Манифест о трехдневной барщине

Император нанес удар по дворянским обществам, из которых Екатерина думала создать инфраструктуру местного управления. Павел не собирался делиться с дворянами властью, которая должна была принадлежать только назначенным сверху администраторам. Губернские дворянские собрания упразднялись. Закончилась и очень удобная для «благородного сословия» практика фиктивной военной службы, когда детей чуть не с рождения записывали в полк и к совершеннолетию они уже «выслуживали» офицерский чин. Более полутора тысяч недорослей исключили из одного только Конногвардейского полка.

Чувствительнее всего было возвращение телесных наказаний для дворян. Формально человека благородного звания по-прежнему выдрать кнутом было нельзя, но при Павле всякого осужденного стали лишать дворянства, за чем почти во всех случаях следовала порка – какое уж тут благородство.

Точно так же поступил царь и с другими разрядами подданных, которых Екатерина избавила от кнута, собираясь со временем взрастить «третье соловие». Именитые горожане, купцы двух старших гильдий, священники при лишении своего статуса теперь тоже подвергались телесному наказанию. Уничтожил Павел и зачатки городского самоуправления, тем самым фактически аннулировав екатерининскую «Жалованную грамоту городам» 1785 года. «Третье сословие» государю было ни к чему.

Павел желал продемонстрировать верхушке, сколь огромная дистанция отделяет всех его подданных, не важно простолюдинов или аристократов, от священной особы государя. Делал он это двумя способами.

С одной стороны, стремился вознести как можно выше достоинство монарха. Это превратилось у него в какую-то болезненную идею. Павлу все время казалось, что его мало чтут. Он приходил в бешенство, если кто-то ему возражал или казался недостаточно почтительным. Церемониальные появления самодержца обставлялись с почти старомосковской помпезностью. Поэт и будущий александровский министр Иван Дмитриев рассказывает, как это выглядело:

Выход императора из внутренних покоев для слушания в дворцовой церкви литургии предваряем был громогласным командным словом и стуком ружей и палашей, раздававшимися в нескольких комнатах, вдоль коих, по обеим сторонам, построены были фрунтом великорослые кавалергарды, под шлемами и в латах. За императорским домом следовал всегда бывший польский король Станислав Понятовский, под золотою порфирою на горностае. Подол ее несом был императорским камер-юнкером.

Монарх, которому служат другие монархи, царь царей – таков был смысл этого аллегорического действа.

Но одной пышности Павлу было мало. Он еще и возвышался, унижая тех, кто находился на следующей ступени иерархии, – аристократию. С точки зрения эволюции нравов эти усилия выглядят скверно. Незлой по природе правитель сознательно вытаптывал чахлые ростки чувства собственного достоинства, едва зародившиеся в высшем слое общества при Екатерине.

Павел лично не был жесток, но он задавал стиль поведения, который, доходя до уровня исполнителей, превращался из «отеческой строгости» в зверство и даже садизм. Средние и мелкие начальники, улавливая исходящий сверху сигнал «закручивать гайки», знали, что лучше переусердствовать, чем недоусердствовать.

Самым известным эксцессом павловского царствования было дело братьев Грузиновых, двух казачьих офицеров, которых царь, по своему обыкновению, сначала обласкал, а потом, за что-то разгневавшись, подверг опале и выслал на родину, в Донской округ.

Там нашлись доброхоты, написавшие донос, что ссыльные-де позволяют себе «дерзновенныя и ругательные против Государя Императора изречения», в том числе матерные. (Евграф и Петр Грузиновы, кажется, действительно были невоздержаны на язык).

Павел велел произвести следствие. Местное начальство увидело здесь шанс отличиться и развернуло настоящую охоту на ведьм. Кроме братьев были арестованы еще несколько казаков.

Суд был скорым. Осенью 1800 года Грузиновых, которые еще недавно были один гвардии полковником, второй – подполковником, то есть принадлежали к высшей военной элите, приговорили к разжалованию и кнутобитию. Приговор не предусматривал казни, но обоих осужденных засекли до смерти. Расправе подверглись и остальные арестованные.

Узнав о случившемся, Павел пришел в ужас и наказал чересчур ретивых начальников, так что выслужиться им не удалось. Но настоящим виновником этого злодеяния был, конечно, сам царь.

Положим, инцидент с Грузиновыми был случаем исключительным, но жестокость обращения с арестантами и осужденными в эту эпоху становится нормой. Например, при Павле практиковался особый порядок этапирования государственных преступников (а в этот разряд кто только не попадал). Узника лежьмя «запечатывали» в крошечную гробообразную кибитку с маленьким отверстием для передачи пищи и так везли к месту дальнего заключения – иногда по нескольку месяцев. Многих, естественно, не довозили. Павел подобных садистских инструкций никому не давал. Он всего лишь приказывал, чтобы имя и лицо узника скрывались даже от конвоя, а остальное уже придумывали старательные служаки.

Общая атмосфера строгости и всеобщей поднадзорности очень возвысила роль тогдашних «органов безопасности» – Тайной экспедиции. Ее деятельность при Павле чрезвычайно расширилась и активизировалась даже по сравнению с последними годами Екатерины, которая, как мы помним, панически боялась революционной заразы и всюду ее подозревала.

Поскольку Павел желал знать всё, чем занимаются его подданные, о чем они говорят и что пишут, Тайная экспедиция обзавелась сетью секретных и официальных осведомителей. С первыми понятно, они существовали и в прежние времена, однако гласные надзиратели, чуть ли не официально приставляемые даже к очень значительным лицам, были новинкой. Например, во время зарубежного похода к самому Суворову был приставлен особый чиновник немаленького чина «для разведывания об образе мыслей италийского корпуса и о поведении офицеров», дабы затем доносить императору.

Тайная экспедиция не только подсматривала и подслушивала, но и производила сыск, аресты, следствие. Репрессивная машина разогналась до невиданного размаха. По подсчетам Н. Эйдельмана, при Екатерине секретная служба в среднем ежегодно вела двадцать пять дел, при Павле – в семь раз больше. В общей сложности за четыре года в разряд «государственных преступников» угодило около тысячи человек. Поскольку наибольшие опасения у царя вызывало высшее сословие, на него Тайная экспедиция в основном и охотилась. При том, что доля дворян в населении составляла всего один процент, среди подследственных их набралось 44 процента.

Разумеется, гоняясь за вымышленными врагами престола, Тайная экспедиция прозевала настоящий заговор, хоть о его существовании знало множество людей. Но, как уже говорилось, главной задачей «службы безопасности» в периоды государственного запугивания является запугивание, а не безопасность.

Павел желал контролировать не только дела и разговоры, но и образ мысли россиян, поэтому он довел до абсурдной тотальности цензурные установления, и так очень суровые. Помимо уже поминавшегося запрета на ввоз любых иностранных книг были закрыты все частные типографии. Объем российской печатной продукции, по европейским меркам очень скромный, сделался вовсе мизерным. Например, за весь 1797 год в огромной стране было выпущено только 175 книг (в Англии – более трех тысяч). Зато появился список запрещенных сочинений из 639 названий.

По воспоминаниям жителей павловской России видно, что они обитали в постоянном неврозе.

Ужасное время! – пишет в мемуарах известный деятель николаевской эпохи Николай Греч. – Я… не могу и теперь, в старости, вспомнить без страха и злобы о тогдашнем тиранстве, когда самый честный и благородный человек подвергался ежедневно, без всякой вины, лишению чести, жизни, даже телесному наказанию, когда владычествовали злодеи и мерзавцы, и всякий квартальный был тираном своего округа… Надлежало остерегаться не преступления, не нарушения законов, не ошибки какой-либо, а только несчастия, слепого случая: тогда жили точно с таким чувством, как впоследствии во времена холеры. Прожили день – и слава Богу.

Всё это так, но не следует забывать, что воспоминания писали представители того самого сословия, которое оказалось под ударом. Крестьяне, солдаты, мещане своего мнения о Павле нам не оставили, а если верить другому автору, писателю Августу Коцебу, не по своей воле много поездившему по павловской России (он угодил в сибирскую ссылку): «Из 36 миллионов людей по крайней мере 33 миллиона имели повод благословлять императора».

Вот почему современным историкам так трудно определиться, чем было павловское время для России – припадком безумия или нераспознанным благом.

Кратко резюмируя российскую внешнюю политику эпохи, можно сказать, что она была точь-в-точь такой же, как сам Павел: непоследовательной, переменчивой и саморазрушительной.

Главные события, определявшие общеевропейскую погоду, происходили во Франции. В самой богатой и развитой державе Европы совершилась буржуазная революция. Это был социальный, идейно-психологический и структурный переворот, подобный мощному взрыву, ударная волна от которого прокатилась по окрестным странам и произвела нечто вроде цепной реакции.

Подданные превратились в граждан. Полное обновление национальной элиты вывело на передний план целую плеяду выдающихся государственных деятелей и полководцев. Каждый добился успеха не благодаря голубой крови, а исключительно вследствие собственных талантов. Это были люди дерзкие, бесстрашные, верящие в свою звезду – прирожденные лидеры, не останавливающиеся ни перед какими препятствиями и очень популярные в народе.

Попытки соседствующих монархий подавить революцию не только провалились, но и дали обратный результат. Для защиты революции французам пришлось создавать революционную армию, солдаты которой сражались не за монарха, а за собственные интересы. Вооруженные силы республики быстро росли качественно и количественно, ведь Франция почти с тридцатью миллионами жителей была самой населенной страной Европы, за исключением разве что России, – но, в отличие от последней, обладала гораздо более совершенным мобилизационным механизмом. Русская армия пополнялась за счет подневольных рекрутов, которых еще надо было набрать по российским просторам, отконвоировать к месту службы и потом палками приучать к дисциплине. Французы же впервые стали применять levée en masse, массовый призыв молодых мужчин в армию на время войны. Это позволяло быстро поставить под ружье до 800 тысяч солдат.

Неудивительно, что такой армии повсеместно сопутствовала удача. Череда побед над австрийцами и пруссаками воодушевляла французов. Они перешли от обороны к нападению.

Французские войска триумфально двигались на восток и на юг, и повсюду, куда они входили, появлялись новые республики-сателлиты: три в Италии (Римская, Цизальпинская и Лигурийская), Гельветическая в Швейцарии, Батавская в Голландии.

Всякая революция, особенно если ей приходится сражаться с врагами, в конце концов, приходит к военной диктатуре. Шла по этому пути и Франция. К концу девяностых уже было ясно, кто станет новым Кромвелем: феноменально одаренный, баснословно удачливый молодой генерал Бонапарт. Но этому великому честолюбцу грезились лавры не Кромвеля, а Александра Македонского. Он уверовал, что для него нет невозможного, и всерьез намеревался покорить весь мир.

Дальновидным европейским политикам в то время уже было ясно, что, если французов не остановить, Европу ждет колоссальная катастрофа. Эта имперская экспансия (а республика скоро переименует себя в империю) не могла, в конце концов, не докатиться и до России, владения которой распространялись на полконтинента. Однако Павел вслед за Екатериной не понимал этой опасности. Во всем остальном не согласный с матерью, касательно внешней политики он, как и она, был уверен, что если европейцы истощат друг друга войнами, Россия только выиграет.

Такая позиция соответствовала давним убеждениям Павла, изложенным в ранее упоминавшемся «Рассуждении о государстве вообще». Там цесаревич заявлял, что, поскольку новых земель России не нужно, большую армию держать незачем, а довольно будет ограничиться четырьмя корпусами для охраны границ: северным (против Швеции), западным (против Австрии с Пруссией), южным (против Турции) и восточным (против степных народов).

Правда, трактат был написан еще до Французской революции, однако Павел был не из тех, кто меняет взгляды под воздействием внешних обстоятельств.

Теперь, когда международная ситуация угрожающе изменилась, он ограничился тем, что поместил своих подданных в своего рода идеологический карантин, оградив их от вредоносного французского влияния, и на том успокоился.

Похвальный в иных обстоятельствах пацифизм был ошибкой. В пору, когда следовало готовиться к неизбежной войне, Россия сокращала армию и давала возможность Франции расправляться с врагами по одиночке.

В 1795 году из конфликта вышла Пруссия, в 1797 – Австрия, обе с территориальными и репутационными потерями. Оставалась только Англия, неприступная за Ла-Маншским проливом, но она могла лишь тревожить французов с моря и докучать им торговой блокадой.

Чувствуя свою силу, Директория затеяла неслыханно амбициозное предприятие: завоевание Египта и Ближнего Востока. Ничего подобного европейцы не устраивали со времен крестовых походов.

План принадлежал Бонапарту, который намеревался лично его осуществить. Пладцарм в южном Средиземноморье должен был стать первым этапом еще более гигантоманского проекта: через Красное море добраться до Индии и лишить Британию главного источника ее богатств.

Фантастический, казалось бы, замысел начал как-то очень уж легко осуществляться. Французский флот, обманув сторожившую его английскую эскадру, высадил на египетском берегу 35-тысячную армию, возглавляемую Бонапартом. Блестящий полководец без труда разгромил архаичное мамелюкское воинство, занял Каир и стал готовиться к походу в Сирию.

И тут император Павел вдруг забыл о невмешательстве и преисполнился воинственности.

Нет, он встревожился не из-за турецкой Сирии или британской Индии. Мотивы резкого политического поворота, как обычно у Павла, были эмоциональными, а повод, в общем, малозначительным.

Самодержец всероссийский обиделся на французов за Мальту.

Рыцарский орден, издавна владевший этим средиземноморским островом, переживал тяжелые времена и очень нуждался в покровительстве какого-нибудь могущественного государя.

Посланники ордена объездили все значительные европейские дворы, но монархам было не до мальтийских проблем.

Тогда они обратились к русскому царю, и тот в 1797 году согласился взять остров под свой протекторат. Павлу, воображавшему себя последним рыцарем, очень льстило звание Великого Магистра Ордена рыцарей святого Иоанна Иерусалимского. Он относился к этому титулу очень серьезно и даже не смущался тем, что орден был католическим.

Царь с гордостью носил гроссмейстерские регалии, направо и налево раздавал мальтийские ордена. И вдруг в Петербург пришло известие, что наглый республиканец Буонапарте по дороге в Египет, между делом, захватил Мальту, не позаботившись о том, кто ей теперь покровительствует.

Решение наказать Францию было принято чуть ли не в один день. И сразу начались приготовления к войне – как дипломатические, так и организационные.

По инициативе России была составлена новая антиреспубликанская коалиция, другими участниками которой стали Англия, Австрия, Швеция, Неаполитанское королевство, Бавария и Турция (во владения которой вторгся Бонапарт). Пруссия после недавних поражений благоразумно осталась в стороне.

Война должна была разразиться сразу на нескольких фронтах.

На севере русский экспедиционный корпус при поддержке англичан и ганноверцев нападет на «Батавскую республику».

На западе, в Германии, удар нанесут австрийцы и баварцы.

На центральном театре, в Швейцарии, будет наступать союзная русско-австрийская армия.

В Италии главные русские силы очистят от французов Апеннинский полуостров.

К сухопутным операциям прибавятся морские. В Атлантике и западной части Средиземного моря будет действовать английский флот, в восточном Средиземноморье – русско-турецкий.

Доля русского участия получалась непропорционально высокой, а разброс сил для сократившейся армии слишком обширным, но в целом проект выглядел очень внушительно, тем более что лучшие французские войска с грозным Бонапартом находились за морем и вернуться оттуда не могли: 1 июля 1798 года адмирал Нельсон уничтожил республиканскую эскадру у египетского берега, в заливе Абукир.

Численное преимущество было на стороне коалиции. На море после Абукира она господствовала полностью. На суше французы могли вывести на четыре фронта будущих сражений меньше 150 тысяч человек. У одних только австрийцев под ружьем было больше 200 тысяч солдат плюс ожидалось прибытие 65 тысяч русских (всё, что смог собрать Павел) и 13 тысяч англичан, у которых всегда было много моряков и мало солдат. Тем не менее войну союзники проиграли. Причина была проста. У французов, хоть и распределенных по четырем направлениям, было единое командование. Союзники же постоянно не могли договориться о слаженных действиях: австрийцы и русские, русские и англичане постоянно препирались между собой. Список обид и претензий все время увеличивался. Там, где каждый воевал сам по себе, дела могли идти успешно. Как только начиналась совместная операция, всё шло вкривь и вкось.

На северном участке, в Голландии, главнокомандующим стал англичанин герцог Йоркский – во-первых, потому что он был королевским сыном, а во-вторых, потому что платила за все британская казна. Русский 17-тысячный корпус возглавил павловский любимец генерал Иван Иванович Герман фон Фрезен. Высадился корпус только в августе 1799 года, когда на других фронтах давно уже воевали.

Герцог оказался слабым полководцем, да и русские части, наскоро укомплектованные и кое-как снаряженные, тоже показали себя неважно. В первом же сражении союзная армия была разбита, причем в плен угодил весь русский штаб во главе с фон Фрезеном. (Узнав об этом позоре, Павел страшно рассердился и уволил генерала из армии «за дурной поступок»).

После этого было еще два неудачных боя, начались перебои со снабжением, союзники перессорились, и в ноябре весь незадачливый десант уплыл на кораблях в Англию. Очистить от французов Голландию не удалось.

На германском театре лучший австрийский полководец эрцгерцог Карл весной 1799 года сильно потрепал французов и заставил их отойти за Рейн, но в мае из Вены поступил приказ отправляться в Швейцарию, которая считалась ключевым участком войны, и дожидаться там прихода русских, которые ускоренным маршем шли с востока. Таким образом, на Рейне активные боевые действия после первых успехов временно прекратились.

Русские войска шли двумя примерно равными по численности колоннами – всего 48 тысяч солдат. В Швейцарию двигался генерал Римский-Корсаков, в Италию – фельдмаршал Суворов.

Уже в апреле корпус Суворова прибыл на место. Образовалась 52-тысячная армия для итальянского похода. На две трети она состояла из австрийцев, но главнокомандующим поставили русского – Вена чтила Суворова за былые победы и дала ему чин австрийского фельдмаршала.

Двойной фельдмаршал, правда, не платил союзникам взаимностью. Его депеши в Гофкригсрат, Придворный Военный Совет императора Франца, были дерзкими и требовательными, а во всех неудачах Александр Васильевич неизменно обвинял Вену. Степень этого ожесточения видна по эмоциональным письмам, которые Суворов слал в Петербург:

Дай Бог только кончить кампанию – более служить не в силах! Цинциннат и соха! Всё мне не мило. Повеления Гофкригсрата ослабляют мое здоровье, и я не могу продолжать службы… Сколько ни мужаюсь, но вижу, что либо в гробе, либо в хуторе каком-нибудь искать убежища!.. Зрите ад, над которым царствует Момус!

Павел всячески успокаивал неистового старца, но координация между союзниками никак не налаживалась. Хуже всего было то, что Суворов не считал нужным посвящать Вену в свои стратегические планы.

Однако этот скверный политик был гениальным тактиком и за короткое время одержал несколько блистательных побед.

15–17 апреля в трехдневном бою на реке Адда (к востоку от Милана) Суворов нанес серьезные потери армии генерала Жана-Виктора Моро и заставил ее отступить.

6–8 июня в такой же затяжной битве на другой реке, Треббия, русско-австрийская армия одержала еще более впечатляющую победу, наголову разгромив Этьена Макдональда: французы потеряли убитыми, ранеными и пленными половину людей.

15 августа при городке Нови состоялось генеральное сражение кампании. К этому времени после объявленной мобилизации французская армия получила большие подкрепления, и у генерала Жубера, считавшегося одним из лучших республиканских полководцев, было почти 40 тысяч солдат. Столько же или чуть больше вывел в поле Суворов. Он все время атаковал, противник оборонялся. Упорный бой длился шестнадцать часов. Около двадцати тысяч человек с обеих сторон (то есть четверть сражавшихся) были убиты или ранены. В разгар битвы был смертельно ранен Жубер, но французы еще долго после этого сопротивлялись. В конце концов, они отступили в беспорядке, многие попали в плен или рассеялись. Суворов писал Павлу в своей всегдашней манере:

Мрак ночи покрыл позор врагов, но слава победы, дарованная Всевышним оружию твоему, великий государь, озарится навеки лучезарным немерцаемым светом.

Вся Северная Италия была занята, так что с поставленной задачей Суворов превосходно справился. Он стал теперь уже тройным фельдмаршалом (еще и сардинским), а также светлейшим князем Италийским.

Но уже говорилось, что главные события войны разворачивались на центральном участке, швейцарском. А там было неблагополучно.

Эрцгерцог Карл еле дождался прихода русской армии Римского-Корсакова и поспешил уйти на Рейн, где активизировались французы, окружив австрийскую крепость Филипсбург. Осажденных соотечественников эрцгерцог выручил и врага отогнал, но плата получилась слишком высокой.

Несмотря на то что в поддержку Римскому-Корсакову в Швейцарии остался корпус лейтенант-фельдмаршала фон Готце, сил у союзников было недостаточно, чтобы противостоять 75-тысячной армии Массены. Суворов получил приказ спешить на помощь, но задержался из-за осады крепости Тортона и опоздал.

Массена перешел в наступление. 25 сентября он наголову разбил союзные войска под Цюрихом. Фон Готце был убит, Римский-Корсаков потерял половину людей убитыми и пленными, причем среди последних оказались три генерала. Остатки разбитой армии оставили Цюрих.

Одно-единственное сражение, проигранное в ключевом пункте войны, разом перечеркнуло все прежние победы.

Суворов, у которого оставалось всего 20 тысяч солдат, шел на соединение с Корсаковым и Готце, не зная, что соединяться теперь не с кем. Известие о Цюрихском несчастье пришло, когда русские с невероятно тяжелыми боями уже прорвались через альпийские перевалы и спустились в долину, которая теперь превратилась в западню.

Вероятно, другой полководец в такой ситуации капитулировал бы, но Суворов повел свои войска на прорыв и прорвался – не только через французов, но и через горные кручи. Ему пришлось бросить все пушки, зато удалось сохранить три четверти людей.

Император Павел решил, что больше воевать не хочет – да у него и не оставалось в наличии свободных войск. В Петербурге, как водится, славу за победы приписали себе, вину за поражения свалили на австрийцев. «Мои войска покинуты на жертву неприятелю тем союзником, на которого я полагался более, чем на всех других», – с обидой писал царь австрийскому императору, извещая того, что отзывает армию. Дальше австрийцам пришлось воевать с французами в одиночку. Вскоре из Египта вернулся энергичный Бонапарт, и Европа стремительно покатилась к кровавой катастрофе, которая войдет в историю под названием «Наполеоновских войн».

Но Павел рассорился не только с австрийцами. Морская операция на Средиземном море шла очень успешно, пока не понадобилось взаимодействовать с англичанами.

Вице-адмирал Федор Ушаков еще в августе 1798 года возглавил эскадру, состоявшую из трех десятков русских и турецких кораблей. Ей предстояло занять Ионические острова (бывшее венецианское владение, недавно перешедшее к Франции), а затем переместиться в южную Италию, чтобы помочь неаполитанскому королю и папе римскому в борьбе с республиканцами.

В течение осени флот очистил мелкие острова Ионического архипелага и приступил к осаде хорошо укрепленного Корфу, где засел большой гарнизон. В конце зимы после упорного сопротивления крепость наконец сдалась.

Теперь нужно было спешить в Италию, спасать союзников-неаполитанцев. Король Фердинанд I, воспользовавшись тем, что французы перебросили основные силы на север, захватил было Рим, но удержать его не смог. Лишился не только Рима, но и своей столицы Неаполя, эвакуировался на Сицилию и просил оттуда срочной помощи.

Ушаков прибыл в Италию, где оказался в подчинении у английского адмирала Нельсона, эскадра которого была значительно больше.

Между союзниками начались трения, постепенно перешедшие в острый конфликт. У Ушакова был приказ императора освободить заветную Мальту, ради которой Павел изначально ввязался в войну, но англичан и неаполитанцев, разумеется, интересовала Италия. От освобождения Мальты, к негодованию Павла, пришлось отказаться. Отношения окончательно испортились, когда русским дали понять, что на участие в оккупации Папской области им тоже рассчитывать нечего.

По времени этот афронт совпал со швейцарскими неприятностями, и Павел велел своему флоту отправляться домой тогда же, когда вернул Суворова – в конце сентября 1799 года.

Война для России закончилась, и закончилась плохо. Все жертвы оказались напрасны. Кроме как героизмом русских воинов утешаться было нечем.

Печальный опыт участия в коалиции побудил Павла посмотреть на европейскую ситуацию иначе.

Франция продемонстривала свою непобедимость, союзники проявили неблагодарность и вероломство. У России достойный враг и недостойные друзья – так это выглядело из Петербурга.

Во внешней политике самодержавной империи назревали большие перемены.

На протяжении 1800 года отношения с бывшими партнерами все время ухудшались.

Сначала Павел был больше зол на австрийцев, чему немало поспособствовал Суворов. В апреле русский посол покинул Вену, что на дипломатическом языке означало готовность к полному разрыву.

Но сразу же вслед за тем на роль главного обидчика вышла Англия. Причиной тому стало совсем мелкое происшествие. Британский посол Чарльз Уитворт отправил в Лондон донесение, где среди прочего говорилось, что царь не в своем уме и что его помешательство постоянно усиливается. «Все его действия суть последствия каприза или расстроенной фантазии», – писал дипломат. Это было справедливо, но очень неосторожно, поскольку заграничная переписка перлюстрировалась ведомством Ростопчина, заклятого недруга англичан. Письмо было расшифровано, предъявлено Павлу, тот отреагировал вполне предсказуемым образом, и в июне Уитворт отправился домой.

Британия будто специально поставила себе задачу дразнить царя. Тем же летом их флот взял Мальту и оставил ее себе, проигнорировав «великого магистра». Павел отыгрался на тех англичанах, что оказались под рукой: велел задержать все британские торговые корабли, находившиеся в русских портах, а экипажи поместить под караул. Через несколько месяцев последовала и экономическая санкция: полный запрет на экспорт в Англию русских товаров (отчего в основном пострадала отечественная торговля).

Ссорясь с прежними друзьями, Павел одновременно сближался с недавним врагом. Ему всё больше нравился Наполеон Бонапарт.

Во-первых, великий герой оказался рыцарем под стать Павлу: велел хорошо содержать русских пленных, разрешил офицерам носить шпаги, а потом вовсе отослал всех домой, вернув оружие и знамена. Павел был совершенно очарован.

Во-вторых, исчезло чудовище, которое так пугало царя, – республика, коллективно управляемая плебеями. Бонапарт разогнал Директорию и учредил во Франции режим единоличной власти, фактически то же самодержавие. Такая форма правления Павлу была понятна и вызывала полное его одобрение, а что самодержец называет себя «первым консулом» – нестрашно. Главное, закончилась революция и установился порядок. «Я проникнут уважением к первому консулу и его военным талантам, – говорил Павел. – Он делает дела, и с ним можно иметь дело».

Бонапарт неспроста любезничал с Россией – он очень хотел окончательно оторвать ее от коалиции, а если получится, то и натравить на Англию. В Петербурге у первого консула нашелся важный единомышленник – глава внешнеполитического ведомства Ростопчин. Он предложил создать новый союз, объединяющий весь континент против Англии. Франция и Россия, к которым примкнут две другие великие державы, Австрия с Пруссией, перекроят мир по-новому. Бонапарт пусть забирает Египет, Пруссия – мелкие германские княжества, Австрия – Балканы, а России достанется Константинополь и Греция.

Головокружительный проект вызвал у Павла полное одобрение, хотя еще недавно царь и слышать не желал о захвате новых земель.

Французско-российское сближение набирало темп. Павел с Бонапартом вступили в личную переписку, готовясь к формальному союзу.

Тем временем Россия вовсю готовилась к войне с Британией. Русский флот был невелик, но к нему предполагалось добавить датский, шведский и прусский. Вместе они защищали бы Балтику. Оборонительный договор подобного содержания был незамедлительно заключен.

Планировалось, что французы высадят десант в Англии, а касательно российского вклада в войну у Павла возникла совершенно сумасбродная идея. Великому полководцу Бонапарту не удалось добраться до Индии, а русскому царю удастся!

И не откладывая в долгий ящик, еще прежде объявления Лондону войны, император приказал Василию Орлову, донскому войсковому атаману, собирать в Оренбурге войска, чтобы идти оттуда прямо на Индию. В приказе говорилось, что ходу туда, вероятно, месяца четыре и что географические карты есть только до Хивы, ну да ничего, «далее ваше уже дело достать сведения до заведений английских и до народов индейских, им подвластных». А там всё будет просто: «землю привесть России в ту же зависимость, в какой они у англичан и торг обратить к нам».

Для похода за три с половиной тысячи километров, через мертвые пустыни и снежные горы, через множество враждебных земель, без провианта и опорных баз, было выделено двадцать две с половиной тысячи человек. Они получили приказ выступать немедленно, посреди зимы. И делать нечего, пошли. (Одним из первых приказов нового царя Александра будет повернуть это обреченное воинство обратно).

Приготовления России, конечно, не оставались тайной для англичан. В Лондоне тоже стали собирать силы для удара – да не по дальним краям, а прямо по Петербургу. Не кто-нибудь, а сам Нельсон должен был вести флот на русскую столицу.

Если бы Павла не свергли в марте, очень скоро разразилась бы война, которая не сулила России ничего хорошего. Экспедиционный корпус, посланный в Индию, наверняка бы погиб, да и Петербургу не поздоровилось бы. Нет сомнений, что при приближении Нельсона российские союзники немедленно отказались бы от своих обязательств, и Балтийскому флоту (на тот момент – 15 боеспособных кораблей) пришлось бы один на один сразиться с английским (200 линейных кораблей и 284 фрегата).

Выгодополучатель при подобном развитии событий был бы только один: Наполеон Бонапарт.

Павел желал править в мире – и словно притягивал к себе войны; не собирался присоединять новых земель – а они присоединялись сами. Ничего случайного в этом не было. Империя жила по своим природным правилам, она не могла не воевать и не расширяться, иначе она перестала бы быть империей.

За это короткое царствование Россия приросла еще двумя важными владениями, причем оба были взяты не силой оружия (хоть совсем без оружия тоже не обошлось).

В учебниках по истории можно прочитать, что в 1801 году Россия присоединила Грузию. Это не совсем верно. Присоединена была лишь восточная часть Грузии, так называемое Картлийско-Кахетинское царство.

Грузинское государство, когда-то, в Средние века, довольно крупное и культурно развитое, давно пришло в упадок и распалось на несколько мелких царств и княжеств, вечно враждовавших друг с другом. Положение этой исторической области, находившейся между двумя большими, агрессивными державами, Турцией и Персией, было очень тяжелым. Местным властителям приходилось постоянно маневрировать, отстаивая свое право если не на полную независимость, то хотя бы на автономию. Естественным союзником для грузинов стало Московское царство, хоть и отдаленное географически, но близкое по принадлежности к той же ветви христианства, православию.

Еще с конца XVI века грузинские монархи пытались заручиться покровительством Москвы и даже иногда получали от нее помощь, но периоды сотрудничества сменялись периодами отчуждения, когда царям становилось не до единоверцев. И тогда грузины оказывались во власти могущественных мусульманских соседей.

Последний раз подобный поворот произошел совсем недавно, с трагическими для Грузии последствиями.

В 1783 году самая большая из грузинских стран, Картлийско-Кахетинское царство со столицей в Тбилиси, подписало с русским правительством Георгиевский трактат. Россия брала на себя оборону этой территории от врагов, а за это царь Ираклий II отказывался от проведения собственной внешней политики. То есть Картли-Кахетия превращалась в российский протекторат.

Военный контингент, два армейских полка, были расквартированы в Закавказье. Содержать их обязывалось местное население, ему пришлось платить особый налог «сарусо» («на русских») – 30 тысяч рублей. Для маленькой, бедной страны нагрузка была нелегкой, но безопасность того стоила.

Ради удобства сообщения и переброски подкреплений было начато строительство Военно-Грузинской дороги через Кавказ. Появилась и цепочка оберегавших эту магистраль крепостей, у главной из которых было название «Владикавказ», простодушно объяснявшее смысл петербургского великодушия.

Однако покровительство, пусть небескорыстное, продлилось недолго. В том же году Россия присоединила область, которая занимала ее гораздо больше: Крым. Отношения с Константинополем обострились до предела, снова воевать не хотелось, а тут возникло еще одно яблоко раздора – Грузия.

В 1787 году, чтобы сделать султану приятное, Екатерина велела полки из Закавказья вывести. Как мы знаем, войны с Османской империей это не предотвратило, но Георгиевский трактат был нарушен. Несчастные грузины остались в одиночестве. Турок им пока можно было не опасаться – те еле отбивались от русских с австрийцами, но приближалась другая гроза, еще более страшная.

В соседней Персии, давно раздираемой внутренними распрями, появился сильный военный вождь Ага Мохаммед-хан, основатель новой династии. Это был энергичный полководец и невероятно жестокий правитель, настоящее чудовище. Он казнил

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычислить, когда этот...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: