Не забывайте поминать своих усопших

Христианин! Помни, что и к тебе придет указ от Царя Небесного, и придет, когда не знаешь, и позовет тебя; и что случается с прочими при их кончине, то же будет и с тобою. Поэтому будь разумен, и мудр, и заблаговременно к часу тому покаянием и сокрушением сердца приготовляйся. Страшен тот час не только грешникам, но и праведникам, которые всегда помнили о нем, сокрушались и плакали о грехах своих. Помни смерть, и, воистину, вся суета и роскошь мира сего омерзеет тебе, и ты будешь более искать плача и слез, нежели веселия и утех.

Были два друга, сказано в некоторой священной повести, переданной Святогорцем, один из них, тронутый словом Божиим, вступил в монастырь и проводил жизнь в слезах покаяния, другой остался в мире, проводил рассеянную жизнь и, наконец, пришел в такое ожесточение, что начал дерзко насмехаться над Евангелием. Среди такой жизни кончина постигла мирянина. Узнав о его смерти, монах, по чувству дружбы, начал молить Бога, чтобы загробная участь почившего ему была открыта.

По прошествии некоторого времени, в тонком сне является иноку друг его. «Что, каково тебе? Хорошо ли?» — спросил монах явившеюся. — «Горе мне, злочестивому! Неусыпающий червь точит меня, не дает и не даст мне покоя чрез целую вечность».

«Какого рода это мучение?» — продолжал вопрошать монах.

«Это мучение невыносимо! — воскликнул умерший. — Но нет возможности избежать гнева Божия. Ради молитв твоих дана мне свобода и, если хочешь, я покажу тебе мое мучение. Тебе не вынести, если б я открыл его так, как оно есть, вполне; но, хотя отчасти, узнай его».

При этих словах почивший приподнял одежду свою до колена. И — о ужас! Вся нога была покрыта страшным червем, снедавшим ее, и от ран выходил такой зловонный смрад, что потрясенный монах в ту же минуту проснулся. Но адский смрад наполнил всю келью, и так сильно, что монах в испуге выскочил из нее, забыв затворить за собой двери, отчего смрад проник далее и разлился по монастырю, все кельи переполнились им, а так как и самое время не уничтожило его, то иноки должны были совершенно оставить монастырь и переселиться в другое место; а монах, видевший адского узника и его ужасную муку, во всю жизнь свою не мог избавиться от прилепившегося ему зловония, ни отмыть его от рук, ни заглушить никакими ароматами («Вечные загробные тайны», изд. Свято-Пантелеимонова монастыря на Афоне).

Иду и вижу холмистую местность с участком земли метров сто на сто, огороженным каким-то забором. Там был и вход. По-видимому, можно было входить и выходить. В углу стояла толпа людей. Все они были голые. Стояли плотно друг к другу и как будто чего-то ждали. Я услышала откуда-то голос. Он мне как бы разъяснял:

— Это свиньи в виде людей. Они идут на убой, они обработаны.

Все эти люди были с выхолощенными внутренностями. Кожа у всех была розоватого цвета. У входа играли два мальчика неопределенного возраста. Они толкали друг друга, шалили и прыгали. Мальчики так же были голые и выхолощенные. В углу у входа сидел на земле, опершись локтем на свои колени, мужчина лет 60-ти. Он так же был обработан. Он смотрел на играющих ребят и сказал чуть не плача:

Играют, дурачки, и не знают, что играют последние минуты. Они увлекались сексом и мужеложеством. Теперь их поведут на убой.

Он горько вздохнул, опустив глаза. А за этим «загоном» для скота стояли еще тысячи людей и ждали своей очереди. Меня удивило, что вход открыт, а никто не убегает оттуда. Голос предупредил:

Страшные мучения ждут человечество, наследовавшее поведение и поступки Вавилонских блудниц.

Я проснулась в страхе и до сих пор вижу, как наяву, этих несчастных людей…

(Иеромонах Трифон «Чудеса последнего времени», книга 4, Владимир, 2005, С. 210.)

«Была там тьма и огонь, ко мне подбежали бесы с хартиями и показывали все мои худые дела, и говорили: «Вот мы те, что ты нам служила на земле». И я сама читала свои дела, они написаны крупными буквами, и я ужаснулась своих дел. У бесов вылетает огонь из их рта, они стали бить меня по голове, и впивались в меня огненные искры. Я стала кричать от нестерпимой боли, но, увы, только мне послышались слабые стоны, как бы цыплят, они говорили: «Пить, пить»; а когда просияет огонь, тогда я вижу их всех, они страшные худые, шеи вытянуты, глаза выпуклые, и говорят они мне: «Вот и ты пришла к нам, подруга, будешь теперь жить с нами, ты и мы жили на земле и никого не любили, ни служителей Божиих, ни бедных, а только блудили и гордились, Бога хулили, слушали богоотступников, а православных пастырей поносили, и никогда не каялись…

…Когда я была в аде, то мне давали есть червей всяких, живых и дохлых, и разложившихся, и вонючих, а я кричала и говорила, как же я их буду есть, а мне сказали: «Пост не соблюдала, когда жила на земле, разве ты мясо ела? Не мясо ты ела, а червей; посты не соблюдала, за это ешь червей здесь», а вместо молока давали всяких пресмыкающихся, гадов и всяких жаб…

…Я очень сильно испугалась и затрепетала от ужаса, мне показалось, что я век уже нахожусь там, и мне стало очень тяжело, а они продолжают: «Ты будешь с нами жить и мучиться во веки, как и мы».

Потом появилась Матерь Божия и стало светло, бесы все попадали, а души все обратились к Божией Матери: «Царица Небесная, не остави нас здесь». Одни говорят: «Я столько-то страдаю». Другие: «А я столько-то страдаю». А третья говорит: «А я столъко-то страдаю, водички нет ни капли». А жара не выносимая, а сами проливают горькие слезы. И Матерь Божия очень плакала и говорила им: «На земле жили, тогда Меня не призывали и не просили помощи, и не каялись Сыну Моему и Богу вашему, и Я теперь не могу вам помочь. Я не могу преступить волю Сына Моего, а Сын не может преступить волю Отца Своего Небеснаго и потому не могу Я вам помочь и ходатая за вас нет. Я помилую только тех и тех страждущих в аде, за которых Церковь молится и сродники молятся за своих сродников, и те молятся, которые творили добрые дела, и заслуживали милость, живя на земле». («Свидетельство Клавдии Устюжаниной», М., 2000. С. 9 — 10).

«…Тогда Господь сказал: «Мы продолжим твое путешествие».

Мы пошли дальше. Зашли в такое место, что сильный огонь жжет людей. И люди встают и падают, падают и встают, встают и падают. Жарко. И когда им жарко, они выбегают на снег. А тут мороз сильный, градусов двести. Они намерзнут и опять идут в огонь. Опять — встают и падают и опять идут на мороз. Так они будут мучиться вечно, бесконечно, и мучениям их не будет конца. Молитвы туда не доходят. Никакие. Пошли мы дальше. Господь сказал: — Веду тебя, где люди мучаются и страдают. Там лежат вниз лицом в грязь, одна левая рука под ними, правая — поднята. Лежат они и плачут:

«Господи, вразуми наших сродников, чтоб они за нас помолились. Если не так, то пошли их в какую-нибудь страну, чтоб они нашли человека, чтоб человек научил их, как за нас помолиться. Господи, если не так, то возьми у них самого дорогого, любимого человека, которого они любят и жалеют, и они будут его поминать — и нас помянут. Господи, если не так, если они ничего не делают для нас, то накажи их пожаром, все у них сожги, истреби или накажи их ворами, чтоб все у них взяли и предали исходу».

Господь сказал: «Чадо, как мучаются люди и как просят Бога и Пречистую Матерь и никто их не слышит, и сродники за них не молятся, и они просят наказания родственникам.»

Пошли мы дальше. Господь сказал: «Пойдем Я тебе покажу, где людей ест червь… И там двухрогий червь и людей точит. Дальше пошли, где люди подвешены за руки, и за ноги, и за глаза… Я спросила: — За что это, Господи, люди страдают? — За зависть, за ненависть, за жадность, за скупость, и за них никто не молится, им очень трудно. Господь сказал: — Пойдем, Я тебе покажу, где пропасть и бездна, где люди никогда не выйдут, земля трясется, и люди мучаются, мучениям их не будет конца.»

Страшно сказать, что я все время была с Господом в аду и я все время плакала и жалко мне было этих людей. Господь сказал: «Не плачь. Они Меня не знали и Я их не знаю. Они Меня не просили и отверглись от Меня.

Они не молились Мне и Матерь Мою не чтили, праздники не чтили, работали в праздники. Сейчас они мучаются в геенне огненной. Они мятутся в озере огненном ». (Монах Иоасаф «Ноевы дни» / схимонахиня Сергия ст. Вильнюсская «Духовное путешествие слепой девушки в загробный мир» /М., 2006. С. 100 -101.)

«В одном приходе по случаю смерти священника место его занято было другим. Но, к прискорбию прихожан, вновь назначенный иерей через несколько дней после первого богослужения, совершенного им в церкви, отошел в вечность.

Назначен был новый священник. По приезде в приход он вступил в должность, и в первый же воскресный день отправился в церковь для богослужения. Войдя в алтарь, священник невольно был страшно поражен видением: вблизи престола стоял незнакомый ему священник в полном облачении, но скованный по рукам и ногам железными цепями. Не понимая, что это значит, новый священнослужитель, однако, не потерял духа и приступил к совершению Божественной Литургии.

Лишь только окончена была служба, к новому удивлению служившего обедню, привидение исчезло. Священнодействовавший иерей понял, что виденный им священник есть обитатель загробного мира; но что означало необычайное явление его в таком устрашающем виде, не мог разгадать. Одно только заметил: что незнакомый ему узник и собрат, в продолжение всей службы, не вымолвил ни слова, и только, время от времени приподнимая скованные руки, указывал на одно место в алтаре, на котором, по-видимому, ничего особенного не было. То же самое повторилось и в следующую службу, с той лишь разницей, что новый священник по входе в алтарь прежде всего обратил внимание на то место, на которое указывало привидение. В углу на полу, поблизости от жертвенника, он заметил старый небольшой мешок. Когда он развязал его, то нашел в нем немалое число записок с именами умерших и живых лиц, какие обыкновенно подаются для поминовения на проскомидии. Как бы по внушению свыше священник понял, что записки эти при жизни стоявшего тут скованным собрата его, бывшего настоятелем этой же церкви, вероятно, остались не прочитанными им в свое время. Посему, начав службу, он первым долгом помянул на проскомидии имена живых и умерших, сколько было их в записках и тут же увидел, какую важную услугу он оказал загробному обитателю, ибо едва только успел окончить чтение поминальных записок, как железные оковы в одно мгновение спали с рук и ног узника, а сам он подошел к служащему священнику и, не говоря ни слова, поклонился ему в ноги». («Странник», 1867, т. 1.)

«Один из афонских подвижников открыл святогорцу, известному отцу Серафиму, следующее: «Причиной моего вступления в монашество было видение во сне загробной участи грешников. После двухмесячной болезни я пришел в сильное изнеможение. В этом состоянии я вижу двух юношей, вошедших ко мне. Они взяли меня за руки и сказали: «Следуй за нами!» Я, не чувствуя болезни, встал, оглянулся на свою постель и увидел, что тело мое лежало спокойно на постели. Тогда я понял, что оставил земную жизнь и должен явиться в загробный мир.

В лице юношей я узнал Ангелов, с которыми и отправился. Мне показаны были огненные места мучений; слышал я там вопли страдальцев. Ангелы, показывая мне за какой грех какое назначено огненное место, прибавили: «Если и ты не бросишь своих привычек к греховной жизни, то — вот и: твое место наказания!».

Затем один из Ангелов восхитил из пламени одного человека, который был черен, как уголь, весь обгорел и с ног до головы окован. Тогда оба Ангела приступили к страдальцу, сняли с него оковы — и вместе с ними исчезла вся его чернота: он стал чист и светел, как ангел. Потом Ангелы облекли его в блестящее одеяние, подобное свету.

«Что значит это изменение сего человека?» — решился я спросить Ангелов. «Это грешная душа, — отвечали Ангелы, — была отлучена от Бога за свои грехи и должна была вечно гореть в этом пламени; между тем, родители этой души подавали много милостыни, делали частые поминовения за Литургиями, отправляли панихиды, и вот ради родительских молитв и молитв святой Церкви, Бог умилостивился и грешной душе даровано совершенное прощение. Она избавлена вечного мучения и теперь предстанет пред лице своего Господа и будет радоваться со всеми Его святыми».

Когда видение кончилось, я пришел в себя и что же увидел? Вокруг меня стояли и плакали, приготовляя тело мое к погребению». («Странник», 1867, май)

Из воспоминаний протоиерея Константина Ровинского

«Очень мне близкий и глубоко верующий человек, переписывая синодик, пропустил как-то имя одного умершего епископа, большого молитвенника, бывшего в прекрасных отношениях с его отцом, отпевавшего мать и благословившего его на брак. Через несколько месяцев после этого этот епископ явился ему во сне и сказал: «Отчего вы перестали за меня молиться? Я вас знал ребенком и так любил». (Протоиерей Константин (Ровинский) «Беседы старого священника», М., 1995. С. 123 - 124.)

Из воспоминаний о старце иеросхимонахе Сампсоне (Сиверсе) Многострадальном

«Батюшка всегда заботился о покойниках. У Батюшки синодик был — целая книжка. И за всех он молился, и всех поминал: и своих благодетелей, и тех, кого проводил сам; своих духовных чад, и просто тех, за кого давали Батюшке молиться. Проскомидию он совершал около трех часов.

Батюшка рассказал однажды: «Часто во время проскомидии — когда вынимаю частичку за усопшего, вижу человека, за кого я вынимаю. В тот момент, когда вынимаю частичку, покойник мне делает поясной поклон и отходит. Одного забыл имя, тогда сам покойник сказал: «Меня зовут Владимир». Бывает очередь на весь храм, ожидают своего помина. Ведь покойники ждут и нуждаются в помине». Батюшку многие прихожане просили молиться об их усопших. Через некоторое время эти покойники приходили к нему в келию, делали земной поклон и называли свое имя, благодарили его и уходили. Он знал участь человека — прошел он мытарства или нет, помилован или в муках находится его душа, и усугублял свою молитву о них». (Старец иеросхимонах Сампсон (Сиверс)/ Жизнеописание, беседы и поучения/, т. 1, М., 1997. С. 49 — 50.)

Воспоминания о схиигумене Митрофане (Мякинине)

На сороковой день после смерти схиигумена Митрофана старице Михаиле было видение: открылось небо, и оттуда спустились отец Митрофан и отец Кукша. Поклонились ей до земли: «Матушка, мы пришли тебя проведать. Ты нас поминаешь — мы и пришли. Но долго мы с тобой не пробудем, нам некогда — двести домов надо посетить», — это означало, что поминальная молитва творилась за них в тот день не менее, чем в двухстах домах.

Схимонахиня Алексия, будучи духовной дочерью батюшки, очень почитала его и всегда поминала, исправно внося его имя в заупокойные записки. Но однажды она подумала: «Мы батюшку и так без конца поминаем — не запишу его в этот раз: он и так во святых, ему на том свете хорошо. А запишу-ка я своих родных, какие с грехом жили…». И той же ночью является ей во сне батюшка со словами: «Что же ты меня не записала? Ведь я жду. Тут все — даже праведники ждут, когда их помянут, и радуются, когда их в записочках поминают». Стех пор она до самой своей смерти неопустительно писала имя батюшки в заупокойных записках. («С любовью к людям» /По воспоминаниям о схиигумене Митрофане (Мякинине) / Изд. Задонского Рождество-Богородицкого мужского монастыря, 2005., С. 107-108.)

«Люблю я молиться за умерших, — так недавно говорил мне на Афоне один весьма почтенный и маститый старец, схимонах М., — и я неоднократно удостоверялся то во сне, а то и наяву, что это поминовение мое весьма дорого и приятно отошедшим поминаемым. Так однажды получил я из далекой России, с родины, письмо с извещением о смерти одного знакомого и близкого мне человека, умершего от холеры, которая много унесла жертв в той местности, и в котором меня просили помолиться за новопреставленного. Пожалел я душевно своего отшедшего друга и стал по обычаю поминать его: как в келейных своих молитвах, так особенно в церкви, на проскомидии, вынимая о упокоении его частицы из просфор.

Поминая так усопшего моего друга, в скором времени вижу замечательное сновидение: очутившись в некоем дивном месте неизреченной красоты, взорам моим представился громадный луг, украшенный чудными цветами и зеленью; вдали виднелись роскошные сады; приятный аромат и благоухание наполняли воздух; всё виденное мною было такой неописуемой красоты, что, не помня и не сознавая себя от радости и восторга, пошел я по этому дивному полю. Пройдя несколько по полю, вижу небольшие прекрасные домики, стоящие недалеко один от другого. При моем приближении к ним из одного дома вышел человек, и когда мы с ним встретились, то узнал в нем своего покойного друга.

- В. Н. Ты ли это? — изумленно воскликнул я, впиваясь н него глазами.

- Каким же образом ты здесь очутился? — снова спрашиваю я.

- А это мое место, мне Господь даровал его, а также и другим умершим от холеры, живущим теперь здесь по соседству со мной.

- Вот что, значит здесь ты живешь! Как тебе здесь жить-то? Хорошо ли, доволен ли ты своим положением? — всё не переставал спрашивать я.

- А вот, как видишь, чего же еще лучше; я очень доволен и благодарю Господа за Его милости.

- А знаешь ли, В. Н., ведь я тебя поминаю и молюсь за тебя.

Знаю, знаю, нам всё известно, что делается на земле. Спасибо тебе за это, весьма большая бывает польза нам и веселит нас, когда кто за нас милостыню подает, на проскомидии нас поминает или Псалтирь по нас читает, — говорил покойный мой друг.

- Как, неужели и Псалтирь вам помогает? — удивленно переспросил я.

- А то как же, очень даже помогает, ведь в Псалтири, знаешь, небо и земля заключаются, — сказал усопший.

- Вот как! — как бы в раздумье произнес я, — значит, вам помогают три вида молитвенной помощи: проскомидия, милостыня и чтение Псалтири.

- Да, всё это приносит нам большую пользу и отраду.

- Ну, скажи, пожалуйста, любезнейший В. Н., из этих трех то видов что для вас лучше и приятнее?

- О, конечно, несравненно выше всего, приятнее и дороже для нас — это проскомидия, только у вас на земле она называется так — проскомидия, а у нас, здесь, ее по-иному называют, — произнес усопший В. Н.

- Как же, как вы ее называете? — воскликнул я.

- А вот как, — начал благоговейно и протяжно говорить мой друг, — мы здесь ее называем «Голгофская Жертва»!

При этих последних словах моего друга у меня как бы огонь упал в сердце, и оно как воск растаяло…

Несказанное умиление и духовная радость наполнили мою душу, и я, обливаясь слезами, проснулся, слезы ручьем лились у меня из глаз; невыразимые чувства переливались в моем сердце, и я долго находился под впечатлением этого дивного сна».

«Другой был случай уже не во сне, а наяву, — поведал всё тот же афонский старец. — Также узнал я из письма о смерти одной благочестивой девицы, которая когда-то мне была лично известна. И вот в первую прилучившуюся литургию иду в алтарь, чтобы помянуть сию новопреставленную рабу Божию. Подхожу к чередному иеромонаху, стоящему у жертвенника, и говорю ему: «Помяни, отче, новопреставленную девицу (имярек)». Иеромонах берет от меня просфору и копием начинает вынимать частицу. В это время я как-то невольно оглядываюсь направо, в сторону, и совершенно ясно увидел покойную девицу в белом одеянии, которая стояла близ жертвенника и с величайшим вниманием смотрела на иеромонаха и на вынимаемую им из просфоры часть, пристально и напряженно взирая, как иеромонах вынул и положил на святой дискос частицу, как бы впиваясь глазами в это священнодействие…

Пораженный этим явлением усопшей, я воскликнул: «Господи, что же это!» При моем восклицании образ умершей стал постепенно бледнеть и исчезать, а вскоре и совсем рассеялся.

Что с тобою, чего ты испугался? — спросил меня иеромонах, заметя испуг на моем лице и слыша мое восклицание.

После, после скажу, отче! — с волнением ответил я, отходя в сторону и с умилением размышляя, как это дивно, насколько душа быстродвижна и как для нее дорого поминовение, если она так скоро ощутила, что ее будут поминать, и с каким страшным и неослабным вниманием глядела она на священнодействие проскомидии.

А вот и третий случай, бывший уже у нас на Валааме, на этих днях. В скиту Всех Святых чередному иеромонаху Г. перед самой литургией приснился какой-то незнакомый мужичок, в шубе, подпоясанный красным кушаком, среднего роста, с небольшой рыжеватой бородкой, еще не старый, который, почтительно кланяясь, говорит ему: «Ты, батюшка, нынче обедню будешь служить?» — «Да, буду», — отвечал иеромонах. — «Так помолись за меня, грешного», — просил мужичок. — «А как тебя зватъ то?», — спросил о. Г. — «Да помяни новопреставленного Василия», — ответил мужичок и, снова поклонившись, исчез.

Проснувшись, иеромонах сильно недоумевал этому сновидению, так как никакого мужичка Василия он не знал, и никто из родных и близких ему в это время не помирал. Однако, находясь под сильным впечатлением сна, решил помянуть новопреставленного раба Божия Василия.

Придя в церковь, о. Г. только что приступил к совершению проскомидии, как к нему подходит старичок пономарь, схимонах М., и, подавая просфору, говорит: «Помяни, батюшка, новопреставленного Василия».

Иеромонах, находясь под впечатлением сна, с изумлением спросил пономаря: «Кто же это такой, новопреставленный Василий?» — «А это мой родственник по деревне, — ответил о. М., — ему сегодня сороковой день, вот я его и поминаю».

После обедни о. Г. говорит пономарю: «А знаешь ли, отец М., ведь я твоего родственника сегодня во сне видел, и он просил меня помолиться за него». При этом описал внешний вид Василия.

«Он, он самый, какой есть такой!» — изумленно воскликнул пономарь, благоговейно крестясь и от удивления разводя руками.

Много бы можно привести подобных случаев и явлений, но и приведенного, думается, достаточно, чтобы убедиться, насколько дорого отшедшим совершаемое по ним поминовение, и как они ждут его.

Поревнуем же, братие, к усердному поминовению преставльшихся, чтобы и нас самих по смерти неленостно поминали по неложному слову Спасителя: «В нюже меру мерите, возмерится вам». («Валаам Христовой Руси». Москва, 2000. «Хризостом». С. 308 — 311).

В одной из замоскворецких церквей в 1871 году умер отец диакон И. Ш., родной брат мой, от свирепствовавшей тогда холеры, в несколько часов уложившей его в гроб, несмотря на молодые годы и крепкие силы. Насколько я любил его, настолько горестна была для меня потеря его. От скорби вдался я в тоску, которая оставляла меня только во время сна и молитвы. А молился я за душу его от всей души, движимый к тому как любовию к покойному, так еще сознанием неполноты предсмертной его исповеди, которая была приносима им в состоянии мучительных холерных корчей. Вскоре по смерти он явился мне во сне как живой. В полном сознании переселения его в другой мир, я начал разговор о мытарствах:

- Ты, вероятно, проходишь теперь мытарства, — спрашиваю его.

- Очень трудно, — сказал он, — и вот почему: у диаволов, оказывается, все записано, кто в чем согрешил, даже мысли, какие иногда невольно возбуждались в душе и пробегали с быстротой молнии, на которые мы не обращали внимания, забывая их и не каясь в них, и эти невольные и мимолетные грехи изобличаются на мытарствах, и самими душами тогда вспоминаются и сознаются, как действительно бывшие.

При этом он вынул из-под полы рясы таблицу, как бы картонную, размером несколько больше четвертки почтовой бумаги, которая с одной стороны вся была исписана грехами так мелко и часто, как будто насеяна черным маком.

- И вот, — сказал он, — таких таблиц было за мною двадцать пять, из коих семь я загладил предсмертною исповедью, а восемнадцать осталось за мною.

- Затем я спросил его, пускают ли умерших на землю для свидания?

Но он мгновенно исчез. После сего видения я усилил молитву за него, но в течение десяти лет он ни разу не являлся мне.

Когда Господь сподобил меня благодати священства, то я пользуясь ближайшим предстательством у Престола Божия чем в сане диакона, еще усерднее стал молиться о упокоении души любимого брата, и вот на пятом году моего священства он является, но не мне, а одной моей прихожанке К. М., которая отличалась благочестивою жизнью и особенно усердными молитвами за усопших. Раз поутру, неожиданно, просит она меня, через Нарочного, прийти к ней по важному делу.

Она спрашивает, был ли у меня брат, в духовном сане умерший. «Был диакон», — ответил я. И начала она описывать его с такою ясностью, как будто она видела живого, и затем рассказала следующее: «В нынешнюю ночь он явился мне и говорит:

- Скажите моему брату, что пять таблиц еще заглажено.

- Он уж знает это, только скажите непременно.

- Я явлюсь ему, когда все таблицы будут заглажены, — ответил он и исчез.

- Вот зачем я послала за вами, — сказала благочестивая прихожанка, — чтобы узнать тайну сновидения».

Я рассказал ей о явлении мне покойного брата на первых порах после смерти его и о таблицах, и тут-то сознал, что то явление его мне было не простое, каким я считал его прежде, а знаменательное, и стал ждать исполнения обещанного им. На пятом году моего ожидания я получил известие о вторичном явлении его прихожанке моей, через которую он просил меня особенно помолиться за него в Великий Четверток: «Так нужно по грехам моим», — сказал он, что, конечно, я и исполнил с возможным усердием, и каждый год в тот Великий День, когда установлена Господом Бескровная Жертва о грехах, напоминает мне просьбу его, которую всегда считаю для себя святым заветом.

После сего на восьмом, следовательно, на тридцатом году моего ожидания личного явления мне брата, наконец, он является мне во сне, как обещал, чтобы известить меня о своей свободе от грехов ( Замечательно, что число лет молитвы совпадает с числом таблиц неизглаженных от грехов). Это явление было очень коротко. Сижу я будто за письменным столом, вдруг входит из соседней комнаты покойный брат в рясе, как живой, и, идя мимо меня позади стула, говорит явственно: «Теперь я свободен», — и становится невидим. Этот строго последовательный ряд явлений покойного не служит ли очевидным доказательством, что души наши не прекращают бытия своего, но переходят в другой мир, духовный, где ожидают их мытарства с обличениями на них самых мельчайших грехов и нечистых мыслей, даже мимолетных, и что молитвы, возносимые за умерших, содействуют прощению грехов их и освобождению от страданий, особенно если молитвы приносятся при Бескровной Жертве («Душеполезное чтение», 1898).

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычислить, когда этот...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: