Культура и история: потребность в переживании социального опыта или основания исторической культурологии

Историческая культурология — это наука, изуча­ющая историю цивилизации и культуры с позиций не исторической, а культурологической методологии и методов познания.

Приступая к рассуждению о предмете, объекте, методе и иных спецификациях исторической культу­рологии, следует прежде всего определиться в отно­шении к вопросу о целенаправленности истории как социального движения и достоверности ее как науки. С точки зрения философии позитивизма и опираю­щейся на нее социальной науки, история априорно ли­шена какой-либо телеологичности, целеориентирован­ности, внутренней осмысленности, а является просто совокупным результатом коллективной жизни людей. Я не отрицаю наличия определенных закономернос­тей в жизни и динамике общества. Но реализация этих закономерностей в разных случаях имеет столь инди­видуальную «окраску», что выделение каких-то общих для всех обществ, универсальных законов может про­водиться лишь на самом высоком уровне абстракции. То есть — это скорее результаты философского упо-

рядочения представлении о динамике жизни, нежели практики самой жизни. Я бы даже рискнул дать само­стоятельное определение историческому процессу, как динамике реализации людьми коллективных форм их жизнедеятельности и накопления оправдавших себя образцов соответствующего социального опыта. В таком случае историческое знание (наука) может быть определено как особый способ описания и систе­матизации наиболее социально значимых процессов и результатов осуществления людьми своей социально­сти, т. е. технологий коллективного существования. Обращаю внимание на то, что речь идет прежде всего о способе, избранном нами — заинтересованными лицами — для описания событий прошлого, система­тизированных нами же тем или иным образом по тем или иным основаниям, удобным для нас.

Возникает вопрос, отчего же история выглядит столь логичной и последовательной, что порой просто поражает нас своей выраженной векторностью и ми­стической телеологичностью? Отвечу известной мак­симой: истинно лишь то, во что мы сами веруем. Не веруйте, не убеждайте себя в особой мистике ис­тории, и она окажется не более систематичной и по­следовательной, чем наша повседневная жизнь. Это мы искусственно систематизируем хронологическую пос­ледовательность событий, иначе нам просто не удаст­ся сколь-либо складно их описать. Но это вовсе не значит, что реальная совокупность событий социаль­ного бытия столь же упорядочена, как мы ее описыва­ем. Впрочем, это в равней мере не означает и того, что социальное бытие менее упорядочено, чем мы это ви­дим или нам хочется это видеть. Вопрос в том, что каждый из нас понимает под достаточной степенью упорядоченности событий, чтобы манифестировать ее как неотъемлемое свойство истории.

Сразу же уточню свою позицию по поводу распро­страненного различения двух «историй»: как совокупно­сти реальных событий прошлого и как науки, описыва­ющей это прошлое. На мой взгляд, практически все, что мы знаем о прошлом,— это и есть совокупность текстов, созданных теми или иными людьми, описывающих это прошлое с большей или меньшей степенью субъектив­ности. Знакомство с первоисточниками —археологичес-

кими, документальными и другими свидетельствами, со­общающими об исторических фактах в их подлинной уникальной конкретике,— удел узких профессионалов, которые обобщают, систематизируют и «переводят» сумму изучаемых ими фактов на язык связного повество­вания, так или иначе отражающего их собственную интерпретацию и навязывающего нам их авторское понимание этого материала. Здесь уместно вспомнить о теории «нарратива» и сослаться на авторитет филосо­фов постмодернизма. Мир для человека открывается только в форме «повествования»; его авторство есть не­избежная интерпретация этого мира, а все, что предпо­лагается существующим за пределами такой истории, есть фикция. Это профессиональный метод изложения истории как рассказа, к которому я отношусь с полным уважением, сам — как историк — при необходимости де­лаю то же самое и потому отдаю себе отчет о масштабах авторского личностного переживания истории и степе­ни авторской интерпретативности в ее изложении. Этот принцип доминирует в произведениях художественной литературы и искусства, в традиционных преданиях, мифах и легендах, суммой сведений которых и культур­ной традицией, сформировавшейся именно в недрах ху­дожественной культуры, в существенной мере форми­руется историческая эрудиция всякого общества. Я не говорю уже о религиозной традиции, историчность ин­формации которой в данном случае даже не обсуждается, но место которой в наших массово распространен­ных взглядах на историю велико до чрезвычайности. Поэтому вопрос о том, что имеется в виду под истори­ей — подлинные события или их интерпретации, данные историками, писателями, художниками, философами, религиозными пророками и т. п.,— не имеет значения; культурное сознание и представления об истории (как мировой, так и особенно национальной) во всяком об­ществе формируются почти исключительно на сумме авторизированных рассказов о прошлом.

Другой вопрос, обладает ли все это субъективно проинтерпретированное знание объективной социо­культурной значимостью? Думаю, что обладает на­столько, насколько такого рода значимость вообще присуща любому оценочному подходу, зависящему от социального контекста, в котором оно создается. В от-

личие от законов естественных наук, которые не под­даются интерпретации с точки зрения интересов об­щества, гуманитарное знание всегда оценочно, всегда отражает интересы и ценности какого-то общества, социальной группы и т. п., что, собственно, было дока­зано еще философами-неокантианцами и М. Вебером. Оно значимо постольку, поскольку дает основания для психологической комфортности членов данного обще­ства, его самооценки и самоидентификации, является той или иной формой «оправдания» его прошлого и настоящего, особенностей его культуры, нравов, обы­чаев и пр. Оно дает возможность теоретически обоб­щить и отрефлексировать социальный опыт коллек­тивного существования, накопленный многими поколениями предков. С этой точки зрения гуманитар­ное знание (включая историческое), как и искусство, обладает высочайшей социальной значимостью. Оно основа нашей психологической уверенности в себе как в обществе. Но никаких объективных законов мироу­стройства оно (как и искусство) не открывает, посколь­ку подобные законы, как об этом свидетельствуют естественные науки, не поддаются ценностной интер­претации. Атомный вес водорода или строение клетки ДНК не могут обладать большей ценностью для Рос­сии и меньшей для Франции. А вот деятельность На­полеона Бонапарта имеет безусловно разную ценность для французов и русских. Это значит, что, в отличие от клетки ДНК, история Наполеона имеет разные куль­турные смыслы для разных обществ и ценна именно этой разностью.

Если история по определению не может иметь ни­каких объективных (не обусловленных интересами какого-либо конкретно-исторического общества) смыс­лов и целей, это значит, что сами люди наделяют исто­рию собственными смыслами и целями, которые в свою очередь являются их особым образом отрефлексирован­ными жизненными интересами и потребностями. Ког­да Я (мое общество) не в состоянии аргументировать свои особые права на исполнение именно моих жела­ний, быть может, противоречащих чьим-то чужим, ког­да Я не могу оправдать свое преимущественное право на жизнь по сравнению с соседом, Я объявляю все это закономерностью истории, религиозной истиной, на-

циональной потребностью, политической необходимо­стью и т. п. На самом деле, это лично мне (моему обще­ству) нужно, чтобы все было именно так, а не как-либо иначе, лично Я (мое общество) компенсирует таким об­разом свои психологические (исторические, нацио­нальные) комплексы и лично мне (моему обществу) удобно оправдать свои действия какой-то объективной логикой истории.

Даже не вдаваясь в подробное рассмотрение эво­люции жизни на Земле, мы видим, что от низших форм к более высоким шло непрерывное усиление значимости фактора коллективных форм существо­вания особей, фактора социальности, ассоциирован­ности как основного механизма популяционного вы­живания и воспроизводства. А межпоколенное поддержание коллективных форм жизни — это уже социальное воспроизводство группы, т. е. воспроиз­водство «правил игры», на основании которых эта коллективность сохраняет свою устойчивость. В свою очередь эти «правила игры» не задаются кем-либо извне, а вырабатываются самим членами ассоциации в процессе накопления практического опыта коллек­тивной жизнедеятельности. Не берусь описывать, каким образом этот опыт аккумулируется у растений, но у животных это происходит на уровне генетичес­ки наследуемых инстинктов, а у людей — на уровне разумного поведения, ориентированного на соци­ально наследуемые культурные образцы.

Столь же показательной является эволюция меха­низмов адаптации разных форм жизни. У растений приспособление к изменению условий существова­ния выражается в мутации видовых морфологичес­ких черт, у животных изменчивость видовых призна­ков дополняется локальной адаптацией отдельных особей и популяций посредством изменения стерео­типов их поведения, выражаемой, в частности, в их обучаемости (классический пример — цирковая дрес­сировка). У человека же после этапа формирования основных расовых типов морфологическая адаптация фактически свелась к незначительным элементам акселерации, главные же результаты приспособления выразились в перемене характера, способов поведе­ния и сознания, но особенно — его социальных форм,

т. е. коллективного взаимодействия людей в процес­сах их жизни и деятельности.

Я не буду очень оригинальным, если назову описы­ваемые явления коллективной человеческой жизни сло­вом «культура». С позиций сторонников биологической теории антропогенеза, культура людей — функциональ­ный аналог того, что у животных мы называем биологи­ческими механизмами выживания и популяционного воспроизводства в естественной среде; только у лю­дей — такого рода механизмы работают в условиях со­циальной среды, т. е. по отношению к другим челове­ческим коллективам. Таким образом, практически вырабатываемые способы выживания и социального воспроизводства в конкретных социальных условиях, описанные в их динамике,— это и есть история того или иного сообщества. Следовательно, круг замкнулся. Культура — это способ выживания и воспроизводства социального человека в истории, а смысл истории мы находим в динамике накопленного социального опыта выживания и воспроизводства, т. е. в культуре.

Вы вправе спросить, а где же в этой схеме высокие духовные порывы, творчество, креативное начало, им­манентно заложенные в человеке? Духовность, на мой взгляд,— это манифестация некоторых идеальных форм осуществления социальности, т. е. воплощенных социальных конвенций по поводу «правил игры» кол­лективного сосуществования людей. В этом смысле духовность «разлита» по всему «телу культуры» любо­го общества настолько, насколько эта культура соци­ально детерминирована (а других культур не бывает по определению). Поэтому любое социально значимое со­бытие в жизни общества или отдельной личности несет в себе по меньшей мере «отблеск» этих идеальных форм, а порой выражает их в весьма очевидных прояв­лениях.

Таким образом, я прихожу к выводу (подозревая, что являюсь далеко не первым в этом убеждении), что понятия «история» и «культура» в существенной мере тождественны. История — это описание динамики того, что в статике описывается как культура. Отсюда смысл истории в том, чтобы быть описанной динами­кой культуры; а смысл культуры в том, чтобы быть актуальной историей. Когда история и культура рас-

ходятся в этом тождестве, появляется такой феномен как памятник. Памятник — это культурный артефакт, переживший свою актуальную историю, остающийся семантическим свидетельством прошлого, но социаль­но уже не актуальный.

Можно сказать, что культура — это предмет исто­рии, это совокупность того, что может быть система­тически описано в качестве повествования (текста), со­здающего образ сколько-нибудь целостного прошлого, но культура — это также и смысл истории, это такой социальный опыт коллективной жизни и деятельности людей, значимость которого заслуживает того, чтобы обязательно быть систематически описанным в каче­стве истории. В таком случае понятия «общая история» и «история культуры» различаются весьма условно. Следует заметить, что культурологическая наука скеп­тически относится к принятому у историков разделе­нию культуры на материальную и духовную как на разные предметы исследования (скорее речь может идти о различении непосредственно утилитарной и символико-текстовой составляющих в любом продукте человеческой деятельности). Поэтому представляется справедливым понимать под историей культуры обыч­ную всеобщую историю, но рассматривающую иссле­дуемый материал под определенным углом зрения ради выявления уникальных параметров социального опыта коллективного существования и социального воспроиз­водства всякого конкретно-исторического общества в его уникальном пространстве и времени.

Жизнь людей сочетает в себе биологические про­цессы, происходящие в их организмах, с двигательной и умственной активностью, направленной на взаимо­действие с внешней средой. Целеориентированная ак­тивность (преследующая осознаваемые человеком цели) называется деятельностью. В конечном счете, любая деятельность инициируется теми или иными интересами и потребностями человека и направлена на их удовлетворение. Но люди живут не по одиночке, а коллективами (сообществами). И удовлетворение ин­тересов и потребностей одного члена коллектива в принципе не должно нарушать интересы и мешать

удовлетворению потребностей другого. Иначе совме­стное сосуществование людей окажется практически невозможным. Решая эту проблему, люди постепенно вырабатывают сложную систему «правил игры» — со­вокупность таких способов удовлетворения своих ин­дивидуальных и групповых интересов и потребностей, которые являются социально приемлемыми, допусти­мыми по своей социальной цене и последствиям, т. е. стимулируют социальную интеграцию членов сообще­ства и не наносят вреда их социальной консолидиро­ванности, снимают накапливающиеся противоречия и напряжения в их совместном бытии, а по возможно­сти и повышают уровень их солидарности, взаимопо­нимания и взаимосогласованности в деятельности. Эта система «правил игры» или «социальных конвенций» коллективного существования и взаимодействия лю­дей называется культурой.

Такого рода «социальные конвенции» совместного бытия людей реально воплощаются во множестве раз­нообразных проявлений. По этим правилам выстраи­вается искусственная материально-пространственная среда человеческого существования «второй мир», со­здаваемый людьми в дополнение к первому — есте­ственному,— насыщенный материальными и информа­ционными продуктами человеческой деятельности. Эти «конвенции» регулируют мотивы и формы поведения и взаимодействия людей между собой. На их основе раз­рабатываются методологии и методы получения раци­ональных знаний об окружающем мире и рождаются образы собственной фантазии, реализуемые в различ­ных интеллектуальных текстах или художественных произведениях, и т. п. И все это осуществляется людь­ми не любыми способами, а более или менее нормиро­ванными, социально допустимыми, отобранными на основании длительного социального опыта существо­вания данного сообщества, которым приданы функции определенного рода «культурных эталонов», т. е. образ­цов, по которым общество разрешает и рекомендует осуществлять ту или иную деятельность. Разумеется, далеко не все и не всегда делается в полном соответ­ствии с этими эталонными образцами и требованиями. По тем или иным причинам люди, удовлетворяющие свои интересы и потребности, нарушают сложившие-

ся «социальные конвенции»; такое поведение обычно называется «антисоциальным» и подвергается различ­ным санкциям со стороны общества (от морального неодобрения до крайних форм насилия). Таким обра­зом, в культуре цель никогда не оправдывает средства. Средства являются допустимыми, только если они куль­турно санкционированы (законами, религией, традици­ями, обычаями, господствующей моралью и т. п.).

Описанный срез относится к области социальных реалий культуры, т. е. к сфере организационной прак­тики социального бытия, регулируемой такими подси­стемами, как хозяйственная, политическая и правовая, функционирующими, разумеется, не только как спе­циализированные отрасли деятельности, но и на уров­не повседневной жизни людей в виде обычаев, нра­вов, морали и пр. Однако люди не только механически выполняют предписанные им нормы социального об­щежития и поведения, но и осмысливают их, интерпре­тируют, систематизируют, спорят о способах их применения и т. д. Эти задачи решаются в рамках про­цессов познания, осмысления и накопления социаль­но значимой информации, происходящих в областях философии, религии, науки и искусства, также функ­ционирующих как на специализированном, так и на обыденном уровнях. Этот срез можно условно назвать культурой интеллектуальных рефлексий и образных интерпретаций все тех же «правил игры» коллектив­ного существования людей. Основным продуктом, вы­рабатываемым этими подсистемами, являются «куль­турные тексты», аккумулирующие в себе теоретически обобщенный и проинтерпретированный отдельными авторами социальный опыт и выражающие его в та­ких феноменах как социальные ценности и идеалы. Под ценностями и идеалами в данном случае понима­ются все те же эталоны социального опыта, нормы со­циальной адекватности и культурной компетентности, но трансформированные в образы социальной пре­стижности, причастность к которым открывает чело­веку доступ к большему объему и лучшему качеству различных социальных благ (т. е. средств удовлетво­рения интересов и потребностей, о которых шла речь с самого начала). Культура интеллектуальных рефлек­сий прежде всего формулирует и задает людям эталон-

ные образцы такого рода ценностей, типов норматив­ного поведения, этических принципов, нравственных идеалов и других социально предпочитаемых способов осуществления жизнедеятельности, связанных с зада­чами удовлетворения ими своих материальных нужд, интеллектуальных потребностей, эмоциональных вле­чений, властно-распорядительных и психико-компен­саторных стремлений, статусных и иных социальных притязаний. Наконец, еще один срез культуры вклю­чает в себя подсистемы социальной коммуникации и трансляции социального опыта от поколения к поко­лению (т. е. воспроизводства общества как социокуль­турной целостности и личности человека как адек­ватного члена этой целостности). Сюда относятся вербальные (словесные) и невербальные языки, кото­рыми пользуются люди, институты образования и вос­питания, средства массовой информации, а также ряд подсистем, с помощью которых осуществляется накоп­ление и хранение социально значимых знаний и «куль­турной памяти» сообщества (библиотеки, музеи, архивы и др.). Последние играют большую роль в про­цессах «окультуривания» человека, становления его как личности, т. е. как члена того или иного культур­ного сообщества; вне этого личности не бывает, а че­ловек вырастает просто биологическим индивидом. В этом блоке, как правило, не создаются собственные «культурные тексты» общесоциального значения, а лишь реализуются технологии внедрения такого рода «текстов» в сознание людей.

Существенная часть описанных культурных про­цессов происходит в сообществах более или менее стихийно в рамках обыденной коллективной жизни людей. Вместе с тем многие такие процессы органи­зуются и регулируются сообществом целенаправлен­но. Инструментами такой организации и регуляции являются социальные институты — специализиро­ванные структуры (государственные, общественные, частные), занимающиеся производством описанных выше «культурных текстов», внедрением их в созна­ние людей, а также практическим регулированием их жизнедеятельности в соответствии с ценностями и нормами, принятыми в данном сообществе. Эта со­циокультурная регуляция охватывает по существу все

стороны жизни сообществ, и в ней принято выделять специализированные институты общеэкономичес­кой, общеполитической и общеправовой сфер, а так­же некоторые другие, более частные. Те же институ­ты, которые производят собственно «культурные тексты» и осуществляют регуляцию в сферах интел­лектуальной и духовной жизни людей — в религии, искусстве, образовании, информации и иных, отно­сящихся к областям познания и коммуницирования, накопления и трансляции опыта в его наиболее об­щих социальных параметрах,— принято называть культурными институтами (в узком смысле слова «культурный»). Комплекс приемов и принципов уп­равления культурными институтами со стороны го­сударства и общества называется культурной поли­тикой. Что же касается той части культурных норм, которые функционируют не в институциональной, а в повседневной жизни людей, то их регулятором яв­ляются в основном культурные традиции, историчес­ки сложившиеся в данном сообществе. Иначе гово­ря, совокупность культурных традиций — и есть культурная политика общества по отношению к его членам, только реализуемая не в институционализи­рованной, а в обыденной сфере социального бытия. Однако все сказанное относится главным образом к социальному (т. е. групповому, коллективному) ас­пекту существования культуры. Но фактическим субъектом культурных процессов всегда является от­дельный человек, который ведет себя не только как пассивный «продукт окультуривания», т. е. механи­ческий исполнитель усвоенных им культурных образ­цов и норм, но и как их активный интерпретатор. Человек творчески развивает культурные образцы и нормы, порождает новые культурные формы и т. п. Именно в процессе такого рода интерпретаторской и инновационной практики и происходят изменения в культуре — от микроскопических до общеисторичес­ких. Причин подобной вариативности в исполнении культурных предписаний множество, но наиболее распространенной является потребность в адапта­ции — приспособлении людей к складывающимся природным и социальным (историческим) обстоя­тельствам, в которых им приходится действовать. В

целях поддержания комфортного существования (и особенно состояния психологической комфортности) человек должен все время упорядочивать свои связи с окружением, приспосабливать усвоенные им куль­турные нормы и идеалы к меняющимся условиям их применения. Такого рода гибкость, пластичность че­ловеческой психики, способность к сочетанию жес­тких нормативных установок культурной традиции с их вариативно-творческим исполнением, является, видимо, необходимым свойством психологического выживания человека в мире. С этой точки зрения культура представляет собой совокупный опыт, при­обретенный в процессе социализации индивида и нашедший свое отражение в психологическом облике личности (в отличие от психических свойств, унасле­дованных им генетически). Таким образом, культу­ра — это еще и главная «связующая нить» между личностью и ее социальным окружением, способ су­ществования человека в обществе и мире.

Помимо внутренней структуры (связанной с раз­делением социальных функций между людьми, скла­дывающимся в ходе их совместной жизни), культура обладает еще и имманентной (внутренне присущей ей) динамикой. Эта динамика выражается, во-пер­вых, в порождении новых социокультурных явлений (феноменов), изменчивости (развития или, напро­тив, деградации) по ходу времени уже имеющихся, и отмирании (или изменении значения, смысла, сим­волической нагрузки) тех, что утратили свою соци­альную актуальность; во-вторых, во взаимодействии культурных феноменов между собой в процессе их функционирования; и, в-третьих, культурная дина­мика проявляется в процессах объединения отдель­ных культурных явлений в системные (стало быть, организованные, иерархизированные и т. п.) целос­тности и их функционировании и взаимодействии уже в качестве частей этих системных целостностей, а также в развитии или деградации и распаде. Тра­диционно принято делить культурную динамику на социальную, в ходе которой меняются преимуще­ственно лишь актуальные формы (продукты) социо­культурного бытия людей, и историческую, в ходе которой меняются сами технологии (способы) осу-

ществления социальной жизнедеятельности сооб­ществ, принципы их коллективной организации и регуляции, познания и коммуникации. При этом пре­жние институты социального воспроизводства обще­ства оттесняются в область приватного бытия людей, а их место занимают совершенно новые институты и способы трансляции социального опыта.

Все эти проблемы изучаются многими социальны­ми и гуманитарными науками, а вопросами наиболее общего, универсального характера — формирования, существования и изменчивости культуры как целос­тного явления — занимается специальная отрасль знания культурология. В отличие от социологии, изу­чающей наиболее общие законы динамики и устой­чивости форм коллективного существования людей, психологии, изучающей законы психической деятель­ности, а также этнологии, изучающей законы фор­мирования национальных особенностей культурного бытия людей, культурология исследует законы по­рождения ценностно-смыслового содержания соци­альной жизни человека, тексты, в которых это содер­жание манифестируется, и соответственно языки (как вербальные, так и особенно невербальные), на кото­рых это содержание передается от индивида к инди­виду, от поколения к поколению.

Поскольку все явления, изучаемые культурологи­ей, имеют какое-то историческое происхождение и, как правило, подвержены историческим изменениям, в недрах культурологической науки складывается особое направление исследований, которое концен­трируется именно на проблемах исторической дина­мики культуры, происхождения культурных феноме­нов, изменчивости фундаментальных принципов и технологий организации и осуществления социаль­ной жизнедеятельности сообществ. Это направление в последние годы получило название исторической культурологии. Историческая культурология при этом занимает «стыковое пространство» между философи­ей истории и культуры (как направлениями философ­ского знания), теорией культуры (культурологичес­кой наукой), «классической» историей культуры (как исторической наукой), «отраслевыми» историями различных специализированных сфер человеческой

деятельности (как правило, разделами соответствую­щих профильных наук), а также социологией и этног­рафией.

С точки зрения культурологии, история — это ди­намика порождения, функционирования и изменения различных содержаний и форм совместной жизни лю­дей (прежде всего — локальных сообществ — наро­дов). Человечество, общество, личность — это субъек­ты истории и культуры, порождающие и изменяющие содержания и формы своей жизни. Технологии и ре­зультаты (способы и продукты) подобной социально значимой деятельности — это объекты культурологи­ческого исследования. Что же касается специфичес­ких содержаний и смыслов, воплощенных в этих результатах (продуктах) деятельности, которые скла­дываются в реальном историческом пространстве и времени и отражают неповторимый социальный опыт существования того или иного сообщества,— это и есть предмет культурологического познания, называемый словом «культура».

Человеку, изучающему историю культуры и ци­вилизации, очень важно видеть принципиальное раз­личие между объединениями людей, существовав­шими и поныне существующими как социальные реалии (кровнородственные, этнические, лингвисти­ческие, политические, религиозные, социально-фун­кциональные, социально-статусные и иные группы) и объединениями, фигурирующими в научной лите­ратуре как культурные типы. Под последними име­ются в виду не реальные социальные сообщества лю­дей, а совокупности черт определенного культурного сходства у тех или иных народов, которые выделя­ются учеными по различным основаниям (единство уровня социокультурного развития, общность рели­гии, единообразие традиций и форм в деятельности институтов социальной регуляции, близость художе­ственно-стилевых черт культуры и т. п.), ради удоб­ства описания и классификации изучаемых феноменов. К подобным образцам искусственно формируемой культурно-исторической типологии относятся, например, цивилизации, хозяйственно-культурные и историко-этнографические общности, художественные стили, исторические эпохи, стадии

и периоды. При этом следует помнить, что такого рода типология является лишь техническим инстру­ментарием науки. Для того, чтобы что-либо изучать, нужно это «что-либо» по каким-то признакам выде­лить из фонового окружения, дать ему название, описать и даже несколько абсолютизировать его отличительные, атрибутивные черты. Именно таким образом родились понятия «первобытность» и «Средневековье», «мезолит» и «неолит», «Антич­ность» и «Возрождение», «буддийская» и «мусуль­манская» цивилизации, «готика» и «барокко», «ин­дустриальная» и «постиндустриальная» эпохи и т. п. Никаких целостных социальных объединений лю­дей, имевших подобные названия, в истории никог­да не было. Вся эта классификация — продукт науки последних веков. Поэтому культурологу так важно уметь отделить исторические социальные реалии от модельных построений, созданных исследователями в процессе изучения этих реалий.

Далее. Культура в абсолютно «замороженном» состоянии (гомеостазе со средой, определяющей ее социальную устойчивость) может существовать только в исключительно сложных природных усло­виях (так называемые «экологические культуры» архаических сообществ, весь энергозапас которых уходит на поддержание подобного гомеостаза). В исторически более динамичных условиях и обстоя­тельствах «социальные конвенции» совместного бытия создаются сообществами не «навсегда»; каж­дое новое поколение должно с большей или меньшей радикальностью переосмысливать, обновлять, раз­вивать или по крайней мере творчески реинтерпре­тировать их (с позиций нового социального опыта, в зависимости от степени модернизированности или традиционности данного сообщества и т. п.), выра­батывать новые эталонные образцы — «культурные тексты» (в религии, философии, искусстве, обще­ственном сознании) и реализовывать их в уже но­вых исторических условиях существования, перево­дить их на новые, более актуальные языки и коды культуры и транслировать следующим поколениям в постоянно обновляемом виде. И производить все эти трансформации, сохраняя в основном более или

менее выраженнную лояльность к историческому опыту и традициям своих предков. Кажется, что это взаимоисключающие установки. Но, как свидетель­ствует история, иным образом устойчивая коллек­тивная жизнь у людей не получается. Это вечное про­тиворечие между авторитетом истории, опытом «отцов» и новыми актуальными потребностями «де­тей», разрешаемое в очень трудных творческих ис­каниях человеческого разума, в логически почти необъяснимых своими неожиданными поворотами и импровизациями эмоций и интуиций человеческо­го таланта, в явных адаптивных решениях и скры­тых имманентных коллизиях соперничества и комп­ромиссов между разными ценностными установками различных социокультурных групп и т. п.— в сово­купности представляет собой культурную традицию общества. Современная наука понимает под тради­цией не абсолютно застывший слой механически воспроизводимых образцов поведения и суждений, а живой, пульсирующий процесс бесконечных ин­терпретаций подобных образцов, не отменяющий их в принципе, но постоянно воссоздающий в новых проявлениях и выражениях, адаптированных к но­вым жизненным ситуациям. Это и есть культура, или по крайней мере то, что понимает под этим словом культурологическая наука.

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: