Святые таинства и иконология света

В многообразии благодатной жизни Церкви обычно выделяют семь основных таинств. Это исчисление не всегда принималось Церковью. Кроме того целый ряд священнодействий - великое освящение воды или пострижение в монахи, например, а также многие другие действия Церкви трудно отличимы от таинств. В них также подается божественная освящающая благодать. (См., например: Еп. Александр, Православный катехизис, Париж,1986,с.69).

И все таки традиция выделения именно семи таинств в Церкви очень устойчива и широко распространена - настолько, что это не может быть следствием человеческого произвола, но непременно имеет определенные онтологические основания. Почему же основных таинств именно семь, в чем специфическая окачественность каждого из них, какую структуру образует в жизни Церкви это седмиричное число таинств? Эти вопросы неизбежно возникают при всякой попытке вглядеться в церковную жизнь, помятуя о неслучайности, об онтологичности наполняющих ее образов.

В поисках ответа на этот вопрос естественно обратиться к «Философии культа» о.Павла Флоренского, один из разделов которой так и называется: «Дедукция семи таинств».

Флоренский считает, что основные таинства Церкви находятся в соответствии с основными функциями человека и что, следовательно, число таинств должно соответствовать числу основных функций человека. В то же время о. Павел рассматривает структуру функций человека как подчиняющуюся тем же законам, что и рационалистическое мышление. Структуру рационалистического мышления о. Павел выражает в диалектических понятиях: тезис-антитезис-синтез. Однако, структура рационалистического мышления оказывается троичной, но не седмиричной. Флоренский далее развивает рационалистическую триаду, вводя такие понятия: тезис тезиса, антитезис тезиса, тезис антитезиса и антитезис антитезиса. Получилась теперь седмиричная структура мышления. Среди многообразия функций человека Флоренский также выделяет семь и ставит их в соответствие с семью моментами в мышлении. Потому Флоренский выделяет семь функций, что в мышлении он усматривает семь основных моментов. А раз основных функций семь, развивает свою мысль о.Павел, то и таинств должно быть семь, ибо таинства понимает Флоренский прежде всего как высшее освящение основных функций человека.

К сожалению, такое обоснование седмиричности таинств вызывает разочарование. Все оно построено на произвольных, совершенно не обоснованных утверждениях. Почему развивая логический ряд: тезис-антитезис-синтез Флоренский останавливается только на семичленной структуре, ведь, пользуясь его методом,ряд этот можно продолжать до бесконечности, вводя далее понятия: тезис тезиса тезиса и прочие по тому же принципу. Не потому ли остановился он на семи, что для дедукции таинств нужно было именно число семь? Но это уже «подгонка под ответ», а не вывод. Произвольность и в выборе конкретных функций человека, сделанном Флоренским: почему он выбирает именно эти семь функций, а не какие либо другие? Это никак не обосновывается. Наконец в обосновании нуждается и само понимание таинств именно как освящения функций человека, и того, что эта связь между функциями человека и таинствами и является определяющей при дедукции числа таинств. Итак, весь дедуктивный вывод седмиричного числа церковных таинств по Флоренскому строится на произвольных утверждениях и потому убедительным быть не может.

В творчестве о.Павла Флоренского, вообще, наряду с местами, напитанными подлинно церковным духом, святоотеческой красотой церковности, есть места невероятно формалистические, сухие, явно диссонирующие с церковной красотой, напитанные тем кантианским рационализмом, с которым о. Павел всю жизнь боролся и которым все же, как кажется, был отчасти заражен сам. Видимо дело здесь в некотором передоверии современной ему философии и его самого к рационалистической науке, в использовании формального аппарата которой Флоренский столь искусен. Этим рационализмом «Дедукция семи таинств» страдает, пожалуй, как никакая другая работа о. Павла Флоренского. Таким образом, удовлетворительного обоснования седмиричности таинств у о.Павла мы не находим.

Недавно довелось мне познакомиться с мыслями другого современного богослова на ту же тему. Не называю здесь его имени, так как эти мысли опубликованы не были, а сам этот богослов согласился впоследствии с их критикой. Назовем его Н.

Если у о.Павла Флоренского отправной мыслью является соответствие таинств основным функциям человека, то богослов Н считает, что в таинствах членам Церкви сообщаются свойства Господа Иисуса Христа. Он обращается к свету как к образу Господа и, следовательно, образу Его свойств, и,следовательно, образу таинств.

По мысли богослова Н, солнечный спектр состоит из семи цветов, среди которых три основных и четыре дополнительных, то есть таких, которые могут быть образованы различными сочетаниями основных цветов. Многие, утверждает богослов Н. рассматривают число «семь» как сочетание чисел «три» и «четыре», причем «три» символизируют Святую Троицу, а «четыре» - тварь, таким образом «семь» - число Богочеловека, соединившего Божественную и тварную природы. Рассматривая радугу, как образ самого Господа, богослов Н говорит: «Теперь понятно, почему Тело Его - Церковь, пронизанная Божественным Светом, содержит семь основных главнейших таинств, как семь основных цветов, из которых состоит свет».

В связи с этим утверждением возникают некоторые недоумения и возражения. Первое из них представляется нам чрезвычайно важным и не только в плане рассматриваемого вопроса.

Само по себе обращение к свету как к образу духовных реальностей, рассматривание которого позволит полнее понять эти реальности, представляется глубоко правильным и находящимся в соответствии с духом и учением Святых Отцов. Богослов Н усматривает в радуге и в полноте церковных таинств седмиричное число и видит соответствие друг другу этих седмиц. Отметим, что седмицы эти и в радуге и в таинствах относятся в каждом случае к реальностям одного порядка, одного онтологического уровня: в первом случае к числу цветов солнечного спектра, во втором - к благодатным Божиим дарам, подаваемым Церкви в богослужении при совершении таинств: «семь даров Святаго Духа... семь и таинств церковных, совершаемых Духом Святым» (Св. Симеон Солунский).

Богослов Н задается вопросом о первообразе этой седмирицы, проявляющейся в таинствах и изображенной в солнечном свете как в иконе. И тут он рассматривает седмирицу как образ Господа, образ сочетания двух разных природ, относящихся к совершенно различным онтологическим уровням - Божественному и тварному. Седмирица рассматривается как сочетание «трех» и «четырех», где «три» символизирует троичность Божества, а «четыре» -Его творение. При этом как бы забывается, что «три» и «четыре» в данном случае относятся к реальностям совершенно различным и несводимым на один бытийственный, онтологический уровень. Сложение таких «три» и «четыре» не может привести ни к каким «семи», таких «семи» просто не существует онтологически. В данном случае 3+4 не 7, а 3+4=3+4 и только, если «три» понимать как образ Троицы, «четыре» как образ твари.

Определяя смысл чисел и числовых структур, их соотношение друг с другом, никак не следует упускать из виду конкретное смысловое содержание чисел, в частности, нельзя забывать онтологический уровень реальностей, которые эти числа отражают, нельзя применять к ним чисто формально правила арифметики или другие математические законы. Такое ошибочное сложение становится возможным только при рационалистическом отношении к числам, отрыве их от реального содержания, что в православном богословии недопустимо.

Конечно, мы можем говорить и о двух онтологически различных реальностях, например, о природах во Христе. Но тогда эта «двоица» природ онтологически различных может изображаться только двоицей реальностей также различных онтологических уровней, например двоицей природ в ипостаси человека - двоицей духа и тела. Примеры такого изображения можно найти в православном богословии. Здесь тоже нельзя говорить о числовом сложении. Эта двоица существенно не то, что сложение реальностей одного онтологического уровня, например, двух предметов из одного материала.

Возвращаясь к богослову Н, скажем, что, несмотря на изложенные возражения, та мысль, что видимый свет есть икона благодатно-таинственной жизни, что, вглядываясь в эту икону, мы можем увидеть нечто, относящееся и к Святым Таинствам, представляется нам чрезвычайно интересной и плодотворной.

Итак, будем рассматривать свет как естественную икону. Но что является первообразом этой иконы, если им, как мы выяснили, не может быть соединение в одной ипостаси двух природ - Божественной и тварной? Церковная традиция, писания Святых Отцов обыкновенно понимают свет как естественную икону Божества, божественной благодати, фаворского нетварного света, божественных энергий. Поскольку в церковных таинствах подается Божественная благодать, то естественный свет как икону подаваемой в таинствах благодати, можно рассматривать в соотнесении с самими таинствами.

Вернемся к вопросу о седмирице таинств и седмирице цветов радуги, то есть солнечного света. Мы точно знаем, что основных церковных таинств - семь, этому учит нас Святая Церковь. Но на чем основано утверждение, что цветов в радуге солнечного спектра - семь? Слово Божие, говоря о радуге, этого числа не упоминает. С точки зрения физики цветовой спектр является сплошным набором электромагнитных колебаний с постепенно меняющейся частотой. Выделение в нем семи особых цветов совершенно произвольно. Точно также основных цветов можно усматривать шесть: немецкий, английский и французский языки, например, вообще не знают двух различных слов для обозначения синего и голубого цвета, а рассматривают их как оттенки одного цвета, различая лишь как светлый или темный. С другой стороны, некоторые усматривают в солнечном спектре за красным еще пурпурный цвет в параллель фиолетовому, стоящему за синим. Тогда, если голубой считать за самостоятельный цвет в отличие от синего, в радуге насчитывается восемь основных цветов. Непосредственное рассматривание спектра не дает основания выделить именно семь основных цветов.

Однако, есть необъяснимое, во всяком случае до сих пор, свойство природы: в спектре есть три основных цвета, совершенно самостоятельных в том смысле, что если другие цвета можно получить смешением красок, пигментов других цветов, то красный, желтый и синий таким путем получить нельзя, исходя же из них, все остальные получить можно! Итак, самой природой выделены в сплошном спектре три цвета, из которых можно получить любой другой. Смешение световых лучей этих трех цветов дает белый цвет, то есть они содержат в себе световую полноту спектра, и все остальные цвета и оттенки суть только результат их взаимодействия. Учитывая церковную традицию считать свет образом, иконой Бога, естественно эти три основных цвета сопоставить с тремя Божественными Ипостасями. Полнота цветовых оттенков спектра как иконы есть тогда результат какого-то таинственного взаимодействия Трех Ипостасей, Св.Троицы, проявляющегося в полноте благодатных энергий Божиих, этими оттенками изображаемых.

Кроме трех основных цветов в спектре объективно выделены три цвета, называемые дополнительными. Каждый из них можно получить сложением каких-либо двух основных цветов, причем при добавлении к нему третьего основного цвета, можно, естественно, получить белый, почему составленный из двух основных цветов и называется дополнительным к третьему основному цвету. Итак, объективно в световом спектре выделены шесть цветов: три основных и три дополнительных: красный, желтый, синий и зеленый, фиолетовый, оранжевый.

Можно ли сопоставить свет с семью церковными таинствами? Да, можно, но тогда не семь цветов радуги (как мы видели, нет оснований выделять в радуге, в спектре именно семь цветов), будут образом седмирицы таинств, а, исходя из рассмотренной объективно существующей структуры спектра, будет следующая седмирица: шесть главных цветов радуги и белый цвет. Все это суть цвета солнечного света, они имеют одинаковое бытие, находятся на одном онтологическом уровне и могут быть иконой реальностей также одного онтологического уровня - Божественной благодати, подаваемой в таинствах. При этом цвета солнечного спектра рассматриваются как образ даров, энергий Божиих, а отнюдь не как образ объединения Божественной и тварной природ во Христе.

Вглядимся в этот образ попристальнее. Итак, свет в аспекте цветов имеет определенную структуру, седмирица цветов предстает как 7=1+6, то есть белый цвет и шесть цветов спектра. Взглянем теперь на таинства Церкви - не найдем ли и там подобной структуры: 1+6. Если седмирица цветов (белый и шесть цветов спектра) действительно есть икона семи таинств, то такая структура в таинствах должна быть. И она действительно есть! Есть одно таинство, выделенное среди всех прочих, без него не действенны все остальные, в этом отношении оно исключительно. Если каждое таинство есть то или иное проявление благодатной жизни в Церкви, то это таинство есть рождение, без которого невозможна сама жизнь. Оно дает онтологическую возможность приобщения всем остальным таинствам. Ясно, что речь идет о святом крещении, которое как белый цвет, потенциально содержащий в себе всю полноту цветов, содержит возможность проявления всей полноты церковно-таинственной жизни.

Далее шестирица цветов спектра, как мы видели, имеет свою структуру: 6=3+3, то есть три основных цвета и три дополнительных. Имеют ли подобную структуру Святые Таинства?

Три основных цвета образуют полноту белого света. Три таинства образуют безусловно необходимую полноту благодатно-таинственной жизни Церкви. Это таинства священства, евхаристии и миропомазания. В этих таинствах легко усмотреть благодатные дары Божии, в каждом из которых проявляется по преимуществу одна из Ипостасей Св.Троицы. В таинстве священства сообщается дар пастырства, отечества, а всякое отечество на небе и на земле, согласно Апостолу Павлу - от Отца Небесного. В таинстве евхаристии причастникам даруется Тело и Кровь воплотившегося Сына Божия, в таинстве миропомазания - сообщаются дары Духа Святаго. Будучи таинством по преимуществу «отеческим», таинство священства онтологически предшествует всем остальным таинствам, обуславливает возможность их совершения, кроме особого таинства - Крещения, которое в случае крайней нужды может совершить и мирянин.

Если эта триада таинств священство, евхаристия и миропомазание безусловно необходима для благодатной полноты жизни членов церкви, то таинства покаяния и елеоосвящения (соборования) не были бы необходимы, если бы не нуждался человек после грехопадения в исправлении своей природы: в очищении от грехов и исцелении от болезней телесных и душевных. Конечно, эти таинства тоже совершенно необходимы в земной жизни членов Церкви, но их необходимость в отличие от таинств священства, евхаристии и миропомазания обусловлена греховной поврежденностью членов Церкви.

Что касается таинства брака, то известно, что в брак вступают далеко не все члены Церкви, и Церковь отнюдь не призывает всех вступать в брак. Более того, состояние девства выше состояния брака. Это было бы невозможно, если бы невступление в брак наносило ущерб духовной жизни членов Церкви.

Таким образом среди таинств выделяются три основных, безусловно необходимых для полноты духовной жизни. Во образ этого среди многообразия цветов три основных цвета составляют полноту белого света. Это и неудивительно. Если свет действительно икона Божества, то в нем необходимо должна отразиться Его Триипостасность. Три основных цвета спектра естественно соотнести с тремя «безусловными» таинствами и, соответственно, с Тремя Ипостасями Св. Троицы, каждая из которых преимущественно проявляется в одном из трех основных таинств. Логично предположить, что и три других таинства сопоставимы с тремя остальными цветами спектра. Не означает ли такая иконология таинств, что в каждом из них (покаянии, соборовании и браке) проявляются по преимуществу действия двух ипостасей Троицы, образом чего является дополнительный цвет спектра, получаемый как взаимодействие двух из числа основных? Конечно, участвуют в каждом таинстве все Три Ипостаси, но для нас может преимущественно проявляться действие той или другой, или двух из числа трех. При рассмотрении брака, первообразом которого является брак Христа и Церкви, кажется убедительным, что тут преимущественно видно действие двух ипостасей Св.Троицы: Сына Божия, Христа-Жениха и Духа Святаго, уневестивающего Церковь, ведущего Ее к небесному Жениху и призывающего Жениха: «И Дух и Невеста говорят: прииди» (Откр.,22,17).

Что касается таинства покаяния, то в молитве этого таинства священник обращается к Отцу Небесному, ходатайствуя о прощении грехов кающегося, то есть испрашивается определенное действие Отца. Само же разрешение грехов совершается именем Иисуса Христа, то есть Его действием в Его Имени, онтологически уничтожающем грехи человека, искупленного Голгофской жертвой Спасителя.

В таинстве елеоосвящения тайносовершительная молитва обращена к Отцу Небесному, а само вещество таинства - елей, как и помазание елеем издревле - образы действия Духа Святаго. Впрочем, эти последние рассуждения только лишь предположения, вполне истина открывается соборному разуму Церкви, но, как нам кажется, предположения эти не безосновательны.

Обратим внимание еще на одну удивительную особенность солнечного света, воспринимаемого как образ Божий. В окружающем нас тварном мире встречаются вещи с точки зрения естественнонаучной необъяснимые или объясняемые какими-то невероятными совпадениями. К числу таких чудес относятся и некоторые свойства светового спектра. С точки зрения физики в сплошном спектре нет никаких особых точек, это набор электромагнитных колебаний с постепенным изменением их частоты, что и воспринимается человеческим глазом как постепенное изменение цвета в спектре. Однако, как мы уже говорили, есть в спектре три цвета основных, с совершенно особенными свойствами. Это никак не объясняет физика, но это неудивительно, если смотреть на световой спектр как на икону, в которой изображается Божественная Триипостасность.

Есть еще одно поразительное свойство светового спектра. На одном его конце, за синим идет фиолетовый, на другом конце, за красным идет пурпурный. Эти цвета: фиолетовый и пурпурный для человеческого глаза близки, почти совпадают. Далее, все их оттенки могут быть получены сочетаниями двух основных цветов: красного и синего. Иными словами, фиолетово-пурпурный представляет собою как бы один цвет, дополнительный желтому, лежащий в спектре между красным и синим. Однако, на самом деле, в солнечном, вообще в световом спектре этот цвет образован электромагнитными колебаниями отнюдь не лежащими в одной области между областью красных и областью синих волн. Такой области в физике не существует. Красные и синие волны находятся не по соседству, а на противоположных концах шкалы длин волн светового спектра, им соответствуют самые низкие и самые высокие частоты колебаний в спектре. Почему же их так похоже воспринимает человеческий глаз? Может быть, это - иконное изображение того, что говорит Бог о Себе в Откровении Св.Иоанна Богослова: «Я есть Начало и Конец». В световой иконе Бога начало и конец таинственным образом сближаются.

Итак, мы видим, что церковные таинства, составляющие основу благодатной жизни Церкви, являются различными дарами Св.Троицы, проявлениями Ее благодатных энергий, изображенных как в иконе в видимом свете, в многообразии цветов, составляющих полноту белого цвета и имеющих свою структуру, которая является отображением структуры Святых Таинств, в свою очередь восходящей к высшему первообразу всего сущего -Святой Троице.

Вглядываясь в эту икону, научаясь ею, мы можем все глубже и глубже проникать в смысл и структуру таинственно-благодатной жизни.

Тринитарный взгляд на таинства, как на благодатные дары Св.Троицы, не исключает возможности и других аспектов, намеченных в частности о.Павлом Флоренским и богословом Н: антропологического (соответствие таинств и основных функций человека) и христологического (понимание таинств как сообщением Церкви основных свойств Самого Господа). Смысл седмиричного числа основных таинств выясняется, как мы старались показать, при тринитарном взгляде на проблему, полнота же истины открывается всегда при всестороннем рассмотрении вопроса соборным разумом Церкви.

Судьба культуры

Еще в раю, в лице своего праотца Адама, человечество получило заповедь: хранить и возделывать эдемский сад. Адаму были даны от Бога творческие способности. Он должен был направить их не только на сохранение полученных божиих даров, но и на возделывание, совершенствование окружающего мира.

Грехопадение повредило человеческую природу. Первые люди были изгнаны из Рая. Вместо радостного, исполненного благодати божией творчества человек был обречен в поте лица своего добывать свой хлеб. Господь сказал Адаму: «проклята земля за тебя; со скорбию будешь питаться от нее во все дни жизни твоей. Терние и волчцы произрастит она тебе».

Человек не утратил творческих способностей, не перестал быть иконой своего Создателя - Творца, но вследствие поврежденности грехопадением своей природы и природы окружающего мира вместо красоты и сладости райской обречен был получать «терние и волчцы». Конечно, распространилось это не только на земледелие. «Терние и волчцы» слишком дают себя знать в любой сфере человеческой деятельности, вся, созданная человеком культура оказалась исполненной «тернием и волчцами».

И все же не утратил человек окончательно своего богоподобия. В плодах человеческого творчества мы находим и подлинные блестки красоты, добра, истины, не одни только «тернии и волчцы». Чем свободнее от греха, чище, святее человеческое творчество, тем больше в нем отображается свет божественных совершенств, чем более человек погружен в собственные страсти, чем более занят он «самовыражением» испорченной грехопадением природы, тем ярче расцветают в его творчестве «цветы зла». Культура может вести человека к Богу, но и она же может быть причиной соблазна и духовной гибели человека. Как относиться к ней православному человеку?

Одни святые особенно остро чувствовали опасность, источаемую культурным творчеством для спасения души и обличали ее пороки, но были и другие, тоже святые, ценившие культуру, видевшие в ней один из путей, ведущих к Богу.

Великие Отцы Церкви изучали языческую культуру, философию, преображали, воцерковляли ее, обращали на дело спасения душ человеческих. Совсем еще не так давно великий старец оптинский Варсонофий советовал своим духовным детям слушать классическую симфоническую музыку, наставляя, что и она, хотя и детище секулярной культуры, способна утоньшать душу человека, делать ее более способной к восприятию духовного.

Но страшен вид современной массовой культуры. Чем дальше заходит процесс «великого отступления» человечества от Бога, предсказанный Словом Божиим, тем ядовитее, бездуховнее, злее становятся плоды человеческого творчества. Тем безосновательнее надежды некоторых современных гуманистов на то, что человечество спасет культура. На наших глазах все явственнее проступают в жизни человечества черты царства Антихристова, о наступлении которого в конце времен пророчествует Божественное Откровение.

Неужели итог культурной деятельности человека - построение этого безбожного Антихристова царства? Неужели только так и проявились в окончательном виде творческие возможности человека по возделыванию земли, окружающего мира? В таком случае пришлось бы признать, что замысел Божий, явленный в повелении Адаму хранить и возделывать окружающий мир останется неосуществленным. Новое небо и новая земля, жизнь будущего века ожидают спасенных, но здесь, на этой земле, в истории попытки человека реализовать свои творческие способности окончились полной катастрофой.

Одни, не очень дорожащие теми ценностями, которые были все же созданы человечеством в процессе культурного творчества, не очень этим бы и расстроились: дескать туда ей, культуре и дорога, нечего отвлекать от спасения души.

Другие, которым дороги истина, добро и красота, в каких бы крохах они не проявлялись, сквозь какой бы подчас сложный, запутанный конгломерат страстей, грехов и заблуждений они бы ни просвечивали, все равно остаются любимы и драгоценны, эти другие готовы оправдать любые проявления культуры. Существует даже некая теория, что есть два пути к Богу: святости и культуры. Но это уже самодеятельность, не имеющая опоры в Божественном Откровении. Грех не спасает, а только губит, даже если он облечен в культурные одежды. «Будьте святы, как Отец ваш Небесный» - это обращено ко всем и культурным, и некультурным.

Итак, что же остается: примириться с катастрофой, постигающей человеческое творчество? Или все же есть какая-то надежда?

На наших глазах создается на земле царство зверя - Антихриста. Но простоит оно недолго и будет сокрушено Христом. Что же дальше - конец истории, Страшный Суд и преображение спасенной твари и гибель вечная отвергшимся Христа? В наше время чаще всего так и представляют себе верующие дальнейший ход истории. Тогда, да, человеческое творчество потерпело поражение в истории, и замысел Божий о хранении и возделывании земли Адамом остался неосуществленным. Неужели так? неужели это возможно?

Но так думали не все и не всегда. В «Откровении» святого Иоанна Богослова события, связанные с сокрушением царства Антихриста описываются следующим образом.

«И схвачен был зверь и с ним лжепророк, производивший чудеса пред ним, которыми он обольстил принявших начертание зверя и поклоняющихся его изображению: оба живые брошены в озеро огненное, горящее серою;

А прочие убиты мечом Сидящего на коне, исходящим из уст Его; и все птицы напитались их трупами.

И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей.

Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет,

И низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе окончится тысяча лет; после же сего ему должно быть освобожденным на малое время.

После же сего увидел я престолы и сидящих на них, которым дано было судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его, и не приняли начертания на чело свое и на руку свою.

Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет;

Прочие же из умерших не ожили, доколе не окончится тысяча лет. Это - первое воскресение.

Блажен и свят имеющий участие в воскресении первом: над ним смерть вторая не имеет власти, но они будут священниками Бога и Христа и будут царствовать с ним тысячу лет.

Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их как песок морский.

И вышли на широту земли и окружили стан святых и город возлюбленный.

И ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их; А диавол, прельщавший их, ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, и будут мучаться день и ночь во веки веков.» (Откр.19, 20 -20, 10).

Далее св. Иоанн Богослов описывает всеобщее воскресение умерших, Страшный Суд и новое небо и новую землю, «ибо прежнее небо и прежняя земля уже миновали». Это конец земной истории и начало будущего века. Итак, ход истории изображен следующим образом. Антихрист и лжепророк сокрушены и брошены в озеро огненное, сатана связан на тысячу лет, происходит первое воскресение из мертвых: воскресают праведники, не покорившиеся Антихристу и пострадавшие за это (прочие не воскресают пока не окончится тысяча лет), наступает тысячелетнее царство праведников на земле, где сатана не может уже вводить людей в грех, затем сатана на малое время освобожден, он восстает против святых, но окончательно поражен и брошен в то же озеро огненное, где находились эту тысячу лет Антихрист и лжепророк, после чего происходит всеобщее воскресение, Страшный Суд и начинается жизнь будущего века. Ясно и четко изложенная последовательность событий до конца истории. Стало быть, после сокрушения Антихриста есть еще некий период истории, называемый тысячелетним царством святых, где человечество, не искушаемое уже сатаной (он связан и запечатлен «дабы не прельщал уже народы»).

Не есть ли это тот период в истории, когда человек сможет осуществить предначертание Божие о возделывании мира во всей чистоте и полноте, когда будет явлено во всем его расцвете святое творчество. Тут мы можем услышать следующее. Так вы имеете в виду учение о тысячелетнем царстве, называемое «хилиазмом»? Неужели вы не знаете, что хилиазм был осужден Церковью на Втором Вселенском Соборе, и никакой речи о нем между православными не может и быть.

Известно, что было два направления в хилиазме, т.е. учении о тысячелетнем царстве Христа на земле. Духовно эти направления не просто различались, но были прямо противоположны. Основателем первого был еретик Керинф. Его представление о тысячелетнем царстве совпадали вполне с ветхим иудейским представлением о царстве Мессии, расцвете Иерусалима, восстановлении Моисеевого закона и обрядности вместе со всеми ветхозаветными жертвоприношениями. Блаженство же праведников в этом царстве будет состоять во всевозможных чувственных удовольствиях. Таким же образом понимали тысячелетнее царство на земле и другие иудействующие еретики, а в четвертом веке - еретик Аполлинарий.

Другое направление, представленное отцами и учителями Церкви представляло тысячелетнее царство после сокрушения Антихриста и связания сатаны как состояние подобное райскому состоянию человека, состояние в котором блаженство состоит не в чувственных удовольствиях, а заключается в отсутствии искушений, греха, пребыванию в благодати Божией и в гармонии с преображенной благодатью природой. Это состояние человечества понималось ими как некое среднее между предшествующим страдательным состоянием и будущим состоянием преображенного и прославленного творения, наступающим после Страшного суда в жизни будущего века. Среди этих святых отцов были муж времен апостольских Папий, Иустин Мученик, Ириней Лионский, Ипполит, Мефодий, к ним примыкал и известный церковный писатель Лактанций.

Были же и такие толкователи, которые понимали пророчества о тысячелетнем царстве Апокалипсиса и связанные с ним пророчества Ветхого Завета о блаженном состоянии всей твари исключительно аллегорически. Они считали, что тысячелетнее царство Христа уже наступило на земле с момента Боговоплощения или с момента воскресения Христова. Некоторые из них считали, что пророчества относятся к пребыванию душ умерших святых со Христом на небесах, в то время, пока исторический процесс продолжается на земле.

Другие полагали, что как тысячелетнее царство описывается земная жизнь христиан до второго пришествия Христова, понимая под первым воскресением крещение или покаяние грешников.

Первое иудейско-чувственное понимание было совершенно неприемлемо для христианской Церкви и единодушно отрицалось святыми отцами.

Что же касается буквального понимания пророчеств царствовании воскресших праведников на земле после падения Антихристова царства, которого придерживались некоторые великие отцы и учители Церкви первых веков, то со временем оно было почти совершенно вытеснено аллегорически пониманием, чему, несомненно способствовало возникновение христианской империи, сначала византийской, а затем российской, внешнее величие, могущество и пышность которых и могли восприниматься как уже наступившее царство святых на земле.

Появилось даже утверждение, что буквальное понимание пророчеств о тысячелетнем царстве, то есть хилиазм в любой его форме- иудейско-чувственной или в святоотеческой был осужден Церковью на Втором Вселенском Соборе.

Поэтому чтобы исследуя этот вопрос, не впадать в противоречия с определениями Церкви, необходимо прежде всего выяснить более конкретно, что же произошло на Втором Вселенском Соборе, и что осудил, и чего не осуждал собор.

Приведем, отрывок из сборника М. Барсова «Апокалипсис святого Иоанна Богослова» (Изд. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1999г., с.235). «Если и можно было держаться учения о хилиазме, как частного мнения, то лишь до тех пор, пока не выразила об этом своего голоса Церковь вселенская. Но когда второй вселенский Собор (в 381г). осуждая все заблуждения еретика Аполлинария, осудил и учение его о тысячелетии Христовом, и для того внес в самый символ веры слова о Христе: «Его же царствию не будет конца», - держаться этого учения даже в качестве частного мнения совершенно непозволительно православному христианину».

Совершенно согласны с тем, что непозволительно христианину держаться учения о тысячелетнем царстве Христовом на земле, наступающим после свержения Антихриста и связания сатаны, если это учение осуждено Вселенским собором. Но дело-то в том, что этого осуждения вовсе не было. Встретившись впервые с утверждением об осуждении хилиазма на вселенском соборе, мы, естественно, попытались найти источники, на основании которых такое утверждение делается. И не нашли. Зато нашли совсем противоположное.

Прежде всего нужно сказать, что, к сожалению, до нас дошло очень мало документов, относящихся к деяниям Второго Вселенского Собора. Гораздо меньше, чем какого-либо другого. Но мы имеем текст всем известного Никео-Цареградского Символа веры, где указанное выше место: «Его же царствию не будет конца», действительно является одним из дополнений, сделанных Вторым (Цареградским) Собором к Никейскому Символу. Каким же образом появилось это дополнение? И действительно ли можно понимать его как осуждение святоотеческого хилиазма?

На Соборе действительно был осужден ряд ересей, в том числе и аполлинарианство и маркеллианство. Аполлинарианство осуждалось за то, что неправо учило о Боговоплощении. Обсуждались ли Собором хиллиастические воззрения Аполлинария или нет, мы не знаем. Но это и не так важно. Аполлинарий придерживался иудеоматериалистического взгляда на тысячелетнее царство, за что и был порицаем святыми отцами, в частности Василием Великим, например в его письме к Евлогию и прочим епископам (265). Василий Вел. пишет: «Блаженное упование, представленное жившим по Евангелию Христову, осмелился он толковать так низко и грубо, что превратилось оно в «бабьи басни» и иудейские сказания. Снова обещается возобновление храма, соблюдение подзаконного служения, и опять архиерей преобразовательный после Архиерея истинного, жертва за грехи после Агнца Божия... одним словом: если ныне «закон заповедей упразднен ученьями» (Ефес.2,15); то явно, что тогда учения Христовы будут заменены законными предписаниями».

Обсуждал или не обсуждал Второй Собор эти «иудейско-бабские басни», совершенно ясно, что 1) они абсолютно неприемлемы для православного сознания, и 2) аполлинариев хилиазм не имеет ничего общего с хилиазмом святых отцов, а потому и осуждение его никакого отношения к учению святых о буквальном понимании тысячелетнего царства Христова не земле как особого благодатного состояния не имеет.

Что же касается происхождения добавления к никейскому символу слов: «Которого царству не будет конца», то этот вопрос достаточно ясно освещен авторитетнейшим церковным ученым-историком А.Спасским в его фундаментальном труде «История догматических движений в эпоху Вселенских соборов» (См.: Изд.Сергиев Посад,1914г., репринт 1995г., с.611-613). Дополнение, о котором идет речь, имеет отношение, как пишет А.Спасский, не к Аполлинарию, а к другому

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычис­лить, когда этот...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: