ЛЕКЦИЯ 7. ЕВРОПА И ВОСТОЧНЫЙ ВОПРОС В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX В.

Карл Маркс дал меткую характеристику внешней политики царизма реакционная и революционная одновременно. Прилагая громадные (как об этом было сказано раньше) усилия по подавлению национально-освободительных движений народов Западной и Центральной Европы, проводя политику русификации и православного прозелитизма в самой России, Санкт-Петербург, в то же время, стремился использовать к своей выгоде национально-освободительные движения народов Турецкой (а после Крымской войны и Австрийской) империй.

Разумеется, в условиях, когда один из столпов Священного союза проводил столь противоречивую и непоследовательную внешнеполитическую линию, не приходилось рассчитывать на успех всей этой затеи со Священным союзом. Таким образом, именно пресловутый Восточный вопрос испортил реакционных монархов, которые с таким энтузиазмом поддержали было идею заговора королей и царей против народов.

Итак, подобно тому как, по словам Булгакова, квартирный вопрос испортил москвичей, Восточный вопрос испортил Священный союз. Занимая по всем ключевым вопросам внутренней и внешней политики крайне реакционную позицию, самодержавие придерживалось ультрареволюционной стратегии в отношении Оттоманской Порты, надеясь поживиться за счет европейского больного. Не случайно в вышеприведенном договоре о Священном союзе упоминалось именно христианство, а не какие-либо иные религии. Эти поползновения, однако, вызвали резкий отпор со стороны Англии, Австрии и Франции, которые сами были не прочь расширить свои сферы влияния за счет разлагающейся Турецкой империи.

Как уже было отмечено выше, именно российское правительство на первых порах поддержало восстание греков. Однако поддержка греческому восстанию со стороны Санкт-Петербурга не была безусловной. Александр I колебался между российскими национальными интересами, которые требовали оказать поддержку греческому восстанию, и принципами Священного союза, в соответствии с которыми всякий мятеж против законного монарха (в данном конкретном случае султана Махмуда II) является преступлением, заслуживающим самого строгого наказания. И в Троппау Александр присоединился к Меттерниху в осуждении восставших греков. Во имя торжества принципа легитимизма санкт-петербургский кабинет пошел на фактическое ущемление национальных интересов России, поскольку такая политика наносила ущерб российским политическим и экономическим интересам в регионе. Что касается Меттерниха, то австрийский канцлер не строил себе иллюзий относительно внутренней прочности "лоскутной империи", справедливо полагая, что вслед за развалом "Блистательной Порты" наступит очередь Австрийской Империи.

Между тем положение маленькой восставшей Греции стало совершенно безнадежным. Казалась, что вся Греция вскоре разделит участь несчастного Хиоса, где в 1822 г. янычары совершили страшную резню.

Но после того как к принципам Священного союза совершенно охладел и британский кабинет, российское правительство стало вести себя на Востоке так, как будто никакого Священного союза не было вовсе. 25 марта 1823 г. новый британский министр иностранных дел Дж. Каннинг торжественно заявил, что Англия отныне будет признавать греков и турок двумя воюющими сторонами. В качестве ответного шага Александр, не желавший терять инициативу в греческих делах, выдвинул предложение об автономии греческих провинций Оттоманской Порты с гарантией со стороны европейских держав. На этой основе в середине 1820-х гг. наметилось определенное сближение между Лондоном и Петербургом.

После взошествия на престол Николая I это сближение приняло формы чуть ли не антитурецкого (или прогреческого) военного союза. Николай в открытую поддерживал восставшую Грецию в отличие от Александра, ему не приходилось каяться в грехах либеральной юности; юность Николая была какой угодно, но только не либеральной. С самого начала своего царствования Николай заявил, что он намерен продолжать политику своего старшего брата в отношении Османской империи. Но он прибавил, не без остроумия, что он не хочет повторять ее с самого начала. Этим заявлением он открыто указывал, что он не будет колебаться, а пойдет открыто к своей цели. Поэтому Николай I, подобно брату, начал с объявления о своем желании покончить с Блистательной Портой путем войны, если она не уступит его требованиям.

Здесь следует, видимо, дать краткую оценку Николаю I как дипломату. От природы он (вопреки широко распространенному заблуждению в российских и зарубежных либеральных кругах) был неглупым человеком; кроме того, он неплохо разбирался в людях. В то же время у него были существенные недостатки, которые крайне затрудняли удовлетворительное исполнение им своих монарших обязанностей. Во-первых, Николай был крайне невежественным и ограниченным человеком, особенно в таких вопросах, как международные отношения, право, политэкономия. Ядовитое высказывание К. Маркса о Николае человек с кругозором ротного командира видимо, недалеко от истины. Николай был превосходным военным инженером, но все его познания, выходившие за рамки саперного дела, были весьма ограниченными. Николай неоднократно с гордостью говорил, что ничего не понимает в конституциях (поэтому, например, функционирование государственного механизма Великобритании было для него тайной за семью печатями); в то же время он, например, знал наизусть прусский военный устав. Неудивительно, что о характере современной ему европейской политики император имел самые смутные и фантастические представления; например, он не мог себе представить союз Англии с наполеоновской Францией. Во-вторых, Николай был реакционером и реакционером от природы, а не в силу убеждений. Свой крайний консерватизм он распространял на все сферы общественной жизни, в том числе и на горячо любимое им военное дело. Результаты в полной мере проявились в ходе Крымской войны.

Все эти негативные черты характера Николая I в полной мере сказались в последние годы его царствования, когда император полностью (не без помощи окружавших его придворных льстецов) утратил возможность адекватно воспринимать действительность. В первые же годы своего правления Николай действовал весьма осторожно и предусмотрительно. Так, например, очень удачной была идея англо-франко-российского сближения для оказания давления на Турцию с целью облегчения положения православных подданных султана. Хотя Дж. Каннинг всячески стремился не связывать себя конкретными обязательствами, а главное не допускать русского доминирования на развалинах Оттоманской Порты, Николай все же сумел обойти Лондон и вовлечь Британию в антитурецкую коалицию

При этом, впрочем, Николай отзывался о восставших греках не иначе как с величайшим презрением, как о бунтовщиках против законного государя; впрочем, эти его слова могли обмануть лишь такого дилетанта в дипломатии, как Веллингтон. Выдающийся британский военачальник находился в Петербурге с визитом в феврале-апреле 1826 г. Он должен был выполнить весьма деликатную миссию: добиться неослабевающего нажима России на Турцию, избежав при этом принятия Британией на себя каких-либо конкретных обязательств. Увы, дипломатические способности "британского Агамемнона" далеко уступали его военным дарованиям: Веллингтон поверил в искренность слов Николая о греках (на самом деле, разумеется, все это было одно лишь притворство: достаточно вспомнить, например, о дружбе между Николаем и Каподистрией), вообразив, будто царь вполне к ним равнодушен и даже враждебен, и поэтому в ходе его многомесячного пребывания в Петербурге (февраль-апрель 1826 г.) победитель при Ватерлоо всячески упрашивал царя проявить сострадание к единоверцам. Николай с большим удовольствием дал себя уломать - вот так и появился на свет англо-русский протокол 4 апреля 1826 г., в котором содержалось требование о прекращении войны против Греции и о даровании последней широкой автономии в составе Турецкой Империи.

Этот документ резко изменил соотношение сил не в пользу Стамбула: Вена была вынуждена присоединиться к англо-русскому ультиматуму, рекомендовав султану уступить. Правда, султан пытался втравить Россию в войну с Персией, однако в этой войне (начавшейся в июле 1826 г.) у Персии не было шансов: кавказский корпус Ермолова наголову разбил шахские войска. С другой стороны, сам султан столкнулся с серьезнейшими внутриполитическими затруднениями, а именно с восстанием янычар (июнь 1826 г.). Фактически Махмуд II остался тем самым без армии.

В этих условиях турки вынуждены были пойти на подписание Аккерманской конвенции, которая подтверждала основные положения Бухарестского трактата (1812 г.); в частности, подтверждались привилегии Молдавии, Валахии и Сербии (означавшие фактически их автономию), а русские получали свободу торговли во владениях султана на равных основаниях с турками. Что касается Греции, то судьба этой страны была решена Лондонским трактатом 6 июля 1827 г., основные положения которого совпали с протоколом 4 апреля 1826 г. Греко-турецкая война прекращалась, Греция получала автономию в составе Турецкой империи, великие европейские державы (Англия, Россия, Франция) гарантировали такое положение вещей.

Хотя Австрия в открытую не выступила против Лондонского трактата, Меттерних, тем не менее, рассчитывая на раскол в рядах антитурецкой коалиции, всячески подстрекал Стамбул к оказанию сопротивления. На протяжении всего августа-октября 1827 г. турки затягивали эвакуацию своих войск из Греции. Все это, однако, завершилось 20 октября 1827 г., когда объединенный англо-франко-российский флот совершенно уничтожил турецко-египетскую эскадру в Наваринской бухте.

Наваринская победа изменила соотношение сил между восставшей Грецией и Оттоманской Портой, однако Петербургу этого было мало. В сущности, Николай совершенно не желал ликвидации Турецкой империи; он хотел лишь, чтобы европейский больной оставался на его попечении. Завоевание Грецией национальной независимости было, с его точки зрения, лишь первым шагом к достижению этой цели: Турция все еще продолжала (даже после Наварина!) сопротивляться русским требованиям о предоставлении автономии Греции, о свободе торговли через черноморские проливы, а также о праве заступничества России в делах дунайских княжеств Молдавии и Валахии. Все эти обстоятельства и стали причиной русско-турецкой войны 1828-1829 гг.

Начиная войну, Николай рассчитывал, что победы русского оружия сделают султана более податливым. И действительно, летом 1829 г. русские войска перешли через Балканы и заняли Андрианополь. Авангарды русских находились в двух шагах от Константинополя. В Европе были уверены, что русским ничего не стоит его занять.

Такова была чисто внешняя канва событий, однако от более проницательного наблюдателя не мог ускользнуть целый ряд крайне негативных обстоятельств. Хотя Кавказский корпус действовал, как всегда, блестяще, однако военные действия на Балканском ТВД продемонстрировали техническое убожество, плохую выучку и бездарное командование царских войск все, что впоследствии, четверть века спустя, так ярко проявилось в ходе Крымской войны. Кроме того, российской дипломатии лишь с большим трудом удалось предотвратить формирование четверного антироссийского союза с Австрией во главе.

В этих условиях Адрианопольский мирный договор (14 сентября 1829 г.) это был максимум того, что могла в тех условиях получить Россия. Турция потеряла черноморский берег от устьев Кубани до пристани Св. Николая и часть Ахалцыхского пашалыка. На Дунае к России отходили острова в дельте Дуная, южный рукав устья реки становился русской границей. Русские получили подтверждение права прохода их торговых судов через Босфор и Дарданеллы. Что касается Греции, то она объявлялась самостоятельным государством, связанным с султаном лишь обязательством платежа полутора миллионов пиастров в год. Была упрочена автономия Сербии, Валахии и Молдавии.

Правда, при дворе Николая, где уже тогда царили совершенно фантастические представления о реальном положении дел в России и в мире, не все были довольны Андрианопольским трактатом, считая, что Россия могла бы получить больше, в том числе и пресловутый щит на врата Царьграда. Однако в то время Николай еще не потерял ощущения реальности: зная об ужасающем положении войск Дибича, он отлично понимал, что это предел, на который могла бы в тех условиях рассчитывать Россия.

4. Великие державы и Восточный вопрос (1830 1840-е гг.)

К тому же Николай полагал, что Андрианопольский договор дает ему возможность предотвращать возникновение в Стамбуле антироссийских влияний. Однако Восточный вопрос обострился вновь буквально через несколько лет после русско-турецкой войны и уже не по вине Петербурга.

Дело в том, что Османская империя вступила в новую стадию своего разложения. Египетский паша Мухаммед-Али, вассал турецкого султана, восстал против своего сюзерена и пошел на него войной. После падения крепости Сен-Жан-дАкр (27 мая 1832 г.) Сирия перешла под контроль египетского паши. 21 декабря 1832 г. в битве при Конии лучше обученное и вооруженное египетское войско совершенно разгромило турецкую армию под командованием великого визиря Рашид-Мехмеда. Дорога на Стамбул была открыта; у Махмуда II не было ни денег, ни времени, чтобы собрать новые силы.

В этих условиях турецкий султан был вынужден обратиться за помощью к европейским державам. Однако Франция в открытую поддерживала Мухаммеда-Али (собственно говоря, победы последнего во многом объяснялись наличием у него и французских советников, и французского оружия). В этих условиях тюильрийский кабинет не решился отказаться от поддержки популярного в Париже египетского паши, на которого смотрели там как на смелого реформатора и проводника французского влияния в регионе. В этих условиях Мухаммед-Али имел все основания рассматривать шедшие из Парижа призывы к сдержанности и соглашению с султаном как дипломатическую игру Франции. С другой стороны, Англия тоже не могла вмешаться: внимание Лондона было отвлечено ситуацией в Ирландии.

В этих условиях Махмуду II не оставалось ничего иного, как обратиться к Петербургу за помощью. 20 февраля 1833 г. эскадра Черноморского флота встала на якорь перед дворцом султана, а в апреле в Стамбуле был высажен 10-тысячный десант русских войск. Это, впрочем, был лишь авангард формировавшейся в Дунайских княжествах армии, но и этого, как оказалось, было достаточно, чтобы египетские войска прекратили наступление на Стамбул.

В этих условиях европейскими державами (Англией, Австрией и Францией) был оказан серьезный нажим как на турецкого султана, так и на его мятежного египетского вассала, чтобы побудить обоих к скорейшему заключению соглашения, каковое сделало бы излишним пребывание русских войск в Стамбуле.

В конце апреля турецко-египетский мир был заключен: Мухаммед-Али получал всю Сирию, да впридачу еще и округ Адана. Таким образом, египетский паша получал удобный плацдарм для вторжения в Малую Азию.

Русский царь, впрочем, также остался не в накладе: хотя он был вынужден к 10 июля совершенно очистить от своих войск турецкую территорию, он перед этим заключил с Портой Ункиар-Искелесский договор, который стал наивысшей точкой не только российской политикой на Востоке, но и российской дипломатии в XIX в.

Согласно этому договору, султан, по первому же требованию царя, должен был закрыть Босфор и Дарданеллы для иностранных судов. Тем самым западные державы (Англия и Франция) лишались единственного стратегического направления, с которого они и могли нанести удар по Российской Империи (юг) а центральные державы, Австрия и Пруссия, были не опасны для России. Этот договор тем самым подрывал европейское равновесие: отныне Россия могла делать в Европе что угодно, не опасаясь возмездия.

Если с этой стороны России не приходилось ничего опасаться, то она могла позволить себе все, что угодно, по крайней мере против Запада; равновесия в Европе отныне не существовало, - вот в каких выражениях французский историк дипломатии Дебидур описывал отношение европейских кабинетов к Ункиар-Искелесскому договору (Дебидур А. Дипломатическая история Европы 1814-1878. Т. 1, с. 303).

Разумеется, Ункиар-Искелесский договор не мог не привести к обострению англо-русских противоречий. Правда, в бельгийском вопросе (1831-1832 гг.) Николай повел себя самым удовлетворительным для интересов Британии образом, убедив своего дальнего родственника нидерландского короля пойти на уступки по вопросу о предоставлении независимости Бельгии. Однако в дипломатии (и Николаю еще предстояло в этом убедиться) оказанная услуга стоит немного, и в июле 1833 г. в Лондоне никто не вспоминал о марте 1832.

Однако в 1833 г. и речи быть не могло об антирусской коалиции и одной из причин этого было наметившееся в то время сближение австрийского, прусского и русского монархов. В ходе конференции трех монархов в Мюнхенгреце (сентябрь 1833 г.) Николай с готовностью обещал Меттерниху поддержку в борьбе с европейской революцией. В обмен на это Австрия пошла на подписание конвенции, в которой обе державы обязывались поддерживать статус-кво в Турции, а в случае смерти европейского больного - действовать в духе полной солидарности при определении судеб турецкого наследства.

Что касается Франции, то как раз в это время наметилось некоторое сближение Луи-Филиппа с континентальными державами и, соответственно, охлаждение между Лондоном и Парижем. Англия и Франция соперничали в Испании и в странах Магриба, а также за влияние в Турции. Чрезмерное усиление египетского паши, который в июне 1839 г. нанес новое сокрушительное поражение турецкой армии и флоту, было не в интересах Великобритании.

Дошло до того, что 15 июля 1840 г. были подписаны три конвенции между Великобританией и тремя континентальными державами, согласно которым они брали на себя сохранение целостности Оттоманской Порты и обеспечивали коллективную охрану Константинополя и Дарданелл. Египетский же паша получал взамен наследственную власть над Египтом; однако лишь в том случае, если он соглашался в этими конвенциями и выводил свои войска из Палестины, с Крита и с севера Сирии. Эта новая антифранцузская коалиция чуть было не привела к войне, однако Луи-Филипп предпочел министерский кризис войне против всей Европы, отправив 29 октября 1840 г. Тьера лидера партии войны в отставку.

Все же "туманный Альбион" сумел добиться своего в вопросе о режиме черноморских проливов, и 13 июля 1841 г. в Лондоне была подписана конвенция о проливах, заменявшая ункиар-искелесскую. Этот документ, подписанный 5 великими державами, гарантировал нейтралитет проливов в мирное время. Таким образом, в своем стремлении восстановить отношения с Британией и унизить "короля баррикад" Николай зашел слишком далеко все выгодные для России положения конвенции 1833 г. были фактически сведены на нет.

Впрочем, даже и эта лондонская конвенция была бы выгодна для России если бы она не восстановила против себя всю Европу. Именно это и сумел сделать царь Николай в ходе Крымской войны.

Восточный вопрос разрушил и похоронил Священный союз: ни одна европейская держава оказалась не готовой поступиться своей долей в турецком наследстве во имя отвлеченных принципов легитимизма. Именно в первой половине XIX в. выяснилось, что в тех условиях европейский концерт был не в состоянии найти удовлетворительного для всех решения этого вопроса; в лучшем случае механизмы конгресса могли предотвратить большую европейскую войну, объединяя все силы Европы против страны-агрессора. Франция столкнулась с такой ситуацией в 1839-1841 гг.; Россия в 1853-1856 гг.

Тем не менее в Петербурге совершенно неправильно поняли итоги дипломатической борьбы вокруг восточного вопроса в 1820-1840 гг. Там решили, будто события 1839-1841 гг. якобы окончательно и бесповоротно испортили англо-французские отношения и, напротив, еще больше усилили близость между Россией и Австрией. За это заблуждение Николая, однако, России пришлось заплатить большой кровью.

1) В чем причины обострения "восточного вопроса" после Венского конгресса?

2) Почему Россия отказалась от соблюдения принципов "Священного союза" в "восточном вопросе"?

3) Каковы были интересы других великих держав на Востоке?

4) Сравните Ункиар-искелесский (1833) и Лондонский (1841) договоры о режиме черноморских проливов. Какой из них более выгоден для России? Почему?

После подавления революций 1848-1849 гг. влияние самодержавной России в Европе было преобладающим. Фактически одна из великих европейских держав, Австрия, была спасена благодаря вооруженному вмешательству царя Николая. Да и разгон Франкфуртского парламента и Оломоуцкое унижение Пруссии (ноябрь 1850 г.) были бы невозможны без прямого давления из Петербурга.

В этих условиях в Петербурге решили, что настала пора активизировать политику на восточном направлении, иными словами, решить наконец судьбы европейского больного. Видимо, правы были те историки дипломатии, которые полагали, что царская Россия не собиралась расчленять Оттоманскую Порту (этот последний вариант сохранялся лишь на случай непредвиденных чрезвычайных обстоятельств, на случай спонтанного самопроизвольного развала Турецкой Империи); скорее, целью Петербурга было превращение Турции в бессильного вассала России.

Собственно, по мнению Николая I (а именно этот человек и был внешней политикой России на протяжении 30 лет своего царствования), для успеха задуманного предприятия необходимо было заручиться согласием, прежде всего, Лондона, поскольку никакая антироссийская коалиция не была бы возможной без поддержки со стороны Англии.

Вот почему 9 января 1853 г. на вечере у великой княгини Елены Павловны император в ходе беседы с британским послом Сеймуром возобновил свой дипломатический зондаж о судьбах Турции, который был начат в июне 1844 г. в Виндзоре с Пилем и лордом Эбердином. Николай заявил, что он претендует на Молдавию, Валахию, Сербию и Болгарию; в Константинополе же он собирается водвориться в качестве временного охранителя. При этом русский царь не возражал бы, если бы Египет и Кандия /Крит/ отошли бы к Великобритании. Об Аравии, Месопотамии и Малой Азии не было сказано ни слова.

На протяжении января февраля 1853 г. Николай неоднократно беседовал с Сеймуром на данные темы. Однако ответ Лондона был резко отрицательным там с подозрением отнеслись к планам царя водвориться в Константинополе (пусть даже временно); далее, британский кабинет не видел причин, по которым Турция должна была вскоре развалиться; наконец, Австрия и Франция были бы против таких планов (ответ статс-секретаря по иностранным делам лорда Росселя от 9 февраля 1853 г.).

Но этот последний аргумент совершенно не подействовал на Петербург: там считали, что Франция все еще слишком слаба после бурных событий 1848-1851 гг., а Австрию там считали чуть ли не частью Российской Империи (в беседе с Сеймуром русский царь сказал, что Австрия это то же, что и он, Николай). В этих условиях Петербург решил идти, что называется, напролом, полагая, что без европейских союзников, в одиночку, Англия воевать не решится.

Как видно, в своем анализе международной обстановки Николай I допустил ряд серьезных промахов: переоценил готовность Лондона удовлетвориться лишь малой толикой турецкого наследства; совершенно сбросил со счетов Австрию, полагая, что Вена по гроб жизни будет ему благодарна за 1849 г. (забыв при этом, что в политике уже оказанная услуга ничего не значит); наконец, совершенно проигнорировав Францию и ее нового правителя. Конечно, Луи-Наполеона совершенно справедливо называли маленьким племянником большого дяди, однако это был амбициозный правитель, склонный к интригам и авантюрам во имя т.н. величия Франции, которое он понимал как свое личное величие.

Нельзя сказать, что на российской дипломатической службе не было квалифицированных и опытных специалистов, способных дать объективную картину международной обстановки. Но в атмосфере последних лет николаевского царствования таких смельчаков было не так-то много, тем более в деле, которое император принимал столь близко к сердцу. Киселев, Бруннов, Будберг и Мейендорф сообщали в Санкт-Петербург не то, что есть, а то, что должно было быть благосклонно воспринято "Его Императорским Величеством".

Когда однажды Андрей Розен убеждал князя Ливена, чтобы тот, наконец, открыл царю глаза, то Ливен отвечал буквально: Чтобы я сказал это императору?! Но ведь я не дурак! Если бы я захотел говорить ему правду, он бы меня вышвырнул за дверь, а больше ничего бы из этого не вышло (История дипломатии. Т. 1. М.: Политиздат, 1959. С. 645).

Просветления не последовало даже после конфликта между Санкт-Петербургом и Парижем по поводу т.н. святых мест (1850-1853). Для Наполеона III этот вопрос (т.е. вопрос о преимуществах и правах католической церкви в храмах Иерусалима и Вифлеема) был весьма важен ввиду той поддержки, которая оказывалась его режиму клерикалами. Но еще большее значение для французского правительства имело ослабление связей между Англией и Россией по весьма чувствительному Восточному вопросу. Для российского кабинета проблема святых мест была предлогом для вмешательства во внутренние дела Турции на основе весьма произвольного толкования условий Кучук-Кайнарджийского мира (1774).

Ни Петербург, ни Париж не собирались уступать, но к 1853 г. султан Абдул-Меджид начал склоняться в сторону Франции, удовлетворяя все просьбы из Парижа. Это дипломатическое поражение нисколько не образумило, а только еще больше раззадорило Петербург.

В инструкциях князю А.С. Меньшикову, назначенному чрезвычайным и полномочным послом в Стамбул, канцлер Нессельроде писал: Распадение Оттоманской империи стало бы неизбежным при первом же серьезном столкновении с нашим оружием. При этом Меньшикову дали понять, что в Зимнем дворце на него не рассердятся, если в результате его дипломатических действий последует русско-турецкая война.

Разумеется, в этих условиях новый русский посол был готов зачитывать ультиматумы, а не вести переговоры. Он потребовал от султана (24 (12) марта 1853 г.) безоговорочного, оформленного как международно-правовой документ, признания за Россией права на покровительство не только православной церкви, но и православных подданных султана. Тем самым Николай фактически становился вторым турецким султаном.

По совету британского посла, лорда Стрэтфорда-Редклиффа турки пошли на уступки Меньшикову по вопросу о святых местах. Однако русский посол, видя, что предлог для дальнейшего конфликта с Портой исчезает, раскрыл карты, потребовав в ультимативном порядке требование о договоре султана с российским императором в соответствии с нотой от 12 марта. После того как это требование было отклонено, Меньшиков 21 мая объявил о том, что прерывает отношения с Портой, и покинул Константинополь.

По совету Стрэтфорда султан 4 июня издал манифест, в котором торжественно гарантировались права и привилегии христианских церквей, но в особенности права и привилегии православной церкви. В ответ Николай издал свой манифест о том, что он, как и его предки, должен защищать православную церковь в Турции, и что для обеспечения исполнения турками прежних договоров, нарушаемых-де султаном, царь принужден занять дунайские княжества (Молдавию и Валахию). 21 июня русские войска перешли реку Прут и вступили в Молдавию. Но ни Россия, ни Турция не объявляли пока войны.

Однако фактически война началась, и с самого начала стало ясно, что Россия вступила в нее в условиях полной политико-дипломатической изоляции. Трудно было представить более популярную войну в глазах европейцев в то время, чем война против России. Коронованный деспот, душитель свободы, жандарм Европы предстал в глазах всего мира (в результате миссии Меньшикова) еще и как агрессор.

Так думала либеральная буржуазия Англии, Франции, других передовых западноевропейских стран. Но и феодально-абсолютистская верхушка Австрийской Империи также была крайне обеспокоена занятием дунайских княжеств, видя в этом угрозу своим позициям на Балканах. Австрийский канцлер Буоль направил 31 июля 1853 г. т.н. Венскую ноту царю с предложением компромисса, который сводился к повторению условий турецкого манифеста 4 июня. Царь согласился, но войск из княжеств не вывел: в Петербурге были почему-то уверены, что совместное выступление Англии и Франции против России невозможно.

Итак, в Вене были явно недовольны политикой России на Балканах; что касается благодарности Санкт-Петербургу за подавление венгерского восстания в 1849 г., то межгосударственные и межличностные отношения это, как говорится, две большие разницы, и оказанная услуга мало чего стоит. В дипломатии нет такого понятия благодарность; там господствует другой принцип интерес.

В Берлине же совершенно не собирались таскать каштаны из огня для царя Николая. На протяжении всей войны Пруссия придерживалась нейтральной позиции; объективно, в условиях изоляции России, этот нейтралитет имел антирусскую направленность. Особенно возмутил Николая I австро-прусский демарш от 20 апреля 1854 г. с требованием убрать русские войска из дунайских княжеств.

Чувствуя за своей спиной поддержку великих держав, султан в октябре 1853 г. объявил России войну. 18 (30) ноября 1853 г. адмирал Нахимов атаковал турецкий флот в Синопской бухте и совершенно его уничтожил; Турция осталась без флота на Черном море. Увы, это была лебединая песня парусного флота; 4 января 1854 г. соединенный англо-французский флот вошел в Черное море и соотношение сил сразу изменилось: русские парусные суда не могли на равных бороться с английскими и французскими пароходами. В знак протеста против ввода соединенного флота в Черное море Петербург отозвал своих послов из Лондона и Парижа. 27 и 28 марта Англия и Франция формально объявили России войну.

В ходе Крымской войны дипломатическая деятельность великих держав сосредотачивалась преимущественно в Вене. Австрийской дипломатии приходилось решать очень трудную задачу: заставить Николая убрать войска из дунайских княжеств, не рассорившись при этом с царем, но и не рассердив Париж и Лондон.

Что касается Англии и Франции, то по мере развития военных действий все больше выявлялись разногласия между союзниками. Лорд Пальмерстон (вот в воинственном азарте воевода Пальмерстон поражает Русь на карте указательным перстом) в письме к Джону Росселю выступал за ослабление России и даже исключение ее из числа великих держав; предполагалось вернуть Аландские острова и Финляндию Швеции; Прибалтийский край Пруссии; Королевство Польское должно было быть восстановлено как барьер между Россией и Германией; дунайские княжества и устье Дуная отходят к Австрии; Крым и Кавказ отбираются у России и отходят к Турции.

Пока шли военные действия, Париж против этого не возражал; как видно, программа была составлена так, чтобы привлечь на сторону Англии и Франции новых союзников. Но после падения Севастополя Луи-Наполеон сделал все, чтобы сорвать эти планы: Франция была объективно заинтересована в сильной России. Но все эти разногласия выявились после военного поражения России.

В Санкт-Петербурге далеко не сразу поняли всю опасность дипломатической блокады России; иллюзии начали развеиваться только в начале 1854 г., после провала миссии А.Ф. Орлова в Вену (январь-февраль 1854 г.). Император Франц-Иосиф дал ясно понять, что он заинтересован в сохранении целостности и независимости Турции и в выводе русских войск из дунайских княжеств. В июне 1854 г. Николай был вынужден отдать приказ о выводе русских войск из Молдавии и Валахии; в противном случае ему пришлось бы воевать еще и с Австрией.

18 июля Наполеон III выдвинул свои четыре пункта: 1) дунайские княжества поступают под общий протекторат Франции, Австрии, России, Англии и Пруссии; 2) все эти 5 держав объявляются коллективными покровительницами всех христианских подданных султана; 3) эти же 5 держав получают коллективно верховных надзор и контроль на устьями Дуная; 4) договор держав с Турцией о проходе судов через Босфор и Дарданеллы 1841 г., должен быть коренным образом пересмотрен. Хотя российский посол в Вене князь Горчаков настоятельно советовал принять это предложение, царь Николай на него не ответил: видимо, в Петербурге все еще надеялись на доблесть русского оружия. Император согласился на эти условия лишь в ноябре 1854 г., когда англичане и французы уже высадили десант в Крыму и осадили Севастополь.

Акад. Тарле считает, что после вывода русских войск из дунайских княжеств война была проиграна; действительно, с политической точки зрения вся ближневосточная авантюра царского правительства закончилась полным крахом. Но и с чисто военной точки зрения России пришлось пережить унизительное поражение. Затопление Черноморского флота, англо-французский десант в Крыму; целый ряд проигранных сражений; наконец, падение Севастополя все это продемонстрировало перед всем миром гнилость и бессилие (Ленин) крепостной самодержавной России. Наконец, не следует забывать и об экономической стороне войны: в 1855 г. Россия была на грани финансового краха: государственный долг достиг 278 млн. руб., и правительство было даже вынуждено ограничить свободный обмен кредитных билетов на серебро. В стране бушевала инфляция. Малодоходное и инертное крепостническое хозяйство не справлялось с нуждами действующей армии; но даже имеющиеся в наличии военные материалы было практически невозможно доставить к театру военных действий: южнее Москвы железных дорог не было.

С другой стороны, героическая оборона Севастополя заставила о многом задуматься и лидеров западных держав. Огромные потери, еще большие расходы и все это ради южной части города-героя Севастополя (северную сторону, как известно, русские удержали)? Не удалось взять ни Петропавловск-Камчатский, ни Свеаборг, ни Кронштадт, ни даже Соловецкий монастырь. Ход военных действий в Крыму выявил вопиющую бездарность союзного командования, просчеты в организации снабжения. Особенно страшной была зима 1854-1855 гг., когда тысячи и тысячи английских и французских солдат умерли от желудочных болезней, воспаления легких, от недостатка медицинской помощи, и т.д. Дело дошло до запросов в палате общин. После этого ситуация со снабжением союзных войск наладилась, и им, как известно, даже удалось взять Малахов курган.

В этих условиях планы Пальмерстона, планы обширных территориальных захватов и ослабления России, казались все более фантастическими. Кроме того, к концу 1855 г. наметились серьезные разногласия в антироссийской ("Крымской") коалиции. Так, Наполеон III испытывал все меньше желания продолжать сухопутную войну против России, в ходе которой преимущественно лилась бы французская кровь.

Все эти разногласия между членами Крымской коалиции проявились в полной мере в ходе проходившей в Вене в марте-июне 1855 г. конференции с участием представителей Англии, Франции, Австрии и России, а также Турции.

В ходе конференции союзники потребовали, чтобы Россия разоружила Севастополь, гарантировала целостность Турецкой империи и признала ограничение своего военного флота на Черном море. А.М.Горчаков заявил о том, что Россия соглашается только уважать целостность Турции, но не гарантировать ее. Требование об ограничении суверенных прав России на Черном море было отклонено. Горчаков пытался смягчить жесткие требования противников, однако это ему не удалось. Среди союзников возникли разногласия, и

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычислить, когда этот...

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: