Приспособляйся к обстоятельствам, выпавшим на твою долю. От всего сердца люби людей, с которыми тебе суждено жить.

Итак, 18 сентября 1953 года я был в селе Тигиль. Встретил нас заведующий районо, очень энергичный человек Семен Иванович Пасечник. Он повел нас к небольшому домику, где нам предстояло жить. Дом этот принадлежал частному лицу, говорили, что это дом Баюна. Вместе со мной в этот дом вселился Анатолий Яковлевич Литвинов - выпускник Хабаровского художественно-графического техникума, он был назначен преподавателем рисования и черчения в педучилище. Третьим жильцом вместе со мной стал Василий Федорович Панкарин, из местных жителей, по национальности намылан из оседлых коряков, который окончил среднюю школу в этом селе, позже окончил Хабаровский пединститут, ему предстояло преподавать учащимся свой родной язык - корякский.

Конечно, мне хочется здесь прервать рассказ о себе. Хоть несколько слов о Камчатке, о Тигиле. На Камчатку русские казаки проникли в 1697 году. Во главе отряда, состоящий из 60 вооруженных казаков стоял Владимир Атласов. После этого здесь в начале восемнадцатого века появился Тигильский острог, построенный русскими казаками- первопроходцами, покорителями Камчатки. Когда говорят о роли русских казаков на Камчатке, обычно избегают слова «покорители». Но люди здесь знают о бунтах местных жителей-ительменов с 1711 по 1732 годы, о восстании ительменов-аборигенов в 1731 году под предводительством Степана Харчина, об уничтожении казаками всего мужского населения ительменов, включая детей, оставляя женщин и девочек живыми для похоти и продолжения рода. Возможно, я к этому вернусь еще когда-нибудь. В советское время Тигиль стал районным центром. В то время, когда я приехал сюда, население села составляло более тысяч человек, а сейчас насчитывается больше двух тысяч. К райцентру примыкало селение чудом сохранившихся местных ительменов, переселившихся их села Седанка Оседлая. Здесь был колхоз «Ленинский путь»

Итак, Тигиль. С этого времени я начал работать преподавателем математики в педучилище. Позже учителем математики я работал в различных школах нашей страны. Преподавателем математики в педучилище я проработал два учебных года. Прежде чем идти на урок к учащимся, нужно было составить календарные планы в соответствии с программами, к каждому уроку иметь поурочный план, подобрать все задачи, решить самому эти задачи. После проведения уроков предстояло проверить все тетради учащихся, проведя анализ их работ. Наша работа в то время отличался от работы, которую выполняют теперешние учителя. У нас не было дидактических пособий для работы, не было готовых подобранных заданий для самостоятельных работ, для устного счета, для контрольных работ. Все это мы должны были составлять сами. В нашем пользовании были только учебники, общие методические пособия по учебным предметам да наши знания, полученные нами в период учебы в школе и институте. Наши ученики-студенты ценили тех преподавателей, которые сами прекрасно владели материалами преподаваемых предметов. Хотя к каждому уроку я составлял план по всем требованиям государственной программы, на урок в класс я шел, имея на руках только классный журнал, все старался держать в памяти. Все конспекты, планы оставлял на столе в учительской. Говорили, что я знающий математик. Но как хвалить себя? Работа педагога- учителя запоминается, обычно оценивается через судьбы своих бывших учеников. Из тех. кого я учил математике, учил мыслить в те годы, будучи еще молодым педагогом, могу назвать ныне покойного Геннадия Беккерева, который впоследствии стал видным партийным и советским работником, работал в различных районах Камчатки и Корякии, Зою Кононовну Косыгину-Варлашкину, ставшую хорошей учительницей, проработавшую до выхода на пенсию в Тигильской средней школе, Сергея Киевляна (он чукча по национальности), ставшего известным писателем на Камчатке, Владимира Притчина, Светлану Утонову,и многих других, ставших известными людьми на Камчатке.

Одновременно я работал учителем математики в вечерней школе, в которой учились юноши и девушки, своевременно не сумевшие получить среднее образование. Учились взрослые мужчины, работающие в различных организациях райцентра. Ведь во многих учреждениях работники не имели соответствующие образования, хотя имели опыт работы. Помню, учился работающий на почте Серенко. Учились работающий в госбанке Дмитриенко, работающие в партийных органах Кегель, Трапезников, Ревенков. Все они успешно учились в вечерней школе и получили аттестат о среднем образовании. Впоследствии учились на курсах. ВУЗах, вернулись на прежнее место работы как грамотные специалисты.

В то время я старался сохранять прежних друзей, не прерывать связь с родными, с родителями. Я писал письма родителям, брату Арсентию, который учился в то время в педучилище в городе Цивильск, писал письма другу по совместной учебе Болеславу Васильеву, подруге моей из прошлой жизни Ольге Антоновой.

В то время село Тигиль зимой был изолировано от внешнего мира. Почту из Петропавловска доставляли самолетом, но посадочной площадки для самолетов не было. Зашитые мешковины с газетами, журналами, письмами сбрасывали с самолета с небольшой высоты на замерзшую реку, на остров Соколовский. В месяц раза два прилетал самолет с таким грузом. День прилета такого самолета с почтой был праздничным днем в селе. Всем селом выходили собирать эти тюки. Знали о количестве сброшенных с самолета посылок, но не всегда находили все упаковки в тот же день. Порою через два-три дня кто-то приносил на почту, найденный на тундре мешок с газетами и журналами. Мы всегда ждали письма с Большой земли, письма от родных и друзей. Было и такие случаи, когда в один день я получал несколько писем от одного близкого мне человека. От Оли, которая проводила меня в Канаше, когда я садился в поезд, идущий на Дальний Восток, получил сразу шесть писем. В первом письме она объяснялась в любви, во втором письме писала о своей тоске без любимого человека, в следующем просила меня по чаще писать письма, в очередном письме требовала, чтобы я откликнулся в любой форме, лишь бы узнать, жив ли я. В последнем письме угрожала, писала, что она все-таки встретиться со мной когда-нибудь в жизни, тогда она весь гнев обрушит на меня, чтобы наказать меня за то, что я не отвечаю на ее письма. Получив эти письма, я отправил ей телеграмму, сообщив, что я получил сразу шесть ее писем. Выписанные газеты и журналы получали пачками. Как их прочесть? Читали. Так узнавали о событиях в стране и мире.

Я в те годы три раза принимал участие в тушении пожара в окрестности села Тигиль. Помню: был сильный пожар летом 1955 года. На сопке, которая называется «Камчадалка» горел кедровый сланец, который рос плотной стеной и был высотой не больше трех метров. Эти камчатские деревья растут так, что стволы и корни их толщиной пятнадцать двадцать сантиметров находятся на земле, стелятся, образуют всевозможные дуги, кольца, витки, спирали и плотно переплетаются друг с другом, а растут верх на высоту не более два-три метра. Их «листья» - иглы довольно длинные, как у сосны темно-зеленного цвета. Порой они дают обильный урожай кедровых шишек с орехами, которые по виду мало отличаются от кедровых шишек Сибири, разве только размером вдвое меньше, а орехи их вдвое меньше сибирских кедровых орех, вкус их не отличишь. Как горит этот кедровый сланец во время лесного пожара? Как горят ветки, иглы, стволы, корни этих деревьев? Они пропитаны природной смолой и горят как свечки. Тушить такой пожар невозможно. В то время, когда был пожар, о котором пишу я, в селе Тигиль не было никакой пожарной машины, никаких насосов, да и от реки расстояние было больше пяти километров. Не было никаких дорог, не то, что дороги, даже тропинок не было в этих местах. Люди, борясь с этим пожаром, могли только остановить распространение пожара в тех местах, где горела трава, сбивая огонь ветками березы или копая канавы лопатами, чтобы пожар не дошел до села. На сопке с северной стороны никто не мог подступиться к горящим деревьям. Только болота и речки могли остановить дальнейшее распространение огня. Только начавшиеся дожди помогли людям в борьбе с этим пожаром, когда очаги пожара были уже в километрах пятнадцати - двадцати от села. Но говорят, что нет худа без добра. В местах этих пожарищ после этого лет двадцать, а может и больше, тигильчане готовили дрова для отопления печей, не сгоревшие толстые стволы, кедрового сланца были прекрасными дровами.

Преподаватели и студенты - выпускники Тигильского педучилища. В третьем ряду четвертый слева директор Б.Л. Черепнин, шестой П.Л.Майоров, во втором ряду четвертый А.А.Перцель. В первом ряду второй Геннадий Беккерев, третьий В.Ф.Панкарин.

Позже сотни кубометров этих дров для отопления здания школ заготавливали силами учителей и школьников. Население заготавливало такие же дрова для отопления домов. На очищенном таким способом месте, на месте этих пожарищ потом появилась новая растительность, выросли новые деревья – береза и ольха, не обязательно кедровый сланец. На этой сопке в восьмидесятые годы еще в советское время построили здание прекрасного аэропорта, здесь садились большие современные самолеты. Я побывал в этих местах после, когда прошло пятьдесят лет после того, когда полыхали здесь огни пожара. Когда в 1989 году я прилетел самолетом в Тигиль, обнаружил, что прекрасный аэропорт был построен на этой сопке «Камчадалка» на месте этих пожарищ, а по обеим сторонам асфальтированной дороги плотной стеной росли заросли ольхи.

Но я вернусь опять во времена, когда я был молод. В 1955 году педучилище, где я работал, решено было закрыть, а студентов направить для дальнейшей учебы в Петропавловское педучилище. О том, как это происходило, впоследствии мне удалось опубликовать статью в газете «Абориген Камчатки», издающийся в Петропавловске-Камчатском. Статья называлась «Закрыли Тигильское педучилище». Вот что я писал в этой статье.

«После того, как уехал Верещагин Данил Платонович, директором педучилища был назначен Борис Леонидович Черепнин, молодой человек, который окончил исторический факультет Томского университета. В то время преподавателями в педучилище были Алла Ивановна Ротальская, Елена Юрьевна Кузьмина, Анна Алексеевна Перцель. С нами вместе после окончания института начал работать Василий Федорович Панкарин, он преподавал корякский язык, Зоя Раева учила студентам географии, рисование и черчение – Анатолий Яковлевич Климов после окончания Хабаровского художественного училища. До моего приезда в Тигиль математиком и физиком был Владимир Николаевич Птицын. Когда я начал преподавать математику, за Птицыным осталась физика. В коллективе таких педагогов я проработал два учебных года. В сентябре 1955 года, когда начался учебный год, неизвестно чьим-то решением Тигильское педучилище было закрыто. На меня возложили обязанность сопровождать всех студентов в Петропавловск-Камчатский, где было педучилище. Выезд был организован через Усть-Тигиль. Мы были снабжены деньгами. Когда мы со студентами приехали в Усть-Тигиль, стали жить в брошенных домах, ждали подхода судна. Подошел теплоход «Гоголь», который должен был плыть дальше по западному побережью. Когда он встал на рейд, я один на катере-плоскодонке совершил путешествие к теплоходу, договорился с капитаном теплохода о том, что при возвращении в Петропавловск нас всех возьмут на борт. Теплоход «Гоголь» ушел дальше в Палану. Через три недели теплоход снова встал на рейд, и нас всех погрузили на судно. Именно грузили, в то время и грузы, и людей c катера на палубу корабля поднимали в канатной сетке. Таким же способом выгружали». Здесь я хочу прервать газетную статью, рассказать историю теплохода-корабля «Гоголь» Историю эту транслировали по судовому радио и мы могли слушать, находясь в каюте. Этот корабль, построенный в Германии в тридцатых годах прошлого века, до второй Мировой войны в трюмах корабля возил диких зверей из Африки в Гамбургский зоопарк. Во время второй Мировой войны, Великой Отечественной войны был потоплен союзной авиацией и лежал на дне океана

Студенты Тигильского педучилища в 1951 году.

какое-то время. После войны его подняли со дна океана, и был передан Советскому Союзу, как контрибуцию за ущерб, нанесенный Германией в годы войны. Потом этот корабль переправили на Дальний Восток, ходил как пассажирское судно между Владивостоком и Китайским городом-портом Шанхай. Недавно он передан Камчатскому пароходству. Вот в то время, когда я ехал в Петропавловск вместе со студентами педучилища, ходил по побережье вокруг полуострова как пассажирское судно. В нем было вполне комфортно, люди находились в каютах, а не в таких условиях, в которых мы находились на палубе теплохода «Бородино» в 1953 году. Теперь я продолжу снова приводить ту прерванную статью из газеты. «Через неделю мы приехали в Петропавловск. Здесь судьбы бывших студентов Тигильского педучилища сложились по-разному. Все, кто должны были учиться на втором, третьем и четвертом курсах тотчас же начали нормально заниматься. Первокурсники сразу разбежались в разные учебные заведения города. Кто-то поступил в медицинское училище, кто-то в торговое училище, кто-то устроился работать кондуктором в автобусный парк. В этом нет трагедии. С одной из них я через пятьдесят лет я встретился в селе Воямполка. Моя бывшая студентка Нина Ивановна Трапезникова работала медсестрой, она была единственной медицинской работницей в этом селе. Пока я находился в Петропавловске, посещал своих студентов в общежитии, следил за тем, как они устроились. Они за месяц переболели всеми детскими болезнями, так как в то время им в детстве в Тигиле не делали никаких прививок. Некоторые из них болели одновременно двумя или тремя детскими болезнями. Но молодость победила все болезни, все встали на ноги. Хорошо, что печальных исходов не было. Мне предложили остаться работать в Петропавловском педучилище математиком, но у меня с собой не было никаких вещей. Откровенно говоря, у меня не были мысли остаться работать в городе. Перед выездом в город заведующий Тигильским РОНО издал приказ о назначении меня испектором по школам.

Обратно в Тигиль я вернулся на самолете через Халактырский аэропорт. Я летел вместе с грузом, был единственным пассажиром самолета. Когда я вернулся в Тигиль, стал работать инспектором отдела народного образования». (Конец статьи). В этом же номере газеты

Были напечатаны два фотоснимка, сделанной мной во время нашего путешествия по Охотскому морю. Один их них назывался «Студенты в Усть-Тигиле» (снимок на фоне Охотского моря), другой – «Посадка на теплоход» (как канатной сеткой, груженной чемоданами и людьми, поднимают лебедкой с плоскодонки на палубу теплохода). В это время я имел фотоаппарат «Киев», с которым я не расставался потом долго-долго. Где бы я ни был, всегда старался запечатлеть на пленку самый интересный момент жизни. Но в статье, опубликованной в газете, было много неточностей. Поэтому я уже из города Новочебоксарска выслал еще одну статью, исправляющую допущенные неточности. Она тоже была опубликована в газете. Статья эта называлась «Нет, не забыл Майоров»/ Вот эта статья.

«Дорогая редакция! Дорогая Валентина Ивановна! Мы с большим удовольствием читаем каждый номер газеты «Абориген Камчатки», который вы нам присылаете. После каждой прочитанной газеты, нам кажется, что мы снова побывали на Камчатке, на нашей малой Родине, на Родине моей супруги и моих детей. Читая многие статьи, вспоминаем прошлое, людей, о которых вы пишете. Я очень доволен, что опубликовали мою статью «Закрыли Тигильское педучилище». Читая эту статью, я как будто снова пережил все, что было со мной пятьдесят лет назад. Снова вспомнил тех молодых людей, которые работали тогда вместе со мной в Тигильском педучилище. Конечно, они теперь состарились. Этим ветеранам всем более семидесяти лет. Возможно кто-то из них, прочитав эту статью, наверняка с сожалением воскликнул: «Забыл нас Майоров. Перепутал наши имена и фамилии». Я вспомнил и приношу извинения перед людьми, которых я назвал неправильно. В газете напечатано: «Рисование и черчение преподавал Анатолий Яковлевич Климов», правильно будет «Литвинов»; напечатано: «Елена Юрьевна Кузьмина», правильно будет «Инна Владимировна Кузьмина». Я еще раз прошу извинения у этих бывших коллег и людей, знающих их». (Конец статьи). Я привел эти статьи, чтобы снова не сочинять каким образом для меня началась новая жизнь. Итак, после всего пережитого в конце сентября 1955 года я должен был вернуться в Тигиль. В официальных справочниках написано, что расстояние от Петропавловска до Тигиля составляет 706 километров. Я уже писал, что в Тигиль возвращался на самолете АН-2. Когда я находился в самолете, через иллюминатор маленького самолета я видел тысячи торчащих величественных белоснежных вершин гор и сопок. Самолет летел на высоте не более полутора – двух километров, а вершины гор и сопок еще выше. Летели не по прямой линии, а наш самолет в воздухе делал своеобразные зигзаги. Порою летали по долине рек между двумя горными системами, иногда находились в облаках, как здесь говорят «в молоке». Впервые я видел Камчатку с высоты, видел десятки малых больших извилистых рек, таких как Авача, Камчатка, Колпакова, Рассошина, Тихая, Быстрая, Белоголовая, Хайрюзово – перечислить все их я не могу. Хотя я позже десятки раз проделывал этот путь на самолетах различных типов, но в памяти моей на всю жизнь остались картины, увиденные тогда, когда первый раз увидел с высоты величественные творения природы.

После возвращения из Петропавловска в Тигиле я начал работать инспектором по школам в районном отделе народного образования. Мне в это время было двадцать четыре года. Я, конечно, не имел большого опыта в жизни для выполнения такой работы, но имел достаточно знаний. Почему я математик по образованию, любящий и знающий математику, согласился выполнять работу инспектора по школам? Возможно, мне хотелось изменить образ жизни. Хотелось на Камчатку посмотреть иными глазами, встретиться разными людьми. Не знаю. В полном объеме я не представлял еще, какую работу мне придется выполнять. Начал я с изучения документов, приказов Министерства, инструкций. Теперь поле моей деятельности было весь Тигильский район Камчатки. Площадь территории этого района 63,5 тысяч квадратных километров, а эта площадь чуть меньше площади целого государства как Швейцария. В то время в районе было всего две средние школы (в Палане и Тигиле), было четыре семилетних школ, а в тринадцати селах были начальные школы. За мной закрепили школы южного куста, то есть школы, находящиеся в селах южнее районного центра. Расстояния между селами, между школами огромные. Как в них побывать, как познакомиться их работой? Ответ на этот вопрос я нашел вскоре, когда выехал в свою первую командировку. Первая командировка моя началась в декабре 1955 года. Самолетом АН-2 я долетел до села Усть-Хайрюзово, которое стояло на берегу Охотского моря, где был рыбозавод, была семилетняя школа. Здесь я познакомился с коллективом учителей. Директором школы был Клопов Александр Васильевич, заведующим учебной частью Миронов Василий Васильевич. Руководители этой школы были грамотные специалисты в своем деле. Я побывал на уроках всех учителей этой школы, анализировал посещенные уроки, провел открытый урок по математике в седьмом классе, где работал Фомин Александр Васильевич, провел проверочные контрольные работы по русскому языку и математике, составил акт по итогам проведенной работы, провел педсовет. На всю эту у меня ушло около двух недель времени. Я должен был проводить такую же работу во всех школах, где предстояло побывать. Новый 1956 год я встретил в селе Усть-Хайрюзово. Накануне нового года здесь началась весна, за три дня растаял весь снег. Через десять дней началась снова зима. Дальнейшее путешествие по селам района мне предстояло совершать, используя собачьи упряжки. Каждый раз для моей поездки нарту с собачьей упряжкой и извозчика – каюра мне помогали найти представители власти – председатели сельских Советов. До села Хайрюзово было расстояние не менее пятидесяти километров в глубь полуострова подальше от морского берега. Первый раз восемь ездовых собак тащили нарту, на которой сидели мы вдвоем – я и каюр-житель села Хайрюзово. В морозный день по протоптанной снежной тропинке собаки легко везли нас, за пять часов мы доехали до села. Так что за световой день мы без приключений преодолели это расстояние. Основные жители села Хайрюзово по национальности ительмены. В то время здесь было много русских семей. Были смешанные семьи ительменов и русских. Многих приезжих: и украинцев, и белорусов, и мордвин, и чувашей, и осетин здесь принимали за русских. В селе была семилетняя школа, работой этой школы я должен был ознакомиться, проверить и оценить работу этой школы. Преподавание всех предметов велось на русском языке. Директором школы был Данилов Василий Иванович, ительмен по национальности. Жена его, русская по национальности, была учительницей начальных классов. При школе был интернат, где жили ребята – учащиеся с пятого по седьмой классов из других соседних сел, где были четырехклассные школы. Я выполнил такую же работу, какую я провел я Усть-Хайрюзовской школе.

Дальше я поехал по селам и поселкам района, в которых были школы. Маршут моей дальнейшей дороги был таков: Хайрюзово – Белоголовое – Морошечное – рыбозавод номер четыре – поселок Усть-Сопочное (седьмой рыбозавод) – село Сопочное. Итак, я выехал из Хайрюзово в Белоголовое. Расстояние здесь всего-то 30 километров. Каюром нарты, на котором ехал я, был не местный житель, а кореец Ким. Клички его ездовых собак были фамилии министров Японского правительства того времени. Передовик-вожак его десяти собак-лаек был Хатояма (фамилия премьер-министра Японского правительства того времени). Когда он ехал на нарте по Камчатской тундре он покрикивал на «кабинет министров Японии»: «Кха-кха..., Ле-ле..., Пра-пра...» Эти звуки хорошо слышали собаки и подчинялись своему хозяину, послушно поворачивались влево или вправо, или увеличивали скорость бега. Приехав в Белоголовое, я остановился на ночлег и на несколько дней жизни у председателя здешнего колхоза Мурачева. Мурачев был необычно гостеприимен, он принимал к себе всех, кто приезжал в село из районного центра. Здесь мы ложились спать на огромной шкуре медведя застеленной простынкой. В селе Белоголовом жили коряки, которые недавно вели кочевой образ жизни. Раньше коряки кочевали по Камчатской тундре вместе с табунами оленей по местам, где был для оленей ягель-корм, который они добывали даже зимой, копытами разгребая снег. В селе Белоголовом я первый раз встретился с кочевыми коряками-чавчувенами. Я позже узнал о том, что это слово произошло от корякского слова «чаучу», так называли себя оленеводы. В отличии от оседлых коряк, которые называются намыланами, а это произошло от слова «намылган», это слово означает «житель», «поселение». Для кочевых коряк на берегу реки Белоголовой построили ряд домов без всяких пристроек, огородов, изгородей, заборов, калиток, ворот. Этот ряд домов назвали селом Белоголовое по названию реки, на берегу которой стояли эти дома. Открывая двери домов с улицы можно было сразу войти в жилую комнату, где была печка, но не было никакой мебели. Такая комната напоминала юрту, в каких жили коряки раньше. Председатель колхоза М.И.Мурачев, русский по национальности, внедрял культуру в их жизнь. В селе построили здание школы. В школе было четыре класса, в классах по десять-пятнадцать учеников. Работали четыре учителя, приехавшие с «материка», так говорили здесь. Преподавание велось на русском языке. Учителя должны были детей обучать не только чтению и письму, но еще учить русскому языку. Надо признаться, что молодые учителя успешно справлялись этим трудным делом. Из учителей я вспоминаю только Тарасевич Агнию Яковлевну. Она мне запомнилась больше, потому что о методике работы с учениками в таких необычных условиях, об оформлении документов, о календарном и поурочном плане, о заполнении классного журнала с ней приходилось говорить больше, чем с другими учителями. Запомнил я, как старательно она учила читать и писать маленькую девочку корячку, которую звали Грен Эн, учила ее русскому языку. Говорила: «моя француженка сегодня выполнила домашнюю работу самостоятельно, прочитала текст».

Через неделю на собачьей упряжке я ехал из села Белоголовое в Морошечное. Это значит, что я на этот раз должен был преодолеть расстояние более 80 километров по снежной тропинке, по которой за день на нартах проезжает три-четыре человека, раз в неделю доставляются почтовые отправления в села и поселки, расположенные в южной части района. Я прибыл в небольшое село, в котором жили в то время коренные жители Камчатки ительмены. В этом селе школа эта однокомнатный дом, одна учительница. В каждом из четырех классов учатся по три-четыре школьника. Работала здесь одна молодая учительница Тихонова, приехавшая из Мордовии. Мой приезд в эту школу – приезд инспектора по школам она приняла как праздник, как будто я внес, свежую струю в ее работу. Разговор о работе, о школьной программе, об уровне знаний учеников для нее, казалось, доставлял ей удовлетворение.

Дальше я снова держал путь к берегу Охотского моря. От Морошечного до рыбозавода номер четыре расстояние составляет более сорока километров. Было самое холодное время года, стоял сорокоградусной мороз. Несмотря на то, что я был одет хорошо, почувствовал по-настоящему дыхание зимы. В феврале месяца 1956 года я был в поселке этого рыбозавода. Поселок этот не имел иного названия кроме номера завода. Остановился я у старого сибиряка, прошедшего «огонь и воду» в жизни, убежденного большевика, мастера по засолке и обработке рыбы Шахтарина. Раньше я его знал только по рассказам ее приемной дочери, которая училась в Тигильском педучилище, когда я работал в этом училище, и вместе со мной через Усть-Тигиль переехала в Петропавловск и продолжала учиться там. Он знал, какие события происходят в стране, считал, что в репрессиях виновен только Берия, а не Сталин. Веря в Сталина, он говорил: «Как же он человек такого могучего ума не раскусил этого проходимца Берия». Беседуя со мной на различные темы, хотел, чтобы я объяснил, как летают «эти» реактивные самолеты. Хотел знать о том, «от чего же они отталкиваются». Поселок рыбозавода был небольшим, люди жили в бараках, построенных еще японцами в то время, когда они хозяйничали здесь. Население было, как говорят сейчас, русскоязычное. Была школа, где всех учеников четырех классов учила одна учительница Шатских Мария Дмитриевна. Работая одна в таких необычных условиях, она давала ученикам глубокие знания. Эта она стала заслуженным учителем РСФСР, работала в других школах района. Когда я пишу об этих селах и школах, я всегда пишу «было», «были». Пишу я так, потому что этих сел и поселков в настоящее время нет на карте России. Нет поселка рыбозавода номер семь и села Сопочного, где предстояло мне побывать. В этих местах здесь хозяевами тундры и леса являются медведи и другие звери.

Когда я сочиняю свое воспоминание, думаю: стоит ли обо всем писать. Но через пятьдесят лет память возвращает меня к тем дням, когда я ехал по морскому берегу от поселка рыбозавода четыре до Усть-Сопочного – поселка рыбозавода семь. Был сильный мороз, еще чувствовалось дыхание коварного Охотского моря. Даже собаки, которые тянули нашу нарту, визжали от непривычной погоды. Чтобы не превратиться в сосульки, согреться хоть немного от движения нам приходилось часто соскакивать с нарты и бежать за собаками столько, сколько хватало сил. За что такое наказание? Разве об этом думаешь, когда борешься за жизнь. Эти сорок километров пути по морскому берегу остались в памяти так же, как и многие нелепые и никому не нужные скитания по Камчатской тундре. Все-таки я приехал нормально в этот поселок, который расположен на самом морском берегу и «стонет» без воды. Ведь морская вода ни на что годна в жизни. Я еще в Тигиле знал о том, что здесь в школе работает мой земляк-выпускник Канашского учительского института Николаев, чуваш по национальности. Я решил остановиться у него на квартире. Николай Ефимович Николаев окончил Канашский двухгодичный учительский институт в 1954 году, или, возможно, в 1953 году и по направлению Министерства просвещения приехал в этот поселок также как я и преподавал математику в здешней семилетней школе. Он уже имел семью, был женат на молодой учительнице русского языка, приехавшей из Горьковской области, и они с женой имели дочь. Жили они в бараке и занимали одну комнату. Поселок Усть-Сопочное – поселок рыбаков рыбозавода номер семь, как я уже писал, испытывает трудности от отсутствия пресной воды. Летом воду для населения доставляют с верховья реки с таким же названием Сопочная, или с озера, которая находится в нескольких километрах от поселка. Зимой Николай Ефимович ходил за «водой» с мешком и топором. Он на этом озере топором откалывал льды и вез на нарте эти мешки домой, или нес на себе мешок, наполненный льдами от пресной воды. Дома у всех жителей стояло, как минимум, два больших бака, один с водой, оттаявшей ото льда, другой с только что принесенным льдом.

В этом поселке мне предстояло познакомиться с работой семилетней школы. Директором школы был физик по образованию Исаков (имя и отчество, к сожалению, я не помню) запомнил его жену, учительницу немецкого языка Люцию Дмитриевну. За неделю я полностью проверил работу школы. При школе был интернат, где жили ребята из сел Морошечного, Сопочного и рыбозавода четыре, которые учились в пятом-седьмом классах. Условия жизни ребят в интернате были плохие. Одежда у многих ребят были изношены, имела неприглядный вид. Постельное белье пришло в негодность. Я срочно связался по телефону с заведующим районо Пасечник и сообщил ему обо всем этом. Через торговую организацию установил, сколько денег потребуется для исправления положения. Обо всем этом поставил в известность телеграммой в райисполкоме. Были перечислены необходимая сумма денег в рыбкооп, так называли в это время торговую организацию на Камчатке. Вся одежда ребят и постельное белье в интернате были обновлены за неделю. Однако и здесь не обошлось без «ЧП». Я, находясь в одном из домов, вдруг из репродуктора по проводному радио услышал трансляцию какой-то радиопередачи в непривычном нам тоне. Каждое слово выговаривалось с каким-то шипением, с паузой. Я отчетливо слышу голос диктора радиостанции «Голос Америки». Содержание передачи было «злобное», как тогда говорили «антисоветское». Конечно, услышав все это, я направился к радиоузлу, откуда идет передача ко всем репродукторам. Пока я дошел до радиоузла, передача была остановлена, и там собрались уже секретарь парткома рыбокомбината Тарелкин, находящийся здесь в командировке инструктор Тигильского райкома партии Зырянов, виновник, допустивший такую оплошность радист Саблин и еще кто-то. Чуть позже подошел хромая директор школы Исаков. Еще раз об Исакове. Он физик по образованию ранее работал в органах ГПУ, был радистом, прекрасно владел Азбукой Морзе, отлично играл на аккордеоне и баяне. На пишущей с клавишей машине успевал печатать любой разговорный текст. Он подошел к нам, имея в руках полный напечатанный на пишущее машине текст той передачи, которую могли слушать люди, находившиеся дома. Начался разговор о том, как наказать виновника, который по оплошности оставил радиоприемник без осмотра, сам гулял в поселке и был весел от выпитой водки. Конечно, он понял о том, к чему может привести его оплошность. Он уже протрезвел, когда понял о том, какая серьезная угроза появилась в его жизни, будь это несколько лет назад. Его судьба зависело от того, какое решение примут Зырянов и Тарелкин. Решили его простить и ограничиться замечаниями. Пусть это будет уроком на всю жизнь. Впоследствии через 50 лет моя жизнь пересеклась с жизнью этого Саблина и его семьи, когда я приехал в село Воямполка и встретился с его женой Ниной Ивановной Трапезниковой, с его сыном Сергеем, и ее тремя внучками. Одна из внучек Нина Саблина училась в классе, где я преподавал математику. О них я еще напишу.

Завершив работу в Усть-Сопочном, я опять, снарядив нарту с собаками, держал путь по заснеженной тропе в село Сопочное. Дорога шла по реке с таким же названием. Расстояние в пятьдесят километров собаки преодолели за световой день. Остановился я у охотоведа Миронова. Жили в этом селе ительмены. Недавно я перечитывал книгу Стен Бергман «По далекой Камчатке» и запомнил написанные им следующие слова: «соболь и лосось – альфа и омега Камчатки». В полной мере эти слова относились к селу, куда я прибыл, и его жителям. Жили здешние люди в основном за счет лососевой рыбы. На Камчатке принято любого человека, прибывшего в село, принимать дома как близкого человека, как родного. Разговор об оплате может только обидеть хозяина. Так в селе Сопочном Миронов принимал меня – чиновника, прибывшего из районного центра, как принято говорить сейчас. Он зимой сетью, поставленной в реке под лед, ловил гольцов и приносил домой каждое утро по двадцать – тридцать рыб, каждая из которых не менее одного килограмма. Жаренным нежным рыбьим мясом угощал меня хозяин гостеприимного дома каждое утро, пока я находился в этом селе. Мужчины здесь были неплохими охотниками, охотились на соболя, добывали пушнину других зверей: лисы, выдры, горностая. Миронов, как охотовед, оценивал и принимал пушнину у охотников. Он показывал мне шкуры различных зверей, говорил с какой-то нежностью о шкуре соболя. Держа в руках шкуру соболя, дул на шерсть шкуры, показывая, как меняется цвет шерсти на свету, и при этом говорил о том, как определить цену меха, как определить его сортность, как отличить одну шкуру от другой по качеству. Вот он обращается ко мне словами: «Хочешь узнать, почему так ценится шкура соболя?» Вот посмотри. Он бросает одну шкуру собаке. Собака зубами начинает кусать и рвать шкуру. Потом он отбирает шкуру у собаки. Встряхивает эту шкуру и дает мне, сказав: «Посмотри». Я, внимательно рассмотрев эту шкуру, не обнаружил никаких следов укуса собаки. Он продолжал: «Вот почему так долго хранится шапка Мономаха, сделанная из шкуры Баргузинского соболя. Шкура Камчатского соболя не хуже шкуры Баргузинского соболя». Разве общение с таким человеком, как Миронов, общение с камчадалом – выходцем из казаков – первопроходцев на Камчатке может выветриться из памяти?

В селе Сопочном я встречал людей, носящих фамилию Павлуцкий. В Тигильском педучилище училась Анастасия Палуцкая, приехавшая в Тигиль из этого села. Она вместе со мной через Усть-Тигиль приехала в Петропавловск, и там окончили педучилище, позже долго работала в одной из школ района и стала неплохой учительницей. Встречая людей с такой фамилией, я вспомнил, прочитанную где-то статью о том, как появилась эта фамилия на Камчатке. Я раньше прочитал о том, что знаменитый путешественник, автор книги «Описание земли Камчатки» Степан Крашенинников во время своего путешествия по Камчатке встречался здесь с семьей генерал-губернатора Якутска Палуцкого и женился на ее дочери. Конечно, ительмены Павлуцкие не имеют никакое отношение к семье генерал-губернатора, но фамилию его позаимствовали.

Но цель моего прибытия в это село – проверка работы школы. Школа здесь была начальная, в четырех классах школы учились около двадцати учеников. Работали здесь двое молодых учительниц. С одной из них Золотаревой, теперь имеющей фамилию мужа Шарабарина, уже пенсионером, встретился я через пятьдесят лет в Тигиле. В то время еще молодые стройные девушки учили читать и писать ительменских детей, вся их жизнь была в школе. Мой приезд в село, в школу для <

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: