Постман, телевидение и взгляд на мир

В школах, на судах, операционных, залах заседаний, в церкви и даже в самолетах американцы более не «говорят друг с другом» - они друг друга развлекают. Они более не обмениваются идеями, они обмениваются картинками; они не спорят с утверждениями, они спорят с красивыми имиджами, со звездами и рекламой.

Влияние телевидения на общественный дискурс превосходит влияние радио, аудио-записейили фильмов. Никто не идет в кино с целью узнать о политике правительства или последних новинках в области научных изобретений. Никто не покупает аудио-запись с целью узнать счет последней игры в бейсбол, о погоде или об убийствах. Никто уже больше не включает радио, чтобы насладиться мыльной оперой или обращением президента. Для всех этих – и других – вещей мы обращаемся к телевизору. Поэтому – и это критическая точка – то, как телевидение изображает мир, становится моделью для того, каким мир должен быть показан, как он должен выглядеть в норме. Проблема не только и не столько в том, что все, что показывается в телевизоре, является развлечением, но в том, что и вне телевизора этот же самый принцип применяется повсеместно и доминирует.

Перед выборами 1984 года двое кандидатов в президенты встретились на экране телевизора, чтобы поучаствовать в том, что называется теперь «дебатами». Эти «дебаты» меньше всего напоминали дебаты Линкольна-Дугласа или вообще что бы то ни было, что можно, собственно, назвать «дебат». Обоим кандидатам было дано 5 минут времени, чтобы ответить на такие вопросы, как «Какова будет ваша политика в центральной Америке?». Оппоненту давалась 1 минута на ответ. В таких обстоятельствах сложность речи, предоставление аргументов и документации, логика оказываются бессмысленными, и, действительно, в некоторых высказываниях оппоненты пренебрегали даже синтаксисом предложений. Оба кандидата были более всего озабочены, естественно, не аргументацией, а созданием общего впечатления – тем, что телевидение показывает лучше всего. Ведущий, комментировавший дебаты после их окончания, всячески избегал оценивать идеи и мысли кандидатов, ибо таковых не было дано. Дебаты были оценены в стиле боксерских матчей – «кто кого победил?», и ответ на этот вопрос определялся «общим стилем» кандидатов – как они говорили, как выглядели, как смотрели на камеру, улыбались или подавали «острые», «крутые» реплики.

Это то, как теперь в нашем новом свободном мире выбираются его лидеры. Вся наша культура в эпоху телевидения совершила переход к другим способам ведения своих дел – в особенности важных дел. Наши священники и президенты, хирурги и адвокаты, учителя и новостные дикторы более заботятся не о том, как качественно и правильно выполнять свое дело, а о том, как создавать впечатления.

“Now...this”
Один американский юморист – Аллен Смит – однажды сказал, что самым страшным словом в английском языке является междометие «ого», как когда терапевт смотрит на ваш рентген-снимок и, хмуря брови, произносит «ого». Я хотел бы предложить другую кандидатуру на это место – слова из названия этой главы [«Now...this», «А теперь вы услышите...» - это слова, которые произносят телевизионные дикторы, когда заканчивают читать одну новость и хотят приступить ко второй, т.е. связка между двумя новостями]. Эти слова более страшны, чем какие бы то ни было другие, и более всего потому, что произносятся они без нахмуренных бровей – наоборот, с неким легким оттенком идиотского удовольствия. Эта фраза – если это можно назвать фразой – добавляет в наш синтаксис новую часть речи, грамматическую связку, которая ничего ни с чем не соединяет, а наоборот, совершает противоположное: отделяет все от всего. В своем роде это компактная метафора, описывающая все непоследовательности, которые считаются у нас теперь общественным дискурсом в Америке.

«А теперь вы услышите...» повсеместно используется на радио и телевидении в новостях для того, чтобы обозначить, что то, что вы только что увидели и услышали, не имеет никакого отношения к тому, что вы сейчас увидите и услышите, а возможно и вообще к чему бы то ни было, что вы увидите или услышите в своей жизни. Эта фраза – это некий способ признать тот факт, что мир, каким его рисует скоростное средство передачи информации, не имеет ни порядка, ни смысла, и его не стоит воспринимать всерьез.

Не существует ни убийства настолько жестокого, ни землетрясения настолько разрушительного, ни политической аферы настолько возмутительной, ни прогноза погоды, насктолько угрожающего, чтобы его нельзя было вытеснить из нашего сознания фразой «А теперь вы услышите...». Новостной диктор, произносящий эту фразу, имеет в виду, что вы достаточно долго подумали над предыдущей проблемой (примерно 45 секунд), что вам не стоит так уж слишком ею заморачиваться (скажем, на 90 секунд), а надо посвятить себя просмотру следующего фрагмента новостей или рекламного ролика.

Телевидение не изобрело это «А теперь...» понимание мира. Как я уже говорил, оно существовало и ранее – дитя телеграфа и фотографии. Однако именно телевидение вскормило и вырастило это «дитя» до состояния развращенного взрослого. Ибо именно на телевидении примерно каждые полчаса – это отдельное событие, с отдельным контекстом, отдельным содержанием и эмоциональной структурой – не связанными с тем, что предваряет его и следует за ним. Отчасти оттого, что телевидение продает свое время посекундно, отчасти оттого, что оно предпочитает картинки словам, отчасти оттого, что зрители могут свободно двигаться от телевизора к телевизору в процессе просмотра, программы так структурированы, что примерно каждые 8 минут могут считаться отдельным «самодостаточным событием, «событием в себе». Зрителям почти никогда не требуется переносить часть эмоций или мысль из одного такого отдельного сегмента времени в другой.

Конечно, в новостях мы можем наблюдать демонстрацию этого «А теперь...» в его наиболее грубой и постыдной форме. В них мы встречаемся не только с фрагментами, кусочечными новостями, но с новостями-без-контекста, без последствий, без ценности и смысла и потому – без необходимой серьезности; другими словами, с новостями-развлечением.
http://aridmoors.livejournal.com/258875.html

Представьте, что вы оказались в такой ситуации: вам нужно создать телевизионную новостную программу для некоей станции, которая крайне заинтересована в привлечении как можно большей аудитории. Естественно, вам необходимо было бы выбрать новостную команду и дикторов, каждый из которых должен был бы выглядеть «приятно» и «доверительно». Из потенциальных кандидатов вы исключили бы всех, кто непрезентабельно выглядит – некрасивых женщин, людей старше 50, лысых мужчин, толстых, и вообще всех, кто плохо смотрится в кадре. В конце концов вы бы пришли к заключению, что вам нужы те, чьи фото будут неплохо смотреться на обложке журнала.

У Кристины Крафт было именно такое лицо, и потому она подала свое резуюме на должность диктора на KMBC-TV в Канзасе. Позднее адвокат, который представлял ее сторону в судебном иске о дискриминации, который она предъявила компании, сказал, что менеджмент «обожал, как Кристина выглядит». Ее наняли в январе 1981 – и уволили в августе 1981, потому что «исследование показало, что ее внешний вид затруднял восприятие аудитории». Что означает это самое «внешний вид затруднял восприятие аудитории»? И какое это может иметь отношение к новостям? «Внешний вид затруднял восприятие» по отношению к новостям означает ровно то же самое, что оно означает по отношению к любому другому телевизонному шоу: зрителю не нравится смотреть на выступающего.

Это также означает, что зритель не верит выступающему, что выступающий не возбуждает достаточного доверия. В случае театрального представления, к примеру, мы можем сказать, что это означает: актер не в состоянии убедить аудиторию в том, что он/она в действительности является тем персонажем, который он/она пытается изобразить. Однако что это означает в случае новостной программы? Какого персонажа играет диктор? И как мы определяем, что его выступление «недостаточно правдоподобно»? Что, аудитория думает, что диктор врет, что то, о чем он сообщает, на самом деле не случалось, и что он скрывает нечто важное? Страшно подумать, что зрители могут так ощущать в самом деле – что понятие правды, истинности некоего сообщения в их уме базируется на том, принимают они или не принимают диктора.

Телевидение аннулирует некогда полученное нами предупреждение об опасности argumentumadhominem? Если это так, то мы имеем перед нами проблему, достойную привлечения внимания философов. Кратко эта проблема может быть выражена так. Телевидение возвращает нас к старой концепции правды, а именно: главным и окончательным критерием истинности сообщения является способность внушать доверие того, кто его сообщает. Причем способность внушать доверие здесь не означает прошлых случаев, когда то, что было сказано этим человеком, впоследствии было подтверждено временем. Это означает лишь то, что этот человек создает впечатление искренности, подлинности, беззащитности или же привлекательности. Когда на телевидении способность внушать доверие заменяет реальность, политики могут более не утруждать себя этой самой реальностью, если их внешний вид и поведение гарантирует доверие зрителя.

Вернемся к ситуации создания новостной программы. Вы, как умный продюсер, были бы в курсе всех коммерческих уловок и постарались создать свое шоу, основываясь на принципе максимизации развлекательной ценности. Например, вы выбрали бы музыкальную тему для своих новостей. Все телевизионные новости начинаются, оканчиваются и сопровождаются музыкой, и я видел очень мало американцев, которые считают эту особенность оригинальной. Я считаю, что это свидетельство того, насколько стерта граница между серьезным общественным дискурсом и развлечением. Ведь, собственно, что музыка делает в новостях? Почему она там находится? Она там находится, очевидно, по той же самой причине, по какой музыка используется в театральных представлениях и фильмах – чтобы снабдить развлечение лейтмотивом и создать определенное настроение. Когда нет музыки – как в случаях, когда телевизионная программа прерывается для того, чтобы сделать экстренное новостное сообщение – зритель ожидает чего-нибудь действительно серьезного, что способно поменять обычный ход жизни. Однако пока музыка есть, пока она обрамляет всю программу, зритель успокоенно думает, что не происходит ничего по-настоящему страшного; что на самом деле факты, о которых сообщается, имеют примерно такое же отношение к действительности, как сцены фильма или представления.

Такое восприятие телевизионных новостей – как некоего стилизованного представления, предназначенного главным образом для удовлетворения потребностей в развлечении - подкрепляется рядом других особенностей, как например тот факт, что средняя продолжительность новостного фрагмента составляет примерно 45 секунд. Хотя краткость не всегда свидетельствует о примитивности, в этом случае – она свидетельствует именно об этом. Потому что просто-напросто невозможно создать ощущение серьезности в отношении события, все последствия которого для человека исчезают меньше, чем за одну минуту. На самом деле должно быть очевидно, что новости и не предполагают того, что любой из показанных фрагментов будет иметь какие-либо последствия, ибо это потребовало бы, чтобы зритель продолжил думать о них, когда сообщение окончилось, а это бы помешало просмотру следующего фрагмента, ждущего своей очереди на подходе. Зрителю не дают возможности отвлечься от этой следующей истории. Картинки с легкостью побеждают слова по части привлечения внимания, а следующая история с очень большой вероятностью будет содержать некоторое количество кадров с места происшествия. А вы, как умный продюсер, будете стремиться предоставть как можно больше «визуальных доказательств» - подозреваемый в убийстве, которого задержали и привели в полицейский участок; рассерженное лицо обманутого покупателя; бочка, плывущая в краю Ниагарского водопада, с по всей видимости находящимся в ней человеком; президент, сходящий с вертолета на газон перед Белым Домом – эти вещи всегда восхищают и очаровывают, и легко удовлетворяют требованиям развлекательного шоу. К тому же, еще и совершенно необязательно, чтобы они разъясняли смысл сообщения. Необязательно также объяснять, почему и зачем все эти картинки вторгаются в общественное сознание: видеоряд оправдывает сам себя, как хорошо известно всем хорошим продюсерам.

Помогает создать чувство нереальности также тот факт, что новостные дикторы никогда не останавливаются, не ахают и не изменяют выражения лиц, когда читают тексты своих новостей. В самом деле, многие из дикторов выглядят непонимающими текст новости, которую они читают, а некоторые с одинаковым застывшим энтузиазмом сообщают о землетрясениях, массовых убийствах и других трагедиях. И действительно, зрители были бы обескуражены каким-либо знаком ужаса со стороны новостных дикторов. Ведь зрители, как-никак, партнеры с дикторами в этой «А теперь...» культуре, и они ожидают, что дикторы будут играть свою роль слегка серьезного персонажа, который, тем не менее, остается в действительности как бы ничего не понимающим. Со своей стороны, зрители обещают не воспринимать новости слишком серьезно и не относить новости на счет реальности, как если бы зрители в театре во время выступления повскакивали с мест, чтобы побежать звонить домой, потому что актер на сцене произнес, что «в городе появился маньяк».

Зрителям также известно, что неважно, насколько жутким может быть фрагмент новостей (например, в день, когда я пишу эти строки, по телевизору начальник военно-морских сил объявил, что «ядерная война между Россией и США неизбежна»), за ним обязательно последует рекламный ролик, который мгновенно разрядит обстановку и сделает любую новость банальностью. Это, на самом деле, ключевой элемент новостей, который сам по себе опровергает любое утверждение о том, что новости создаются как форма серьезного общественного обсуждения. Ну представьте, например, что я сейчас бы остановился посреди этой книги, сказал бы вам, что я вернусь к обсуждению буквально через минуту после рекламной паузы, и далее написал бы несколько абзацев, рекламируя Юнайтед Эйрлайнс или Чейз Манхэттэн Банк. Вы бы совершенно справедливо подумали, что у меня нет к вам никакого уважения и, без сомнения, никакого уважению к предмету дискуссии. И если бы я проделал подобный фокус не однажды, а несколько раз, да еще в каждой главе, вы бы решили, что весь сыр-бор не стоит вашего внимания. Почему же тогда мы не думаем то же самое о новостях, в таком случае?
Причина, я считаю, в том, что, в то время как мы считаем, что книга, и даже другие средства информации (как например фильм) должны сохранять единство тона и непрерывность повествования, мы не ожидаем этого от телевидения – и в особенности от телевизионных новостей. Мы так привыкли к их фрагментарности, что более не останавливаемся, пораженные, потеряв дар речи – как любой зравомыслящий человек – от того, что диктор, только что объявивший о неизбежности ядерной войны, сообщает, что он «вернется к нас через минуту после этого предложения от Макдональдса» - который, другими словами, произносит «А теперь...».

Сложно переоценить то влияние, которое подобные соседства оказывают на наше восприятие мира как серьезного места. Наиболее тяжкий вред наносится юной аудитории, которые так сильно полагаются на телевидение по части понимания, как им реагировать на мир. Когда они смотрят телевизионные новости, они более, чем какая-либо другая аудитория, поддаются этому влиянию и начинают верить, что все сообщения о жестокости и смертях крайне преувеличены и, в любом случае, не стоит их воспринимать серьезно и реагировать на них как на нечто реальное. Я бы даже пошел дальше и сказал, что телевизионные новости – это теория анти-общения, в которой воплощается диалог без логики, без аргументов, без последствий, без связей, игнорирующий противоречия.

И если бы вы были создателем новостной программы, у вас бы не было выбора – под давлением экономических причин вам пришлось бы сделать свое шоу именно таким, как описано выше, неважно, каким бы добрым и честным человеком вы не были бы. Вам пришлось бы действовать по законам шоу-бизнеса.

Результатом всего этого является то, что американцы – это, по всей видимости, самая развлеченная и одновременно самая неграмотная нация в европейском мире. Я говорю это в лицо тем, кто верит, будто американское телевидение, «окно в мир», сделало американцев более информированными. Конечно, многое зависит от того, что считать информированностью. Я не буду приводить здесь многочисленные опросы, демонстрирующие, сколько американцев в каждом отдельном из них не знают, как зовут государственного секретаря или верховного судью. Давайте обратимся лучше к драме под названием «Иранский Кризис и Заложники». Я думаю, истории такого масштаба, которые бы получали столько же внимания со стороны телевидения, случаются не чаще, чем раз в несколько лет. Мы можем, следовательно, предположить, что американцам по большей части известно практически все, что можно вообще узнать относительно этого грустного события. И теперь я предлагаю вам такой вопрос: будет ли это преувеличением сказать, что ни один американец из ста не знает, на каком языке говорят иранцы? Или что означает – или предполагает слово «аятолла»? Или знает что-либо о деталях и глубинах иранской религии? Или главные собития их политической истории? Или знают, кто такой Шах и откуда он взялся?

И, тем не менее, у всех имелось свое мнение по поводу этого события – ибо каждому американцу полагается иметь Мнение, и, действительно, чрезвычайно удобно иметь одно наготове, когда к тебе в очередной раз подваливают с общественным опросом. Однако эти «мнения» не имеют ничего общего с тем, что считалось мнением в 18 и даже 19 веке. Наверное, будет более верным назвать их не мнениями, а эмоциями – это бы объяснило тот факт, что они меняются каждую неделю, как свидетельствуют общественные опросы. Здесь мы видим то, как телевидение изменяет значение слов «быть информированным», создавая разновидность информации, которую правильнее было бы назвать дезинформацией. Я использую здесь это слово в том именно смысле, в каком его использовало КГБ или ЦРУ. Дезинформация не означает ложную информацию. Она означает обманчивую, вводящую в заблуждение информацию – информацию в неверном месте, неверном контексте, бессмысленную, фрагментированную, поверхностную – которая создает иллюзию знания чего-то, но в действительности уводит дальше от знания. Когда я это говорю, я не хочу сказать, что телевидение целенаправленно желает лишить американцев полноценного понимания мира. Я хочу сказать, что когда новости подаются в качестве развлечения, такое положение дел всегда будет результатом. И когда я говорю, что новости не информируют, а развлекают, я пытаюсь сказать нечто гораздо более серьезное, нежели что нас лишают верной и полноценной информации. Я пытаюсь сказать, что мы теряем понятие о том, что означает быть информированным, знать что-то о мире. Незнание может быть исправлено. Однако что делать, когда мы начинаем считать знанием невежество?
http://aridmoors.livejournal.com/259107.html

На этом переводы уважаемой aridmoors заканчиваются. Огромное ей спасибо за труд!! Я же продолжу тему новым переводом чуть позже.

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычислить, когда этот...

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: