Через два месяца после моего приезда в Перлей приехал и Дмитрий Александрович Хилков, с которым мне пришлось близко познакомиться и с которым после я был в переписке.

Не успел я закусить, как в кухню вбежал девятилетний сын Черткова Дима и маленькая Ли. Ли была прелестный ребенок, они весело трещали о чем-то между собой.

Тут вошел в кухню и сам Владимир Григорьевич. Я передал ему письмо Льва Николаевича, и он начал меня расспрашивать о нем. Потом повел наверх, в комнату своей жены Анны Константиновны. Анна Константиновна была больная, худая женщина с прекрасными черными глазами; у ней тела точно не существовало, она жила как бы одним

Духом. Она всегда во всем поддерживала своего мужа, была его душой и, несмотря на свою постоянную болезнь, неутомимо работала по издательству «Свободное слово», которое организовал Владимир Григорьевич в Англии для распространения запрещенных цензурой писаний Льва Николаевича, вела огромную переписку с сектантами и принимала деятельное участие в переселении духоборов. Умерла Анна Константиновна в 1927 г. в Москве. Я никогда не забуду ту любовь, сочувствие и внимание, которые я встретил у Чертковых. Всю свою жизнь я поддерживал с ними дружеские отношения и за многое благодарен им.

Я рассказал о целях своего приезда в Англию, о желании моем работать в земледельческой колонии и учиться садоводству и огородничеству. Владимир Григорьевич посоветовал мне не вступать в колонию членом, а нанять комнату по соседству и ходить туда на работу.

К обеду все собрались в кухне за общим столом. Кроме названных лиц, в то время у Чертковых жили: Мария Николаевна Ростовцева, близкий друг Анны Константиновны и верная ее помощница, Анна Григорьевна Морозова, или Аннушка, как все звали ее, девушка из Воронежской губ., всю жизнь прожившая у Чертковых, их друг и помощник, и мисс Пикард — квакерша, член квакерской организации, помогавшей переселению духоборов.

После обеда Владимир Григорьевич предложил мне пойти с ним, чтобы нанять комнату в одном из коттеджей вблизи от колонии. Комнату за недорогую плату мы нашли в коттедже «Липки» у миссис Коленсон. В этом же коттедже жил со своей семьей тоже высланный из России по делу духоборов Павел Александрович Буланже, который работал в издательстве «Свободное слово». Когда мы уговаривались о столе, Владимир Григорьевич спросил меня, вегетарьянец ли я. Я ответил, что нет, и мне всё равно, что есть. Тогда он решительно сказал миссис Коленсон, что стол без мяса. Так я сделался вегетарьянцем.

Возвращаясь домой, мы зашли в деревенский клуб, где колонисты устраивали чтение для окрестных фермеров и батраков.

Зала клуба была переполнена людьми с грубыми, загорелыми лицами. Один из колонистов с большим выражением читал «Сказку об Иване-дураке» Толстого. По лицам видно было, с каким вниманием и интересом его слушали. Иногда чтение заглушалось неудержимым смехом, иногда же возгласами одобрения.

Пять месяцев я прожил в Перлее. Ежедневно ходил работать в колонию, где, под руководством опытного садовода мистера Хоне, отлично велось садоводство и огородничество, были теплички и парники.

Когда приехал в Перлей Д. А. Хилков, который любил земледелие и сам много работал, мы пошли с ним в колонию. По дороге он сказал мне:

— Они [колонисты], любят землю, и она полюбит их.

Кроме семьи Хоне, колония состояла из семьи Моода, Кенворти, нескольких молодых англичан и одного датчанина. Несколько раз в неделю собирались митинги — по вечерам и в будние дни деловые, на которых обсуждались дела колонии, читались доклады и лекции по садоводству и огородничеству, а по воскресеньям читались доклады на философские и социальные темы, по поводу которых возбуждались горячие прения. На митингах пели гимны, воспевающие труд и трудовую жизнь. С особенным интересом все прислушивались к каждому слову Толстого, все, что получалось Чертковым нового из писаний Льва Николаевича, сейчас же переводилось на английский язык и прочитывалось на митингах. Помню, как была получена его новая статья Carthago delenda est»⁹. Мы, русские, сейчас же собрались в комнате Анны Константиновны, и, так как стульев нехватало (в то время уже приехал Бирюков со своей семьей), многие

Уселись на полу и с затаенным дыханием слушали чтение. Сейчас же статья была переведена Чертковым на английский язык и в следующее воскресенье читалась на митинге в колонии.

Кроме английской колонии, вокруг Чертковых сгруппировалась небольшая русская колония. Кроме Бирюковых, Хилковых и Буланже, здесь, в одном из коттеджей, поселился старый народоволец Жук с женой и ребенком, мрачный, грязный и беспорядочный человек, два русские еврейки-акушерки, очень милые женщины; жена народовольца Дебагория-Мокриевича с дочерью, которая все старалась спропагандировать меня и не давала мне буквально проходу, чтобы не остановить меня и не внушать мне свои идеи.

Иногда нас посещали гости, приезжал Кенворти, прекрасный оратор, который постоянно читал лекции рабочим и пользовался среди них большой популярностью. Приезжал старик-квакер Беллос, тип старого квакера, всегда всем говоривший «ты» и участвовавший во всевозможных благотворительных комиссиях квакеров, как, например, помощи голодающим и духоборам. Приезжал и Кропоткин. Помню, как я его увидел в первый раз сидящим у кухонного очага, он мне очень напомнил Льва Николаевича, и я ему сказал об этом.

— Что же тут удивительного, — отвечал он: — Лев Николаевич — тип русского мужика, и я — тип русского мужика.

Но сходство Кропоткина с Толстым было не только в его внешнем облике. Он так же, как и Толстой, был крайний идеалист. Он строил теорию своего идеалистического анархизма так же, как и Толстой идеализировал людей. Им представлялось, что стоит только уничтожить правительство, как сейчас же люди сорганизуются в небольшие свободные коммуны и наступит идеальная жизнь. Толстой и Кропоткин были сами люди высокой души и по себе судили о всех.

Раз как-то в воскресенье предполагалось пойти в деревню Great Beddow, где Кенворти в свободной, не государственной церкви должен был прочесть лекцию. Собирались итти все — и русские и англичане-колонисты. Случайно приехал Кропоткин, его пригласили пойти тоже. После лекции Кенворти англичане-колонисты стали просить Кропоткина сказать им что-нибудь. Он охотно согласился, но ни за что не соглашался говорить в здании церкви. Мы вышли наружу и окружили Петра Алексеевича, и он в горячей речи обрисовал устройство будущего анархического общества. Он начал с того, что в животном мире, кроме борьбы за существование, существовала всегда взаимопомощь, и эволюция обязана не только борьбе за существование, но и взаимопомощи. От мира животных он перешел к обществу людей, и тут сказалась его горячая вера в человека.

Он говорил правильным английским языком, но с акцентом, и нам, русским, легче было понимать его, чем англичан.

В деревне Little Beddow жил доктор Шкотт. Человек средних лет, женатый, доктор Шкотт оставил лондонскую больницу, где служил врачом, и под влиянием Толстого поселился в деревне. Он жил в маленьком коттедже, при котором был огород, который он обрабатывал сам с своей женой. Его идеи были те же, что у нашего русского крестьянина Бондарева: он считал так же, как и Бондарев, что первая и главная заповедь, это — «в поте лица своего ешь хлеб свой». Он сожалел, что огород его не дает ему достаточно средств к существованию и что за медицинскую помощь населению ему приходится брать деньги. Медицинская практика его была среди беднейшего деревенского населения, и он никогда не назначал определенной платы за свою помощь (в Англии доктора предъявляют счет больному за лечение), а брал, что дают.

Он говорил, что теперь все придерживаются одного правила: «работай для себя», а надо работать для других, а для этого прежде всего надо не сидеть на шее других. Он отрицательно относился к речам Кенворти и говорил, что пример одного человека лучше тысячи проповедей. Он возмущался английским землеустройством, при котором вся земля находится в руках лордов, и был сторонником национализации земли.

— Лорды огораживают свои участки и оставляют их пустовать, чтобы охотиться на них, — говорил он, — в то время как тысячи людей не имеют достаточно хлеба, который мог бы произрастать на этих пустырях.

Бедняцкое население боготворило доктора Шкотта. Бедняки поражались, что он немедленно являлся к больным по их зову, так как они не привыкли к такому вниманию. До того как поселялся доктор Шкотт, в Little Beddow считалось, что там никто не хворает; но оказалось, что это не так, и было много бедняков, которые обращались к нему, в то время как раньше им и не снилось, что они могут получать медицинскую помощь. Про себя доктор Шкотт говорил:

— Я не имею права называться толстовцем, я только наполовину толстовец.

В Лондоне в то время был арестован старый народоволец Бурцев за свою статью, в которой он призывал к убийству Николая II. Он был приговорен к заключению на несколько лет в каторжную тюрьму. Вместе с ним был арестован и наборщик, набиравший его статью. Бурцева я не встречал, но наборщик был выпущен раньше, отбыв свое наказание; он приехал в Перлей и рассказывал нам об ужасах английских тюрем. Бурцева сажали в беличье колесо, которое приводилось в вращательное движение упором ног сидевшего, и Бурцеву приходилось, как белке в колесе, вертеться в нем несколько часов ежедневно. Наборщика заставляли рассучивать смоляные морские канаты. Он показывал свои пальцы, на которых образовались от этой принудительной работы кровавые желоба.

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычис­лить, когда этот...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: