IX. ЧЕЛОВЕК В «МАЛОМ СОЦИУМЕ»

В третьей главе мы рассматривали отношения личности и крупных общественных структур — общества в целом, партии, кружка. Таким образом выстраивалась макроструктура социокультурного бытия человека. Однако не менее, а может быть, даже более важным для личности является ее приобщенность к микроструктурам социально-культурной природы — к «малому социуму», к которому следует отнести отношения полов (рассмотренные в предыдущей главе), дружеские отношения, компанию, трудовой коллектив и т.д.

Все названные отношения являются личным, интимным фактом культурного бытия и, следовательно, не подлежат общественному контролю ни в какой форме. (О том, как нарушается этот принцип, мы будем говорить позже.)

Взаимоотношения в среде малого социума важны прежде всего тем, что непосредственно относятся к сущности культурного бытия человека — его ценностной ориентации и конкретной системы ценностей. В этой области возникают определенные ценности и антиценности, которые непосредственно и постоянно влияют на состояние и уровень культурологического комфорта, а следовательно, и на устойчивость личности в культурном мире. Ценности, обретаемые в малом социуме, являются настолько важными, что их наличие может обеспечить человеку психологический комфорт даже при прочих неблагоприятных факторах: например, гармоническая семья помогает переносить и неприятности по службе, и финансовую неустойчивость, и болезнь. И наоборот, потеря ценностей малого социума резко понижает эмоциональный комфорт, что на практике называется «плохим настроением», «хандрой», неустойчивостью психики и т.п. По-видимому, это вызывается тем, что названные отношения вырабатывают особого рода ценности (назовем их условно «интимными»), которые ничем не заменишь. Чтобы в полной мере ощущать культурный комфорт и целостную полноту жизни, человеку надо иметь «родственную душу», которой можно было бы раскрыть душу свою, не опасаясь непонимания, равнодушия, насмешки и т.п. Без этого эмоциональная жизнь человека будет суха и безрадостна, хотя до поры до времени он сам может этого и не ощущать.

С другой стороны, в микрокосмосе культурной жизни формируются и очень определенные антиценности, что не менее важно. Если взять, например, отрицательное отношение частного человека, с одной стороны, к тому или иному политическому лидеру, а с другой — к тому или иному члену семьи, то второй фактор, безусловно, будет в большей степени определять эмоциональныйдискомфорт. Область антиценностей малого социума весьма широка — от неприязни к какому-либо члену семьи до конфликтов с начальством. Но любое возникновение антиценности независимо от ее этиологии лишает человека душевного комфорта, а значит, культурологически несостоятельно. Если иметь в виду такой конечный культурологический результат, как человеческое счастье, то оно определяется, в конце концов, не служебными достижениями, не местом в структуре крупных общественных образований, но прежде всего порядком и миром в личной жизни, добрыми отношениями в малом социуме.

Рассмотрим теперь разные формы организации малого социума. Важнейшей из них, вероятно, является семья в том или ином ее виде. Мы будем говорить прежде всего о моногамной семье, характерной для развитых стран Европы и отчасти других регионов (Япония, Китай, некоторые страны Африки и т.п.). Кроме того, в данном случае нас не интересует становление и развитии семьи — это задача скорее истории и социологии, а не культурологии, а кроме того, об этом мы отчасти говорили выше. Рассматриваться, следовательно, будет семья в ее современном состоянии, то есть такая, какая сложилась в XIX—XX вв.

Семья как особая форма организации общества традиционно рассматривалась прежде всего в ее социально-экономическом аспектах; отчасти — с точки зрения организации быта. В том и в другом случае семья понималась как «ячейка общества» и находилась, следовательно, в ведении социологии. Под иным углом зрения в науке семья практически не рассматривалась, но культурологический смысл ее был очень хорошо представлен в искусстве и прежде всего в литературе (к конкретным примерам мы обратимся несколько позже). Культурологический смысл семьи чрезвычайно важен; он, может быть, даже более значим, чем социальный, экономический и даже нравственный, потому что первое, что дает человеку семья, это ценности, не существующие вне ее, а изучение присущей тому или иному явлению системы ценностей и есть, как мы помним, задача культурологии. К тому же следует учесть и динамику исторического развития семьи: на самых ранних этапах ее возникновения и развития важнейшим в ней был экономический смысл (семье гораздо легче выжить, чем одинокому человеку), далее, приоритет переходил к социальному и нравственному факторам, а в настоящее время важнейшим аспектом семейной жизни является аспект культурологический.

«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему», — справедливо писал Л.Н. Толстой. (Между прочим, социологический подход к проблеме семьи почти полностью игнорировал это обстоятельство; занимались им, пожалуй, лишь психологи, да и то без большого успеха и никак не связывая «семейное счастье» с культурологическим аспектом — нарушением гармонии в сфере ценностей.) Мы будем говорить сейчас об идеальной семье не в том смысле, что таких семей вообще не существует в реальной жизни, а в том, что есть некоторая «идея семьи», то есть та система ценностей, которая в ней заключается и ради которой и образуются семьи. «Семейная» система ценностей уникальна и качественно отличается от ценностных систем иных социокультурных образований.

Семью как особый культурологический феномен есть смысл рассматривать тогда, когда она включает в себя минимум три личности. Взаимоотношения одного мужчины и одной женщины еще не образуют семью, в какую бы форму эти взаимоотношения не выливались. Появление третьего — чаще всего это, естественно, ребенок — качественно меняет ситуацию, поскольку порождает новые культурологические связи, проблемы, существенно меняет иерархию ценностей. С другой стороны, семья как таковая не может включать в себя и слишком большое количество членов — обычно она ограничивается родителями мужа и жены (причем не так важно, проживают ли они вместе или нет); в отдельных случаях — братьев или сестер. Такой, казалось бы, чисто количественный состав семьи — очень важный фактор, так как семья по необходимости представляет собой максимально компактную группу личностей. При этом необходимо, чтобы личности, входящие в семью, общались достаточно часто и регулярно, а главное — обладали хотя бы самой общей, но сходной системой ценностей. Нарушение любого из этих условий ставит личность вне данной семьи.

Итак, какие же уникальные культурологические ценности дает человеку семья? (Напомним, что мы пока ведем речь об оптимальной, нормальной семье, а о семейных противоречиях поговорим ниже.)

Первая и важнейшая ценность, которую дает человеку семья, — это Дом. Пишем это слово с большой буквы, потому что Дом — это не жилище, а важнейшая культурологическая реалия и вместе с тем многозначный культурологический символ. Таких символов немного в истории человеческой культуры, но все они чрезвычайно важны. Таков, например, символ дороги, означающий движение, развитие, поиск ценностей и т п. Символ площади означает открытость человека, его жизнь на людях, своего рода соборность (вспомним, например, что первое покаяние Раскольникова происходит именно на площади). Такие символы (литературовед и культуролог М. М. Бахтин называл их «хронотопами») имеют, как правило, очень древнее происхождение, восходящее, как минимум, к ранней античности. Такие же глубокие исторические корни имеет и символ Дома. Посмотрим, какие конкретно ценности он в себе содержит.

Прежде всего с понятием Дома с давних времен связано представление о надежности, защищенности человека от внешней среды, зачастую враждебной человеку. Дом в этом отношении — убежище, нечто, безусловно, свое в противовес чужому. Даже элементарная пещера с костром была для первобытного человека островком безопасности: здесь он мог хотя бы спокойно выспаться, не опасаясь, что его съест медведь, вымочит дождь, застанут врасплох люди из враждебного племени и т.п. Такое отношение к Дому повсеместно в человеческой культуре: недаром защите Дома всегда уделялось первостепенное внимание, особенно в смутные и тревожные времена: как пример можно привести феодальные замки в средневековой Европе, да и в России дома бояр, дворян и даже купцов были обеспечены защитой высокой прочности. Английская пословица «Мой дом — моя крепость» идеально отражает эту культурологическую тенденцию и первоначальный смысл Дома. Американский писатель У. Фолкнер назвал один из сборников своих рассказов «Дом и очаг», придавая этим понятиям эмоционально-оценочный, культурологический смысл. Пушкин писал, что «самостоянье человека» основывается на двух чувствах — «любовь к родному пепелищу, Любовь к отеческим гробам» (на всякий случай поясним, что слово «пепелище» имеет у Пушкина все тот же культурологический смысл — Дом и очаг). И не случайно Симонов одно из стихотворений военной поры начал фразой «Если дорог тебе твой дом...» Вспомним, наконец, образ Дома в романе Булгакова «Белая гвардия» — это действительно прибежище, место, где можно скрыться от страшной действительности гражданской войны, островок спасения, который, правда, уже не очень надежен, но все-таки пока держится и дает приют.

Но Дом не просто защищает человека от враждебности внешней среды, не только ставит барьер отрицательным эмоциям, но и возбуждает в человеке эмоции положительные. Человека тянет в Дом, в нем он счастлив и тогда, когда внешний мир ему не враждебен. Дом дарит уют, тепло. (Между прочим, не только эмоциональное, но и чисто физическое — во всяком случае, и на севере, и в средней полосе тепло не менее необходимо, чем вода или еда. Понятно поэтому, какое важное значение, например, в русском быту, в русском доме занимала, а во многих случаях и сейчас занимает, печь. Дурно сложенная, плохо греющая да вдобавок еще и дымящая печь может превратить жизнь в каторгу, а печь хорошая резко повышает степень не только физического, но и эмоционального комфорта личности. Прекрасно написал об этом, например, А.Т. Твардовский в рассказе «Печники».) Очень интересный и, по-видимому, оригинальный обряд, подчеркивающий значимость печи в русском крестьянском быту, описан В.М. Шукшиным в рассказе «В профиль и анфас»: «Всякий раз, когда Иван куда-нибудь уезжал далеко, мать заставляла его трижды поцеловать печь и сказать: «Матушка печь, как ты меня поила и кормила, так благослови в дорогу дальнюю».

Но возвратимся, однако, к собственно духовным, культурологическим ценностям, заключенным в Доме. Не случайно наиболее естественным и распространенным эпитетом к слову «Дом» возникает слово «родной». Дом привлекает человека прежде всего потому, что в нем все привычное, родное, знакомое с детства, и это — важная составляющая уюта и эмоционального комфорта, так как обеспечивает человеку важнейшее культурное свойство — стабильность.

Вспомним еще раз описание Дома в «Белой гвардии» — там привычные вещи успокаивают и поддерживают человека: «Много лет <...> в доме № 13 по Алексеевскому спуску, изразцовая печка в столовой грела и растила Еленку маленькую, Алексея старшего и совсем крошечного Николку. Как часто читался у пышущей жаром изразцовой площади «Саардамский Плотник», часы играли гавот, и всегда в конце декабря пахло хвоей, и разноцветный парафин горел на зеленых ветвях. В ответ бронзовым, с гавотом, что стоят в спальне матери, а ныне Еленки, били в столовой черные стенные башенным боем. Покупал их отец давно <...> Время мелькнуло, как искра, умер отец-профессор, все выросли, а часы остались прежними и били башенным боем. К ним все так привыкли, что, если бы они пропали как-нибудь чудом со стены, грустно было бы, словно умер родной голос и ничем пустого места не заткнешь. Но часы, по счастью, совершенно бессмертны, бессмертен и Саардамский Плотник, и голландский изразец, как мудрая скала, в самое тяжкое время живительный и жаркий».

Но, разумеется, не только привычные и родные вещи делают Дом источником эмоционального комфорта. Гораздо важнее, что Дома, в семье человека окружают родные люди, которые любят его не за какие-то присущие ему качества, но просто потому, что он «свой», потому что он принадлежит к той малой, но очень компактной группе людей, которые называются родными. Человек возвращается в Дом с радостным ожиданием, потому что там он будет среди родных, потому что он любит их, а они его, потому что в Доме царит совершенно особая атмосфера благожелательности всех ко всем, радость ничем не заменимого взаимопонимания. Хорошим примером сказанному может служить описание возвращения Николая Ростова в родной дом в романе Толстого «Война и мир». Он подъезжает к дому с нетерпением, входит в него с тревогой, все ли благополучно, но все в порядке, и вот «не успел он добежать до гостиной, как что-то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время <...> Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали. <...> Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала все его лицо, отскочила от него и, держась за полу его венгерки, прыгала, как коза, все на одном месте и пронзительно визжала. Со всех сторон были блестящие слезами радости любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя».

В поэме «Мертвые души» Гоголь сопоставляет два символа, о которых мы говорили: образ дороги предстает у него как бесприютность, неустроенность, скука и т.п.; образ Дома ей контрастно противопоставлен, он есть воплощение счастья, добра и любви: «Счастлив путник, который после длинной, скучной дороги с ее холодами, слякотью, грязью, невыспавшимися станционными смотрителями, бряканиями колокольчиков, починками, перебранками, ямщиками, кузнецами и всякого рода дорожными подлецами, видит наконец знакомую крышу с несущимися навстречу огоньками, и предстанут пред ним знакомые комнаты, радостный крик выбежавших навстречу людей, шум и беготня детей и успокоительные тихие речи, прерываемые пылающими лобзаниями, властными истребить все печальное из памяти. Счастлив семьянин, у кого есть такой угол, но горе холостяку!».

Во все времена и, кажется, во всем цивилизованном мире бездомные, бродяги, бомжи считались самыми несчастными людьми, особенно на Руси. (Но тут надо четко отделять бездомного бродягу от странника, который бросил Дом и отправился в бесконечную дорогу в поисках правды, во имя Христа или ради иных возвышенных целей.) Особенно остро переживается человеком ситуация, когда он сам разрушил свой Дом или поставил себя вне его случайно или намеренно. Дом есть, но вход в него для человека закрыт — это одна из наиболее страшных трагедий. Ему некуда пойти, для него нет теплого угла и сочувствия родных. Таков, например, Мармеладов в «Преступлении и наказании» Достоевского, который своим пьянством довел семью до нищеты и теперь чувствует моральную невозможность вновь обрести Дом. «А коли не к кому, коли идти больше некуда! — восклицает он в разговоре с Раскольниковым. — Ведь надобно же, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти. Ибо бывает такое время, когда непременно надо хоть куда-нибудь, да пойти! <...> Понимаете ли, понимаете ли вы, милостивый государь, что значит, когда уже некуда больше идти?»

Жизнь человека, особенно в XIX—XX вв., довольно четко делится на общественную, проходящую на глазах у других, и частную, интимную, в которой никому чужому нет места. Семья в наиболее полной мере является носительницей интимной жизни как особой ценности, а гарантией сохранения ее является опять-таки Дом. Не случайно русская пословица рекомендует не выносить сора из избы, а французская — не копаться в чужом грязном белье. В наше время проблема интимного как ценности становится очень острой, потому что жизнь большинства населения почти в любой стране делается все более «открытой», все более общественной. Даже сам характер работы способствует этому: трудовая жизнь человека, за редким исключением, проходит «на людях», в том или ином коллективе. То же самое происходит и с досугом: заполненность пространства настолько велика, что человек с трудом находит уединение даже на природе (например, никакой пляж этого уединения, естественно, не дает; рыболовы и грибники вынуждены мириться с тем, что в их любимых и заветных местах «пасется» уже кто-то посторонний и т.п.). Естественно, интимная жизнь начисто исключена в таких местах, как магазины, общественный транспорт, в зрелищных учреждениях (театр, кино, стадион), на собраниях, митингах и т.п. А между тем интимная, никем не контролируемая жизнь — это ценность, значение которой возрастает с развитием цивилизации. Я не говорю уже о сексуальной области человеческих взаимоотношений — это, очевидно, наиболее древняя форма интима, осознанная как ценность. Но и в других случаях человеку надо, чтобы за ним никто не наблюдал — только тогда появляется полноценная релаксация, которая создает душевный комфорт и, следовательно, является культурологической ценностью, особенно ясно осознаваемой, когда этой ценности человека лишают. Надеть любимый халат, поваляться с книжкой на диване, послушать музыку, вообще ничего не делать, а просто сидеть и наслаждаться одиночеством, съесть что-нибудь вкусное, домашнее — при всей, казалось бы, мелкости и незначительности названные и им подобные явления суть ценности, повышающие культурологическую стабильность, поэтому без этих маленьких прихотей, которые могут быть реализованы только в Доме, человек не будет счастлив. Практически каждому человеку случалось попадать в больницу (я, естественно, не говорю здесь о таких явлениях, как тюрьма, потому что большинство людей в нее, слава Богу, не попадает), — так вот, в больницу каждый едет очень неохотно, а попав туда, стремится поскорее вернуться домой, потому что в больничных условиях (исключение — разве что одиночные палаты для очень богатых людей) нельзя организовать хотя бы ту минимальную интимную жизнь, без которой человек чувствует себя неуютно, эмоционально дискомфортно. Есть, конечно, и более серьезные моменты в организации интимной жизни человека, которые дает только Дом — возможность открытого, никем не контролируемого разговора с ближними, душевные контакты с ними, участие в выработке системы ценностей и культурологического статуса родных и близких.

Ненаблюдаемость со стороны интимной жизни человека — в чем бы она ни заключалась — одна из наиболее важных культурных ценностей человека, особенно современного. «И по себе он судил о других, не верил тому, что видел, и всегда предполагал, что у каждого человека под покровом тайны, как под покровом ночи, проходит его настоящая, самая интересная жизнь. Каждое личное существование держится на тайне, и, может быть, отчасти поэтому культурный человек так нервно хлопочет о том, чтобы уважалась личная тайна», — так размышлял один из самых умных героев Чехова — Гуров из «Дамы с собачкой».

Но до сих пор личная тайна в обществе не является абсолютно обеспеченной. Выше мы уже говорили о тенденции правящих структур ставить интимную жизнь человека под свой контроль. Если эта тенденция будет беспрепятственно развиваться, то интимная жизнь как ценность попросту исчезнет, что, очевидно, самым отрицательным образом скажется на культуре личности. Впечатляющий образ тотального контроля за интимной жизнью человека дал Е. Замятин в своем романе- антиутопии «Мы»: стены квартир абсолютно прозрачные, и лишь в определенные дни и часы человеку выдаются шторы, чтобы скрыть от посторонних глаз хотя бы сексуальный акт.

Еще одна важная ценность непосредственно связана с категорией семьи — это взаимопомощь и взаимовыручка. При всякого рода сложностях в жизни и при нормальной семье человек отправляется к родным за советом, помощью, сочувствием. Вспомним, например, Николая Ростова из толстовского романа «Война и мир»: проиграв весьма значительную сумму «под честное слово», он обращается к отцу, потому что никто другой его не выручит, а старый граф пойдет на все не только для того, чтобы спасти честь фамилии, но и просто потому, что здесь срабатывает определенный культурологический инстинкт: отцы всегда отвечают за детей и—в норме — никогда не оставят их без помощи и поддержки. Но это лишь часть тех ценностей, свойственных нормальной семье, которые мы определили как взаимопомощь и взаимовыручку. В приведенном выше примере на первый план выступает материальная поддержка, но не менее важна для человека и поддержка эмоциональная, которая осуществляется лишь тогда, когда в семье царит взаимопонимание и любовь (что, кстати, не исключает «микроконфликтов» о которых мы поговорим несколько позже). В кризисной ситуации даже надежные и преданные друзья не всегда могут заменить родных — именно в силу того, что взаимопомощь между членами одной семьи является как бы культурологическим рефлексом и беда родственника осознается, как правило, полнее и эмоциональнее, чем беда друга. Думается, что практически каждому человеку приходилось оказываться в аналогичной ситуации, так что необходимость в развернутых примерах здесь отпадает, к тому же целительная сила родственных привязанностей не раз была описана в литературе. Особый культурологический смысл несет в себе взаимная любовь детей и родителей, но здесь возникает уже достаточно много проблем, которые могут либо разрешиться, либо сгладиться путем взаимных компромиссов, либо, наоборот, дойти до взаимного отторжения.

Очень важной ценностью, к которой человек приобщается в семье, является культурная традиция, которая, как было сказано выше, существенно повышает культурную стабильность и тем самым уровень эмоционального комфорта. Традиция в семье имеет особый статус: она соединяет личное с общественным. С одной стороны, важными (особенно для младших членов семьи) становится чисто семейные ритуалы и обычаи: например, скажем, то, как из года в год отмечаются дни рождения членов семьи — для одного из них обязателен яблочный пирог, для другого — пикник на даче, для третьего — костер и печеная картошка и т.п. Таких праздников в семье ждут, к ним специально готовятся, и сама их повторяемость как бы служит залогом неизменного бытия, стабильности жизни. (Мы специально ограничились здесь на обрядах и ритуалах праздников, потому что в них указанная тенденция проявляется наиболее отчетливо.)

Наряду с традициями, принадлежащими лишь узкому кругу семьи, существует и причастность ее членов к общественным, более широким ритуалам, и здесь уже вполне выявляется ценностная система, присущая тому или иному «малому социуму». Например, в одной семье праздник Пасхи воспринимается как высоко-торжественное событие, требующее очень строгого следования ритуалу и традиции, а, скажем, дата 7 ноября вообще игнорируется. Для другой семьи выходные дни начала мая — лишь удобный повод выпить и закусить, съездить на дачу или сделать что-нибудь нужное по дому, а для иных это серьезная традиция, которую надо определенным образом оформить: посмотреть парад на Красной площади, принять участие в демонстрации и т.п.¢ Из приведенных примеров ясно, что поведение членов семьи в данных случаях диктуется теми ценностями, которые в ней господствуют. Не менее ясно и то, что следование этим традициям создает определенную идейно-эмоциональную «наследственность» у подрастающего поколения, да и для более старших является фактором стабильности, что, как известно, повышает эмоциональный комфорт.

¢Вообще, по-видимому, в современной России осталось лишь два поистине общенародных праздника — День Победы и Новый год.

У семьи есть еще одна весьма существенная функция: обыкновенно именно в семье человек обретает национальное самосознание. С самого раннего возраста из многих повторяющихся мелочей быта, из разговоров старших, из тех или иных обрядов, из чтения книг и т.п. у ребенка постепенно развивается чувство национальной принадлежности, и обыкновенно уже в период отрочества он вполне осознанно ощущает себя русским, грузином, китайцем и т.д. Для этого, собственно, не надо прилагать никаких целенаправленных усилий: сама атмосфера в семье определяет и поддерживает чувство национального самосознания. В «Евгении Онегине» Пушкина Татьяна рано полюбила иностранные романы, но все-таки была «русскою душою», хотя и «сама не зная почему». А как же ей не быть русской душою, если воспитывалась она в патриархальной русской семье, гадала вместе со всеми (в том числе и крепостными девушками, которые ей социально не ровня, но тоже русские), незаметно для себя включала в сферу ценностей мораль и нравственные установки, традиционно характерные для русской национальной психологии, наконец, делилась своими задушевными мыслями с няней — простой русской женщиной. К этому надо прибавить еще и то, что Татьяна была исключительно отзывчива к красоте именно русского пейзажа («Она любила на балконе/ Предупреждать зари восход...»), а это — очень мощное средство обретения национального самосознания (кстати, механизм этого культурного процесса пока еще недостаточно выяснен). Вообще, воспитание национального самосознания может иметь разные и часто неосознанные формы: так, донской казак невольно учит сына любить степь и ее простор; в средней полосе России ребенок невольно приучается к лесу; в других регионах — к морю, горам т.п. Именно так — на практике, а не в теории (она может сложиться потом, когда возникнет необходимость в четком национальном самосознании, например, во время Великой Отечественной войны) формируется чувство «малой родины», как называл это явление А.Т. Твардовский. Там, где русский просто любуется красивой лесной опушкой, американец начнет думать, как превратить ее в теннисный корт; там, где француз с удовольствием купается в реке, испытывая при этом совершенно бескорыстные положительные эмоции, англичанин подумает о рыбалке и т.п. Чувство «малой родины», заключающееся в привычном с детства пейзаже, не раз находило выражение в лирике русских поэтов: в авторских отступлениях в романе «Евгений Онегин» Пушкина, в стихотворении «Родина» Лермонтова, в пейзажных стихах-зарисовках Некрасова, в творчестве Твардовского и т.п. Но может быть, это чувство с наибольшей полнотой и образной силой выразил К. Симонов в стихотворении «Родина», написанным в самом начале Великой Отечественной войны:

Из сказанного выше ясно, что семья обладает еще одной, очень существенной функцией — на ней во многом лежит забота о воспитании детей. Однако эта тема слишком обширна и требует особого разговора, который мы поведем в дальнейшем.

Пока же можно подвести некоторый промежуточный итог: семья сама по себе, взятая как воплощение взаимной любви друг к другу, является серьезной культурологической ценностью, без которой культура личности становится менее стабильной и ее эмоциональный комфорт понижается.

До сих пор речь, как мы говорили выше, шла о семье, которую условно можно назвать «нормальной», а в определенном смысле даже идеальной, но это не значит, что в ней всегда и неизменно парят мир, любовь и взаимопонимание. Семья, как и всякое культурное образование, дело человеческое, а люди от природы не совершенны и не идеальны. Поэтому на практике в нормальной семье возможны и споры, и ссоры, и обиды, и другие негативные явления. Но не этими факторами самими по себе определяются стабильность семьи и мера достаточного внутреннего комфорта, которая делает семейную жизнь благополучной, а часто и счастливой. Здесь следует учитывать еще несколько факторов. Во-первых, семейные неурядицы не должны возникать постоянно и регулярно — если этот принцип нарушается, то есть веские причины думать, что в данной семье что-то неблагополучно. Во-вторых, семейные споры должны также решаться либо всеобщим обсуждением, либо известными компромиссами. (Надо заметить, что если компромиссы нежелательны или попросту невозможны в некоторых других областях культурной жизни, например в области морали, юриспруденции и т.п., то в семейной жизни они подчас просто необходимы и выполняют роль культурного регулятора внутри семейных отношений.) И в-третьих, после семейных конфликтов не должно оставаться негативного психологического «осадка», который, выражаясь во внешней форме, портил бы нервы и создавал напряженность в семейном мире. Главное же, семья остается стабильной и благополучной, пока она достаточно эффективно выполняет свои функции, которые мы рассмотрели выше. Только когда эти функции атрофируются, можно говорить о «ненормальной», неблагополучной, несостоявшейся семье, в которой центробежные силы преобладают над центростремительными. Прогноз здесь весьма пессимистический: подобная семья рано или поздно (лучше рано: меньше изнашивается нервная система) распадется.

Учитывая сказанное выше, рассмотрим проблему действительно неблагополучных семей. Л.Н. Толстой был, безусловно, прав, когда говорил, что «всякая несчастливая семья несчастлива по-своему». Причины, обусловливающие неблагополучие в семье и даже ее распад, чрезвычайно многообразны. Ими могут стать чисто физиологические факторы (сексуальная несовместимость), причины психологические (то, что в заявлениях о разводе называется «несходство характеров»), социальные (пьянство одного из супругов, недостаток средств на жизнь) и т.п. Проанализировать все конкретные случаи неблагополучия и распада семьи в данной книге не представляется возможным. Нас интересует в этом процессе собственно культурологический аспект, который во многом интегрирует конкретные причины распада семей. С точки зрения культурологии можно выделить чрезвычайно важную причину распада семьи: несовместимость идейно-эмоциональных ориентаций и конкретных ценностей членов семьи. В наибольшей степени это относится к родителям, но может проявляться также в форме неразрешимых противоречий между другими членами семьи. Скажем, и из художественной литературы, и из повседневной бытовой практики всем хорошо известны случаи, когда муж видит реализацию своей личности в работе и соответственно уделяет меньше внимания семье. Такая ситуация далеко не всегда устраивает жену (а иногда и других домашних — тещу, сестру, ребенка и др.). Бывают и противоположные ситуации, когда образ жизни современной «деловой женщины», которая вполне самостоятельна как духовно, так и материально, вызывает недовольство со стороны мужа. Далее, и та и другая ситуация могут вызывать сначала смутное, эмоциональное недовольство ребенка, которое потом станет причиной того, что он начисто отвергнет родительскую систему ценностей и предпочтет ей компанию сверстников, связанных общими интересами. (Хорошо, если этими интересами окажутся современная музыка или фанатизм футбольных болельщиков, но не всегда отчуждение от семьи оказывается более или менее благополучным: достаточно взрослый ребенок может оказаться в компании наркоманов или в группе криминальных элементов.) Властные и придерживающиеся только своей системы ценностей теща, тесть, свекровь и др. — тоже не подарок, особенно если молодым не удается начать жизнь собственным домом, пример чему мы видим, в частности, в пьесах Островского, и особенно в «Грозе» — там именно свекровь не только активно способствовала распаду семьи, но и довела Катерину до самоубийства. И здесь, впрочем, возможна обратная ситуация, когда молодые захватывают семейную власть и начисто игнорируют систему ценностей старшего поколения — как на литературный пример укажем на повести Чехова «Мужики» и «В овраге». Представьте себе, например, ситуацию, когда верующая и благочестивая мать живет в одном доме с атеистом-сыном и неверующей невесткой, или какую-нибудь аналогичную, и сразу станет понятно, что стабильность и семейное счастье здесь очень и очень сомнительны.

Различие в эмоционально-ценностых ориентациях (см. гл. II) также может быть причиной семейного дискомфорта. Представим себе, например, такую ситуацию: идейно-эмоциональной ориентацией мужа является типичное сочетание героики и инвективы, в силу чего он стремится переделать мир или хотя бы жизнь в стране к лучшему. В сегодняшней нашей жизни он, естественно, будет проявлять повышенный интерес к политике, смотреть соответствующие телепрограммы, читать газеты и стремиться поговорить на эти темы со всеми, включая в первую очередь членов своей семьи. Предположим далее, что его жена — явный носитель эпико-драматической идейно-эмоциональной ориентации и ее, естественно, волнуют не глобальные проблемы политики, а достаток в доме, успехи детей в учебе, хозяйство и т.п. Ясно, что в подобном случае мужу с женой не о чем серьезно разговаривать — они друг друга не поймут, не захотят понять, потому что их эмоционально-ценностные ориентации взаимно изолированы, что можно усмотреть даже в таком мелком случае, как выбор телевизионных программ: если жена предпочитает смотреть на одной программе «Я сама» или «мыльную оперу», а мужу по другой программе надо посмотреть какую-нибудь передачу социально-аналитического характера, то здесь, собственно, выход только один: завести второй телевизор, а от этого уже не так далеко и до развода, ибо эмоционально-ценностные ориентации уже очень сильно разошлись и общего остается все меньше и меньше.

Еще один пример, когда различие в эмоционально-ценностных ориентациях способно сделать семью неблагополучной или вовсе развалить ее. Например, у интеллигентных родителей, которым присущ любой возвышенный и правильно компенсированный пафос (эпико-драматический, инвективно-героический, романтико-сатирический и т.п.), вполне может оказаться ребенок, который в пору культурологического созревания (14—16 лет) будет, допустим, циником с компенсированной или недостаточно компенсированной сентиментальностью. Если подойти к этой ситуации недостаточно осторожно, то семья как таковая вполне может разрушиться, потому что в сфере идейно-эмоциональных ориентаций родители и дети просто не найдут точек соприкосновения, а это поведет за собой соответствующие культурологические последствия: непонимание и дисгармонию.

Надо заметить, однако, что все рассмотренные выше факторы, порождающие неполноценную, неблагополучную семью, могут быть либо усилены, либо сглажены. Таким регулятором семейных отношений является категория толерантности (см. гл. IV). Легко понять, что толерантность, то есть уважение к чужим мнениям, даже если их носитель — собственный ребенок — это именно качество, которое позволяет сохранить семью и сделать ее со всех точек зрения благополучной. Ведь если ребенок за решением своих проблем идет к отцу или матери, не опасаясь встретить лишь суровую отповедь и непонимание, — это оптимальный выход из любого критического положения. То же наблюдается и в отношениях мужа и жены, да и других членов благополучной семьи. И наоборот, интолерантность, нетерпимость, заведомо негативное или подозрительное отношение к тому, о чем один член семьи хотел бы поделиться с другим, — фактор настолько неблагоприятный, что может

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: