Швейцер А. Религия в современной культуре

Статья в нью-йоркском еженедельнике "The Christian Century" от 21 и 28 ноября 1934 г.

Я буду говорить о месте религии в духовной жизни и культуре нашего времени. Вопрос, на который необходимо ответить прежде всего, следующий: является ли религия действенной силой в духовной жизни нашего века? От своего и от вашего имени я отвечаю: "Нет!" Религия еще существует в этом мире; она концентрируется в Церкви; среди нас много набожных людей. Христианству еще есть что сказать о своей работе, направленной на увеличение любви и решение социальных проблем, — работе, которой оно может гордиться. Стремление к религии наблюдается у многих людей, не принадлежащих ни к одной из церквей. Я с радостью готов согласиться со всем этим. И тем не менее факт остается фактом: религия не представляет собой силы. Доказательство? Война!

Религия оказалась бессильной сопротивляться тому духу, благодаря которому мы оказались втянутыми в войну. Она была побеждена этим духом. Она не смогла ничего противопоставить антигуманным и неразумным идеалам, породившим войну, и, когда война разразилась, религия капитулировала. Она оказалась мобилизованной. Для того чтобы люди храбро шли в бой, им необходимо объяснять, что они сражаются за свое существование и за духовные сокровища человечества. Религия помогала в создании этих убеждений. Нетрудно понять, почему она это делала. Это казалось необходимым. И тем не менее истина состоит в том, что в этой войне религия потеряла свою чистоту и свой авторитет. Она объединила силы с духом, царившим в мире. Религия стала одной из жертв войны. И то, что она действительно потерпела поражение, стало очевидным в наше время. Если религия и поднимает сейчас свой голос, то только для того, чтобы протестовать. Командовать она уже не в силах. Дух века не слушает ее. Он идет своим путем.

Как случилось, что этические идеалы не смогли противостоять антигуманным идеалам войны? Мы обязаны этим духу практического реализма. Я рассматриваю дух идеализма и дух реализма как две непримиримые противоположности. Говоря о преобладании духа идеализма в ту или иную эпоху, я имею в виду, что в это время люди приходят путем размышлений к этическим идеалам и эти идеалы обладают такой силой, что люди говорят: мы воспользуемся ими, чтобы управлять действительностью. Мы будем преобразовывать действительность в соответствии с этими идеалами. Дух идеализма хочет властвовать над духом реализма. Однако дух практического реализма

считает неправильным подходить с идеальными мерками к тому, что реально происходит. Дух реализма не имеет власти над действительностью. Если поколение людей уживается с этим образом мыслей, оно оказывается подвластным действительности. В этом и состоит трагедия, которая разыгрывается в наше время. Характерно для него именно то, что мы фактически утратили веру в социальный или духовный прогресс и оказались беспомощными перед лицом действительности.

Религия нашего времени напоминает африканскую реку в сухой сезон: огромное русло, песчаные отмели, а между ними — маленький ручеек, с трудом пробивающий себе дорогу. Пытаешься представить себе, что это русло некогда было заполнено; что отмелей не было, а река величественно катила свои воды и что придет день, когда эта картина повторится. Но возможно ли это, спросите вы, действительно ли река когда-то наполняла русло? Был ли такой момент, когда этическая религия была силой в духовной жизни своего времени? Да, — в XVIII столетии. Тогда этическая религия и мышление составляли одно целое. Мышление было религиозным, а религия была мыслящей религией. Обусловленное этическими религиозными идеями, мышление того времени взялось представить себе действительность такой, какой она должна быть. Мышление обладало этическими идеалами, в соответствии с которыми оно преобразовывало действительность.

И в самом деле, будучи наполнено этими идеалами, мышление властвовало над действительностью. Оно предприняло грандиозную работу по проведению реформ. Оно объявило войну суевериям и невежеству. Оно добилось признания гуманности в глазах закона. Пытки были отменены (впервые это было сделано в Пруссии в 1740 г. указом Фридриха Великого). От каждого требовалось, чтобы он поставил себя на службу обществу. Английские эмигранты в Америке впервые сформулировали права человека. Идея гуманности начала приобретать все большее значение. Люди отважились говорить о необходимости воцарения прочного мира на земле. Кант пишет книгу "К вечному миру" (1795), в которой выдвигает мысль о том, что даже политика должна подчиняться этическим принципам. Наконец, делом духа XVIII в., завершившимся уже в XIX в., явилась отмена рабства.

Религиозно-этический дух XVIII в. стремился сделать Царство Божье реальностью на земле.

В XIX столетии дух реализма восстал против духа идеализма. Первым человеком, в котором он проявил себя, был Наполеон. Первым мыслителем, в котором он заявил о себе, был немецкий философ Гегель. Человек не должен, утверждал Гегель, преобразовывать действительность, чтобы привести ее в соответствие с идеалами, изобретенными мышлением. Прогресс осуществляется автоматически в естественном ходе событий. Страсти, управляющие действиями выдающихся личностей и народов, так или иначе находятся на службе прогресса — даже война. Точка зрения, согласно которой этический идеализм есть проявление сентиментальности, абсолютно бесполезной в реальном мире, берет свое начало от Гегеля. Он был первым, кто дал реализму теоретическое оформление. "Все разумное действительно, все действительное разумно". В ночь на 25 июня 1820 г., когда была написана эта фраза,

началась современная эпоха, эпоха, которая привела к мировой войне

— и, быть может, приведет однажды к концу нашу цивилизацию!

Гегель осмелился утверждать, что все служит прогрессу. Страсти правителей и народов — это слуги прогресса. Можно сказать лишь одно: Гегель не знал народных страстей так, как мы знаем их, — иначе он не посмел бы этого писать!

Одна истина остается незыблемой. Все, что случается в мировой истории, имеет в основе нечто духовное. Если это духовное сильно

— оно творит мировую историю. Если оно слабо — оно претерпевает мировую историю. Вопрос, следовательно, в том, будем ли мы делать историю или только пассивно страдать от нее? Станет ли наше мышление снова религиозно-этическим? Будем ли мы снова обладать идеалами, которые приобретут власть над действительностью? Вот вопрос, который стоит сегодня перед нами.

В религии есть два различных течения: одно — свободное от догмы, второе — догматическое. Течение, свободное от догмы, основывается на проповеди Иисуса; догматическое — на вероучениях ранней Церкви и Реформации. Религия, свободная от догмы, является в какой-то степени наследницей рационалистической религии XVIII в. Она этична, ограничивает себя фундаментальными этическими истинами и пытается, насколько это в ее силах, оставаться в хороших отношениях с мышлением. Она хочет осуществить нечто вроде Царства Божьего в этом мире. Она считает себя идентичной религии Иисуса. Все усилия историкотеологической науки XIX в. были направлены на доказательство того, что христианская догма началась с Павла и что религия Иисуса недогматична и поэтому пригодна для любой эпохи.

Однако недогматическая религия столкнулась с большими трудностями: в конце XIX в. теологическая наука была вынуждена признать, что Иисус разделял позднеиудейские верования в сверхъестественное мессианское Царство и распространенные в то время ожидания близкого конца света. В результате стало ясно, что эта религия не имеет под собой твердой исторической основы. Мы должны изъять этическую религию Иисуса из обрамления, образуемого его мировоззрением, и включить ее в наше мировоззрение. Он ждал прихода Царства Божьего с наступлением конца света. Мы должны, под влиянием духа его этической религии, прилагать усилия к тому, чтобы делами любви сделать Царство Божье реальностью в этом мире.

Догматическая религия основывается на вероучениях ранней Церкви и Реформации. Она не имеет тесных связей с мышлением, наоборот, стремится подчеркнуть различие между мышлением и верой. Эта религия больше руководствуется идеей спасения, чем идеей Царства Божьего. У нее нет желания воздействовать на мир. Это характерно для всех древних вероучений: идея Царства Божьего в них не присутствует.

Почему идея Царства Божьего не имела большого значения для ранней церкви? Потому, что она была тесно связана с ожиданием конца света. И когда надежда на приход конца света не оправдалась, идея Царства Божьего также потеряла свою силу. В результате идея спасения заняла господствующее место в вероучении. Только после Реформации постепенно возникла мысль о том, что мы, люди нашей эпохи, должны

понять религию Иисуса таким образом, чтобы попытаться сделать Царство Божье реальностью в этом мире. Только благодаря идее Царства Божьего религия входит в близкие отношения с культурой.

В новые времена в догматической религии возникла тенденция, полностью отрывающая ее от мышления и одновременно провозглашающая, что религия не имеет ничего общего с миром и с культурой. Осуществление Царства Божьего на земле — это не ее дело. Главным представителем этой крайней точки зрения является Карл Барт.

Будучи наиболее современным теологом (поскольку он в наибольшей степени сжился с духом нашего времени), Карл Барт более, чем кто-либо другой, питает характерное для нашего времени презрение к мышлению. Он берет на себя смелость утверждать, что религия не имеет ничего общего с мышлением. Он хочет, чтобы религия не имела дела ни с чем, кроме Бога и человека — этой великой антитезы. Религиозный человек, согласно его утверждению, не заботится о том, что происходит в мире. Идея Царства Божьего не имеет для него никакого значения. Он насмехается над тем, что он называет "культурпротестантизмом". Церковь должна предоставить мир самому себе. Единственное дело Церкви — это проповедь истины, данной ей в откровении. Религия должна устраниться от мира.

И все же Карл Барт — которого я как человека высоко ценю

— в один прекрасный момент оказывается вынужденным иметь дело с миром, т.е. делать то, чего он так хотел избежать в теории. Он вынужден защищать свободу религии от государства. И он делает это с большим мужеством. Но это показывает ложность его теории! Когда говорят, что религия неэтична, в этом есть что-то ужасное. Карл Барт

— истинно религиозная личность, и его проповеди глубоко религиозны. Но все несчастье состоит в том, что он берет на себя смелость проповедовать устранение религии от мира, и, делая так, он выражает словами то, что явственно ощущается в духе нашего времени.

Духу времени не нравится то, что просто. Он больше не верит, что простое может быть глубоким. Он любит все усложненное и принимает усложненность за глубину. Он любит неистовое. Вот почему дух времени может любить в одно и то же время Карла Барта и Ницше. Дух времени любит диссонансы — в звуках, в линиях и в мыслях. Это говорит о том, как далек он от правильного мышления, ибо правильное мышление

Прослеживая эволюцию религии с середины XIX в., понимаешь трагический факт: хотя среди нас и можно найти живую религию, это не те дрожжи, на которых растет мышление нашего времени.

Рассмотрим четыре пути, по которым мышление пытается прийти к религии. Первый путь есть путь материализма — религии естественных наук. Материализм объявляет войну метафизике. Он хочет только позитивного — того, что мы можем фактически знать, — и тем самым провозглашает свое понимание жизни. Этика материализма заключается в словах: ты должен жить для блага общества. Имеет ли эта форма этики значение, аналогичное значению религии? Можно ли утверждать, что человек понимает смысл своей жизни, когда он говорит: я живу для блага общества? Нет! Этика материализма неполна. Она повисает в воздухе.

Кроме того, этика материализма не является необходимой. Общество не нуждается в том, чтобы индивидуум служил ему из чувства долга. Обществу не нужна его моральность; оно может заставить его служить с помощью социальных законов, которые оно считает наилучшими. Герберт Спенсер был не только большим мыслителем, но и пророком. Он выразил опасение, не придется ли государству силой заставлять индивидуума подчиняться. Он был прав. Этика материализма не восторжествовала, поскольку в наши дни мы воочию увидели, как государство разрушает личность, чтобы сделать индивидуума своим слугой. Итак, этика материализма не может заменить религии.

Второй путь — это путь, по которому шли Кант и почти все главные философы второй половины XIX в. Как пытались они прийти к религии? Они уже не рискуют утверждать, что из этики можно вывести существование Бога и бессмертие души. Они более осторожны. Они задают вопрос: не приводит ли мышление к чему-то такому, что можно назвать Богом? Они стремятся показать, что существование этического Бога в каком-то смысле необходимо, и пытаются доказать материалисту, что без этой идеи он не может правильно жить.

Однако эта этическая религия философов второй половины XIX в. не имеет твердой основы. Ее идея Бога не обладает требуемой полнотой. То этичное, что есть в этом учении, не имеет силы. Ему недостает принудительной властности и энтузиазма, и потому эта прекрасная философская религия не оказала влияния на мышление, если говорить о мире в целом. Это что-то такое, что не может быть помещено в центр всего; она слишком деликатна, чересчур осмотрительна, от нее не исходит властных предписаний.

Третий путь — это путь философии ценностей и прагматизма. Философия ценностей обращается за помощью к мышлению дуалистического типа. Она утверждает, что наряду с теоретическими истинами существуют истины духовные и что любое убеждение, представляющее ценность, содержит в себе истину. Опасное утверждение! Основоположником этой доктрины двойной истины является Юм. Чтобы спастись от скептицизма, говорит Юм, нам нужны убеждения, которые помогали бы нам жить и относительно которых мы не спрашиваем: "Истинны ли они?", а спрашиваем: "Необходимы ли они для нашей жизни?"

Что такое прагматизм? Это философия ценностей, отбросившая этические критерии. Прагматизм говорит: "Любая идея, которая помогает мне жить, истинна". Европейцы получили этот прагматизм, уже готовый к употреблению, из Америки — от Уильяма Джеймса. Так современное мышление приходит к доктрине двойной истины. Теория двойной истины духовно опасна. Если существуют две истины, значит, не существует ни одной. Ощущение искренности притупляется, а это уже не компенсируется мышлением. Искренность — основа всей духовной жизни, и, когда эта основа дает трещину, от духовной жизни не остается ничего. Прагматизм подвергает опасности не только истину и искренность, но и этику — поскольку этика уже не является критерием ценности. Прагматизм наполнен духом реализма. Он позволяет людям брать идеалы из действительности.

Четвертый путь — это путь, по которому идут современные мыслители, освободившиеся от влияния Канта. Эти мыслители трудны для понимания — они мыслят неясно и, мало того, имеют особый талант неясно писать! Они хотят добраться до религии при помощи следующих рассуждений. Все наше знание о мире, добытое с помощью науки, — это лишь описание мира, из которого человек не извлекает для себя ничего. Нам необходимо знать то, что составляет сущность вселенной. Вопрос, которым мы должны быть заняты прежде всего, — это тайна нашей жизни. Тайна нашей жизни — это и есть тайна вселенной. Они говорят: мы знаем вселенную не разумом, а интуицией. Наша жизнь знает жизнь мира, и через нашу жизнь мы соединяемся с жизнью вселенной. Таким образом, это направление мысли представляет собой мистицизм.

Но этика не играет никакой роли в этом мистицизме. Великая проблема назначения человека для него несущественна.

С современным мышлением случилось то же самое, что и с религией. Мышление упустило из рук руль в самый разгар шторма. Оно отказалось от мысли дать людям идеалы, с помощью которых они могли бы строить свои взаимоотношения с действительностью. Оно предоставило их самим себе, причем в самый страшный момент. Потому что настоящий момент действительно страшен. Человек приобрел власть над силами природы и, превратившись тем самым в сверхчеловека, — остался в то же время несчастнейшим существом! Ибо эта власть над силами природы используется не благотворно, а разрушительно.

Благодаря своей власти над силами природы человек построил машины, забравшие у людей их работу, и это создало социальные проблемы такого масштаба, которого никто не мог даже представить себе сорок лет тому назад. В некоторых городах практикуются теперь воздушные налеты с воем сирен и гашением света. Люди бегут от чего-то, летящего над их головами, что делает их похожими на зверей, и устремляются в подвалы, в то время как по воздуху пролетает сверхчеловек, обладающий неограниченной силой разрушения.

Человечество всегда нуждалось в этических идеалах, дающих возможность найти правильный путь, — чтобы человек мог правильно использовать силы, которыми он обладает. Сегодня его силы увеличились тысячекратно. И в тысячу раз нужнее ему теперь этические идеалы, указывающие этот путь. Однако в тот самый момент, когда это случилось, мышление потерпело неудачу. Оно оказалось неспособным дать человечеству идеалы, в которых человечество испытывает величайшую нужду. Неужели такова наша судьба? Я надеюсь, что нет. Я верю, что нет. Я думаю, что в наше время мы все вынашиваем в себе новый образ мыслей, который даст нам этические идеалы.

Мышление должно отвергнуть попытки объяснить вселенную. Мы не можем понять, что происходит во вселенной. То, что в ней есть прекрасного, соединено с тем, что полно ужаса. Полное смысла соединено с бессмысленным. Дух вселенной является одновременно созидательным и разрушительным: он созидает в процессе разрушения и разрушает в процессе созидания, и поэтому он остается загадкой для нас. И мы должны покориться этому как неизбежности.

Мышление, которое хочет поддерживать контакт с реальностью, обязано поднять глаза к небу, обязано обозреть землю и не бояться внимательно взглянуть в открытые окна психиатрической больницы. Оно обязано посмотреть на звезды и понять, как мала наша Земля в сравнении с вселенной. Посмотреть на Землю и понять, как мелок человек по сравнению с ней. Земля существовала задолго до того, как человек появился на ней. В истории вселенной жизнь человека на Земле — это лишь одна секунда. Кто знает, не наступит ли такой момент, когда Земля снова будет вращаться вокруг Солнца без человека? Следовательно, мы не должны помещать человека в центр вселенной. И мы должны остановить взгляд на открытых окнах психиатрической больницы, чтобы напомнить себе ужасный факт: умственное и духовное также подвержено разрушению.

Лишь достигнув таким образом полного смирения, мышление может стать на путь, ведущий к знанию. Чем глубже религия, тем лучше понимает она следующий факт: то, что она знает через веру, мало по сравнению с тем, чего она не знает. Первый действительный подвиг мышления — это покорность своей судьбе: молчаливое согласие с тем, что происходит во вселенной. Освободившись — внутренне — от того, что происходит, мы выходим через ворота смирения на путь к этике.

Чем глубже мы вглядываемся в природу, тем лучше узнаем, что она полна жизни, и тем глубже понимаем, что жизнь есть тайна и что мы связаны со всей жизнью, которая имеется в природе. Человек больше не может жить своей жизнью для себя одного. Мы понимаем, что всякая жизнь представляет собой ценность и что мы едины со всей этой жизнью. Из этого знания возникает наша духовная связь со вселенной.

У средневековых мистиков был в ходу замечательный термин: docta ignorantia — "ученое незнание". Этот термин как нельзя лучше характеризует наше теперешнее состояние. Ученое незнание пришло к нам от естественных наук. Но нам не нужно бояться науки — она подводит нас ближе к Богу.

В развитии этики существует закономерность, согласно которой сфера действия этики все время расширяется, а сама этика становится все более глубокой. Этот процесс идет начиная с первобытных времен. Он часто останавливается, замедляемый отсутствием мысли, — я осмеливаюсь говорить об отсутствии мысли, характеризуя мышление! Но этот процесс не прекращается. Сфера действия этики постоянно расширяется. У первобытного человека были обязанности только по отношению к его ближайшим родственникам. Все остальные живые существа для него не более чем вещи. Он жестоко обращается с ними и убивает их, не испытывая угрызений совести. Затем этот круг расширяется до племени, нации и продолжает расширяться, пока наконец человек не осознает свою этическую связь со всем человечеством. Это — огромная победа мышления.

Вспомним Платона и Аристотеля. Их этика ограничена узкими рамками. Они заняты только своими согражданами. Рабы и иностранцы их не интересуют. Затем стоицизм начинает расширять сферу действия этики, что было (да простится мне эта ересь!) величайшим проявлением греческой мысли. Затем у Сенеки, Эпиктета, Марка Аврелия неожиданно зарождается идея о том, что объектом этики является все человечество.

Мышление приходит к знанию, которое раньше было интуитивным. Это интуитивное знание имелось уже у пророков Израиля и ярко выражено Иисусом.

Казалось бы, сфера действия этики уже достаточно велика. Но нет! Сила, которая заставляет ее расширяться, продолжает действовать. Мало-помалу в нашем европейском мышлении складывается представление о том, что этика касается не только человечества, но точно так же и любого живого создания. Это началось с Франциска Ассизского. Толкование этики, применимое только к человеку, должно быть отброшено. Так мы приходим к утверждению, что этика — это благоговение перед всякой жизнью.

Позвольте мне теперь дать определение сущности этики: хорошо

— поддерживать жизнь и содействовать жизни; плохо — наносить ущерб жизни и разрушать ее. Хочет она этого или нет, этика приходит к религии Иисуса. Она вынуждена признать, что не может обнаружить никакой другой связи с другими существами, которая была бы столь же исполнена смысла, как связь любви. Этика есть поддержание жизни на наивысшем уровне ее развития — как своей собственной, так и другой жизни — путем самоотдачи, проявляющейся в помощи и в любви; при этом оба аспекта этики — самосовершенствование и самоотречение — взаимосвязаны.

И эта этика, глубокая, универсальная, приобретает значение религии. Она и есть религия.

Сегодня среди нас существует безмыслие, для которого характерно презрение к жизни. Мы развязали войну из-за вопросов, которые при разумном подходе могли бы быть разрешены. В этой войне не победил никто. Война убила миллионы людей, миллионам принесла страдания, принесла страдания и смерть миллионам ни в чем не повинных животных. Почему это оказалось возможным? Потому, что мы не обладали наивысшей разумностью — разумностью благоговения перед жизнью. И потому, что мы до сих пор еще не обладаем ею, каждый народ боится всех остальных и сам вызывает у них страх. Мы причиняем друг другу душевные страдания из-за того, что нам не хватает разумности. От этого нет другого лекарства, кроме благоговения перед жизнью, и к этому мы должны прийти.

Мышление не дало нам этого, но мышление подготавливает это

— наукой, которая позволяет нам проникать во внутреннюю природу вещей; и этикой, развивающейся в направлении, по которому она достигает своего завершения в благоговении перед жизнью. Благоговение перед жизнью живет в нашем мышлении. Нам нужно лишь углубиться в него настолько, чтобы через безмыслие дойти до этой глубокой этики, которая сама по себе уже является религией.

Сейчас мы блуждаем в темноте, но все вместе мы убеждены, что продвигаемся к свету, что снова наступит время, когда религия и этическое мышление объединятся. Мы верим в это, надеемся и работаем для этого. Нас поддерживает убеждение, что если мы сделаем этические идеалы активной силой в своей собственной жизни, то наступит время, когда и другие люди будут делать то же самое. Будем же оставаться открытыми свету и находить утешение и поддержку в размышлении о том, что готовит нам мышление.

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: