Сдам Сам

ПОЛЕЗНОЕ


КАТЕГОРИИ







Глава 18. Война со змеями: неожиданная развязка





На крыльце губернского управления продолжали совещаться.

Точнее, недолго, но очень эмоционально, размахивая руками, вроде бы о чём-то споря, а в чём-то сразу соглашаясь, совещались Кунфи и Кнезович.

Остальные ждали, ловя отдельные знакомые германские слова и фразы. «Аллгемайне». «Гемайнлихкайт», «Дер Оберстэзель» (и кого они главным ослом назвали, подумал Архип), «Дер Швайнкопф», и всё такое прочее. Наконец, «Фрайхайт». Оба улыбнулись, добавили ещё «Брудершафт», рассмеялись.

Потом магистр, как мог, перевёл.

— Город — это общее дело. Вот то, что было частным делом, сбережение своей собственности и её приумножение, должно стать всеобщим делом, сбережением и приумножением как частной, так и всеобщей собственности. Вот храмы, дороги — это ли не всеобщая собственность? А вот борьба с пожарами — вот сегодня все видели, что если бы каждый за своё боролся, всё бы погорело?

— И то верно — мастеровые отреагировали, скорее, на последнее.

— А эти ослиные и свиные головы, которые пытаются быть главными, а от них только напасти, они кто? Нужно посовещаться со знающими, как их от дел отстранить, так, чтобы не пришли императорские войска нас от дел отстранять!

— И то верно! — крикнул Архип, остальные уже, скорее, повторили.

— И в целом. Есть три слова, под которыми когда-то французы вышли против своего короля. Короля победили, но получилось в итоге нехорошо, Наполеон получился.Мы как временный здесь совет два решили оставить, «свобода» и «братство». И никакого «равенства». Люди не равны, мужчины не равны женщинам, дети не равны взрослым, у стариков есть опыт, а у молодых есть сила и рвение, именно потому, что все разные, никто никому не равен, все могут быть полезны друг другу. Пахарь не равен кузнецу, кузнец делает плуг и кушает хлеб, пахарь пашет этим плугом и растит зерно, мельник мелет это зерно и кушает хлеб, который печёт пекарь, а пекарю тоже кушать хочется.

Уже потом, много после потом, Кнезович рассказывал своим германским друзьям, некоторым из образованных русских, сербам не рискнул, то, что он слышал о превратно понятом равенстве от Кунфи. Что по некоторым идеям социалистов равенство будет признано настолько, что два мужчины или две женщины будут признаны не то что в праве, а и в обязанности рожать детей, для чего сейчас, по старинке, не равные друг другу мужчина и женщина необходимы.

— А вот свобода — это страшная ведь вещь! Отвечать за себя, без барина, без начальника, так, чтобы никому урона не нанести, ни себе, ни соседу, это же надо уметь! И уметь договариваться нужно. И чтобы общие беды считать своими, и чтобы чужие беды считать общими, а то знаю ведь, как у вас повелось, моя хата с краю.

— Моя хата точно не с краю, хоть и стоит с краю! — крикнул Архип. — Так что делать?

Тут магистр уже не так, как кричат на общественных сборищах, а сухо сказал.

— Совет выборных. День показал — первоочерёдно, пожарные дружины. И чтобы вода была на каждой улице. Во вторую очередь, дружины против мародёрства. Да и против грабежей просто так. Улицы мостить. Как на это деньги изыскать, поймём, а силушкой вот тех, хотя бы, ребят, что сегодня бузу чинили, Господь не обидел. И если уж совсем-совсем сначала — помочь тем, кто сегодня погорел, обстроиться да обжиться.

Кунфи что-то шепнул. Кнезович шепнул отцу Валериану. Отец Валериан шепнул Архипу. Архип просветлел лицом.

— Мужики, берём со складов. Всё равно они повелением губернатора якобы сгорели. Но не так берём, что кто сколько утащит, с дракой, погорельцы — в первую очередь, потом те, кто защищал склады от пожога, солдатам их пайку, а то ведь тоже набегались и оголодали. Ставим охрану, мужики, там всего полно, завтра будем считать, как раздать.

Кунфи опять что-то шепнул. Кнезович шепнул уже напрямую Архипу. Архип задумался, потом спросил:

— Мужики, есть на примете никому не нужные склады, и чтобы под охраной?

Сговорились, с тех злосчастных складов всё вывезти и разместить по надёжным местам, выставить караул из тех шебутных парней, кому как следует подраться — за честь, кто каждый год на кулачках слобода на слободу ходил, а вечерами чужих по улицам задирал. К каждому караулу приставить по опытному солдату, а если получится, то и унтеру, чтобы порядку учил.

Те же склады на всякий случай набить щепой и соломой. И, при необходимости, поджечь, раз уж они, по воле губернатора, сгореть должны были.

Сообразили, что солдаты сами кашеварить не смогут, на то у них кашевары, решили на раз проверить казармы, а на два, если уж с казармами не выйдет, снабдив избы всем необходимым, накормить и разместить на ночь, хотя бы по баням и сараям. И то хорошо, где солдат спит, мышь по-пластунски не проползёт. А далее, как известно, утро вечера мудренее.

* * *

Вечерело уже, когда по улице Вознесенской явились три всадника.

Флотский офицер. Многие узнали Илью Ивановича и его верного Бурушку.

Кавалерийский офицер. Никиту Дмитриевича в Воронове не знали, но сразу признали, что лицо у него доброе и решительное одновременно.

Статский, в статском мундире. Алексей Леонтьевич работал по преимуществу по бумажной части, да по делам между помещиками, потому его не знали, но уважили, что вот статский, а этакой конной скачкой с военными вместе прискакал.

Никита Дмитриевич мгновенно спешился и взбежал на крыльцо.

Илья Иванович медленнее спешивался, но быстрее взбегал.

Алексей Леонтьевич сидел в седле. На самом деле, скачка была не в его обиходе, но он виду не подавал, что спина и то, что ниже, совсем деревянные сделались. Делал вид, будто гарцует. В разные стороны поглядывая.

И первым же крикнул:

— Люди честные, со змеями погаными на первый раз покончено!

— А кто покончил, кто покончил, как покончил, вовсе ли? — загудела толпа.

— Кто покончил, считайте, правда обидной будет. Дети малые, да животины учёные, покамест тут собирались, решались да полковник глупостью маялся. Впрочем, нет уже того полковника, зацеловали змеи в усмерть, сам видел. — Тут, Алексей Леонтьевич, конечно, малость прихвастнул, но все поверили, уж больно первая новость была ошарашивающая.

— Всё как есть правда — подтвердил Никита Дмитриевич — вот вырастил Илья Иванович детишек на славу, вот взял он зверинец под опеку, так вот эти детишки и этот зверинец гадов ползучих и порешили. К стыду сказать, опоздал, хотел саблей рубить, да некого было.

По толпе прошёл гул. А Илья пока молчал.

— Да ну, не верим! — крикнул кто-то.

— А ну, сгоняйте самых шустрых, кто ускачет, проверить, есть змеи или нет — скомандовал Архип. И его почему-то послушались, посовещавшись, правда, кто здесь самый шустрый. И несколько конных ринулись в разные концы от площади.

Теперь магистр что-то объяснял Илье Ивановичу. Потом что-то объяснял Архип, прежде церемонно представленный, как самый уважаемый из здешних мастеров. Архип даже несколько потупился при представлении, одно дело, возглавить почти нечаянно случившийся бунт, другое дело, вот так.

Тем временем самые шустрые вернулись и сообщили, что змей действительно нет во всех обозримых окрестностях, кроме одного скопления около вознесенского тракта, но и то почему-то не двигается, и там кружат аисты и вокруг топчутся частью лесные, а частью вовсе невиданные звери, включая серую скалу с рогом на носу и другую серую скалу с двумя хвостами, спереди и сзади, и какую-то полосатую лошадь.

Если бы не реакция магистра и Ильи Ивановича, все бы решили, что гонцы именно по этому направлению шустро отправились не на окраину, а в ближайший кабак.

— Эх, — сказал магистр, отсмеявшись. — Я ведь сам помогал составлять лубок «кто есть кто в Несиделовском зверинце». За копейку продавали, вдоволь было нарисовано, а вот слона-то вы и не приметили. Экие вы, так сказать, ленивые и нелюбопытные!

Мужики на площади даже потупились. Многие видели этот лубок, где было нарисовано серое чудище с двумя хвостами, выше написано крупно «СЛОНЪ», а ниже что-то помельче, но прочитать можно. И ведь я самом деле, поленились, не полюбопытствовали.

— Вы что, не помните брошенный прошлой зимой на окраине зверинец — с лёгкой усмешкой спросил Илья, — и кто этих зверей потом приютил и выходил? И вот мои младшенькие сообразили, как их, да и лесных тварей, и аистов к делу приспособить, змей одолеть. Уж как они аистов приспособили, не понимаю, и, наверно, никогда не пойму, но я сам видел, как Надюша через посыльную птицу ими командует, а они слушаются.

— Это ж надо! — от избытка чувств выдохнул кто-то из мастеровых. — Ведь братцы, ведь это пока мы тут между собой ратились, они ведь нас от адова нашествия спасли!

— Вот то-то и оно! — сказал другой — Кабы не они, Несиделовы, не было бы и этих зверей, а кабы так, задыхаться бы нам от змейства!

— Да не так от змейства, как от собственной трусости! — сурово уточнил третий.

В некоторых из стоящих на площади даже проснулось любопытство.

— Барин Илья Иванович, а когда всё устроится, пустишь нас на этих дивных зверей посмотреть? — робко спросил кто-то из подростков.

— Ну, это мы посмотрим. Я-то и сам в этих зверях не очень-то разбираюсь, а вот мои младшенькие как-то приноровились, ладят с ними. Но это годит, а вот что всё устроить ещё нужно, это ты, парень, верно сказал. Знаю и от Алексея Леонтьевича почтенного, и от господина Хлопушина, да и лично видел, сколько губернатор дров наломал.

— Илья Иванович, а иди к нам губернатором! — вдруг зычно, на всю площадь, крикнул Архип. Площадь загудела одобрительно. — Ты ведь у себя в Несиделовке порядок навёл, и мужики у тебя в гору пошли, и все тебя хвалят как барина правильного, доброго и справедливого. Так и в губернии порядок наведёшь!

Илья Иванович пожал плечами, потом подозвал друзей, магистра и отца Валериана, объяснил, что уж очень дело ответственное, да и тонкое. Это в селе он себе хозяин, да и всему хозяйству, и за всех крепостных мужиков перед государем и Богом в ответе. А с губернией как-то сомнительно.

Слово взял отец Валериан.

— Вроде дельная мысль, Архип, да негораздая, государева власть от Бога, а губернатор государем поставлен. И самовольно его сменить — против государя бунтовать.

Алексей Леонтьевич добавил:

— Государь в неусыпных заботах о делах империи пребывает, да и о делах всей Европы. Вот только глаз у него не всегда доходит до всех уголков огромной империи. А написать ему отчёт любой губернатор напишет, видывал я немало таких, как наш Чайка, на чиновном поприще. Они пока не выслужатся, вроде, и честные, а всё себе на уме и всё как бы не дело сделать, а начальству угодить. А потом уж, когда решают, что Бог высоко, а государь — далеко, начинают самовластвовать.

— Так отписать письмо государю! И с надёжным нарочным в столицу отправить! — сказал Архип. — Только оставлять это дело так нельзя, губернатор вот уже дров наломал, и ещё наломает! Да ещё мстить нам возьмётся, неровён час, снова поджигателей отрядит!

— Вот что — сказал Кнезович. — Временный совет точно нужно учреждать. И Илью Ивановича во главе ставить. А он уж пусть надёжных людей наберёт. Я готов в советники пойти, если позовёт. Вот и господина Кунфи сейчас спрошу. Ему у себя в Венгрии случалось временное управление налаживать.

Он коротко, снова на германском, обратился к венгру с вопросом. Тот кивнул.

— Ох, не люблю я этого дела, я и с именьем-то с трудом управляюсь, чтобы всё было в порядке и все при деле, а тут губерния. Да ладно, раз уж больше некому. Вот, в самом деле иностранных друзей зову в советники. Господина Кунфи, увы, пока не знаю, но магистр за него ручается, а магистра я знаю хорошо. В совет, конечно, войдёт почтенный Архип, ну и те из мастеровых и торговых людей, кого он назовёт. Никита Дмитриевич поможет мне договориться с дворянством, по крайней мере, с теми из них, кто честь блюдёт да мужиков своих в чёрном теле не держит. Алексея Леонтьевича тоже попрошу, как наиболее смыслящего в казённых делах и бумагах. И, может быть, ещё кто из добрых людей сгодится.

— Зовите Хлопушина. — сказал Алексей Леонтьевич. — Он лучше всех в губернии знает о злоупотреблениях, о казнокрадстве, знает, кого из чиновников стоило бы погнать, а кого из лютых или нерадивых бар прищучить.

— И обязательно нужно договориться с Усовым. — Добавил Никита Дмитриевич. — Он сам, хоть политес по чину перед губернатором держит, в приватных кругах неоднократно сетовал, что вот такие честь мундира позорят.

На том и порешили. За Усовым и Хлопушиным послали нарочными уже солдат. Никита Дмитриевич и Алексей Леонтьевич набросали записки, чтобы объяснить суть дела, максимально обтекаемо намекнув, что если бы не вмешательство Архипа, ещё нескольких мастеровых, случайно оказавшихся в городе иностранцев и, далее, Ильи Ивановича с друзьями, действия губернатора спровоцировали бы бунт, который закончился бы погромами и кровопролитием.

Отец Валериан также предложил себя в помощь, точно так же написал записку архиерею и отправил с ним служку как наиболее трезвого, и стал прикидывать, кто из священников по епархии, естественно, по благословению вышестоящего лица, мог бы при необходимости утихомирить наиболее диких бар.

* * *

Народ с площади разошёлся, новообразованный совет собрался уже идти советоваться, как слово взял до сих пор молчавший исправник.

— Дозвольте представиться. Колобков. Онисим Евдокимович. Мастеровые-то меня знают, это ведь я в слободах порядок блюду, чтобы воровства, да грабежей, да непорядков по кабакам не было. А до того служил по уголовной части, жуликов по губернии ловил.

— Справный служивый, нечета многим, и жизнь знает, — подтвердил Архип. — Уж он-то, при необходимости, порядок наведёт. Капитан-исправник проявил себя уже во всей своей неприглядной красе, когда хотел в народ с крыльца палить, да чуть ли не первым и сбежал потом. Раз уж мы временно, я бы и его временно назначил.

И все удалились в губернское правление, в обширный кабинет Алексея Леонтьевича, откуда подчинённые разбежались ещё при появлении первых мужиков и солдат на площади. Оставался только один юный, бледный и дрожащий, как осиновый лист, письмоводитель. Видимо, решивший, что опасность кары со стороны начальства за покидание служебного места — опасность более грозная, чем взбунтовавшийся народ.

— А, тёзка! — расхохотался Алексей Леонтьевич. — Ну, хорошо, Алёшка, что ты здесь, я уж думал, самому писать придётся, а теперь и тебя к делу приспособим. Вот сейчас письмо государю писать будем да манифест по губернии!

Юноша ещё больше задрожал и побледнел, но взял стопку лучшей гербовой бумаги, проверил перья на остроту, проверил, сколько чернил в чернильнице, и изготовился писать.

Письмо государю сочиняли в том же духе, в каком сочиняли записки Усову и Хлопушину. С акцентом на том, что добропорядочные дворяне, некоторые из них, несмотря на отставку, верные государю и присяге, а также лица духовного звания и наиболее сознательные из мещан сумели пресечь злоупотребления в губернии и не дать развиться народному бунту. И с целью недопущения развития крамолы в губернии верноподданно просят учреждения временного попечительского комитета, вплоть до определения, каков действительный масштаб злоупотреблений, какова роль в этом различных высокопоставленных лиц, и решения о возможной компетентности губернатора и назначении нового.

О поджоге слобод решили умолчать, но отметили бездарное командование солдатами, абсурдный приказ, экземпляр коего сохранился в канцелярии, и попытку поджога казённых складов вольными людьми, находящимися в услужении одного из приближенных к губернатору дворян.

Прибыл Усов. Безусловно, встревоженный доходившими до него известиями, сам желавший, но не знавший, что предпринять, и радовался, что всё образовалось и обошлось сравнительно благополучно. Даже вызвался лично, и прямо сейчас, переговорить с губернатором тет-а-тет и поставил свою подпись под письмом государю.

Вскоре прибыл и Хлопушин. Одобрил письмо, вызвался назавтра составить список пойманных за руку на воровстве и злоупотреблениях чиновников, посетовав, что губернатор отказывался давать ход делам, и заодно наиболее отмеченных в зверстве бар, среди коих первым в списке числился, конечно, господин гвардии поручик Дуров.

Хлопушин взялся поучаствовать и в составлении манифеста.

Когда уже приступили, появился служка с запиской от архиерея. Тот сетовал на позднее время, радовался милосердию Божию, позволившему предотвратить смертоубийство, и сообщал отцу Валериану, что завтра в его храме состоится внеочерёдная архиерейская служба, после чего он будет рад встретиться со всеми достойными людьми за скромной трапезой. Отец Валериан торопливо засобирался, сообщив людям несведущим, что такое событие — особенно с учётом масштаба скромных трапез Владыки — требует особой подготовки.

Манифест составили более откровенно. С упоминанием и пожара в слободе, и роли не каких-то анонимных мещан, а конкретно старшины кузнечного цеха, не каких-то анонимных духовных лиц, а конкретно отца Валериана, и роли юных Несиделовых в борьбе со змеями. С намёком на то, что готовится отчёт лично государю и в Третье Отделение о злоупотреблениях в губернии, как со стороны чиновников, так и со стороны помещиков.

Алексей Леонтьевич лично запечатал письмо государю, на всякий случай ещё на раз перебеленное и скопированное, вызвал дежурного курьера, выписал письмо, из личных, вроде как, денег выдал прогонные, и велел мчаться в Санкт-Петербург немедленно, и что есть мочи, и далее передать письмо кому следует.

Хлопушин взялся назавтра велеть размножить манифест в губернской типографии и подумать над скорейшим его распространением.

После чего разошлись, Архип и Хлопушин — по домам, Кнезович, хотя его Архип и звал, всё же отправился в гостиницу, пригласив с собой Кунфи, а друзья — к Алексею Леонтьевичу.

Квартира его, занимавшая целиком второй этаж приличного купеческого особняка, из холостяцкой берлоги очень быстро усилиями Елизаветы Владимировны превратилась в уютное гнездо, где было место и детям, и гостям.

Дети уже спали, время было совсем позднее, Елизавета Владимировна, сонно распорядившись прислуге об ужине для супруга и гостей, также ушла готовиться ко сну, а друзья за ужином обсуждали ближайшие действия на завтра и далее.

Дел предстояло явно немало, непонятно было, как поведёт себя дворянство губернии, как поведут себя мещане других городов, удастся ли охрану порядка наладить. Неизвестно было даже, повлияло ли уничтожение змей у Воронова на змеиные кольца вокруг уездных городов. Смущали ещё возможное державное рвение окрестных губернаторов и командиров расквартированных там полков.

Илья Иванович, перед тем как отойти ко сну, попросил ещё Алексея Леонтьевича отослать, по возможности, утром гонца в Несиделовку с сообщением, что барин по неотложным делам задерживается в Воронове на неопределённый срок.

* * *

Ребята, под руководством Юрки, уцелевшими лопатами, а кто не очень брезглив был, те и берестяными рукавицами сгребали змеиные трупы, ссыпали их в короба, кстати найденные в одном из соседних не запертых сараев.

Надя приводила в порядок Настю, сидела теперь с ней в обнимку, шептала что-то ласковое, вроде того, что ей когда-то мама шептала.

Михайло размышлял, что делать со змеями на лугу. И, как и взрослые, понимал, что не имеет смысла принимать серьёзные решения, не зная, что происходит со змеиными кольцами вокруг других городов губернии, не ползут ли новые оравы змей на подмогу, да что предпримут змеи, копошащиеся сейчас на лугу.

Отправлять аистов на разведку —мало толку. Лететь далеко, аисты устали, им бы теперь по гнёздам, там как раз аистята заждались родителей с кормом…

Змеи как-то особо закопошились. Как будто совещались, подползали одна к другой и о чём-то шипели. Потом раздался странный свист, змеи синхронно подняли хвосты. Это было дело небывалое, во всяком случае, нигде ещё дотоле не описанное. А потом змеи расползлись, образуя как будто проплешину.

В этой проплешине появился огромный полоз. Не из-под колоды вылез, как гадюка какая-нибудь, а словно прямо из-под земли. Он свивался и развивался, его чешуя переливалась на солнце.

— Красота какая! — ахнула Настя, к этому времени уже почти пришедшая в себя.

Свиваясь и развиваясь, он как будто перебрасывал себя, каждый раз на несколько метров. Перепросил он себя и через осадное кольцо ежей, те только пофыркали, но никак иначе реагировать не стали. Тем более что остальные змеи вели себя по-прежнему мирно. И снова хвостами начали махать.

Не отреагировали и аисты. Возможно, переливы полоза их малость слепили.Они продолжали парить кругами, не снижаясь и не пытаясь спикировать.

Удивительно быстро, но не с агрессивной быстротой Великой Гадюки, а с каким-то даже особым степенством Полоз оказался подле Мишки, Нади и Насти. Юрка и деревенские ребята копались чуть поодаль, и были слишком увлечены этой игрой в похороны поверженного неприятеля, никто не смотрел в сторону луга.

Мишка на всякий случай встал в боевую позицию и стиснул кинжал, брошенный ему в схватке дядей Никитой. Он понимал, что против этакой силищи, случись что, кинжал не сдюжит, но, может быть, хотя бы замедлит натиск врага.

Но Полоз не собирался нападать.

Он остановился аршинах в десяти, снова начал свой магический танец.

В лучах закатного солнца всем троим показалось, что блеск его чешуи на голове складывается в подобие короны.

— Вот он, царь змей! — воскликнула Надя. — Кажется, настоящий, вот уж точно царственный.

Мишка тоже оценил. Действительно, царь, ни на кого не нападает и ничего не боится, как будто здесь он в полном праве.

— Действительно, царь. — Было диковинно смотреть, как рот открывается и закрывается не в такт словам, будто змею показывал на ярмарке не очень умелый раёшник. Но полоз точно говорил, и даже гораздо более человеческим голосом, чем Гадюка, без всяких свистящих и шипящих.То, что голос его был всё же не человеческим, выдавало какое-то утробистое эхо, как будто речь доносилась из глубокой пещеры. — Не то, что эта самозванка, пусть теперь полевые мыши лакомятся её телом.

— Ты пришёл на переговоры? — спросил Мишка, осмелев.

— По-вашему, по человечески, это называется так. Если вам любопытно, я из весьма древнего рода уральских змей, из тех мест, где сама земля горами змеится.

Да, Уральский хребет, если посмотреть на карту, как раз напоминает хребет змеи. Только вот откуда Полозу знать то, что всего только сто лет назад точно установилигоспода географы?

— Не трудитесь задавать мне вопрос. У нас, у горных змей, свои карты. Но я здесь не для рассказа о нашем обиходе. Если захотите, сможете встретиться со мной в любой шахте, в любой горной выработке, в любой пещере, как иногда со мной встречаются уральские мастера. А сейчас — вот что важно. Я знаю цену змеиному роду. И знаю, что и ему, как и любой твари, должно плодиться и размножаться. Самозванка эту цену не знала. Вот и погнала многих и многих на погибель. Дозвольте увести оставшихся?

— Увести? А какие гарантии? — по-военному сухо спросил Мишка.

— Они просты и вековечны, — у Полоза не было плеч, а то, судя по тону, он бы ими сейчас пожал. —Вы же знаете, если люди не суются в бурелом и не наступают на змей, те их и не кусают.

— А этот ваш? Тёмный человек? Я видела, какой-то с вашей Великой Гадюкой разговаривал. А Князь Мира Сего? — спросила Надя.

— Ну, с этим, с позволения сказать, князем у нас, у родовитых змей, особые счёты. За то, что на века нас перед людским родом опозорил. Тёмный человек мне — не указ, он и вовсе невесть откуда взялся. Я вот знаю, барышня, — полоз даже попытался церемонно кивнуть Наде, — умеет со зверями и птицами общаться, пусть она попросит кольцо расступиться, в сторону к лесу, и дать нам мирно уползти? Всем, кто остался в живых?

Произошло короткое совещание. У Мишки доверия ещё не было, Надя напомнила, что всё равно сверху патрулируют аисты, а в случае чего неожиданного и крупные звери есть на подмогу, в том числе слон, которому, кажется, понравилось лаптями змей топтать.

— Ну, пусть будет так, — сказал в итоге Мишка.

Полоз уполз. Точнее, снова то ли уплыл, то ли упрыгал, свиваясь и развиваясь.

Ежи расступились аккуратно в сторону леса.

И, пока змеи, уже нестройной полосой, не уструились все в чащу, в буреломы, аисты продолжали патрулировать. А крупные звери стояли наизготовку.

Всё. Война, вроде бы, закончилась. Почему-то никто не сомневался, что и вокруг других городов змеиные кольца растаяли, расползлись. Что-то было в Полозе такое, что вызывало доверие.

— Какой он всё-таки красивый! — воскликнула снова Настя. — Не как человек, и не как скаковая лошадь, не как английская гончая, не как аист или сокол… Как какая-нибудь гора самоцветов, только живая и подвижная.

Мишка и сам читал про уральские горы самоцветов, а Надя и вовсе мечтала там побывать, но сейчас они пропустили эту восхищённую фразу мимо ушей. Только потом вспомнили.

Надя отпустила аистов, велела оставшимся в живых ежам упаковываться обратно в корзины, корзины вновь навьючили на слона, ребята, как были в доспехах, понаклали короба на сани, сами уселисьсверху, но быстро прикинули, что получилось уж больно тяжело, поэтому уговорили буйвола и носорога впрячься в обоз цугом. Зебра гарцевала рядом. Поручик гордо восседал на передних санях.

Было решено, что Надя, верхом на Лютике, радующемся, что теперь ему не в упряжке идти, а с понятной хозяйкой скакать, едет вместе со слоном и кабанами в лес, там выгружает ежей и ночует в Доме Слона. А наутро возвращается домой.

То, что осталось от змеиного воинства, решили выгрузить в Несиделовке, там, где решил Илья Иванович, а с утра —время-то у народа свободное, сев давно закончился, а сенокос ещё и не думает начинаться, — попробовать идею насчёт лопуха и дуба, только бы найти посевной материал по сезону.

Юрка распределил ребят по саням, велев следить за импровизированными сцепками поезда, а сам уселся впереди, управлять.

Насте откровенно хотелось спать. Мишка подумал, спросил брата:

— Ну что, без меня справитесь?

— А что не справиться? — солидно, по-взрослому, ответил брат. — А что, ты вперёд нас?

— Да видишь, барышню уже почти сморило. А к конской скачке ты же привычная, Настя?

— Ага, — действительно, сонным голосом кивнула Настя. — Батюшка всегда говорит, что я скачу впереди лошади.

— Вот мы и поскачем вперёд. Юрка, мне тут батюшка давал на городские траты два целковых.Вот держи — и через пару вёрст на почтовой станции, в трактире, накорми ребят. А то ведь с утра же наверняка ничего не ели!

— Какое там с утра — с ночи. А ты как?

— А у меня ещё гривенник есть, нам с мадемуазель Катарцевойна пару сладких слоёных пирожков хватит, а может, и на кулебяку на двоих. Вы-то с обозом к утру доберётесь, а мы к ночи. Успокоим матушку, распорядимся, чтобы вас встретили и ребят не на сеновале уложили, а на нормальных лежанках спать. А то куда они домой под утро сунутся? — с их тятьками и так придётся говорить, чтобы не брались за вожжи и розги, ведь больше суток в отлучке!

— И то верно. А я уж подумал, что ты влюбился.

Книжки-то романтические Юрка тоже читал, знал, что с рыцарями, после боя с драконами за красавицу, такое бывает. Знал и про красавиц, которые не стенали под гнётом драконов, а сами смело действовали.

— Какое там! Ну что, тронулись, поскакали?

— Я те дам «какое там» — воскликнула Настя, когда отъехали уже от поезда на порядочное расстояние — Только посмей теперь в меня не влюбиться!

Последнюю фразу, правда, она проговорила совсем сонным голосом исразу же засопела. Так что Мишка теперь одной рукой обнимал девочку, а другой вёл Гнедка, стараясь, чтобы шёл он мягко.







Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычис­лить, когда этот...

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...





Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:


©2015- 2024 zdamsam.ru Размещенные материалы защищены законодательством РФ.