев…. Отчаянный и уже совсем свой, но всё равно малопонятный слобожанам мадьярский смутьян Кунфи, который начал эту работу — не дал себе и минуты отдыха. Убедившись, что тушение домов водой и спасение тех и того, что ещё можно спасти, организованы, онсразу же властно крикнул часть сбежавшихся к делу мещан из других частей города, и приказал уже окончательно стащить баграми и затушить тлеющуюсолому и доски крыш.

И по-прежнему все как-то понимали совершенно неудобопонимаемй венгерский язык Кунфи, а он отлично понимал, что ему отвечают по-русски и по-украински, хотя никто не знал языков друг друга…

Тем временем, в слободы прибыли мастеровые от складов. Часть их, конечно, бросилась к своим усадьбам, но быстро поняла, что самое главное для спасения домов и имущества сделано — и быстро присоединилась к другой части, которая отыскивала поджигателей.

Поджигателей быстро нашли — тех, городовых, у кого одежда была цела, даже без сажи и копоти, и дуровцев, которые, чтобы не остаться без обещанной награды, а объяснить, что всему виной непреодолимые обстоятельства в виде солдат и невесть откуда взявшегося иностранца, не стали выбрасывать оставшиеся факелы. Да и тех, кто свои факелы уже истратил, было нетрудно опознать по тому, что они ошивались рядом с пожаром, а в тушении, как все порядочные люди, участия не принимали, да по одежде, измазанной в смоле и обрывках пакли.

Пока пожар догорал, бабы причитали возле спасенного имущества, обнимали спасённых из огня детей, а те, в свою очередь, обнимали спасённых котов — прибежавшие мужики, казалось, только о том и думали, чтобы сначала свалить несколько близлежащих молодых деревьев, а потом — вытесать из них колья поострее.

Ричка пытался их от этого отговорить, помочь затушить огонь да счесть убытки, но тщетно. Связанные поджигатели, которым уже успели как следует намять бока, лежали рядком и ждали своей участи, пока мужики совещались.

— Это что же вы делаете, православные, и как же это вам не стыдно?! — раздался вдруг негромкий, но властный голос баритоном.

Обернувшиеся на голос с удивлением увидели магистра Кнезовича, верхом на битом жизнью, но надежном мерине кузнеца Архипа. Откуда он опять взялся? Будь здесь сам Архип, он бы объяснил, что магистр настолько умаялся к утру, возвращая к жизни дедку Севостьяна, что заснул там же в бане. Архип не рискнул его будить, а потом, во всей сутолоке, просто забыл о сербском госте.

Серб сам о себе не забыл. Проснувшись уже ближе к полудню, он убедился, что с дедкой всё в порядке, спит и спокойно дышит. Умылся на дворе, спросил у Федосьи краюху хлеба и жбан молока, позавтракал, убедился, что в хозяйстве есть мерин, которого хоть как-то можно приспособить в верховой езде. Архип жил на отшибе, даже по меркам кузнецкой слободы, где никогда не селились кучно, чтобы по недосмотру не пожечь друг друга. Поэтому в избе не чувствовалось запаха гари, не были слышны треск пламени, крики погорельцев и солдат, и о большом пожаре магистр узнал, только оказавшись на улице, по клубам дыма и отсветам огня.

Это было как-то неправильно. Вчера говорили о продуктовых складах, а сейчас горело совсем в другом конце города. Кнезович попытался как-то приободрить мерина, но тот, не привычный к верховой езде, а привычный к телегам с большим количеством железных вещей, трюхал не спеша. Так что прибыл магистр ближе к финалу.

Однако он сумел убедить мужиков оставить связанных поджигателей ввиду горящих домов и всё же подсобить в заканчивающемся тушении слободы, разгребании оставшегося от пожара мусора, в котором, к тому же, вполне могли найтись и пригодные к строительству доски и брёвна, и не повреждённое огнём имущество.

— Ваше благородие, вот на этом доме скоро венец обрушится, надо бы оттащить этих иродов — громко сказал, оценивая обстановку, кто-то из мастеровых.

— Не попадёт на них, —прикинув возможный угол падения венца, вполголоса ответил магистр. — А они — пускай потрясутся, и это будет им пуще иных казней!

Дуров действительно снарядил резерв своего «летучего отряда», раз уж на складах не получилось, то в мастеровые слободы.

Этому предшествовал разговор у губернатора. Если то, что губернатор орал и топал ногами так, что не только уши закладывало и свечи в канделябрах тряслись, а и оконные стёкла дребезжали, и по доскам паркета трещины шли, и извёстка с потолка сыпалась, можно назвать разговором.

— Всё у вас не по уставу, не по правилам, даже не по договорённости! — орал губернатор на Дурова, уж подлинно как бешеный слон. — Даже слободы подожгли — и то бунта нет, а всё эти слободы только тушат! Извольте, чтобы через час с четвертью слободы лежали в пепле, а в городе имелся бунт, который бы мы могли с честью подавить!

Дуров, сам уже ничего не понимающий в происходящем, только бессмысленно козырнул, после чего, принялся сгонять стеком, а затем и нагайкой, своих молодцев к коням.

Архип давно заготовил особое оружие — «горох», то есть, маленькие металлические шарики с шипами, которыми в поры засечной черты здесьоборонялись от крымских набего

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: