День Четвертый из Семи. Найл.

Мне надоело. Я так устал быть между всеми, предавать Гарри ради него самого, мне плохо от того, что Гарри полюбил именно этого человека… Я никогда не был слишком общительным, в том плане, что я не был никому нужен, в виду своей скромности или еще чего-то, не знаю, как это назвать. А потом в моей жизни появился Гарри, который был для меня теперь всем. И я бы оберегал его всю свою жизнь, вот только ему не нужно это, потому что я не смог уберечь его от самой главной боли. Я не знаю, как он будет жить после смерти Луи, потому что часть его, бОльшая часть, умрет вместе с ним. А мы будем доживать эту жизнь и каждый Божий день думать о том, как могло бы быть, но мы никогда не узнаем. Мне надоело, что Лиам и Зейн просто не могут поговорить. И сегодня, я взбесился окончательно.

Мы все просто были здесь, и только я и Луи знали, что нам всем осталось только пару дней. Я имею в виду, что когда умрет Лу уже ничто не будет прежним, потому что умрет каждый из нас в каком-то из смыслов. Никогда не бывает слишком много драматизма, когда твой друг умирает у тебя на руках. Мы просто были здесь, болтали и ели сахарную вату в ведерках, которую Зейн искал полтора часа по всему городу, потому что ее захотел Лу, который почти не мог говорить, слабея с каждой минутой. И именно в этот день я подумал о том, что может, принял неверное решение, когда помог ему в его решении. А потом я увидел Гарри, который от усталости уснул у него на плече, от чего Луи было невообразимо тяжело дышать, но он терпел, пока мы не переложили Гарри на соседнюю кровать, и понял, что так было бы лучше.

Луи долго смотрел на нас, пока мы тихо переговаривались, точнее, он смотрел на Лиама и Зейна. Мы говорили ни о чем, просто о том, какую новую татуировку сделать Зейну и о том, стоит ли мне прокалывать ухо. А потом произошло нечто, чего не ожидал никто. Лу, сидевший на кровати, прислонившись к стене, медленно отложил маску, но не смог говорить, и, взяв телефон в руки, написал что-то и протянул мне. С минуту я стоял в ступоре, а потом все же прочел вслух. «Зейн, скажи уже ему. Это взаимно.»

Мне казалось, видел только я, но Лу замечал не меньше. Зейн свирепо уставился на Луи, а потом на меня, он смотрел куда угодно, только не на Лиама, который наконец-то тихо сказал:

-Зейн, мы знаем друг друга всю сознательную жизнь, скажи.

-Мне нечего тебе сказать. – Зейн встал и закурил, поворачиваясь ко всем спиной, а Лу уже строчил следующее:

«Ты навсегда останешься слабаком, если не скажешь.»

Зейн смотрел на меня так, словно я оскорбил его, хотя я лишь просто прочел то, что написал Луи. Но я был согласен с ним каждой клеточкой своего мозга.

-Скажи ему. Это я говорю уже от себя. Ради Лу, скажи правду. В конце концов, что ты теряешь?

-А почему не он? – Зейн резко развернулся и указал рукой, в которой была сигарета на Лиама. – Почему я должен все говорить? Почему он не может сказать, зная как мне тяжело? – Он уже орал, и проснулся Гарри, не совсем понимая, что происходит, когда Лиам подлетел к Зейну вплотную и начал:

-То есть ты действительно хочешь узнать, что я чувствую к тебе? Ты уверен, что действительно хочешь знать, что я не твой друг? Что я люблю тебя? Что каждый раз, когда ты прикасаешься ко мне, мне хочется вырезать это место, потому что иначе мысли о тебе проникают повсюду? Что я просто не могу ни о чем и ни о ком думать, кроме как о тебе? Ты знаешь, что Дани просто не может находиться со мной, хотя любит меня? То есть ты действительно хочешь знать, что я мечтаю поцеловать тебя каждую секунду своего времени, и что каждый раз просыпаюсь, думая о том, что у нас может не быть времени, как у Лу? А потом я все-таки вспоминаю, что тебе это не нужно, и ты возненавидишь меня, и вся моя жизнь сплошное дерьмо.

Лиам замолчал и тяжело дышал, а Зейн забыл про сигарету в руке, уставившись на парня.

-Я не ненавижу тебя. – Единственное, что успел сказать Зейн, а потом, увидев самодовольную улыбку Лу даже через маску, мое лицо, на котором читалась гордость за них, и, наконец, фраза Гарри «Действуй», и Зейн целует ошарашенного Лиама прямо перед нами. Лиам даже не сопротивляется, а я просто не могу смотреть, понимая, что такой любви как у этих четверых у меня не будет никогда.

А потом мы возвращаемся в реальность, когда Лу начинает кашлять, захлебываясь кровью и своими легкими.

Уже двадцать минут врачи скорой у нас дома, потому что Лу уже затруднительно перевозить куда-то. Каждое его движение порождает боль, которую он терпит так хорошо, что хочется заорать на него и попросить заплакать. Перестать бороться и отдаться ей, а он все терпит ради него, потому что Гарри не находит себе места и так. Он ушел, когда приехала его мама, которая сразу же после осмотра подошла ко мне.

-Ты сказал ему? – она была такая молодая еще, но такая умная…

-Нет, Гарри не должен знать, Лу попросил. – я посмотрел по сторонам, мечтая чтобы ни Лиама, н Зейна не было рядом. Мы сидели с ней на кухне, а Зейн и Лиам кажется, уже у Лу.

-Почти так же, как тогда, когда вы сказали, что он больше не ваш сын. – Я не мог простить этого ей, какой бы хорошей она не была.

-Я просто… Это не важно. – Женщина протерла лицо руками, а потом посмотрела на меня:

-Он правда его любит? Я имею в виду Томлинсона?

-Да, даже больше, чем вы можете себе представить, и даже больше, чем может представить Луи.

-Я верю, что Гарри любит его. Такого как он невозможно не полюбить. Он слишком хорош для этого мира, и слишком любит моего сына. Бог всегда отбирает то, что ты слишком сильно любишь…

Она встала, и пошла в коридор, когда ее позвали медсестры, а я еще несколько минут думал о ее словах, и что же такого сделал Луи. Ответ нашелся сразу, когда я зашел в комнату, а парни, письмо. Это было письмо Луи, на тот случай, если он умрет. Луи, захлебываясь, пока я побежал впускать скорую, попросил парней передать это письмо Гарри. И теперь, парни знают все…

-Нет, я не могу понять тебя!- Зейн вскочил, и кричал шепотом, если это можно так назвать, потому что ненависти в нем было не на шутку. – Он умрет со дня на день, может даже не придет в себя, а ты даже не дал нам нормально попрощаться!

-В этом и суть, он не хочет прощаться! – Я не знал, как доказать, что я прав, пока Лиам не подошел к Зейну, и не обнял его, а тот разрыдался у него на плече. Жестоко, больно, слезы даже не шли, это было похоже на истерику, особенно когда Зейн сжимал сорочку Лиама до тех пор, пока костяшки не побелели, а потом начал бить кулаком спину Лиама, пытаясь хоть куда-то выместить свою боль. А Лиам терпел, мучась вдвойне. Я никогда не пойму, как он выносить столько. И я еле успел спрятать письмо Луи в карман, когда вошел Гарри, а Лу проснулся, словно почувствовав, что Хазз пришел…

Эти слова дались мне тяжелее, чем все, что я говорил или делал до этих пор, и я просто не смог не позвать его, как только услышал его запах. Я дышу им. Каждую минуту из всего, что я мог еще прожить, я хотел быть с ним. А еще, я хотел сделать что-то полезное, что-то, что бы меня вспоминали потом, и этим «Чем-то» были Лиам и Зейн. Они просто не могут быть вместе просто из-за стереотипа Зейна, потому что они все друг для друга. А еще, они достаточно сильные, что бы остаться друзьями, если что-то пойдет не так.

Но я не учел одного - боль. Она разрывает меня, даже когда Гарри ложится рядом, осторожно, чтобы не задеть капельницы и катетеры, сжимает меня, и я даже не могу плакать. Ради него, я не должен. Но я просто хочу подышать и…

Я слабак, но я возвращаюсь туда. За окном вечер, я слышу грохот посуды на кухне, и узнаю квартиру. Наша с ним квартира, и я даю себе слово, что когда умру, я вернусь сюда. В этот мир, что бы быть счастливым хоть где-то. Боли нет, и я даже не верю в это сначала, а потом зову Гарри, и когда тот влетает в гостиную, совершенно счастливый, в спортивках и моей майке, я обнимаю его настолько сильно, насколько могу, просто потому, что я не смогу обнять его там.

Он что-то несвязно бормочет о том, что ужин почти готов, а я устал и могу полежать еще, но я сажусь рядом и слушаю болтовню о непонятных мне интервью и концертах. Просто смотрю на него, такого счастливого, каким я не видел его никогда, и не могу удержаться от того, что бы поцеловать его, перегнувшись через стол. Он отвечает, выглядя немного удивленно, но еще более счастливо, хотя куда у ж там. Он раскладывает по тарелкам жаркое и жареную курицу, рассказывая что-то о том, что наши мамы обещали приехать на следующих выходных, и что не помешало бы убрать. Я игнорирую это, и задаю вопрос, который сейчас мучает меня больше всего сейчас, так как я должен сделать их счастливыми.

-Почему Лиам и Зейн не вместе? – Спросил я, откладывая вилку.

-Лу, ты снова… - он уставился на меня, словно догадавшись, что я не тот Луи, которого он ждет, но я разу перебил его:

-Нет, я знаю, что у Лиама есть Дани, но ведь это так очевидно, что они любят друг друга….

-Бу, это слишком тяжело… Ты же знаешь Зейна, он и нас принял тяжело, а признать еще и то, что ты любишь лучшего друга… Он не признается себе в этом, а Лиам считает, что не нужен ему, и просто пытается жить дальше… Хоть как-то. Им очень тяжело, и то, что вытворил тогда… Ты словно подлил масла в огонь, и они до сих пор не могут нормально смотреть друг на друга.

А я понял, что им просто нужно поговорит друг с другом. Мы провели шикарный вечер, обнимаясь и смотря какой-то фильм, кажется, «Молодые Сердца», который действительно мне понравился, потому что я был таким же, как этот Микки. Я говорил и говорил, говорил без умолку, рассказывая что-то. Придумывая, переворачивая, утрируя, пока не встретил его. Просто когда ты по-настоящему счастлив, ты не хочешь говорить о своей любви. Просто не хочешь делить свое счастье с кем то еще.

Я уснул у него на коленях, а проснулся у себя в комнате, где уже Гарри спал на моем плече, и стал задыхаться. Парни перенесли его, и мы начали болтать. Болтать о всякой чуши, а я глотал воздух, понимая, что каждый вздох разрывает меня изнутри. Я попытался сказать им, но не смог, и написал это. Дрожащими руками, не попадая по сенсорным кнопкам, но Найл понял, что я написал, и я понял, что прожил не зря, когда увидел взгляды парней, а потом услышал тираду Лиама. Это было больше похоже на разговор двух детей, которые спорят, кто первый возьмет игрушку, но Зейн мой мальчик, и поэтому целует его после слов Гарри. Хоть кто-то будет счастлив… А сейчас я просто умираю.

Это просто разрывает меня изнутри. Разрывает на триллионы кусков, потому что я хочу умереть вместо него, но при этом понимаю, что он сделал бы тоже. Ты никогда не можешь быть уверенным на сто процентов, что человек действительно тебя любит, но сейчас я понимаю, что он любит меня так же, как и я его, если не больше. Я умру в тот день, когда умрет он, и крошусь буквально по крошкам, когда понимаю, что я ничего не смогу сделать с этим, и с тем, что он умирает. Я никогда не думал, что окажусь в такой ситуации, никогда не думал, что проживу с человеком, которого люблю каждой фиброй своей души, так мало. Так ничтожно мало…

Я никогда не держал его, когда он напивался в стельку и ему было плохо. Никогда не обдалбливался с ним в усмерть, никогда не пил с ним до потери пульса, никогда не проводил с ним ночи на пролет рассуждая о планах на будущее, потому что те ночи, которые провели мы за разговорами, мы уже были обречены на провал, так как мы уже знали, что он умирает. У нас никогда не будет свадьбы, и все равно, что он бы не согласился, потому что это пошло и глупо, да и я понимаю, что наша любовь сильнее этого. У нас никогда не было простых и банальных свиданий, как у всех, если что-то с ним вообще может быть банально. У нас никогда не будет общих детей, которых мы могли бы усыновить, что бы дарить им ту любовь, которая есть у нас, потому что ее слишком много, что бы делить ее на двоих. А когда он уйдет, я не смогу дарить ему даже эту любовь, и она убьет меня. Я боюсь этого. Боюсь своей любви настолько, что я даже не могу дышать спокойно, когда знаю, что он задыхается. Когда у него приступы, я начинаю задыхаться сам, потому что это я должен быть на его месте. А сегодня я понял еще одну вещь - я больше никогда не услышу его голос. Он уже не может говорить. Он просто смотрит на меня, когда мы лежим вместе, а парни что-то говорят. Я помню, что они здесь постоянно, но я не с ними. Мой мозг пытается понять, то, о чем думает Луи. И я никогда не узнаю. Кажется, что боль в моей груди не уйдет никогда. Я привык к ней, и теперь она всегда со мной.

Я готов был разрыдаться, но слез просто нет, они стоят комом в горле, глазах, груди, легких, везде, но я не могу выплеснуть их, как бы не хотел. Он попросил, точнее, написал всего одно слово на планшете: «Родители», и Лиам понял, что он имеет в виду - он хочет посмотреть фотки его семьи. Он уже очень плохо видит, и парни устроили проектор дома, на противоположной от его стены кровати. Зейн оцифровал все, и теперь, мы лежали все вместе на огромной кровати, я обнимал Луи, Зейн Лиама, а Найл переключал фотографии, пока слезы текли по щекам Бу. Беззвучно, ни один мускул не дрогнул на его лице, пока мы просто смотрели фотки его детства. Его родителей. И тут он махнул рукой, прося остановиться на одной фотографии - он, Лиам, Зейн и их родители. Мама Зейна, папа и мама Лиама, а фоткал судя по всему отец Зейна. Им лет по 14, может 15. Они такие… Счастливые? Парни еще без единой татуировки, светлая и искренняя улыбка Луи, Зейн, смотрящий на Лиама таким странным взглядом, который ясен только сейчас, и Лиам, прижимающий к себе Зейна. Это было ясно с самого начала, они созданы друг для друга, как Лу был создан для меня. Родители Лу, которые вместе с родителями парней сидят перед ними, а улыбка Лу точная копия улыбки его матери. Они где-то на природе, и от этой фотографии буквально несло за километр счастьем. Кто знал, что вскоре родители Зейна разведутся и разъедутся, предоставив сына самому себе, Лиам поругается с родителями настолько, что съедет от них навсегда, а родители Луи разобьются насмерть. Но в этот момент они счастливы. И теперь я завидую парням, потому что у них была целая жизнь с Луи, которой никогда не будет у меня.

Лу просто закрыл глаза, не в силах смотреть дальше, и Найл выключил все. Я немного испугался, когда Лу резко открыл глаза, и попросил планшет жестом. Лиам сразу протянул его, и Лу долго выводил:

«Комп. Look after you». И снова Лиам понял его. Он принес его ноут, и в поисковике вбил нужные слова, а там… Просто песня. ЕГО песня. Он пел… И это лучшее, что я когда либо слышал в своей жизни.

Пока его голос разливался по всей комнате, я радовался возможности, что теперь всегда смогу услышать его голос, так не похожий на все остальные. А потом Зейн сказал:

-Что сказать? – Найл, не понимал ничего так же, как и я, и я был рад, что он спросил, потому что у меня не было сил. Я просто смотрел на Луи, и восхищался тем, что он может быть таким разным. Его образ парня с миллионом татуировок просто не вязался с образом того человека, который мог петь так чувственно и так нежно.

-Он никогда не пел, после того, как умерли родители, потому что в ту ночь он поругался с ними. За то, что он хотел петь, а они считали, что его учеба важнее. Он поругался с ними, и так и не успел помириться. – Лиам, казалось, говорит через силу, словно его слова прожигают ему горло.

А я не мог придумать ничего лучше, чем просто сжать его в своих руках настолько, насколько позволяли его капельницы с обезболивающим.

Самое тяжелое в воспоминаниях это то, что они есть. Ты никуда не денешься от них, и они словно прожигают твой мозг. А что еще хуже, я бы хотел, что бы Гарри был в каждом из них. Но его уже никогда не будет.

С сегодняшнего вечера, у нас в доме постоянно будет медсестра, которая будет следить за моим состоянием, а это совершенно и окончательно портит мои планы. Я не знаю, откуда я чувствую каждую мысль парней, особенно Гарри. Не знаю, откуда знаю, о чем они думают, откуда знаю, что будет в данный момент. И это пугает меня. Хотя, я еще удивляюсь, как я остаюсь в здравом уме, если так можно выразиться, потому что метастазы проели мое тело, а морфий убивает остатки здравого смысла. Поэтому, я считаю, что это галлюцинации, когда понимаю, что Гарри боится. Боится того, что любит меня, и от этого еще больнее.

Я не хочу спать, потому что у меня осталось всего несколько часов с ними, и от этого мне еще хуже… Потому что они не знают… А я не достаточно сильный, чтобы попрощаться с ними, как надо. Поэтому я засыпаю в объятиях Гарри, и… Просыпаюсь там же. Только без боли. Я здесь.

Я не знаю что со мной, но я начинаю истерить. Как пятнадцатилетняя девчонка, но эта боль сильнее меня. Не физическая, нет. Я вскакиваю с постели, и начинаю крушить все что вижу, срываясь на крик, а Гарри сонно смотрит на меня в ужасе, а потом… Понимает в чем дело, и звонит куда-то. Я сидел на полу, прислонившись к стене, и проклинал все, когда приехали парни и… моя мать. И еще какая-то женщина с мужчиной, которые вкололи мне что-то, я а просто смотрел на парней, и не мог успокоиться. Потом моя мама садится на колени передо мной и с заплаканным лицом смотрит на меня, придерживая голову, и задает всего один вопрос:

Я не мог рассказывать это при всех, потому что они сочли меня психом, но мне все равно. Я и так умру, и вряд ли вернусь сюда, потому что это все всего лишь плод моего воображения….

-Мам, я умираю! Но… Он любит меня, я не могу его оставить! Я бы ушел просто так, без огорчения и боли, потому что у меня нет ничего. Ни тебя, ни папы, никого. А он… Мама, он мое все! И самое худшее даже не моя боль, потому что я справлюсь с этим! Я чувствую все, что чувствует он, чувствую все, что чувствуют парни, я даже знаю, о чем они думают, мам! Лиам и Зейн должны быть вместе, и они будут, потому что они заслужили это, а я нет. Но почему Гарри должен страдать вместе со мной? Почему он должен бояться того, что он любит меня? Почему они все должны умирать с каждой минутой, в течении которой умираю я?

Я просто рыдал, уткнувшись ей в плечо, чувствуя себя таким слабым, таким ничтожным, что хотелось умереть прямо здесь.

-Лу, послушай… - мама поднимает мое лицо, а мне стыдно посмотреть ей в глаза. – Ты любишь его, он любит тебя, это то, что есть здесь! Когда ты умрешь… - она сглотнула и посмотрела на мужчину, стоящего рядом с ней и тот молча кивнул. – Ты окажешься здесь. Все здесь счастливы: ты, он, Найл, Лиам и… может даже Зейн. Но не счастлива я, потому что ты еще мучаешься. Когда ты умрешь, - она снова отвернулась, сглотнув. – Мы все будем вместе и… счастливы.

Я так и не увидел Гарри, перед тем, как отключится, а проснулся, когда уже стояла ночь. Не спал только… Найл, пересматривая фотографии и поедая что-то. Единственное, что я мог сделать- кашлянуть, и он сразу обернулся на меня. Это так ужасно, чувствовать такую немощность, когда ты буквально несколько минут назад имел столько сил, что перевернул всю квартиру. Он подошел ко мне и протянул планшет, а я написал:

«Увези меня. Я скоро умру, не хочу умирать при них».

А Найл просто заплакал, закусив костяшки пальцев, чтоб не издать ни звука, и молча кивнул, с закрытыми глазами.

Я поступаю, как последний эгоист, когда сбегаю. Я просто не смогу. Не смогу попрощаться с ними, и увидеть боль в их глазах. Они проспят еще до утра, а потом Найл скажет, что отправил меня в больницу. Но не все идет как задумано? Лиам просыпается, когда пара санитаров переносят меня с постели на носилки, а Найл умоляет его помолчать, и тот соглашается, сразу поняв, в чем дело. Я смог поцеловать Гарри. Легко, чтобы не разбудить его. Найл крепко обнял меня, а я еще раз потрепал Зейна за волосы. Лиам молча, полон сил и уверенности обнял меня, и расклеился. Я сдавленно улыбнулся, понимая, насколько им обоим попадет, но они все равно не увидят этого. Мы решили, что Лиам поедет со мной до больницы, а Найл останется, что б успокоить всех здесь, когда те проснутся. Но Лиам не окажется со мной в больнице.

Всю дорогу я умирал от боли, понимая, что это последнее, что я чувствую, помимо вкуса губ Гарри на своих. Я никогда не смогу подарить ему ночь, настоящую, какую он бы хотел. Никогда не напьюсь с Зейном снова. Никогда снова не получу от Лиама за это. И именно поэтому я не могу попрощаться с ними. Я идиот, но я не плачу, даже когда Лиам одевает на меня толстовку Гарри и ставит на тумбочку в палате нашу совместную фотку. Мы все пятеро. В тот первый день, когда мы собрались все вместе. Мы знали Найла от силы день. Я был просто благодарен Гарри за то, что он спас мне жизнь, а Лиам и Зейн еще не признались даже себе в том, что чувствуют. Это странно, но это был наш последний нормальный день. Лиам целует меня в лоб и уходит, а я сворачиваюсь калачиком, и единственное, что меня держит – дыхательный аппарат. Я даже не могу посмотреть в глаза Лиаму. Я просто хочу, что б это поскорее закончилось, и надеюсь, что Гарри поймет, зачем я дал им послушать ту песню - я всегда буду присматривать за ним. Даже когда буду мертв.

Лиам вернулся домой, пока еще даже не рассвело. Естественно, парни еще спали, и это было ему на руку. Найл разложил Пять Писем. Письма Луи, для них, потому что он не смог сказать им все, что чувствует. Лиам подходит ближе, когда Найл делает огромный глоток виски прямо из бутылки, и передает ее Лиаму, и тот в свою очередь отпивает столько же. Они оба смотрят сначала на двух парней, спящих, и еще не подозревающих, что только что случилось. Они решают открыть письма, когда им позвонят с больницы. В тот момент, когда Лу… умрет. Это его выбор, не попрощаться ни с кем, потому что… Нет, он достаточно сильный для этого, он просто не захотел.

Уже рассветало, когда Лиам и Найл закончили бутылку, не произнеся ни слова. Каждый думал о том, насколько все это не правильно. Не правильно не дать Гарри и Зейну попрощаться. Не правильно оставлять Луи там одного. Не правильно то, что он вообще умирает.

Он его доверенное лицо, значит, позвонят только ему…

Еще несколько гудков, и Гарри и Зейн просыпаются. Уже рассвело. «Седьмой день»-посчитал Найл. Который так и не настал для Луи.

Гарри, не найдя Луи еще несколько минут смотрит по сторонам, и не сразу понимает, в отличии от Зейна. Который вскакивает с кровати, и спускается вниз, что бы прогреть машину, которая успела остыть. Непрошенные мысли в голове: «А успело ли остыть тело Луи?»

Кажется, Гарри пропускает мимо ушей слова Лиама и Найла, и просто садится сзади в машину, пока Зейн гонит, думая, что еще успеет. Они не говорят почти ничего. Гарри даже не плачет. Никто уже не плачет. Это последняя ступень боли, болевой порог, когда ты уже не чувствуешь ее. Гарри как в тумане идет по коридорам, ведомый своей матерью, и даже не осознавая этого. Не осознавая того, что умер сейчас, когда входит в палату, на кровати которой свернувшись калачиком лежит Луи. Такой спокойный, без маски на лице. Такой… умиротворенный и в его толстовке. Не осознает того, что Зейн падает на колени и кричит. Не осознает того, что Найл еле удерживает Лиама, который пытается ударить Луи и кричит, что бы он проснулся. А Гарри просто стоит. Стоит и смотрит на такое любимое лицо. На лицо, такое родное, которое просто не может быть мертвым. Не сейчас.

-Слабак. – Тишину в палате, после этих слов Гарри, казалось, можно было резать ножом. Никто даже не спросил, откуда Гарри догадался, что Луи сам этого захотел. – Ты даже не смог попрощаться, как взрослый мужчина. Даже этого не смог! ТРУС И СЛАБАК, Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ! – словно выплевывает он, и выходит из палаты, даже не заметив ступора парней и собственной матери. Парни спускаются за ним, еле стоя на ногах, доверяя врачам сделать свое дело, и обещая приехать, как только смогут. Никто из них, кроме Гарри оказался не в состоянии вести машину домой, так как Найл сказал, что прощание Луи осталось дома. Никто не замечает, что Гарри гонит, и перескакивает все светофоры на красный, зеленый, желтый, не важно на что. Никто не замечает, что он еле вписывается в повороты, и останавливает машину, даже не до конца заглушив мотор. Перескакивает через несколько ступенек, и вваливается в квартиру человека, который умер не более часа назад и которую они даже не закрыли. Хватает письмо со стола с подписью «Гарри» и останавливается. Парни догоняют его и становятся сзади него. Никто даже не плачет уже. Все как в тумане. Каждый берет свое письмо, и остается одно «Прочтите вместе». Серьезно Лу? Все так банально? Лиам начинает читать, когда Зейн просто садится на пол, придерживаемый Найлом, а Гарри тупо остается стоять, пялясь на свои пальцы.

«Когда вы прочтете это, вы будете ненавидеть меня за то, что я не смог попрощаться нормально. Это первое письмо, которое я написал в тот же день, когда мы с Найлом пошли к маме Гарри. Я попросил ее убрать поддерживающее лекарство, что бы умереть раньше. Вы не можете винить меня за это, потому что это просто невероятно терпеть эту боль постоянно, и я говорю не о физической. Вы все знаете, что я всегда был достаточно сильным, чтобы вытерпеть это, но я не могу смотреть, как вы губите свою жизнь ради меня. Простите, но это письмо будет достаточно длинным, хотя мне и этого мало, что бы сказать вам, что вы мое все.

Гарри. Ты не должен сломаться. Парни - вы не должны дать ему сломаться. Ты должен вынести это. Прости, что мы сделали столько совместных тату перед моей смертью, и я не удивлюсь, если ты просто вырежешь их ножом, что б ничего не напоминало тебе о том, что я был в твоей жизни. Я просто хотел, что б когда я умру, часть тебя была со мной. Я хренов эгоист, я знаю. Но я люблю тебя. Люблю так, что это душит меня больше чем отсутствие правого легкого. Душит меня осознание того, что ты боишься того, что любишь меня. Я не знаю, откуда я чувствую твою боль. Просто… Я люблю тебя настолько, что… готов умереть раньше и не попрощаться. Ты можешь ненавидеть меня и за это, и за то, что я умер раньше. Может, тебе станет легче.

Зейн и Лиам - вы есть друг у друга. Я не могу сказать вам, что б вы не обижались по мелочам друг на друга, потому что это самое милое, что может быть в отношениях, и это то, на чем были построены ваши отношения с самого начала. Вы и так потратили слишком много времени, размышляя о том, что будет, и забыли о том, что этого «Будет» может и не быть. Просто будьте рядом друг с другом, чтобы не случилось. Не спейтесь и не скуритесь, единственное, о чем я вас прошу.

Найл - я жалею, что узнал тебя так поздно. Ты самый светлый человек из всех, кого я знаю, и прости меня, что ты вообще встретил меня. Береги их всех, прошу.

Это все, потому что скоро проснется Гарри, и это последнее, что я хотел бы, чтобы он обнаружил. Я люблю вас всех. Простите за то, что я был в вашей жизни.»

Никто даже не подумал о том, что это может быть неправильно, когда спустя пару минут молчания Найл развернул свое письмо, и начал читать сквозь слезы:

«Найл-не давай им раскиснуть, и не раскисай сам, потому что когда грустит твоя ирландская задница, грустят все. Спасибо, что ты рассказал мне тогда про Гарри, это помогло мне признать то, что я люблю его. Будь счастлив.»

-Это все? – спросил Зейн, а Найл молча кивнул, после чего Зейн развернул свое:

«Будущее-вещь обманчивая. Люби его сегодня, не смотря ни на что. И не мешай кокс с алкоголем. И расскажи ему про ту ночь в клубе.»

Лиам молча развернул свое письмо дрожащими руками, даже не желая спрашивать, что имел в виду Луи.

«Держи их в трезвом уме, и объясни им, что я там, где мне не больно, и я все равно слежу за вами. Не делайте глупостей и берегите друг друга. И поговори с родителями. Прости их, потому что «завтра» может не быть. И не давай Зейну мешать кокс с выпивкой. Вы все-мое все»

Улыбка сквозь слезы. До последней минуты он был собой. Наш Луи. Их Луи. Ребенок.

Гарри долго вертел письмо в руках, а потом отнял зажигалку у Зейна и сжег его, прежде чем парни поняли, что он сделал.

-Если он не захотел попрощаться, не попрощаюсь и я. Я не буду с ним прощаться, потому что он всегда будет со мной.

Уже рассвело окончательно, когда парни сидели в гостиной, и не произносили ни слова. Отсутствующие взгляды, а потом Лиаму позвонили, что бы тот приехал в больницу. Он уже сидел в машине, когда нашел в своем конверте еще одно письмо:

«На случай, если Гарри когда-нибудь все-таки захочет узнать, что было в письме, скажи ему, что там было всего одно слово: «Люблю»»

Момент, когда Лиам понял, что разбился. Момент, когда Лиам понял, что умерли они все. Момент, когда все изменилось, и Гарри уже никогда и ни на кого не посмотрит взглядом, в котором есть жизнь.

Я так устал за эти два года… Иногда я проклинаю весь мир, за то, что мы признались тогда, что мы геи. Почему, ну почему тогда должно было случиться именно так? Почему люди просто не смогли принять то, что мы счастливы?

Эти два года я живу с постоянной боязнью того, что Луи проснется и это будет не Луи. Это происходит вспышками, и никто не знает, почему именно в этот день, и в эту минуту. В ту ночь, его избили. Травма головы, не совместимая с жизнью, но он выжил, пролежав в коме около недели. Месяцы реабилитации, и мы не сразу поняли, что он живет двумя мирами. Как-то он проснулся, и не помнил, что мы вместе. Не помнил, что он любит меня, и я разбился на тысячи осколков. Клянусь, я готов был умереть, когда он не вспомнил Найла, а потом и Дани. Мы уже поняли, что с ним, когда он стал рассказывать, что он наркоман, без семьи и родителей. Просто его мозг хотел отвернуться от той реальности, в которой жили мы. Мы выписались, а он отказывался петь. Весь день все могло быть обычно, а потом он мог просто забыть, что он это он. Я не знал, как успокоить его мать, когда он в лицо ей сказал, что она не его мать, и что она умерла. Не знал, как объяснить его сестрам, что он даже не помнит их сегодня, а завтра покупает им подарки. Не мог объяснить, почему он умирает в том мире и рыдает у меня на руках. А потом я привык ко всему этому. Все уже понимали, что это то, с чем нам придется жить. Врач сказал нам, что если он умрет в том мире, он окончательно вернется в этот. А я не мог рассказать ему правду, потому что он бы остался в том мире. Не смог объяснить ему, почему он в том мире чувствует все, что чувствуем мы, потому что это все происходит в его голове. Сотни мелочей и десятки более крупных вещеи и поступков, которые происходили, и единственное, что мы могли сделать-это остаться с ним, кем бы он не был. И самое ужасное, что когда он был собой, он не помнил ничего из тех моментов, когда начинал нести бред. Он придумал себе целый мир, чтобы отгородится от осознания того, что мир ужасен и мерзок до того состояния, что хочется блевать. В тот день, когда он умирал там, я боялся, что он умрет и в этом мире. Я никогда не забуду, как его возвращали к жизни на моих глазах. Я не переживу этого… А единственное, что помогало мне жить дальше-так это осознание того, что даже в том мире он любит меня. Любит, как я никогда бы не заслужил, чтобы я не сделал. Я должен был страдать вместо него, а единственное, что я мог сделать - просто быть рядом.

Я вернулся к жизни в тот день, когда он запел. А теперь я сижу в его палате, после приступа, когда его мать его успокоила, и жду, что он выйдет из комы. День. Целый день. Он либо вернется, либо нет. Куча прессы под окнами больницы, которая до сих пор не знает, что происходит. Парни сидят рядом, а наши родители сидят за дверью и ждут. Ждут, что он придет в себя, и вспомнит все. А может и не вспомнит. Он может вернуться обычным собой, а может вернуться человеком из того мира. Врачи постоянно несут какую-то чушь про его мозг, а мне все равно, потому что я буду любить его тем, кто он есть, потому что всю боль, что он получил причинил я. Зейн уснул сидя в кресле, Найл тоже, а я и Лиам сидели по обеим сторонам от его кровати даже не слушая разговоры врачей о том, что он может выйти из комы даже через неделю. А потом Лиам говорит:

-Что? – я не сразу понял, что он имеет в виду, пока он не пояснил:

-Что люблю его. – …а у меня просто не хватает смелости сказать ему, что они никогда не могут объявить о том, что они вместе. И даже не потому, что группа развалится, а потому что они не должны проходить через то, что прошли мы. Никто не захочет. И не сможет.

Я ненавижу ждать. Я устал ждать. Я не знаю, кем он проснется, не знаю, как буду объяснять ему, что он не умер, если он вернется человеком из того мира. Не знаю, как объяснить ему всего его вспышки, если он вернется собой. Я просто устал, и я просто люблю его.

Я не знаю, что это значит, когда датчики начинают бешено пикать, а глаза Луи дергаться с бешеной скоростью. Парни сразу просыпаются, а Лиам выбегает за врачами, пока я стою в ступоре. В палату влетают наши родители. А следом врачи. Они что-то делают, пока я тупо смотрю на Луи, до тех пор, пока он не открывает свои серо-голубые глаза, в которых я тону уже столько лет, как бы банально не звучало. Я еще не осознаю того, насколько рад тому, что он проснулся, потому что с этого момента все уже будет нормально, и прихожу в себя только тогда, когда он произносит:

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: