Мнение французской художницы тем ценнее, что заказа писать государыню она не получила. Этот портрет

Ее обычный распорядок выглядел следующим образом.

Вставала она в шесть и два с половиной часа занималась у себя в кабинете одна: читала и писала. Потом еще два часа работала с секретарями. Далее следовал туалет – долгая и сложная процедура, но императрица и тут времени даром не теряла. Пока ее одевали, причесывали, пудрили и так далее, она принимала посетителей – по ее собственным словам, «болтаю с теми, которые в моей комнате», но случайных, без дела явившихся людей в покоях государыни, разумеется, не бывало. Трапеза Екатерины была всегда недлинной и простой, царица не отличалась привередливостью в еде (любимое кушанье – соленый огурец). Затем царица выслушивала доклады, обсуждала новые образовательные и благотворительные проекты с верным помощником Бецким, одновременно вышивая. Кажется, это было ее любимое время дня, но постоянно приходилось прерываться, когда приходила важная корреспонденция или поступало какое-то неотложное сообщение. Обычно Екатерина заканчивала дела часам к шести и остаток дня развлекалась – одним из ее симпатичных природных свойств была постоянная веселость. В число обыкновенных забав входили театр, прогулки по парку, биллиард и салонные беседы под карточную игру с умеренными ставками (причем государыня любила проигрывать партнерам). Спать она ложилась не поздно.

Постарев, Екатерина вставала позже, часов в восемь, и начала тратить много времени на воспитание внуков, что, собственно, тоже являлось делом первостепенной важности.

Новым явлением государственной жизни стали длительные ознакомительно-инспекционные поездки правительницы по стране. Петр I тоже постоянно носился из конца в конец своего царства, но для того, чтоб всё везде переделывать по-своему. Екатерина же хотела знать страну, которой правит; она никогда не торопилась, всех выслушивала, быстрых решений не принимала. «Мой девиз – пчела, которая, летая с растения на растение, собирает мед для своего улья», – писала она Вольтеру.

Всего царица совершила семь подобных турне, объехав почти всю европейскую часть России. Мы знаем, какое впечатление на Екатерину производили разные местности ее обширной державы, потому что государыня делилась впечатлениями со своими многочисленными корреспондентами. Симбирск, например, она сочла «городом самым скаредным», а про Нижний Новгород сообщила, что он «ситуациею прекрасен, а строением мерзок».

Согласно тогдашней моде на легкомыслие, императрица всячески подчеркивала развлекательность этих путешествий, но состояние российских коммуникаций и многочисленные дорожные неудобства, от которых не была защищена даже и государыня, превращали всякую поездку в утомительное испытание. Поэтому в последнее десятилетие жизни начавшая прихварывать царица далеко уже не ездила.

Самую привлекательную черту Екатерины я бы назвал старинным словом «благонамеренность». Эта государыня искренне намеревалась творить благо, как его трактовали философы «Века просвещения», ее кумиры. Всем этим чудесным планам не было суждено осуществиться, что дает повод многим авторам обвинять императрицу в лицемерии, но причина заключалась совсем в ином. Екатерина II была в высшей степени наделена чрезвычайно важным для правителя качеством: практицизмом. Она долго прикидывала, что будет полезно, а что вредно, что возможно и что невозможно, семь раз отмеряла, а потом не отрезала. Осторожность, всегда полезная в управлении государством, была для императрицы почти что идеей фикс.

Крайняя предусмотрительность Екатерины вполне понятна. Захватив власть посредством авантюрного переворота, эта немка, убившая своего мужа, законного государя и отнявшая корону у своего сына, законного наследника, чувствовала себя очень неуверенно. «Я должна соблюдать тысячу приличий и тысячу предосторожностей», – признавалась она в частном письме. В первые год-два новая императрица почти ничего не предпринимала, заботясь только о том, чтобы попрочнее утвердиться на троне. Все время помня о том, что она – иностранка в не слишком расположенной к чужеземцам стране, Екатерина долгое время окружала себя только природными русскими, от вельмож до личных служанок. Весьма патриотичен всегда был и выбор любовников – упаси боже, никаких Левенвольдов или Биронов.

И лишь убедившись, что власть крепка и что оппозиции нет, Екатерина начала осуществлять свои «благие намерения» – как мы увидим, до того осторожно, что в результате от них почти ничего не осталось. В своих записках она горько сетует: «Недостаточно быть просвещенну, иметь наилучшие намерения и даже власть исполнить их». И совершенно права: недостаточно.

Она мечтала постепенно упразднить крепостное рабство, ибо «противно христианской вере и справедливости делать невольниками людей (они все рождаются свободными)» – но это настроило бы против царицы дворянство, опору престола, и Екатерина отступилась. Хотела заменить на заводах подневольных рабочих наемными – и тоже не решилась.

Иногда из опасения за свою популярность ей даже приходилось поступаться государственными интересами. Так, боясь рассориться с духовенством, она отменила совершенно разумный указ Петра III о секуляризации церковных земель, а страшась потрясений, отказалась и от бумажных денег, хотя эта мера очень оживила бы финансовую жизнь страны.

Однако эти отступления были временными. Твердо убедившись в необходимости той или иной меры, Екатерина воплощала ее в реальность, когда чувствовала, что почва созрела. Так произошло и с секуляризацией, осуществленной полтора года спустя – уже не волей перекрещенной немки-царицы, а по решению особой комиссии, сплошь состоявшей из русских, истинно православных людей. И все прошло тихо. Еще четыре года спустя были пущены в обращение и бумажные ассигнации.

Вряд ли стоит осуждать царицу за то, что она не отменила крепостное право. В тогдашней России это неминуемо привело бы в лучшем случае к очередному перевороту, в худшем – к тотальному коллапсу. Весь государственный механизм империи держался только на дворянстве, а оно на утрату главного своего источника существования, крепостного труда, никогда не согласилось бы. Екатерина запретила помещичьим крестьянам даже жаловаться на господ. Она твердо для себя решила, что при ее жизни рабство отменено быть не может – и закрыла для себя эту тему.

Решение было принято с нелегким сердцем, после долгих колебаний и консультаций с лучшими европейскими умами. Эта любопытная история очень хорошо показывает, до чего осторожной и обстоятельной бывала императрица, когда дело касалось рискованных проектов.

В 1765 году Вольное экономическое общество, созданное Екатериной прежде всего для развития сельского хозяйства, затеяло международный конкурс (беспрецедентная для России инициатива!) на тему прав крестьянства. Автор задания считался анонимным, но все знали, что это сама императрица. Была объявлена солидная премия за лучший трактат, и в конкурсе приняли участие более 160 авторов, почти сплошь иностранцы, в том числе самые именитые – Вольтер и очень модный тогда писатель Жан-Франсуа Мармонтель, но золотую медаль получило рассуждение молодого и малоизвестного французского юриста Беарда де ль’Аббея, по-видимому, совпавшее со взглядами царицы. Автор писал, что хотя человеческое достоинство и государственная польза безусловно требуют освобождения крестьян и наделения их собственной землей, но поспешать с этим так же опасно, как спускать с цепи неприрученного медведя. Прежде нужно воспитать рабов, постепенно приучить их к восприятию свободы, а на это потребно время. Такая логика была Екатерине хорошо понятна.

В одно и то же время хотят образовать третье сословие, развить иностранную торговлю, открыть всевозможные фабрики, расширить земледелие, выпустить новые ассигнации, поднять цену бумаге, основать города, заселить пустыни, покрыть Черное море новым флотом, завоевать соседнюю страну, поработить другую и распространить свое влияние по всей Европе. Без сомнения, это значит предпринимать слишком многое.

Приходилось определять приоритеты, руководствуясь прежде всего практичностью и осторожностью.

За 34 года было сделано много великого, но не много «благого». У империи свои запросы, и улучшение качества жизни народа в их число, увы, не входит.

Безусловным талантом Екатерины являлось умение обращаться с людьми, очень важный дар для правителя. Она относилась к числу монархов, которые предпочитали вызывать любовь, а не страх – не самое плохое качество для самодержавной властительницы. Помимо природной легкости характера и добродушия (отчасти напускного, но злой и мстительной эта женщина не была) Екатерина располагала к себе людей, руководствуясь хорошо продуманной системой. Мы знаем это благодаря ее собственным запискам:

Я со всеми обращалась как можно лучше и тщательно изучала средства приобрести дружбу, или по крайней мере уменьшить вражду тех, кого могла подозревать в недоброжелательстве к себе. Я не обнаруживала предпочтения ни в какую сторону, ни во что не мешалась, показывала всегда ясный вид, много предупредительности, внимания и учтивости ко всем.

Известный адмирал Шишков, собиравший устные рассказы современников о Екатерине Великой, пишет, что Екатерина мечтала вывести из употребления старинную русскую поговорку «Близ царя – близ смерти» и мечтала заменить ее другой: «Близ царицы – близ счастья». И это ей вполне удалось.

При Екатерине особа монарха стала восприниматься прежде всего как некое солнце, изливающее золотые лучи на всякого, кто удостоится августейшего внимания. Государыня была великодушна, милостива и щедра. Она награждала, возвышала и возносила – а наказывали, карали и казнили при необходимости другие.

Новый дух и стиль были заданы с самого начала. Екатерина осыпала милостями всех, кто помог ей захватить власть, и это было привычно, неудивительно. Однако ко всеобщему изумлению она не стала карать своих врагов из ближнего круга Петра Федоровича.

Первый фаворит убитого, генерал Андрей Гудович, однажды публично оскорбивший Екатерину (царь приказал ему обозвать ее «дурой»), получил предложение остаться на службе, но предпочел уехать за границу, а потом спокойно доживал свой век в пожалованных Петром III поместьях.

Елизавета Воронцова, на которой император собирался жениться, избавившись от постылой жены, всего лишь была выслана из столицы с пожеланием «чтоб она на Москве жила в тишине, не подавала людям много причин о себе говорить». Девице даже купили во второй столице дом за счет казны. (Вспомним, как обошлась Анна Иоанновна с несчастной Екатериной Долгоруковой, виноватой лишь в том, что в нее влюбился Петр II).

Фельдмаршал Миних, до последнего остававшийся с Петром Федоровичем и побуждавший его подавить мятеж силой оружия, не только не пострадал, но был сделан генерал-директором портов и каналов – согласно своей первоначальной инженерной специальности.

Самый толковый помощник покойного, его личный секретарь и вероятный автор смелых нововведений 1762 года Дмитрий Волков тоже не остался без дела: его отправили управлять стратегически важным Оренбургским краем. Этот даровитый человек станет одним из ключевых деятелей екатерининского царствования.

Обласканный Петром III генерал Петр Румянцев со сменой власти счел своим долгом подать в отставку, но Екатерина отправила ему собственноручное письмо: вы напрасно думаете, писала она, «что бывший ваш фавор ныне вам в порок служить будет». Румянцев был оставлен на службе и затем принес России немало громких побед.

Екатерина не была мстительна и не была жестока. Она умела ценить в подданных не личную преданность, а личные качества – достоинство, свойственное всем великим правителям.

Совершенно новым, поистине революционным для российской высшей власти стало сделанное Екатериной открытие: при управлении пряник много эффективнее кнута. Человек лучше работает не когда его запугивают, тем самым подавляя инициативность, а когда его поощряют. «Мое правило хвалить громко вслух и бранить тихо, на ушко», – говорила Екатерина, которая была незаурядным психологом. Однажды она сказала, что руководить людьми очень просто: «Первое правило: делать так, чтобы люди думали, будто они сами именно этого хотят».

Она обладала в высокой степени искусством, которое принято называть даром внушения, умела не приказывать, а подсказывать свои желания, которые во внушаемом уме незаметно перерождались в его собственные идеи и тем усерднее исполнялись. Наблюдательное обращение с людьми научило ее узнавать их коньки, и, посадив такого дельца на его конька, она предоставляла ему бежать, как мальчику верхом на палочке, и он бежал и бежал, усердно подстегивая самого себя. Она умела чужое самолюбие делать орудием своего честолюбия, чужую слабость обращать в свою силу.

Тактичной и вежливой Екатерина была не только с вельможами, но и с самыми простыми людьми, даже с собственными слугами, что по тем временам казалось чудачеством, а царица еще и любила щегольнуть своим мягкосердечием. Рассказывают, например, что один из лейб-поваров очень плохо готовил, но государыня его не выгоняла и даже не попрекала, а говорила придворным: потерпим неделю его дежурства, зато на следующей отъедимся. В другой раз Екатерина увидела, как дворцовые лакеи утаскивают из царской оранжереи экзотические фрукты, и свернула в сторону, чтобы не смущать воров, а своим спутникам сказала: «Хоть бы блюда-то мне оставили!».

Подобных «анекдотов» о милостивой царице сохранилось множество, все их с удовольствием пересказывали и приукрашивали, на что, несомненно, и рассчитывала Екатерина, в которой простодушия на самом деле было немного.

Еще одним сильным приемом, которым императрица владела в совершенстве, было опять-таки революционное для той эпохи новшество – сегодня мы назвали бы его «пиар стратегией». Екатерина умела создавать себе очень выгодную репутацию не только внутри страны, но и за ее пределами. Причем если в России она разыгрывала добрую и щедрую «матушку», то перед европейцами представала правительницей мудрой, возвышенной и просвещенной, образцом для других монархов, прямо-таки «философом на троне».

Кто бы усомнился в правомочности этого звания, если его признавали, да в общем и создали сами философы, первые умы эпохи: Вольтер, Дидро, Д’Аламбер, барон Гримм?

Рецепт, при помощи которого Екатерина завоевала расположение лучших людей Европы, в сущности, был очень прост. Даже прославленному мудрецу лестно, когда столь великая монархиня оказывает ему – весьма тактично – знаки уважения и доверительного внимания, откровенничает с ним в собственноручных письмах, просит совета и так далее. Одни корреспонденты увлекались идеей провести в жизнь свои благие идеи. Царица писала, например:

Прошу вас сказать Д’Аламберу, что я скоро пришлю ему тетрадь, из которой он увидит, к чему могут служить сочинения гениальных людей, когда хотят делать из них употребление; надеюсь, что он будет доволен этим трудом; хотя он и написан пером новичка, но я отвечаю за исполнение на практике.

Другие философы охотно пользовались щедростью императрицы – а Екатерина умела делать деликатные, нисколько не вульгарные подарки, к тому же очень красиво смотревшиеся.

Зная, что весьма небогатый Дидро, готовя приданое для любимой дочери, намерен продать главное свое достояние – библиотеку, которую он собирал всю жизнь, Екатерина приобрела это собрание книг за хорошие деньги (15 тысяч ливров), однако разрешила философу пользоваться теперь уже царской библиотекой до конца жизни, да еще и назначила старика ее хранителем, выплатив жалованье за 50 лет вперед. Изяществом и неслыханной щедростью этого жеста восхищалась вся Европа – хотя по сравнению с миллионами, которые Екатерина тратила на подарки своим никчемным любовникам, это был сущий пустяк.

Философы платили августейшей корреспондентке прочувствованными комплиментами и, что важнее, создавали ей славу истинно великой монархини.

…Надобно, чтобы все глаза обращались к северной звезде, – писал Вольтер. – Ваше императорское величество нашли путь к славе, до вас неведомой всем прочим государям… Вы действительно сделались благодетельницею Европы и приобрели себе подданных величием вашей души более, чем другие могут покорить оружием.

Екатерина не очаровала лишь Жан-Жака Руссо, называвшего себя «врагом царей», но Руссо слыл чудаком.

На переписку с европейскими просветителями царица тратила много времени, но это, во-первых, доставляло ей удовольствие и льстило ее самолюбию, а во-вторых, приносило немало пользы империи, которой правила столь возвышенная и мудрая государыня. Эти эпистолы были рассчитаны на публичность и действительно прочитывались всем образованным обществом того времени. Барон Гримм рассказывал о них в своем популярном журнале, Вольтер – в своих знаменитых брошюрах. В Европе тогда уже существовало общественное мнение, и его благосклонность сильно помогала внешнеполитическим акциям Екатерины, которые часто нарушали баланс сил между державами и без подобной поддержки встретили бы гораздо более сильное сопротивление. Когда известный своей независимостью митрополит Платон упрекнул царицу за то, что она поддерживает отношения с вольнодумцем и безбожником Вольтером, Екатерина ответила:

– Восьмидесятилетний старик старается своими, во всей Европе жадно читаемыми сочинениями прославить Россию, унизить врагов ее и удержать деятельную вражду своих соотчичей, кои тогда старались распространить повсюду язвительную злобу против дел нашего отечества, в чем и преуспел. В таком виду письмы, писанные к безбожнику, не нанесли вреда ни церкви, ни отечеству.

Пожалуй, никакому российскому официальному ведомству ни в какие времена и никакими затратами не удавалось добиться бóльших пропагандистских успехов, чем Екатерине II при помощи гусиного пера и чернил.

Большим счастьем для России было то, что самодержица почитала культуру делом важным. На русском престоле вообще впервые оказалась личность, которую, пожалуй, можно было причислить к интеллектуальной элите. Не без оговорок, конечно, поскольку настоящего образования у Екатерины не было, но в восемнадцатом веке оно мало чем отличалось от начитанности, а эта женщина в молодости очень много читала, притом внимательно и вдумчиво. Ее искренне занимали высокие материи и большие идеи, ум ее был масштабен и открыт. Впрочем, иначе с Екатериной, будь она хоть сто раз императрицей, не вели бы заинтересованную переписку великие философы и энциклопедисты. Заслуга здесь принадлежит не только самой царице – философствовать в ту эпоху считалось модным, и в Европе «просвещенных монархов» (либо желавших таковыми слыть) насчитывалось немало, но ни перед одним из них не стояло столь неподъемной задачи, как перед Екатериной. Россия была темна, неграмотна, вовсе лишена образованного сословия и отчаянно нуждалась в просвещении.

Нельзя сказать, чтобы Екатерина сделала в этом смысле очень уж многое (мы об этом позднее поговорим), но уже то, что она поощряла культурные занятия и сама им увлеченно предавалась, многое значило. Личные пристрастия императрицы, если угодно, ее хобби, ввели в России моду на литературу и вообще на умствование, а это для нации всегда благо.

Царица любила книги и желала, чтобы ее подданные тоже много читали. Поэтому с конца 1760-х годов, то есть с того момента, когда Екатерина стала чувствовать себя более или менее уверенно, в России начался настоящий бум литературных периодических изданий.

Пример подала сама государыня, начавшая выпускать журнал «Всякая всячина» – вроде бы анонимно, но особенным секретом ее участие не являлось. Статьи она печатала под разными говорящими псевдонимами, вроде «Патрикея Правдомыслова». Журнал называл себя сатирическим и обличал общественные пороки, впрочем, в основном сетуя на недостатки человеческой натуры, нежели на злоупотребления должностных лиц.

Пример оказался заразительным. Немедленно возникло множество других изданий, уже самопроизвольно: «И то, и сё», «Ни то, ни сё», «Поденщина», «Смесь», «Адская почта», «Трутень». Некоторые были уже по-настоящему острыми, осмелившимися критиковать российские суды и даже крепостное право.

Довольно скоро эксперимент со свободной прессой закончился.

Когда независимые журналисты начали полемизировать с официозной «Всячиной», Екатерина поначалу охотно включилась в новую игру. Корреспондентка великих философов, должно быть, считала, что легко заткнет за пояс оппонентов. Патрикей Правдомыслов с важным видом писал, что с судами в России, слава богу, все в порядке и «мы все сомневаться не можем, что нашей великой государыне приятно правосудие, что она сама справедлива». Но «Смесь» не спасовала и зубасто отвечала: «Знаете ли, почему она увенчана толикими похвалами, в листках ея видными? Я вам скажу. Во-первых, скажу, потому что многия похвалы сама себе сплетает; потом по причине той, что разгласила, будто в ея собрании многие знатные господа находятся». В виду имелась вроде бы «Всячина», но звучало это двусмысленно и крайне дерзко. «Трутень» же нахально писал, что «с улыбкою взирает он на брань «Всякия всячины»». Долго такое безобразие, конечно, продолжаться не могло. Насмешек над собой императрица позволить не могла.

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:

Мнение французской художницы тем ценнее, что заказа писать государыню она не получила. Этот портрет – кисти англичанина Ричарда Бромптона