Социологические концепции государства и права

Юридический позитивизм соответствовал повседневным правовым интересам развивающегося гражданского общества, но не давал ответа на ряд острых социальных проблем. Вне поля зрения юридического позитивизма оставались противоречия и конфликты гражданского общества, социальные процессы, обусловливающие его развитие, соотношение общества и государства. Формально-догматическая методология не могла дать обоснование правовому государству. Всем этим было обусловлено стремление ряда юристов и государствоведов найти внешние по отношению к государству и праву факторы, ссылками на которые можно глубже идеологически обосновать представительное государство. Поиск этих факторов вел к соединению политико-правовых теорий с социологическими, психологическими и иными концепциями. Растущая общественная роль государства тоже повышала интерес к нему социологов, по-своему пытавшихся осмыслить этот процесс и дать ему теоретическое объяснение.

Попытку применить некоторые идеи социологии к учению о праве и государстве предпринял известный немецкий юрист Рудольф Иеринг (1818 – 1892 гг.).

Считая недостаточной “юриспруденцию понятий”, формально-догматический подход к праву, Иеринг в своей книге “Цель в праве” (том 1–1872 г.) стремился дать современному ему праву и государству социологическое обоснование. Центральным понятием его теории является понятие интереса, выраженного в праве.

Иеринг считал недостаточным формальное определение права как совокупности действующих в государстве принудительных норм и писал о необходимости раскрыть содержание права. По его определению, “право есть система социальных целей, гарантируемых принуждением”, “право есть совокупность жизненных условий общества в обширном смысле, обеспечиваемых внешним принуждением, т.е. государственной властью”.

Отход от формального определения права и попытка раскрыть его общественное содержание в учении Иеринга неразрывно связаны с апологией отношений гражданского общества. Он утверждал, что частная собственность вытекает из природы человека: “Это правоотношение предначертано самой природой”. Иеринг восхвалял основанный на эквивалентности товарооборот, именуя его “чудом природы”, “экономическим провидением”, “воплощением справедливости”. “Деньги – истинный апостол равенства, – заявлял Иеринг, – там, где речь идет о деньгах, смолкают все социальные, политические, религиозные и национальные предрассудки и различия”.

Если явления природы подчинены причинности, то причиной действий людей являются цели; движимый собственным интересом индивид стремится достигнуть частных целей, которые сводятся к общей цели и к общему интересу в товарообороте, основанном на эквиваленте, воздающем “каждому свое”. Цели всех и каждого обеспечиваются правом: “Цель – творец права”. Социологические построения Иеринга сводились к рассуждению, что все члены современного ему общества солидарны в своих интересах и преследуют общие цели; соответственно и право он определял как выражение “всеобщих интересов”, “осуществленное партнерство индивида с обществом”.

В работе “Борьба за право” (1872 г.) Иеринг утверждал, что право не всегда выражало интересы общества. Он критиковал мнение исторической школы права (Савиньи, Пухта), что право развивается мирно, стихийно и безболезненно, подобно языку и культуре. Право, по Иерингу, развивалось в кровавой борьбе классов и сословий, добивающихся закрепления в праве через законодательство своих интересов. “Все великие приобретения, на которые может указать история права: отмена рабства, крепостного состояния, свобода земельной собственности, промыслов, вероисповедания и пр., – все это пришлось добывать лишь таким путем ожесточеннейшей, часто целые столетия продолжавшейся борьбы, и путь, по которому шло при этом право, нередко отмечен потоками крови...” Но эта борьба, утверждал Иеринг, меняет свой характер после воплощения в праве равенства всех перед законом, свободы собственности, промыслов, совести и др. (т.е., по сути дела, принципов гражданского общества). Теперь, писал Иеринг, борьба должна вестись не за утверждение в праве каких-либо новых принципов, а только за обеспечение и поддержание в общественной жизни твердого порядка, за претворение в жизнь уже существующего права, поскольку достигнуто единство действующего права и выраженных в нем прав личности как субъективных прав: “Право в объективном смысле есть совокупность применяемых государством правовых принципов, законный распорядок жизни; право в субъективном смысле – конкретное воплощение абстрактного правила в конкретном правомочии личности”. Поэтому тезис о “кровавом” развитии права в смысле борьбы за право классов и сословий Иеринг относит к прошлому. Современную ему борьбу за право Иеринг толковал только как защиту существующего права от нарушений, как отстаивание субъективного права отдельного индивида, нарушенного другим лицом.

Чувствуя уязвимость своего определения права как “защищенного интереса” в том отношении, что лень, отвращение к спору и ссоре, страх перед процессом нередко побуждают потерпевшего от правонарушения поступиться нарушенным субъективным правом, выражающим не очень значительный для него интерес, Иеринг взывал к “здоровому правовому чувству” как самостоятельному мотиву борьбы за свое право. Попустительство злонамеренному нарушению своего права – проявление трусливости, недостойной человека: “Кто делает из себя червяка, – цитирует Иеринг Канта, – тот не может потом жаловаться, что его попирают ногами”. Борьба за право – обязанность перед самим собой; “здоровому правовому чувству” присущи “способности чувствовать боль от правонарушения и деятельная сила, т.е. мужество и решительность в отражении нападений”. Независимо от того, сколь значителен или незначителен защищаемый правом вещественный, прозаический интерес, борьба за право для защиты личности становится поэзией: “Борьба за право есть поэзия характера”, “сила права, совершенно как и сила любви, основывается на чувстве”. Эта борьба есть обязанность не только перед собой, но и перед обществом. Субъективное право не существует без объективного, и наоборот. “В моем праве, – писал Иеринг, – попирается и отрицается право вообще, в нем оно защищается, утверждается и восстанавливается”. “Каждый призван и обязан подавлять гидру произвола и беззакония, где только она осмеливается поднимать свою голову; каждый, пользующийся благодеянием права, должен в свой черед так же поддерживать по мере сил могущество и авторитет закона – словом, каждый есть прирожденный борец за право в интересах общества”. Истинной школой политического воспитания народов является прежде всего борьба за частное право. Римский народ достиг наивысшего политического и внешнего могущества именно тогда, когда он обладал наиболее разработанным частным правом. И наоборот: Германская империя потеряла Эльзас и Лотарингию в то самое время, когда крестьянин и горожанин были объектом феодального и абсолютистского произвола. “Сила народа равнозначна с силой его правового чувства, забота о национальном правовом чувстве есть забота о здоровье и силе государства”, – утверждал Иеринг.

По его мнению, без борьбы нет права, как без труда нет собственности. Наряду с положением: “В поте лица твоего будешь ты есть хлеб свой” стоит одинаково верное положение: “В борьбе обретешь ты право свое”. С того момента, когда право отказывается от своей готовности к борьбе, оно отказывается от самого себя...”

Для охраны интересов общества против эгоистических интересов индивидов, считал Иеринг, необходимо государство. “Государство есть само общество, как держава организованной принудительной власти”. “Государство есть общество, которое принуждает...”

Иеринг за сильную государственную власть. “Бессилие, немощь государственной власти, – смертный грех государства, не подлежащий отпущению, грех, который общество не прощает, не переносит... Самая невыносимая форма государственного состояния все-таки лучше полного отсутствия ее”. В произведениях Иеринга нашли отражение настроения германской буржуазии, ее стремления к расширению границ Германской империи. “Каждому государству, – писал Иеринг, выражая эти настроения, – присуще стремление расширить свои географические границы, и это стремление тем сильнее, чем живее в нем общественная идея... Наклонность государств к расширению, завоевания – суть протест общества против его географического ограничения”.

Одобряя политику “железа и крови” Бисмарка, мирясь с полуфеодальной формой Германской империи, немецкая буржуазия стремилась ввести деятельность государства в рамки законности, обеспечить незыблемость правопорядка. Этим обусловлены идеи Иеринга о самоограничении государства правом. В принципе, государство не ограничено им же издаваемыми законами; и в деспотических государствах односторонне-обязательные (т.е. только для подданных) нормы образуют зачатки права; однако “право в полном смысле слова есть двусторонне-обязательная сила закона, подчинение самой государственной власти издаваемым ею законам”.

Право, подчеркивал Иеринг, – “разумная политика власти”. Собственный интерес государства, “эгоизм заставляет власть вступить на путь права” уже по той причине, что “одна норма заменяет для власти тысячи индивидуальных повелений”. Еще важнее то, что при помощи права обеспечиваются защита общих интересов, выполнение целей права и государства. “Лишь там, где государственная власть сама подчиняется предписанному ею порядку, – писал Иеринг, – приобретает последний окончательную правовую прочность; лишь при господстве права процветают национальное благосостояние, торговля и промыслы, развертываются вполне присущие народу умственные и нравственные силы. Право есть разумно понятая политика власти”.

Учение Иеринга оказало значительное влияние на развитие буржуазной политической и правовой мысли. Вместе с тем оно с самого начала породило ряд сомнений и резонных возражений. Если субъективное право тождественно охраняемому интересу, то, спрашивали правоведы, сохраняется ли оно при утрате интереса? Недостаточно убедительным представлялось также обоснование связанности государства правом ссылками только на “разумность политики” носителей верховной власти.

Наряду с “юриспруденцией интересов” разрабатывались и другие концепции буржуазного правоведения.

Своеобразную попытку соединить формально-догматическое понимание государства и права с социологией предпринял немецкий государствовед Георг Еллинек (1851 - 1911 гг.).

Еллинек различал социальное учение о государстве и учение о государственном праве. Следуя неокантианской методологии, он утверждал, что эти учения основаны на разных методах, и соответственно этому государство и право имеют разные аспекты и определения. Государство как социальное явление представляет собой обладающее первичной господствующей властью союзное единство оседлых людей; правовое понятие того же государства сводится к “корпорации” (юридическая личность, субъект права). В разных аспектах (в нормативном и в социальном) изучается и право.

Различая социальные и юридические понятия государства и права, Еллинек соглашался с Лассалем и другими авторами, отличавшими писаную конституцию от фактической, создаваемой тем фактическим распределением социальных сил, которое существует в каждом государстве независимо от писаных правоположений. Право, по той же концепции, является компромиссом между различными противоречащими друг другу интересами. К этому Еллинек добавляет, что власть и право в их социальном аспекте должны истолковываться психологически, поскольку все явления общественной жизни имеют массово-психологический характер. Общество, по Еллинеку, “означает совокупность проявляющихся во внешнем мире психологических связей между людьми”.

Действующее право Еллинек определял в духе юридического позитивизма: “Право есть совокупность исходящих от внешнего авторитета, гарантированных внешними средствами норм взаимного отношения лиц друг к другу”. Говоря о праве в социальном аспекте, он замечал, что положительность права в конечном счете основана на средней, типической убежденности народа в том, что это есть право действующее. На такой основе построен весь правопорядок: “Право существует только в нас самих, оно есть функция человеческого общения и потому должно опираться на чисто психологические элементы”.

В социально-психологическом плане истолковывается и государство, сводимое к соотношениям воль властвующих и подвластных: “Власть, которая повелевает, но которой не подчиняются, теряет свой характер господствующей власти. Точнее говоря, вся государственная власть основана на повиновении подданных”. Повиновение, по Еллинеку, обеспечивается там, где к фактическим отношениям господства присоединяется их психологическое признание подвластными как нормативных отношений (“должно быть так, как есть”). Именно это нормативное сознание, придавая власти правовой характер, делает ее прочной: “Государственная власть должна – не считая переходных эпох – опираться на убежденность народа в ее правомерности, что применимо к всякой форме государства, не исключая и неограниченной монархии”.

Еллинек, таким образом, высказывал идею, позже названную социологами и политологами идеей “легитимации государственной власти”, ее признания подвластными, укоренения в общественном мнении как социально-психологической основы государственного порядка.

Двухаспектное понимание государства и права было для Еллинека средством преодоления теоретических затруднений, которые испытывал примененный к государствоведению юридический позитивизм. Одно из них – проблема ненарушимости правопорядка, законности действии государственной власти. Подобно другим либералам, Еллинек придавал большое значение правам и свободам как необходимому условию свободной от государственного вмешательства индивидуальной деятельности. Поскольку с точки зрения юридического позитивизма эти права и свободы определяются объективным правом, которое создается и применяется государством, необходимо было доказать “связанность государства” им же создаваемым правом; с юридической точки зрения эту связанность Еллинек объяснял обязательностью законов для государственных органов: “Деятельность органов государства и есть сама государственная деятельность, другой деятельности государства, кроме осуществляемой через посредство его органов, вообще не существует”. Однако, коль скоро “воля государственного органа и есть воля государства”, с той же чисто юридической точки зрения тот же довод может обернуться противоположностью: любой, даже и противоречащий закону акт государственного органа должен считаться правомерным. Выход из затруднения Еллинек находит в ссылке на социальное понятие государства и права, на господствующее социально-психологическое воззрение: “Вся наша современная культура основана на убеждении, что власть государства имеет границы, что мы – не подчиненные безгранично всемогущей власти государственные рабы”. Рассуждения Еллинека отражают более высокий уровень конституционного развития Германской империи, чем апелляции Иеринга к разуму правящих кругов.

В том же духе Еллинек пытался совместить юридическое понятие государства с понятиями социологии. “Всякий шаг вперед в области культурного развития можно назвать прогрессом идеи всечеловеческой солидарности. Зарождаясь исторически в самом тесном кругу, солидарные интересы охватывают все более широкие социальные группы, усиливаясь не только экстенсивно, но и интенсивно”. Он готов признать, что в прошлом существовали классовые господства, основанные на привилегированном политическом положении части народа; но коль скоро теперь, рассуждал Еллинек, нет замкнутых господствующих классов, государство является представителем общих интересов своего народа.

Но все же общество состоит из различных, противоположных друг другу, борющихся социальных групп, и потому оно не может иметь единой воли; представительное учреждение (парламент) должно выражать единую народную волю. Как снять это противоречие? Еллинек, подобно сторонникам юридической школы государствоведения, комментирует и одобряет институты парламентаризма (в том числе независимость депутатов от избирателей), но считает недостаточной чисто формальную точку зрения, теоретически разобщающую представителей и представляемых. “В государстве с представительной формой правления народ как единый элемент государства является в то же время активным членом государства, коллегиальным государственным органом”. Народ, пояснял Еллинек, влияет на ход государственных дел через избирательное право; депутат по закону не обязан отчитываться перед избирателями, но находится под их фактическим контролем; “парламент, воля которого совершенно расходится с народными воззрениями, не может долго оставаться у власти”,

Таким образом в парламентском, представительном правлении, по Еллинеку, снимается противоречие между единством государства как юридической личности и социальной разобщенностью интересов народа, образующего эту юридическую личность.

Концепция Еллинека в ее программной части служила обоснованию развития представительных учреждений парламентского типа в Германской империи и других странах; попытки соединить правовое и социальное понятия государства в какой-то мере предвосхищали свойственное неолиберализму понятие правового и социального государства.

Значительное внимание проблемам политико-правовой теории уделялось в социологических концепциях философских позитивистов. Наиболее видный из них – Герберт Спенсер (1820–1903 гг.) – был очень популярен в Англии, США и ряде других стран. Основная его работа – “Система синтетической философии” (1862 – 1896 гг.).

Спенсер рассматривал общество как своеобразный организм, сложный агрегат, развивающийся по общему закону эволюции. “Эволюция есть переход от неопределенной, бессвязной однородности к определенной, связной разнородности, сопровождающий рассеяние движения и интеграцию материи”. Общество взаимодействует с окружающей средой (природа и – или – другие общества) и испытывает на себе влияние этой среды; в результате складывается государство: “Правительство возникает и развивается вследствие наступательной и оборонительной войны общества против других обществ”.

Поначалу основными обязанностями государств были защита от внешних врагов и охрана общества от внутренних врагов. На этой основе, по теории Спенсера, сложился воинственный тип социальной организации. Ее характерные черты: народ и армия имеют одинаковое строение, организованы на основе принудительного объединения, централизованной регулятивной системы; общество как организм подчинено главному нервному центру и организовано иерархически: центр – подцентры – под-подцентры и т.д.; место индивида в социальной иерархии определяется его статусом; жизнь, свобода, собственность индивида принадлежат обществу; государство устанавливает не только запреты (“чего нельзя делать”), но и предписания (“надо делать то-то и то-то”); запрещены и подавляются все объединения и союзы, кроме тех, которые входят в состав государственной организации; общество стремится производить все необходимое для его независимого от других обществ существования; из духовных качеств членов общества высоко почитаются храбрость, преданность данному обществу, исполнительность, малая инициативность, слепая вера в авторитет, уверенность в необходимости и полезности правительственного вмешательства.

Военный тип обществ, писал Спенсер, постепенно сменяется промышленным, основанным на взаимодействии общества с природой (индустриальная деятельность).

Государство-общество промышленного типа основано не на иерархии (различных статусах), а на равенстве, не на принудительно-деспотическом регулировании, а на свободных договорах и частной инициативе, не на “искусственном распределении” благ правительством в военных целях, а на принципе эквивалента, поощряющем инициативу и предприимчивость, на “естественном распределении” благ по справедливости. Единственной обязанностью правительства является поддержание справедливости; для этого осуществляется не положительное, а только отрицательное регулирование. Члену промышленного общества правительство говорит: “ты не должен делать того-то и того-то”, но не говорит: “ты должен делать то-то и то-то”.

Главное различие военного и промышленного обществ, по определению Спенсера, в том, что “прежде индивиды служили для цели общества, а теперь общество должно служить для целей индивидов”.

По существу отождествляя промышленный тип с капитализмом, Спенсер не идеализировал современное ему общество и государство. По его мнению, европейские государства находятся в переходном состоянии. “Промышленный тип еще не достиг полного развития”; более того, по “закону ритма” в ряде стран “начался обратный процесс: процесс усиления господства общества (над индивидом)”.

Спенсер критически писал о ряде сторон современного ему общества. Помимо того, что оно еще сильно смешано с пережитками военного режима, даже и в социальном отношении замечается скорее регресс, чем прогресс: “Ибо, хотя рабочий и может по своему усмотрению заключать договор с кем угодно, но это, в сущности, сводится к его праву менять одно рабство на другое. Давление обстоятельств суровее давления, которое хозяин мог производить на своих крепостных”. В связи с этим Спенсер одобряет организацию и деятельность рабочих профсоюзов, понуждающих предпринимателей к уступкам и воспитывающих в рабочих чувство солидарности. “Насильственную практику” профсоюзов Спенсер оценивал как “выражение того переходного социального состояния, которое обнаруживается современными полувоенными, полупромышленными обществами”; воспитательная же сторона деятельности профсоюзов, по мнению Спенсера, делает людей более пригодными для “высших форм общественного организма”.

Не идеализируя реальный капитализм. Спенсер стремился возвеличить и увековечить его устои. Проект “социократии” Конта им резко осуждался как проекция милитаризма на промышленный тип; подлинной основой последнего и его развития в более высокий тип являются, по Спенсеру, права личности как частные виды равной для всех свободы. Спенсер возражал тем, кто, следуя Бентаму, утверждал, что государство есть творец права. “Права, в истинном смысле этого слова, суть выводы из принципа равной свободы... Изучая эти выводы, мы увидим, что не законодательство есть источник права, а право есть основа законодательства”.

Спенсер дал традиционный для либерализма перечень индивидуальных прав (безопасность личности, свободное передвижение, свободы совести, речи, печати и др.), обращая особенное внимание на право собственности и свободу частной предпринимательской деятельности. “Полная индивидуальная собственность есть спутник промышленного прогресса” (исключение Спенсер делал для собственности на землю, которая должна принадлежать обществу; национализация земли предполагалась путем выкупа). Рассматривая индивидуальную частную собственность как вывод из того принципа, в силу которого каждый индивид должен нести последствия своей деятельности, Спенсер защищал “право каждого человека заниматься своими делами как ему угодно, каковы бы ни были его занятия, лишь бы они не нарушали свободы других”.

Правительственное вмешательство в промышленность, торговлю и духовную жизнь Спенсер расценивал как пережиток военного режима. Оно вредно влияет на развитие промышленности и на характер граждан (насаждает однообразие, пассивное повиновение, безынициативность, мешает естественному приспособлению к требованиям окружающей среды). Все достижения материальной и духовной культуры, рассуждал Спенсер, созданы “путем частной инициативы, а правительственное вмешательство не только не приносило никакой пользы, но даже бывало прямо вредно”.

Политические права граждан Спенсер рассматривал лишь как средство обеспечения индивидуальных прав. Ссылаясь на опыт истории, он писал, что “права индивидов, лишенных участия в политической деятельности, неизбежно нарушаются. К этому нужно прибавить, что политические права должны быть так распределены, чтобы не только индивиды, но и классы не могли угнетать друг друга”. Поэтому он одобрял все более широкое избирательное право (возражая, однако, против предоставления политических прав женщинам) и развитие представительных учреждений.

Спенсер с тревогой писал о возрождении и усилении ряда характерных черт военного общества в Германии, Англии, Франции, о развитии и увеличении армий, росте бюрократического аппарата, усилении роли правительства и его вмешательства в торговлю, промышленность, трудовые и другие отношения.

В нашумевшей статье “Человек против государства” (1884 г.; в русских переводах: “Грядущее рабство”, “Личность и государство”) Спенсер осуждал нараставшую тенденцию государственного вмешательства в общественные отношения под предлогом улучшения условий жизни каких-либо социальных слоев. Эта тенденция, отвечающая настроениям огромного большинства людей, несущих бремя тяжелого труда, и тем более людей, не способных к труду, их желанию получать все большую помощь от государства, поддерживается политиками (особенно во время выборов),, членами парламентов, многими либералами, журналистами, социалистами, фанатичными революционерами. Между тем, писал Спенсер, надежда на государственную помощь и правительственные благодеяния не только ослабляет личную энергию или ассоциации частной инициативы, но и опасна для общества в целом: “Всякое расширение административной регламентации ведет за собой учреждение новых регулирующих агентов, более обширное развитие чиновничества и усиление группы чиновников... Сплоченная, относительно немноголюдная группа чиновников, связанных одинаковыми интересами и действующих под руководством центральной власти, имеет громадное преимущество над разрозненной массой общества... Организация чиновников, перейдя за известный фазис развития, становится несокрушимой”.

Многочисленные преобразования, проведенные парламентскими актами, по мнению Спенсера, скоро приведут к государственному социализму, а тем самым к превращению трудящихся в рабов общества, поскольку господствующие чиновники будут по своей воле определять продолжительность рабочего времени трудящихся и меру их вознаграждения. Это завершилось бы возвращением в деспотизм, установлением самовластия лиц, достигших власти в социалистической организации: “При таком правительстве народная масса, управляемая иерархией должностных лиц и контролируемая во всех внутренних и внешних своих проявлениях, работала бы для того, чтобы содержать организованную группу, сохраняющую в своих руках власть, тогда как ей самой оставалось бы лишь столько средств, чтобы влачить жалкое существование”. В конце концов, писал Спенсер, это может привести к страшной катастрофе, подобной Великой французской революции, причиной которой, как он утверждал, были чрезмерная регламентация человеческой деятельности и присвоение продуктов этой деятельности в пользу правительства.

Причину несостоятельности государственного социализма и коммунизма Спенсер видел в таких недостатках человеческой природы, как любовь к власти, честолюбие, несправедливость, нечестность. “Такой политической алхимии, с помощью которой можно было бы превращать олово инстинктов в золото поступков, не существует”. Все попытки ускорить прогресс человечества с помощью административных мер ведут лишь к возрождению учреждений, свойственных низшему (т.е. военному) типу общества – “пятятся назад, желая идти вперед”.

Критикуя проекты “практических” политиков и коммунистов, Спенсер писал: “Никакой прогресс не может осуществляться без усовершенствований в характере, происходящих от мирного труда”.

Спенсер обосновывал программу буржуазного пацифизма: “Основным условием возможности достижения высшего общественного состояния, как политического, так и всякого другого, является прекращение войны. Милитаризм, поддерживая приспособленные к нему учреждения, уничтожит возможность возникновения перемен, направленных к установлению более справедливых учреждений и законов, или же сумеет нейтрализовать эти перемены; тогда как постоянный мир неизбежно поведет к социальным улучшениям всякого рода”.

Спенсер утверждал, что в результате дальнейшей эволюции, совершенствования людей и общественных отношений промышленный тип будет развиваться к более высокому типу общества, при котором продукты индустрии будут использоваться не для военных целей или увеличения материального благосостояния, а для выполнения высших деятельностей. Тогда же сложится “Союз всех высших представителей цивилизации” и завершит развитие природа человека, личные желания которого будут совпадать с интересами всего общества.

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: