Дифференциация научных исследований и проблемы взаимоотношений фундаментальной и прикладной науки

Парадоксы науки связаны не только с коммерциализацией - она представляет скорее внешнее явление науки обществу. Есть и внутренние проблемы собственного её развития, способствующие искажению представления природы науки не только в глазах тех, кто непосредственно с наукой не связан, но и в глазах представителей самой науки - но тех, кто не склонен задумываться о природе, философии, методологии и истории науки.

Во-первых, это - процесс дифференциации научных исследований, который со времени «Структуры научных революций» (1962) Т. Куна, в какой-то мере благодаря его, Куна, влиянию, стала признаваться в качестве единственно неоспоримой и признаваемой почти всеми (внутри и за пределами науки) закономерностью развития науки в целом. Результатом этого процесса становится расщепление научного знания на части, и даже частности, в пределе - фрагменты, связь между которыми, тем более - необходимая связь, исчезает. Можно сказать, что это - специфическое проявление общего «закона разделения труда» в сфере научной деятельности. Но если в сфере трудовой разделение труда достаточно легко обнаруживает необходимое дополнение в виде «кооперации труда» - по Марксу, или в необходимости «управления и организации» разделенным трудом - по Маршаллу, то в научной сфере необходимость такого дополнения в качестве противоположного движения, а именно «совместность», «коллективность», «всеобщность» научного труда замечается с трудом, не сразу, а лишь по мере накопления некоторой критической массы фрагментации научного знания.

мическая теория: основные тенденции //Вопросы экономики 2007, №3, с. 50.

Сегодня идея «объединения сил», «совместности», «коллективности» имплицитно присутствует в понятии «синергии», достаточно широко применяемом специалистами естественных и технических наук (С, П. Курдюмов, Г. Г. Малинецкий, С. П. Капица и многие другие). Однако, вполне простое в исходном пункте истолкование синергии как совместности действия нескольких факторов, порождающей результат, который неспособен дать ни один из этих факторов, действующих отдельно, с непонятной легкостью представители технических наук превращают синергию в «самоорганизацию» - сразу лишающую её конкретности и определенности, как только речь заходит об организации, управлении, контроле в общественном масштабе. Можно конечно усмотреть в «самоорганизации-синергии» технических систем идею автомата, заметить её присутствие в гипотезе «порядка из хаоса» и строить множество математических моделей возможностей происхождения какого-то «порядка» из хаоса, но в приложении к общественной организации, она скорее мешает, чем способствует пониманию универсальности идеи синергии-совместности-социальности-коллективности. Кроме того, специалисты в области техники склонны представлять идею «синергии-совместности» как недавнее открытие или изобретение ученых. На самом деле первым открыл этот феномен тот, кто сказал «человек -это общественное животное», тот, кто заметил «социальность» как сущностное свойство человеческого бытия, а не некоторую обобщенную характеристику современных технических систем. И речь здесь не о приоритете открытия, а о существенном различии синергизма в технике и синергизма в обществе: синергизм в технических системах механистичен, синергизм в общественной системе - органичен. А органическое невозможно истолковать на механистическом языке. И как заметил ещё А. Эйнштейн ещё в 20-е годы, «механицизм изгоняется даже из физики».

Видимо, это принципиальное различие механистического и органического представляет главное препятствие в создании искусственного мозга. Роджер Пенроуз, длительное время работавший над этой проблемой пришел в 90-е годы к заключению, что в деятельности естественного мозга присутствуют механизмы, устройства, которые, по-видимому, невозможно описать на количественном (механистическом) языке. Эту невозможность он выразил предположительно, но его рассуждения называют обычно «доказательством» не- _;|

возможности имитировать на машине полностью работу естественного, природного мозга.

Во-вторых, внутри научных организаций, как и в производственных и хозяйственных организациях существуют - и необходимы! - свои «белые» и «синие» воротнички, свои топ-менеджеры и просто клерки, существуют свои административные службы. И есть объективная необходимость в их услугах для научных организаций. Но не все они заняты собственно исследовательской работой, хотя значительная часть из них должна иметь формальный знак принадлежности к научному сообществу, подтвердить его соответствующим дипломом, диссертацией и т. д. Из этого круга работников научных организаций проистекает масса формально-научных исследований, подобий, имитаций, «симулякров» научной деятельности и её результатов. В итоге получается картина науки, точно зафиксированная С.Кордонским: «Наука... переполнена вторыми-третьими производными от измеряемых и наблюдаемых феноменов. Более того, для обывателей и политиков именно эти дериваты воплощают науку»²⁸.

Может казаться, Кордонский слишком резко выразился, но важный феномен современной науки он определил очень верно. Стоит только добавить, что многие дериваты ведут свое происхождение от «десятистепенных частностей», вполне наблюдаемых, иногда в совсем иной предметной области, феноменов, которым придается, однако, значение совершенно несоразмерное их весу в действительности. Вытеснение предметно наблюдаемых феноменов особенно болезненно для общественных наук. Оказывается, есть огромный соблазн в легком и быстром построении новых направлений в экономической, например, науке: «нано-экономики», «нейро-экономики», «QWERTY-номики» и, наконец, «фрикономики». Возникают нечто вроде «интеллектуальных пузырей», аналогичных финансовым пузырям, совершенно бесплодных в научном и образовательном смысле, но интенсивно заполняющих значительное пространство научной литературы, но что особенно тревожно, пространство сознания молодежи, вступающей на научную стезю. Действительный смысл и значение этих интеллектуальных пузырей - дезориентация научной мысли, и это их свойство может быть предметом продажи.

Кое-что из таких явлений можно было заметить как частность даже во времена Советского Союза - но совершенно не в таких мас-

^в Кордонский С. Наука и кризис. Ко дню российской науки. См: polit.ru 2009.

штабах, как сейчас, как в сегодняшней России. Замещение действительной науки её дериватами свойственно, и современной западной науке, пожалуй, даже в большей степени, чем России. Это может показаться даже странным, поскольку за годы реформ у нас утвердилась раболепство перед всем западным и убеждение, что там-то буквально все достойно быть примером, и пренебрежение к отечественному опыту. Можно сказать даже, что в западном мире существуют более благоприятные, чем в России, условия для распространения имитаций науки. Неслучайно там давно исследуется проблема «мошенничества в науке», проблемы мифологизаций в области «экономики науки», «экономики знаний», «управления знаниями», применения информационных технологий и во многих других областях²⁹. Возможно, именно «коммерциализация науки», далеко продвинувшаяся в развитых капиталистических странах, является основой этого рода их сомнительных «преимуществ».

В-третьих, уже многие десятилетия исследователи науки (экономики науки, философии науки, социологии науки) подчеркивают важность проблемы взаимоотношений «фундаментальной» и «прикладной» науки. Широко распространилось представление, что наука как-то, где-то, почему-то «разделилась» на фундаментальную и прикладную. Сейчас трудно сказать в какой области научной деятельности произросла идея такого разделения. По-видимому, она не могла возникнуть в собственно научной сфере, а скорее появилась в пространстве «около-научной», возможно, административной деятельности. Но мысль эта внутренне и ущербна, и заразительна, что умножает эту ущербность. Простая констатация этого разделения как чего-то «очевидного» и «понятного» лишает фундаментальную науку прикладного характера, практической значимости, задает ей образ так называемой «чистой науки» - своего рода «искусства ради искусства». Прикладная же наука освобождается им от необходимости быть основательной, надежной, а по существу освобождается от требований подчинения исследований критериям научности, объективности, вполне удовлетворяясь расплывчатым критерием «конвенци-альности». Конечно же, конвенциальность есть необходимый момент научной деятельности и взаимоотношений между учеными, но дово-

В качестве примеров исследования этого феномена в западной науке можно привести: Wilson, T.D. The nonsenseof "knowledge management" //Information Research, Vol.8, No.l, October 2002; Miller, F. 1=0 (Information has no intrinsic meaning < http://InformatiorLR.net/ir/8-l/paperl40.htnil

дить её до критерия научности, строить на ней «конвенциальную методологию» - значит явно преувеличивать значение частного момента над общим смыслом научной деятельности. Все это вместе до крайности размывает действительно существующие и необходимые в развитии науки - фундаментальной и прикладной - критерии научности.

Среди представителей собственно науки распространено убеждение, что деление науки на фундаментальную и прикладную весьма условно, весьма относительно. Например, академик В.Арнольд заявил о своей солидарности с мыслью Пастера на этот счет и писал следующее: «Высказывание Пастера таково: «Никогда не было, нет и не будет никакой прикладной науки. Существует наука и её приложения». Далее Арнольд поясняет: «Имеется научное открытие, а потом оно прилагается к чему-нибудь - это да, а прикладная математика, прикладная физика, прикладная биология - всё это обман, для того чтобы выкачивать деньги из налогоплательщиков и бизнесменов -больше ничего. Нет прикладной науки, есть одна наука - просто обычная».

Иногда отрицание, или неприятие, деления науки на фундаментальную и прикладную ученые выражают в другой, внешне противоположной форме. В одном из своих выступлений известный физик Жорес Алферов, заявив о крайней относительности такого деления, приводит слова своего друга Джорджа Портера - «Вся наука - прикладная. Разница только в том, что одни приложения осуществляются сегодня, а другие - через 50 или даже через 100 лет». Но обе эти мысли едины в одном: нет никаких серьёзных собственно научных оснований в разделении науки на фундаментальную и прикладную. Эти два суждения утверждают глубочайшую идею неразрывности, внутреннего единства фундаментальных и прикладных исследований. Но «какое-то разделение» есть, и его причины и смысл надо понять и объяснить.

Оно, возможно, проистекает из поверхностных рассуждений о науке людей, не имеющих к ней прямого отношения, но авторитетных и влиятельных в каком-то другом отношении. Возможно, что оно происходит из внешних форм организации научных исследований, когда одни её учреждения преимущественно заняты исследованиями «природы вещей» - исследованием фундаментальных свойств и закономерностей природы и общества, а другие - преимущественно - использованием этих свойств и закономерностей для достиже-

ния вполне практических, или прагматических, целей. Преимущественно, но не исключительно - в обоих случаях! Впадение же в односторонность либо «фундаментальности», либо «практической пользы» оказывается губительным для самой науки, для её движения вперед в исследовании тайн (вопреки «нежеланию людей копаться в тайнах науки», что констатировано в оценке современной науки Ба-лацким Е. В.!) природы и общества. Вследствие такого управленчески-организационного деления становятся загадочными смысл, цели, способы, оценка результатов научной деятельности как в области фундаментальной, так и прикладной науки. У многих представителей общественных наук возникает странное представление, будто бы смысл и цели фундаментальной, или теретической, науки концентрируются вокруг «поиска истины», а прикладной - вокруг решения чисто прагматических, практических задач.³⁰ Вследствие этого возникает двойная мистификация науки - фундаментальной и прикладной.

О. Ананьин начинает свою статью следующим рассуждением: «Позиция экономиста-исследователя, участвующего в разработке политики и хозяйственно-правовых актов кардинально отличается от экономиста-теоретика. Установка на постижение истины в прикладных исследованиях уступает место ориентации на решение практических задач. Научные знания становятся уже не самоцелью, а средством...» (с. 15). На первый взгляд, утверждения Ананьина не должны, кажется, вызывать никаких сомнений - «так многие говорят!». Однако, при более внимательном рассмотрении легко обнаружить в нем ряд очень сомнительных положений, о которых сам автор, возможно, не подозревал. Конечно, нельзя не учитывать, что речь идет об экономической науке, предмет которой, по мысли известного российского экономиста О. Ю. Мамедова, значительно сложнее предмета других наук - «он трижды дуалистичен», поэтому заключает в себе ряд специфических сложностей для анализа. О. Ю. Мамедов, являя собой яркий пример «экономиста-теоретика», отстаивающий необходимость фундаментальности в экономических исследованиях, которую видит в теоретической их основательности, выражает свою мысль так: «...из всех объектов научного познания экономика пред-

³⁰ Ананьин О. Теория и политика в прикладных экономических исследованиях: уроки зарубежного опыта // Мировая экономика и международные отношения 2008, №1; Кордонский С. Служение истине и инновационное развитие. Полит.Ру 28 мая 2008.

ставляет объект наивысшей сложности, поскольку экономические процессы трижды дуалистичны по своей природе - они объективно-субъективны, вещественно-невещественны, чувственно-сверхчувственны» (курсив Мамедова).³¹ Свое утверждение автор аргументирует той - онтологической - особенностью экономики, что она является «пограничной» сферой между природным и социальным мирами. Это действительно исключительно важная особенность экономической науки. В этом ключе можно и должно рассматривать труд и вообще всю человеческую практику. Особенно важно понимать науку вообще как специфическую форму взаимоотношений природного и социально-экономического мира. Но в высшей степени сегодня актуально освоить такое понимание науки экономистами, для которых её связь с природой видится чуть ли не исключительно сквозь призму «отрицательных экстерналий» - экологических проблем.

Сомнения в рассуждении Ананьина вызывает акцентирование им двух весьма вольных определениях ориентации «экономиста-теоретика», который в данном случае олицетворяет представителя фундаментальной науки, - «установке на постижении истины» и «научном знании как самоцели». «Истина» - великое слово, и каждый, кто имеет дело с исследованиями, познанием в любой сфере - фундаментальной или прикладной, - имеет серьезные с ней отношения. Но смысл этих отношений заключается просто в том, чтобы полученный результат соответствовал фактам, природе вещей, логике, теории, в которых имеются свои специфические критерии истины, к тому же претерпевающие изменения по мере расширения массива знания.

Формула - «установка на постижении истины» как свойство и цель фундаментальной или теоретической науки - избыточно-демонстративна, но и крайне неряшлива. Наверное, невозможно найти человека в сфере научной деятельности, который мог бы принять её в качестве ориентира. Она приемлема разве что в практике религиозной деятельности. Опять, говоря словами В. Л. Макарова, можно утверждать, что это - «неправильная формула», но совсем не потому, что она «не вписывается в рыночную экономику» - в неё-то она как раз очень хорошо вписывается. Она не вписывается в смысл,

³¹ Мамедов О.Ю. Экономика и экономисты (мучительные вопросы - смутные ответы) // Terra Economicus 2010 Том 8, №2, с. 5.

содержание и цель научной деятельности, которая всегда была занята изучением свойств и закономерностей природы и общества, что равнозначно получению новых ресурсов для человека.

Наука - уникальный, надежный, а сегодня и даже самый надежный канал доступа человека к бесконечным ресурсам природы. Формула «постижения истины» замазывает, затемняет действительный вполне жизненный и совершенно практический смысл фундаментальной науки. На Западе же, где исследование проблем науки, как отмечалось выше, за последние десятилетия сделало серьезные шаги - конечно же, не без проблем и противоречий, споров и противостояния позиций - исследователи науки размышляют над феноменом появления фундаментальной науки внутри некоторых компаний. Действительно, зачем компании, имеющие, прежде всего, коммерческие интересы заниматься исследованиями в области фундаментальной науки? Возможно, дело просто в том, что наука обнаруживает новый ресурс и с течением времени вырабатывает ключ доступа к нему. В этом смысле наука оказывается «первым собственником» этого нового ресурса, собственником специфическим, по существу - коллективным, общественным. А собственность, какая бы она ни была, в рыночно-капиталистической экономике всегда найдет других на неё претендентов. Эта экономика содержит в себе стойкий интерес приватизации всего, что угодно, в том числе результата научного труда. Но здесь есть серьезные проблемы, которые сегодня обычно связывают с «правом собственности на интеллектуальный продукт». С одной стороны, дискуссии на эту тему вообще и наиболее активное в ней участие представителей «нового институционализма» до крайности запутали обсуждение проблемы собственности. С другой - теория прав собственности³² с самого начала появления «нового институционализма» в России стала в нем одним из главных направлений исследований, обнаружив в теме «интеллектуальной собственности» предельную узость господствующих сегодня представлений и о «собственности», и о «праве», и об «интеллекте».

В Никитском клубе, президентом которого является Сергей Петрович Капица, на заседании 22 марта 2007 года обсуждалась проблема интеллектуальной собственности. Вступительный доклад на этом заседании был сделан А. Елисеевым (авторы доклада -А. Елисеев и И. Шульга). Центральное место в нем занимало следую-

² Так называлась первая работа нового институционализма в России - «Экономическая теория прав собственности» Р.И. Капелюшникова в 1990 году.

щее весьма небесспорное рассуждение: «Вряд ли надо доказывать взаимосвязь интеллектуальной творческой деятельности и общественного прогресса, предполагающую необходимость, с одной стороны, стимулирования интеллектуальной творческой деятельности, а с другой - диффузии новых знаний в обществе, т. е. быстрого и достаточно широкого их распространения. В действительности реализовать оба эти принципа в некоторых случаях нелегко.

В чем суть проблемы? Проблема заключается в неравенстве издержек на создание результата интеллектуальной творческой деятельности и его копирование, хотя издержки на копирование могут быть ниже, нежели издержки на создание интеллектуального продукта. Но с другой стороны, по мере распространения копий в обществе цена их неизменно снижается с каждой новой копией. А коль скоро копия и оригинал ничем не отличаются друг от друга, то и ценность оригинала в этом случае падает. Если так, то это означает, в свою очередь, что создатель интеллектуального продукта не сможет возместить свои издержки на его создание. Следовательно, в дальнейшем у него не будет стимула для занятий интеллектуальной творческой деятельностью из-за того, что он не сможет возместить издержки на такую деятельность».³³ Ситуация почти «трагична». А суждение это довольно стандартное и очень распространенное сегодня. В чем сомнительность этого рассуждения? Прежде всего, в том, что оно переполнено специфической, но многообразной мистификацией - и «стимулов», и «интеллектуальной деятельности», и «творческой деятельности», и «диффузии новых знании». Единственное, что конкретно подтверждаемо и проверяемо, это то, что копия «нового знания» действительно может быть многократно дешевле затрат на производство этого знания. Но и здесь вкрадывается нечто, искажающее суть дела. Действительно, сводится ли диффузия или распространение нового знания исключительно к распространению его копий? И требуется ли бесчисленное количество копий, которое только и снижает стоимость копий? Новое знание отнюдь не продукт массового спроса. На него имеют «спрос» считанное число «покупателей»³⁴. Это - точечный спрос и точечное предложение. Да и не «по-

³³ Никитский клуб, Выпуск 31: «Интеллектуальная собственность в XXI веке: король умер?». Тексты выступлений http://www.nikitskyclub.ru/article.php?idpublication=4&idissue=43&loc=l

³⁴ Авторы доклада сами отмечают это обстоятельство несколько позднее в учебнике по «новой институциональной экономике».

купатели» они, а такие же создатели нового знания. Здесь термины «спрос», «предложение» совершенно неуместны. Что касается смысла «интеллектуальной деятельности» и «права собственности на её продукт», то они могут иметь очень разное содержание. Конечно, можно исходить из однажды высказанной мысли Рональда Коуза, что начало права интеллектуальной собственности представлено в одной из первых статей американской конституции, где зафиксирована безусловность «права выражать свое мнение» каждым гражданином Америки. Здесь «индивидуальное мнение» представляет интеллектуальный продукт. Но представляет ли он, «новое знание», является ли он вообще «знанием» - большой вопрос, на который большинство его творцов не смогут дать внятного ответа.

Что касается стимулирования «интеллектуального творческого» труда, то такой труд никогда не стимулировался максимумом денежного вознаграждения. Поэтому изощряться в поисках универсальной формулы соотношения «предельных издержек» и «предельной полезности» труда и его результата применительно к деятельности изобретателя или ученого совершенно бесполезно. Однако, проблема денежного эквивалента их труда, особенно сейчас и для России, очень серьезна, но по той лишь причине, что она сегодня унизительно низкая. Однако, размер их «вознаграждения» не имеет прямого отношение к стимулированию процесса производства нового знания или изобретений. Размер денежного «вознаграждения» труда ученого, изобретателя должен быть просто достаточным и не унизительным - по критериям данного состояния общества, чтобы не вынуждать их бросаться во все тяжкие за «подработками». Но размер его не должен быть и избыточно-большим, чтобы не привлекать в эту сферу случайных людей. Когда-то, ещё в 40-е годы эти критерии были представлены в письме П. Л. Капицы о зарплате ученых Сталину. Но это не есть первый и главный принцип стимулирования процесса интеллектуального творчества. Можно сказать, что это необходимое, но совершенно недостаточное и не главное условие стимулирования труда ученых и изобретателей.

В самом процессе творческого труда есть внутренние механизмы биологического характера, активизирующие мыслительную деятельность. Конечно же, сводить стимулирование творческого труда только к чисто биологическим механизмам совершенно недостаточно - здесь действуют сложные и тонкие механизмы социального, психологического, эстетического характера. Во всяком случае, представлять его стимулирование по грубой схеме «деньги - новое знание

изобретение» как это по существу сделано в докладе на заседании Никитского клуба по проблемам интеллектуальной собственности, значит предельно упрощать и даже примитивизировать и содержание, и мотивы научной деятельности.

С. П. Капица, не имевший возможности лично участвовать в дискуссии, направил её участникам письмо, выражающее принципиально иной подход к проблемам собственности и праву собственности на интеллектуальный продукт. В нем есть некоторая незавершенность в отдельных пунктах, но оно имеет, несомненно, большой научный интерес. В нем говорится: «Информация, точнее обобщенная информация, приводящая к развитию человечества по квадратичному закону, в отличие от обычной собственности, при ее распространении в обществе размножается, и этот процесс необратим. По существу, вся система обучения, образования и воспитания человека происходит в таких условиях, и на эту деятельность, занимающую в современном обществе очень заметное место, распространять рыночные отношения невозможно. Более того, традиционно все наиболее существенные открытия в области науки сразу с момента публикации общедоступны»³⁵. «Интеллектуальный продукт» и его распространение представлены как научная деятельность, как функционирование систем обучения, образования, воспитания, органично связанные друг с другом, которые трудно или невозможно встроить в рыночную систему без серьезных потерь в каждой из них. Поэтому вполне логично заключение материала Капицы, хотя и выглядит несколько экстравагантно - «В целом вопрос об интеллектуальной собственности и противоречивости этого понятия в современном мире приводит к раду парадоксальных выводов, главный из которых состоит в том, что знания принадлежат человечеству в целом. Возможно, само понятие собственности связано с примитивными половыми инстинктами человека и зверей, поэтому в век осознания информационной природы человечества необходимо критическое отношение к этому понятию даже в эпоху жесткого капитализма. Так что, да здравствует «Горбушка», и да скроется тьма патентов!»

³⁵ Никитский клуб, Выпуск 31: «Интеллектуальная собственность в XXI веке: король умер?». Тексты выступлений. К обсуждению Никитским клубом темы интеллектуальной собственности (обращение С. Капицы) http://www.nikitskyclub.ru/article.php?idpublication=4&idissue=43&loc=0

Особенность современного состояния отношений между фундаментальной и прикладной наукой в том, что, например, в общественных науках - социологии, экономике, не говоря о политологии, -есть немало свидетельств о претензии «прикладной науки» занять место фундаментальной. Ситуация напоминает годы противостояния российской школы генетиков (теоретиков-«мухолюбов», прозванных так за их опыты с мухой-дрозофилой, позволившие получать важные выводы о законах генетики) и «практической и очень прагматической» школы Т. Д. Лысенко, имевшее трагические последствия для науки и страны.

Дефективность подчеркивания «установки на постижение истины» в науке, может быть, более всего заключается в том, что в ней присутствует в неявной форме представление будто наука, научная деятельность пребывает, или, по крайней мере, должна пребывать, в сплошном, непрерывном пространстве бесспорности, несомненности суждений, действий, решений. Это крайне упрощенное, если не сказать примитивное, представление о науке и научной деятельности. Наоборот - наука, наука действительная, а не её превратное учетно-бюрократическое подобие, постоянно пропитана сомнениями, предположениями и опровержениями, противоречиями, спорами и т. д. Упрощенное представление о науке как «пространстве несомненности» питается, видимо, известной максимой Декарта - «истинно только несомненное», ведущей нередко к абсолютизации дедукции как единственно научного метода, совершенно не ведая о другой его максиме - «принципе систематического сомнения». И сегодня в экономической науке, благодаря гипертрофии математической манеры рассуждении, «дедукция так подавляюще велика, что полностью заслоняет опытное, эмпирическое основание знания» - так можно перефразировать применительно к экономике мысль А. А. Богданова о математике. Вторая максима Декарта хорошо согласуется с распространенной среди представителей науки другой, по существу - противоположной идеей, что «сомнение является двигателем науки». Возможность легкого заострения до противоположности двух максим Декарта обусловлена тем, что научная деятельность протекает в высшей степени противоречивом пространстве - на линии, разделяющей знание и незнание.

Парадоксальным является то, что каждый шаг, расширяющий область знания, не сокращает, а в еще большей степени расширяет пространство неизведанного. Поэтому научный труд, открывающий для человека все новые и новые ресурсы природы, является воистину

Сизифовым трудом. Единственной его отдушиной является, возможно, лишь сознание того, что он есть «всеобще-человеческий труд».

Выдающийся советский семиотик Юрий Михайлович Лотман писал: «Пока мы находимся в донаучном состоянии, нам все понятно, а первый признак науки - непонимание. Один хороший учитель рисовал на доске мелом маленький круг. Внутри него он писал: "знание", а за его пределами - "незнание". Он говорил ученикам: "Смотрите, какое маленькое пространство - знание, зато как мало оно соприкасается с незнанием..." Потом он рисовал большой круг, писал внутри: "знание", снаружи: "незнание" и говорил: "Увеличив пространство знания, мы тем самым увеличили наше соприкосновение с незнанием". Чем больше я знаю, тем больше я не знаю».³⁷

Другой парадокс науки заключается в том, что передвижение границы знания/незнания не есть чисто механическое накопление знания - оно сопряжено» с необходимостью регулярного пересмотра знания, ранее «накопленного», которое вызывается новым знанием. Это не значит отвержения старого знания, а приводит лишь к изменению конфигурации массива знаний в каждый данный момент, к изменению положения отдельных его частей в общей структуре знания.

Расположение продуктивной научной деятельности на линии, отделяющей знание от незнания, позволяет разграничить деятельность, которая осуществляется непосредственно на этой линии, и деятельность в пространстве уже известного знания. Именно в этом втором пространстве преимущественно производятся и множатся те самые «дериваты второй-третьей т.д. степени», теряющие связь с наблюдаемыми и измеряемыми феноменами, которые обозначены С. Кордонским как особенность современной науки. Здесь менее всего открытий, менее всего появления нового знания, хотя в принципе возможно и открытие «нового в старом». Здесь больше всего взаимного комментирования-цитирования, демонстрирующего формальные научные успехи, которых может вообще-то не быть. Критерий цитируемости как показатель научного достоинства работы ущербен заведомо потому, что «высокий рейтинг» по этому показателю могут иметь работы откровенно шутовские или даже скандальные.³⁸ Но это

³⁷ Лотман Ю.М. «На пороге непредсказуемого» // Человек, №6,1993.

³⁸ Чем иным, например, можно объяснить мгновенную популярность книги «Фрикономика» Лэвита и Дабнера, кроме как её осмысленно развлекательно-шутовским характером и откровенно коммерческим, а не научным замыс-

не главная проблема деятельности внутри уже известного знания. Главное в том, что эта деятельность все же необходима - для консолидации и совершенствования этого знания, для преобразования его в форму, которая была бы, с одной стороны, доступна для понимания начинающего исследователя, но в то же время была средством, которое давало бы ему возможность быстро и с глубоким пониманием существа дела дойти до «переднего края науки» - линии разделяющей знание и незнание. Ставить начинающего ученого сразу на эту линию - значит очень многим рисковать. Г. Г. Малинецкий, выступая в марте 2009 года в Клубе Инновационного Развития (КИР) Института Философии, называет несколько «болезней современной науки», среди которых и такую, как - «Путь до переднего края науки слишком длинен. Большинство не может его пройти». И все же это -не просто болезнь, а скорее - неизбежный спутник «научного роста», постоянно порождающий сомнения и делающий всегда актуальным для исследователя декартовский «принцип систематического сомнения».

Все эти особенности реальной жизни науки создают неодолимые сложности для того, чтобы «вписать научную деятельность в рыночную экономику». Скорее придется заключить, что там, где какой-либо её результат становится объектом продажи - «коммерциализируется», он выпадает вообще из процесса собственно научного труда, перестает быть его моментом. Это - побочный его продукт. В условиях рынка он неизбежен. Но ставить реформу науки в зависимость от побочного, вторичного её результата - значит заведомо дезориентировать направление необходимого, объективного её развития.

Специалисты в исследовании проблем науки давно заметили специфический феномен «избытка» (spillover), сопровождающий научную деятельность. Какая-то его часть может стать объектом немедленного коммерческого использования «на стороне». Но значительная часть её результатов необходима для собственного - «внутреннего» употребления в самой науке в долгом, по существу бесконечном, и трудном пути формирования объективного знания. Тот, кто изначально полагает, что «наука - излишество, роскошь», может, конечно, усмотреть в феномене «spillover» просто подтверждение своему поверхностному представлению. На какой же ступени «донаучного состояния» (Лотман) оно находится!

«Донаучное сознание», конечно же, не может ни понять и ни принять формулу - «Без науки у России нет будущего!», которую сегодня часто заявляют серьезные представители современной российской науки, как это сделал недавно председатель сибирского ОАН Асеев А. Л.³⁹ Вступая в должность, Асеев основным приоритетом деятельности Сибирского отделения выдвинул развитие фундаментальных исследований. Но он, тем не менее, считает, что сегодня АН должна заниматься и прикладными исследованиями. Свое представление он определил так: «Моя позиция состоит в том, что Академия наук должна взять на себя, по крайней мере, часть прикладных исследований, которыми раньше занимались отраслевые институты, рухнувшие за годы перестройки. Меня не всегда и не все понимали, но сейчас у этой точки зрения все больше сторонников».

История отраслевых НИИ весьма поучительна и к ней полезно присмотреться, чтобы понять, почему они «рухнули». Ведь их никто насильственно не ликвидировал - они «самоликвидировались», поскольку потеряли своего непосредственного заказчика - отраслевые министерства, которые только и могли предъявить реальный и консолидированный «спрос» конкретной отрасли промышленности на прикладную науку. За короткое время рыночных реформ они просто стали лишними. Именно это обстоятельство, наблюдаемое как очевидность, прежде всего, и породило представление, «что науки у нас слишком много». За этим суждением не было никаких серьезных научных аргументов, опирающихся на анализ состояния, потенциала, проблем и перспектив как промышленности, основательно тоже «упавшей» за годы реформ, так и российской науки в целом и прикладной её части. Всем видам деятельности рыночная реформа в России предложила одно требование - «покупай и продавай!». И совершенно понятно, почему основным видом коммерческой (рыночной) деятельности сохранившихся научных учреждений стала сдача в аренду их помещений, вообще недвижимости, которые они получили в наследство от советского времени.

Самое же главное заключается в том, что в результате рыночных реформ и, главным образом

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычислить, когда этот...

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: