Я еще раз направляюсь к улице Тернмилл

Когда я повернул в проход к Аркам, на часах пробило девять.

Это заставило меня остановиться. Моулди и Рипстона не могло быть под Арками, они, наверно, давно уже на работе и не вернутся раньше сумерек.

Надобно провести весь день, не видавшись с ними. Это значительно уменьшило радость, которую я испытывал, вырвавшись так благополучно из работного дома. Я мог, конечно, разыскать своих друзей на базаре, но явиться туда в моем костюме было немыслимо. Я решился пробраться под Арки и там ждать их возвращения. Странно: то место, где стоял наш фургон, оказалось совсем не таким уютным, как я ожидал. Там было темно и жутко. Сырость пронизала меня до костей.

У одной из стен я увидел кучу какого-то тряпья и направился туда. Но, едва я подошел ближе, куча зашевелилась, и раздался скрипучий старческий голос:

– Чего ты здесь ищешь, мальчишка? Я думал, что хоть днем все уйдут и дадут мне умереть спокойно. Тяжело умирать на людях.

– Я не помешаю вам умирать, – вежливо сказал я. – Умирайте, пожалуйста. Я только ищу местечка, где бы укрыться от холода.

– Полезай в ящик, что стоит на тележке водовоза, – прохрипел мой новый знакомый. – Если бы меня еще носили ноги, я сам забрался бы туда и не стал бы надоедать людям глупыми разговорами.

Я осмотрелся и заметил тележку, на которой стоял большой ящик с отверстием наверху.

Я влез в него, радуясь, что нашел себе уютный уголок. Скоро, однако, оказалось, что убежище это не так удобно, как я воображал.

Внутри ящика осталось много воды, она замерзла и сначала была совершенно твердою, но, когда я сел на лед, он стал оттаивать и вода просачивалась сквозь мои брюки. Я вылез из ящика и прилег за бочкой водовоза, чтобы укрыться от ветра. Но ветер был такой резкий, пронзительный, что укрыться от него не было возможности.

Он с силою врывался сквозь узкий проход и приносил с берега реки обледенелый снег. Меня прохватывало до костей, щипало за уши. А когда я приподнимал голову, ветер дул мне прямо в рот. Я должен был держать шапку обеими руками, пальцы у меня заболели от холода, точно обожженные огнем. Я не мог больше получаса переносить эту пытку. Я соскочил с телеги, засунул руки в карманы и принялся бегать взад и вперед, топая по скользким камням, чтобы как-нибудь разогреть окоченелые ноги.

Наконец холод до того измучил меня, что я решился попробовать развести огонь. На берегу можно было подобрать много щепок и куски угля; одна беда – у меня не было спички. На реке стояло много барок, на них работали люди, и многие из них курили. Они, конечно, дали бы мне спичку, если бы я попросил у них; но как подойти к ним в моем костюме? Они станут расспрашивать меня, станут рассказывать обо мне своим знакомым, и кончится тем, что меня поймают.

Оставалось одно: снять куртку, которая могла уличить меня, и вымазать лицо и руки грязью, чтобы быть похожим на одного из мальчиков «костяников», роющихся в речном иле. Это было дело нетрудное, но мне оно показалось в то время страшно тяжелым: я еще не совсем оправился после болезни, я ужасно прозяб, а мне пришлось снять не только куртку, но и чулки, башмаки и шапку, так как «костяники» этой одежды не носят. Их ноги, руки и лицо вечно выпачканы грязью. Чтобы вымазаться таким же образом, я должен был пройтись голыми ногами по речному илу, покрытому сверху слоем льда, окунуть в этот ил руки и натереть им лицо. «Костяники» носят с собой всегда или мешок, или какую-нибудь посудину, в которую собирают все, что найдут. На мое счастье, я увидел под кормою одной барки старую кастрюлю, лежавшую в иле. Я взял ее в руки и, подойдя к одному старому барочнику, попросил у него спичку.

– Пошел прочь, скверный воришка, – закричал он, – ты только что из тюрьмы и опять берешься за прежнее!

– Я не был в тюрьме, – со слезами отвечал я, – я никогда не был в тюрьме.

– Не был в тюрьме, гадкий лгун! Да ты посмотри на свою голову, разве это не тюремная стрижка?

– Нет, я был в работном доме, и меня там обрили, потому что у меня была горячка, я убежал из работного дома!

Старик свесил седую голову через край барки и пытливо посмотрел на мое грязное, залитое слезами лицо. Он, должно быть, убедился, что я говорю правду, потому что сказал гораздо ласковее:

– Ну, если тебе нужна только спичка, так возьми себе хоть две, да иди своей дорогой.

Он воткнул спички в расщелину багра и передал мне их таким образом. Но увы, все труды мои оказались напрасны! У меня были и щепки, и уголья, и клочок бумаги, но все это было такое сырое, что обе спички мои истлели и ничего не могли зажечь. Я посмотрел на берег; старика, давшего мне спички, не было на барке, пришлось обойтись без огня. Я опять сошел к реке, смыл грязь с рук, с ног и с лица, дал им просохнуть на ветру, так как у меня не было полотенца, потом надел опять чулки, башмаки, куртку и шапку и принялся расхаживать взад и вперед под Арками.

Часа в два пошел снег, Это не огорчило, а, напротив, обрадовало меня: я думал, что из-за дурной погоды Рипстон и Моулди скорее вернутся домой, Я уселся на последней ступеньке той лестницы, по которой они обыкновенно спускались под Арки, и стал ждать.

На церковных часах пробило семь, но мои друзья не являлись.

Куда мне теперь деться, за что мне приняться? Уж не вернуться ли, пожалуй, домой?

Когда эта мысль в первый раз пришла мне в голову, я прогнал ее, как совершенно нелепую. Но время проходило, у меня исчезла надежда увидеться с моими единственными друзьями. Мысль о доме возвращалась. Наконец, я уже не мог думать ни о чем другом. Чего мне так бояться возвращения домой? Я уже больше девяти месяцев не видал никого из своих: может быть, они обрадуются мне, может быть, в худшем случае, отец прочтет мне хорошую нотацию. Теперь я уже не такой маленький мальчик, каким был, когда бежал из дома, я знал, как искать работы, за какую работу взяться, я не буду в тягость своему семейству.

Однако, прежде чем идти в наш переулок, я побродил несколько времени около Арок, затем добежал до рынка, посмотрел, не там ли Рипстон и Моулди, и, не найдя их нигде, решился направиться к Тернмиллской улице. Я шел бодро, нигде не останавливаясь и ни на кого не обращая внимания.

Но, когда я дошел до Смитфилда, шаги мои стали замедляться, а, подойдя к переулку, я и совсем остановился. Не опасно ли так прямо явиться к отцу? В это время дня он обыкновенно бывает в пивной. Подождать разве, пока он выйдет оттуда? Он всегда добрее, когда немного выпьет. Я остановился против переулка и стал поджидать отца. Он всегда возвращался домой в одиннадцатом часу, а теперь был только десятый. Я ждал терпеливо, и мысль о том, как меня встретит отец, что он мне скажет, мешала мне даже чувствовать голод и холод.

Но время шло, а отца все не было. Я решился, наконец, дойти до пивной, куда всегда заходил отец, и посмотреть, там ли он.

Вдруг дверь пивной распахнулась, и из нее вытолкали женщину.

Платье этой женщины было все изорвано и испачкано, рыжие волосы всклокочены, губы разбиты, а на руках она держала ребенка, завернутого в какие-то грязные тряпки. Я тотчас же узнал ее: это была миссис Берк с моей бедной сестрой Полли.

– Ах ты, проклятый пьяница! – визжала она. – Как ты смеешь бросать в меня бутылками? Ты чуть не убил ребенка. Вернись только домой, я обломаю об тебя всю кочергу!

Мужчина, вытолкнувший ее из двери, бросился на нее с поднятыми кулаками.

– И ты еще смеешь попрекать меня пьянством, низкая тварь! – кричал он. – Сама пропиваешь деньги, которые я даю на еду. Вся семья голодает, с тех пор как ты поселилась в моем доме. Мало убить тебя.

– Полно вам буянить, Джим Бализет, – сказал мистер Пигот, удерживая его за руки. – Я не позволю вам бесчинствовать у меня в кабаке. Можете бить ее дома, если хотите, а не здесь!

Джим Бализет! Он назвал этого пьяного, грязного человека Джим Бализет! Неужели это мой отец?

Я привык всегда видеть отца одетым опрятно, даже щеголевато.

Бывало, возвращаясь с работы, он тщательно умывался и не выходил из дому иначе, как в чистой рубашке, в крепкой фланелевой куртке и в шелковой косынке на шее. А у этого человека немытое, опухшее лицо с заплывшими глазами, небритая щетинистая борода. Его волосы давно не видали гребенки. На нем страшно грязная рубашка и старая, измятая шляпа.

– Пустите меня! – кричал он мистеру Пиготу. – Я должен разбить морду этой скотине, этой змее, этой пиявке, высосавшей всю кровь из моих жил.

– Перестань, Джим! – убеждали его люди, выскочившие из пивной. – Успеешь расправиться с ней; пойдем-ка лучше, выпьем еще по стаканчику.

– Что, опять Бализеты скандалят? – спокойно спросил он трактирщика.

– Да, – ответил мистер Пигот. – Сил не хватает с ними справиться. Наконец-то вы пришли на подмогу.

– Да, господин полицейский, – кричал отец, – уберите отсюда эту рыжую тварь, чтобы глаза мои больше ее не видали!

– Нет, лучше пристукните этого изверга, пропившего все мое добро, – захныкала миссис Берк, немного успокоившись при виде полицейского.

– Ну, иди, иди домой, бесстыдная пьянчужка! – заворчал полицейский, бесцеремонно втащил ее в наш переулок и втолкнул в дверь нашего дома.

Что мне было делать? Идти за миссис Берк было, конечно, глупо. Я никогда не рассчитывал на ласковый прием с ее стороны.

Соваться ей на глаза, когда ее побили, было уж совсем нелепо. Я очень жалел малютку Полли, но меня утешало то, что она по крайней мере жива и не сделалась калекой по моей вине.

Подойти к отцу? Может быть, отец сжалится надо мной. Прежде миссис Берк восстанавливала его против меня.

Теперь он с ней поссорился; может быть, он примет меня назло ей. Я робко вошел в пивную. Там было много народу, и я не сразу увидал отца. Только оглядевшись хорошенько, я заметил, что он сидит, положив обе руки на стол и склонив на них голову.

– Эй ты, работный дом, чего тебе? – спросил у меня слуга.

– Я пришел сюда к отцу, он там! – отвечал я, указывая на отца.

– А! Я так и думал, я его сразу узнал! – вскричал скорняк, живший в нашем переулке. – Джим, проснись-ка, смотри – воротился твой сын! – закричал он отцу, слегка расталкивая его.

– Врешь, не тронь меня! – проворчал отец, не поднимая головы.

– Поговори с ним, маленький Джим, он узнает твой голос.

– Это я, отец! – проговорил я, дотрагиваясь до его локтя дрожащею рукою. – Я пришел назад.

Отец медленно поднял голову и устремил на меня такой свирепый взгляд, что я отступил на два шага.

Он несколько минут смотрел на меня таким образом, и я уже начинал надеяться, что гнев его исчезнет, как вдруг он, не говоря ни слова, бросился на меня и схватил за ворот рубашки и куртки.

Рука его сильно сдавила мне горло, и я упал на скамейку.

– А, попался, негодяй! Попался! – проговорил он, отстегивая другой рукой страшный ременный пояс.

– Что вы с ним делаете, Джим? Джим, ведь вы его задушите! Оставьте его, Джим! Можно ли так обращаться с ребенком? – вступились за меня окружающие.

– Сын – мой! Что хочу, то и делаю с ним! – закричал отец.

Он остановился на минуту, должно быть, соображая, как удобнее положить меня для того, чтобы высечь, затем приподнял меня за шиворот и бросил на стол лицом вниз. Тут он, должно быть, в первый раз заметил, какая на мне странная одежда.

– Это, должно быть, тюремное платье, – заметил кто-то, – и стрижка тюремная.

– Нет, это не тюрьма, – сказал слуга, – это работный дом!

– Да, работный дом, – подхватил я, – мне выдали это платье, когда я заболел горячкой и попал в работный дом!

Я думал этими словами разжалобить отца, но вышло наоборот. Он отскочил от стола с отвращением и, обращаясь к окружающим, проговорил слезливым голосом:

– Вот, вы говорите, чтобы я отпустил его, а знаете ли вы, что сделал этот мальчишка? Он бежал из дома, он чуть не убил мою дочку, он нищенствовал, он опозорил меня, он был в работном доме, слышите ли вы? В работном доме! И чтобы я его пустил! Да ни за что на свете, я его до смерти изобью!

– Только, пожалуйста, не в моем кабаке! – вскричал мистер Пигот, хватая на лету конец ремня, который отец уже поднял надо мной. Мистер Пигот хотел выхватить и весь ремень, но другой конец ремня был крепко обмотан вокруг отцовской руки.

Между ними завязалась драка, и, воспользовавшись этим, я незаметно соскользнул со стола на пол.

– Зовите, кого хотите, никто не помешает мне расправиться с этим негодяем!

Дверь распивочной приотворилась, в нее высунулось с полдюжины голов любопытных прохожих, привлеченных шумом. Я спрятался под стол. Добродушный слуга наклонился и протащил меня к двери. Все присутствующие были до того заняты дракой отца с мистером Пиготом, что не обращали на меня внимания.

– Беги скорей домой и радуйся, что так дешево отделался! – сказал слуга, выталкивая меня на улицу и запирая за мной дверь.

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: