КАК НАУЧИТЬСЯ ЖИТЬ С НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬЮ

Психоаналитик не должен выражать желание быть англичанином, французом, американцем или немцем прежде, чем желание быть приверженцем психоанализа. Он обязан поставить общие интересы психоанализа превыше национальных интересов.

3. Фройд¹ март 1932 года,

письмо президентам различных психоаналитических ассоциаций.

Несмотря на то, что, по мнению Фройда, психоанализ должен был приобрести международный характер, история психоаналитического движения наглядно продемонстрировала, что в зависимости от стран и культур психоанализ смог следовать самым разнообразным направлениям. Создание Фройдом в 1910 году Международной психоаналитической ассоциации ставило перед собой цель объединить в первую очередь врачей и специалистов, не имеющих отношения к медицине, собиравшихся заниматься новой дисциплиной, а затем объединить и национальные психоаналитические общества. На заре истории психоанализа Вена, Берлин и Москва были великими столицами, представлявшими это международное психоаналитическое движение. История двадцатого века, пережившая две мировые войны, показала, что этот фундамент может быть поколебленным, но, тем не менее, фройдовское открытие бессознательного и детской сексуальности осталось незыблемым.

Во Франции психоанализ зародился в 1926 году одновременно с учреждением Парижского психоаналитического общества, за которым последовало, в 1927 году, основание Revue Francaise de Psychanalyse — «Французского психоаналитического журнала», — который в наши дни представляет собой одно из самых значительных французских психоаналитических изданий. В те времена, несмотря на то, что в Парижское психоаналитическое общество входили лишь отдельные психиатры, такие как Рудольф Лёвенштайн, и очень узкий круг лиц, не связанных непосредственным образом с медициной, например, известная принцесса, супруга Георгия Греческого, урожденная Мари Бонапарт, общество быстро развивалось, благодаря плодотворной деятельности психоаналитиков, имена которых стали

Исследования проводятся при финансовой поддержке РГНФ (грант №03-06-00078а).

¹ Следуя за Л. В. Качаловым, мы считаем необходимым транслитерировать S, Freud как З. Фройд.

известны сразу же после второй мировой войны, а именно — Жаку Лакану (1901-1981), Даниелю Лагашу (1903-1972) и Саше Нашту (1901-1977). Очень скоро Жак Лакан заставил считаться со своей отнюдь не конформистской личностью, которая заинтриговывала, соблазняла и волновала его тогдашних коллег. Хотя в определенные моменты широкая известность Жака Лакана приводила к тому, что многие ассоциировали психоанализ во Франции с его теориями, было бы совершенно неверно отождествлять французский психоанализ с работами это­го исследователя.

Вошедшие в предлагаемую вашему вниманию Антологию статьи Алена де Мижолла и Даниёля Видлёшера наглядно показывают специфику французского психоанализа и отклонения в истории его развития. В 1953 году уход Жака Лакана и Даниеля Лагаша из членов Парижского психоаналитического общества побу­дил последовать их примеру многих коллег и оказал сильное влияние на дальней­шее развитие психоаналитической мысли. Вышедшие из Парижского психоаналитического общества психоаналитики объединяются вначале во Французское психоаналитическое общество, в котором два течения (Лакан и Лагаш) впослед­ствии стали противостоять друг другу. В частности, они придерживались разных мнений относительно подготовки психоаналитиков и условий признания Фран­цузского психоаналитического общества Международной ассоциацией. Одно из этих течений, ведомое Даниёлем Лагашем, способствовало возникновению Фран­цузской психоаналитической ассоциации, позднее вошедшей в состав Междуна­родной психоаналитической ассоциации (МПА). Жак Лакан принял решение со­здать свое собственное общество — Фройдовскую школу, которая так никогда и не была признана МПА из-за существовавших в ней условий практики и подготовки психоаналитиков.

Данная Антология включает в себя до сих пор не издававшиеся на русском языке основополагающие работы французских психоаналитиков — членов Парижского психоаналитического общества и Французской психоаналитической ассоциации, вышедшие в свет, начиная с 1960-х годов, ставших золотым веком психоанализа во Франции. В Антологии нет ни одной статьи Жака Лакана, хотя в течение некоторого времени он был членом Парижского психоаналитического общества, — по той причине, что многие его работы уже переведены и изданы на русском языке¹.

Влечение и репрезентация

Несмотря на то, что психоаналитики Франции очень рано проявили интерес к переводу фройдовских психоаналитических понятий на французский язык, необходимо отметить, что развитие психоанализа во Франции пошло по конкретному руслу благодаря аналитической работе, проведенной Ж. Лапланшем и Ж.-Б. Понталисом, и появлению их знаменитого «Словаря психоанализа», который был переведен на многие языки, в том числе и па русский. Анализ терминов сопровождался углублением смысла психоаналитических понятий. Одно из таких основополагающих понятий — «Тrieb» — во французских работах стало переводиться

¹ См., например: Лакан Ж. Семинары, книга 1 (1998); книга 2 (1990); книга 5 (2002).

как «влечение», хотя оно часто переводится на другие языки как «инстинкт». С этой точки зрения, французский психоанализ отличается постоянными ссылками на произведения Зигмунда Фройда и на его концепции, в то время как другие психоаналитические направления уделяют гораздо больше внимания таким пост-фройдовским авторам, как Анна Фройд, Мелани Кляйн, Вильфред Бион и Дональд Винникотт.

Понятие влечения вошло в творчество Фройда через узконаправленные ссылки на потребность («Bedurfnis») и инстинкт («Instinkt»). Как на это указывает сам термин «Trieb», («treiben» - толкать), влечение служит для обозначения моторной функции в организме: неопределенный «кусочек активности» вынуждает организм осуществлять специфическое действие, способное принести разряд возбуждения. Таким образом, количество движения обретает качество в зависимости от анатомических мест, а цели служат удовлетворению. Именно это обстоятельство заставило Фройда описать влечение в соответствии с четырьмя характеристиками: всегда активный толчок, истоки которого носят соматический характер и направлены на осуществление цели, получение удовлетворения при помощи случайного объекта. Изменчивость источников, целей и объектов приводит к идее частичных влечений, каждое из которых ищет своего собственного удовлетворения. По мнению Фройда, это представляет собой способ описания детской сексуальности — то есть сексуального, не сведенного к генитальному, что, таким образом, ставит под сомнение идею о том, что сексуальность может характеризоваться только лишь ссылкой на твердо фиксированные цели и объект, как и предполагает понятие «инстинкт».

С этой точки зрения, понятие влечения в психоанализе вписывается в общую проблематику живого. Многие французские психоаналитики часто напоминают о том, что Фройд в работе «Влечения и судьбы влечений» дает определение влечения в биологической перспективе как «пограничного понятия между психическим и соматическим, как психическую репрезентацию возбуждения, зарождающегося внутри тела и достигающего психики; как меру требования работы, которая навязывается психике в соответствии с ее связью с телесным» (Freud, 1915 а).

В других работах Фройд описал влечение как соматический процесс, который представлен в психике посредством его репрезентаторов: представление, как и презентатор и квант аффекта. Это определение влечения, действительно, находится в наибольшем соответствии с клиникой, поскольку акцент здесь сделан на материалах лечения — представлениях и аффектах. Эта метапсихологическая формулировка носит более строгий характер и лучше сочетается с идеей о судьбе представлений и аффектов, соотносимой с открытием бессознательного.

Это противоречие во фройдовском определении понятия влечения лежит в основе различных психоаналитических направлений. Всё зависит от того, делают ли они акцент на биологическом подходе, описывая непрерывный процесс влечения к объекту, репрезентированному с момента рождения, как в концепции Мелани Кляйн, или же на метапсихологическом подходе, описывая, напротив, радикальный разрыв между потребностью и влечением, чтобы выделить топическое бессознательное в терминах репрезентаций, в частности, языковых репрезентаций, как это делает Жак Лакан. С одной стороны, биологическая материализация

влечения, с другой стороны, разоблачение понятия влечения как одной из уловок, предпринятых Фройдом для преодоления противоречивого и невыносимого параллелизма между органическим и психическим, — критика Фройда Лаканом, которая вынудила последнего исключить из своей теории аффекты и тело.

Это, правда, что стремление Фройда описать влечение, как правило, приводило его к акценту на объективном содержании данного понятия. При этом он терял из виду то, что является его специфическими чертами. Тем не менее, Фройд преодолевал подобный позитивизм в тех случаях, когда описывал влечение в его движении, направленном на отделение от органической потребности и от возник­новения желания. Эпистемологический подход, который присущ многим фран­цузским психоаналитикам, позволяет придать понятию влечение его подлинный смысл как «пограничному понятию между психическим и соматическим» ( Freud, 1915 б) и проиллюстрировать на клинических примерах различных психопатоло­гических структур разные судьбы влечений.

Вот почему, несмотря на то, что, по мнению Фройда, метапсихологический подход к психическому феномену зависит от соотносительной топики психических систем судьбы репрезентаций, введение понятия влечения обязывает принять эко­номическую точку зрения, которая, согласно Фройду, должна стараться «следовать за судьбами квантов возбуждения и добиваться, по меньшей мере, их относитель­ной эволюции» (Freud, 1915 б). Другими словами, необходимо принимать во вни­мание те аспекты в судьбах аффектов, которые позволяют организовать или меша­ют развитию процесса символизации связи аффектов в рамках репрезентаций.

Эти топическая и экономическая перспективы являются неразрывными с динамической точки зрения, соответствующей основополагающему понятию конфлик­та. Это психический конфликт, который Фройд всегда основывал на конфликте между двумя главными типами влечений. По мнению французских психоана­литиков, дуализм влечений необходимо рассматривать в соответствии со струк­турой психического объекта. Влечение носит дуальный характер с самого начала благодаря двойственности инвестирования объекта. Амбивалентный конфликт между любовью и ненавистью конституирует рождение объекта. По мнению Фрой­да, этот конфликт проистекает из либидозного влечения к связи с объектом и из разрушительного влечения к разрыву этой связи. Хотя противопоставление между нарциссическим либидо и объектным либидо приносит определенную пользу в клиническом плане, противопоставление между влечением к жизни и влечением к смерти в гораздо меньшей степени направлено на описание конф­ликта, чем на акцент на основополагающей функции влечения: оно подчеркивает фундаментальное противоречие человека, для которого удовольствие, исходящее от объекта, всегда является травматическим в сравнении с удовольствием, кото­рое он стремится доставить себе сам.

Французские психоаналитики всегда были чрезвычайно внимательными в своих оценках различных типов психического функционирования и принимали во внимание те средства, которыми располагает психика для того, чтобы противостоять
травме, связанной с превратностями человеческой сексуальности — в смысле инфантильной, не сводимой к генитальной сексуальности — такой, какой она была
открыта Фройдом. Работы членов Французской психосоматической школы, рав­но как и работы других авторов, посвященные изучению не невротических расстройств личности

(пограничные состояния, психозы), свидетельствуют об этом подходе и стремятся показать, в какой степени сексуальность может либо привести к разрушительному процессу дезинвестиции объекта или объектом, либо, напротив, положить начало процессу отрицания отсутствия, который соответствует организации акта желания в его непрерывности и определяет инвестирование объекта или объектом.

Хотя интерес к эпистемологической критике фройдовских понятий можно отметить и в работах Лакана, тем не менее, очень важно отметить, что французская психоаналитическая школа (не лакановская) ведет работу в области концептуализации, связанной, главным образом, с творчеством Фройда, что отнюдь не исключает обращения к другим пост-фройдовским авторам. Их подход к изучению психического функционирования всегда заключался в том, чтобы показать связи между работой с психическими репрезентациями и необходимость принимать во внимание психическую экономику пациента. Понимание ими психоаналитического процесса и интерпретативной функции привело их к тому, что они начали, скорее, настаивать на конфликтности между эдиповыми и пре-эдиповыми, генитальными и прегенитальными уровнями, нежели размещать их на одной линии с последовательными стадиями развития. В техническом и клиническом плане они внесли очень большой вклад в такую область, как определение различных психоаналитических рамок, способных позволить начать лечение пациентов, которые необязательно могут извлечь пользу от психоаналитических сеансов на кушетке, проводимых несколько раз в неделю. Именно это обстоятельство обуславливает появление многочисленных работ, авторы которых ставят перед собой задачу определить условия проведения психоаналитической терапии: «лицом к лицу», способствующие развитию психоаналитического процесса, без какого-либо нарушения технического нейтралитета психоаналитика, необходимого для психоаналитической работы.

Ребенок дня, ребенок ночи

В анализе, как и в первые годы жизни, знание себя приходит через понимание других — матери, отца, аналитика — «интерсубъектное становится необходимым посредником для осознания интрапсихического» (Green, 1988, р. 588). Это означает, что ходе терапии акценты аналитической ситуации постепенно перемещаются с господства анализа интерсубъектной природы формирований переноса - контрпереноса на исследование более глубоких уровней интрапсихического опыта пациента.

Понимание Андрё Грином интерсубъектного в корне отличается от смысла понятия «интерперсональное», активно используемого одним из направлений американского психоанализа. Во французской психоаналитической школе интерсубъектное означает взаимодействие между двумя бессознательными внутренними мирами; коммуникация при этом во многом основывается на возникающих в ходе игры проекции и интроекции, эмоциях и фантазиях у аналитика и пациента, интрапсихическая реальность каждого из которых тесно связана с бессознательным, влечениями и инфантильной сексуальностью.

Французский психоанализ, как считает Андре Люссьер (1991), фокусируется на исследовании скрытого взаимодействия между двумя бессознательными

процессами — переносом и контрпереносом¹. Для описания этого взаимодей­ствия аналитики различных школ часто используют модель отношений матери и ребенка.

Во Франции написано много блестящих психоаналитических работ, показывающих, что мать может помочь своему ребенку стать самостоятельной личностью и «почувствовать, что жизнь — это созидательное и увлекательное приключение» (МакДугалл), только если в своей психической реальности она находится в кон­такте с третьей стороной — психической репрезентацией отца.

Дёниз Брауншвейг и Мишель Фэн (1975) внесли существенный вклад в пони­мание отношений мать - ребенок, описав важное значение для матери поддержа­ния, сохранения и развития любовных отношений со своим мужем. В своей книге «Ночь, день» они утверждают, что в этом случае имеет место пара: жена - муж, которая важна для развития ребенка как отдельного субъекта. Если подобных удовлетворяющих любовных отношений не существует или они чрезмерно конфликтны, то мать рискует бессознательно использовать ребенка как сексуальный и нарциссический объект для самой себя. Он становится «ребенком ночи». Если же мать хочет, чтобы ребенок психически развивался, она должна следо­вать его желаниям, а не он должен удовлетворять ее сексуальные потребности. Для того чтобы иметь возможность делать это, она должна любить и быть люби­мой, то есть быть в достаточно-удовлетворяющих ее сексуальных и нарциссических отношениях с третьей стороной — отцом ребенка. Это присутствие Третьего как раз и дает ей возможность быть матерью для своего ребенка, инвестируя и него как в «ребенка дня».

Фэн рассматривает чередование дня и ночи как ритм присутствия и отсутствия матери для ребенка. Днем — с ним, ночью — с отцом ребенка. Повторение дня и ночи происходит с одновременным постепенным образованием эдиповой струк­туры. Он вводит понятие «цензура любовницы» — дезинвестирование матерью своего ребенка: она укладывает его спать и снова становится сексуальной женщи­ной для сексуального отца — поддерживает развитие у ребенка реальной или во­ображаемой реконструкции родительской эротической пары, что служит, соглас­но Фэну, основным этапом индивидуализации младенца.

«Цензура любовницы» позволяет открыть аутоэротизм (благополучный и недеструктивный, если он следует после первичной нарциссической фазы, в которой мать оказывается в достаточной мере удовлетворяющей) и может послужить вве­дением к любой фантазматической жизни (Бержере, 2001, р. 287).

Для матери, инвестирующей в «ребенка ночи», мальчик или девочка становят­ся бессознательной заменой мужчины-отца как объекта сексуального желания. Джойс МакДугалл отмечает, что в первичной эдиповой организации такая мать может «оставлять у ребенка ощущение, что она относится к нему как к сексуальному дополнению или как к нарциссическому продолжению своего собственно­го Я, тем самым установив особую форму отношения к телесному Я своего ребен­ка. Такая организация часто связана с тем, что образ эдиповой пары занимает

¹ В этой статье и в книге в целом мы будем использовать два вида перевода терминов le transfert (перенос и трансфер) и le contre-transfer (контрперенос и контртрансфер) как полностью взаимозаменяемые.

второе место по отношению к важной единице мать - ребенок» (МакДугалл, 2002, р. 119). Это становится возможным при слишком уступчивом или отсутствующем отце, собственные внутренние конфликты которого провоцируют развитие подобных инцестуозных отношений и подталкивают его к самоисключению из потенциально трехсторонних отношений. Тело и Я ребенка могут в этом случае стать объектами чрезмерных и конфликтных материнских инвестиций, и примитивные желания, страхи и защиты в психике ребенка возьмут верх над фаллически-эдиповым развитием. МакДугалл предлагает свои метафоры для «ребенка дня» - «дитя желания» и «для ребенка ночи» — «дитя потребности». Дитя желания это ребенок, рожденный от любви женщины и мужчины и воплощающий и ожидание, что он так же как и они станет любящим и желающим взрослым и родителем. Дитя потребности — ребенок, предназначенный для той или иной компенсации патологической психической организации матери или отца, у которых в голове, возможно, не существует никаких фантазий относительно будущей самостоятельной и сексуальной жизни их ребенка.

Взрослеющий «ребенок ночи» или «дитя потребности» рискует сохранить неосознанное убеждение, что он действительно сексуальное и нарциссическое продолжение матери и, в конечном счете, не существует как отдельный человек.

Самая ранняя внешняя реальность младенца — физическое присутствие матери, проникающее всюду воздействие ее бессознательного. Последнее включает в себя ее собственный внутренний мир, отношения с реальными и внутренними родителями и, что не менее важно для развития ребенка, — нарциссические и сексуальные инвестиции в его отца. МакДугалл убеждена, что привязанность матери к своему любовному партнеру носит решающий характер как для будущего развития эдиповой структуры, так и для предъявления ребенку нарциссических и либидных ролей, призванных удовлетворить ее бессознательные потребности и желания.

Трансфер - контртрансфер

Описанные выше отношения отец - мать - ребенок это модель трехсторонней ситуации, имеющей прямое отношение к аналитическому сеттингу, в котором присутствуют пациент, репрезентации отца и матери, аналитик и пространство, в котором разворачивается психологическая драма с участием всех персонажей. Метафора театра, на котором бессознательное ставит свою постановку, часто встречается во французском психоанализе. Как отмечает Дюпарк, «это — один из редки случаев согласия между МакДугалл, Грином и... Лаканом!» (Duparc, 2001, р. 161) Концепция аналитического пространства является центральным организующим аспектом в позиции большинства французских авторов, но это происходит не только потому, что перенос и контрперенос образуют пару. Другая причина - то, что аналитическое пространство в целом начало восприниматься как сцена в психологическом плане. Сцена, на которой топография взаимодействия и ситуация более важны, нежели просто опыт одного или другого участника представления (лечения). Эта концепция возникла как ответ на крайние взгляды, с одной стороны, Саши Нашта, убежденного в необходимости слияния пациента и аналитика, и, с другой стороны, Жака Лакана, который хотел максимально увеличить дистанцию между ними, с тем, чтобы символ возник в этом расширенном

пространстве. Один из ее создателей, Морис Буве, начал разрабатывать понятие «расстояния между субъектом и объектом» еще в 1958 году.

Психоаналитическое пространство может быть символизировано посредством кушетки. С одной стороны, пациент лежит на кушетке, что способствует развитию особых регрессивных психических состояний, которые могут быть описаны в терминах модели о первичных взаимоотношениях ребенка и матери. Однако с другой стороны, этот же сеттинг, благоприятствующий нарциссической регрес­сии, не создает абсолютно свободное пространство без границ и пределов. Эти границы символически выражаются во временном сеттинге, ограничениях, свя­занных с основным правилом психоанализа. Кроме того, внутренние аналитиче­ские границы связаны с постэдиповым Сверх-Я — третьей стороной, которая свя­зана с отцом. Мать заботится о ребенке как о ребенке дня, сохраняя в психике связь с его отцом, как с представителем Сверх-Я.

Это специфически французский путь размышления об аналитическом сеттинге в терминах символической репрезентации, способности для ребенка (пациента) развивать процессы вытеснения, способности думать, мечтать и выстраивать свой собственный внутренний мир. Подобно тому, как это имеет место между матерью и ребенком, пациент также не является одиноко лежа­щим на кушетке рядом с абсолютно нейтральным аналитиком. Трансферентно-контртрансферентный процесс происходит между ними обоими. Как точно заме­тила Юртюбей, «аналитические отношения — это феномен, принадлежащий двоим. И если сейчас пациент уже не является объектом наблюдения, то и аналитик так­же не простое зеркало. Более того, в анализе всегда имеется "третий" — об­щее пространство на двоих, сотканное из их бессознательных» (De Urtubey, 2002, р. 9).

Аналитик, находясь в ситуации необходимости репрезентировать и отцовский и материнский образы, с одной стороны, способствует процессу взаимодействия пациента с первичными объектами с неизбежной аффективной вовлеченностью всех участников. Однако с другой стороны, он же содействует определенному выходу пациента из нарциссической регрессии, сохраняя связь с третьей стороной, которая устанавливает границы. Поэтому нарциссическая регрессия, нахо­дящаяся под контролем Я и являющаяся важнейшей частью общего процесса аналитической работы, возможна до тех пор, пока аналитик репрезентирует ро­дительские образы в терминах постэдипова Сверх-Я. Это означает, что он ставит границы отыгрыванию — это Сверх-Я, которое запрещает, но также и защищает от опасностей, связанных с нарциссической регрессией, способной приводить к слиянию, деструктивности и смерти.

В соответствии с этим, аналитический процесс является асимметричным. Эта
асимметрия существует всегда, так как пациент рассказывает о себе все, что приходит ему в голову, в то время как аналитик сохраняет инкогнито. Мы видим такую же
асимметричную ситуацию во взаимодействии матери с ребенком. И конечно — во взаимодействии с ним отца. Это не взаимные и обоюдные отношения в духе равноправия и симметричности. Асимметрия имеет важнейшее значение для психического развития, как ребенка, так и пациента психоанализа. Она символизирует эдипову си­туацию— неустранимое различие полов и поколений, Существующая в аналитическом сеттинге асимметрия не означает, что аналитик автоматически занимает авторитарную позицию или становится кем-то, кто находится вне

процесса — чисть зеркалом без каких-либо чувств.

Аналитический процесс — это трансферентные и контртрансферентные взаимоотношения, и, в этом смысле, они могут быть абсолютно симметричными только в случае полного ролевого отыгрывания. Для понимания процесса психического функционирования пациента необходимо принимать во внимание, что непосредственно переживает аналитик, когда он является объектом проективных идентификаций. Эвелин Кестемберг (2003) проводит различие между контрпереносом и контрпозицией. Контрперенос, с ее точки зрения, является способностью аналитика переживать, испытывать аффекты и связывать их своими психическими репрезентациями, имеющими отношение к психическому функционированию пациента. Такой контрперенос служит позитивным инструментом аналитической работы. В то же самое время, в анализе может возникнуть ситуация, когда пациент проецирует аффекты, аналитик переживает их и развивает соответствующую им реакцию. Это и есть контрпозиция — контрперенос в отрицательном (фройдовском) смысле. В таком случае работа аналитика состоит в осознании своей контрпозиции и попытке ответить на вопрос: почему пациент подталкивает его к подобной реакции. Связывание аффектов пациента с психическими репрезентациями позволяет трансформировать контрпозицию в позитивный контрперенос, служащий целям анализа.

Парадоксально, но оригинальные французские взгляды на проблему взаимодействия переноса и контрпереноса образовались под влиянием Жака Лакана, крайне негативно относившегося к самому термину контрперенос. Последний, в представлении Лакана, слишком симметричен с переносом, внушая воображаемую, типично зеркальную связь между пациентом и аналитиком. Он ассоциируется больше с диадными взаимоотношениями, в то время как в анализе они опосредствованы языком, а, следовательно — трехсторонние. Кроме того, психоаналитики кляйнианской школы, разрабатывавшие это понятие в 1950-е и 1960-е годы, делали акцент преимущественно на превербальной коммуникации и материнской модели контрпереноса. Лакан же всегда отстаивал роль, которую играет отец — поддержка желания; имя Отца, гарантирующее символический порядок, средство ухода из-под материнского господства.

Приверженность Лакана «смыслу Фройда», его недоверие очарованию архаического и превербального, идея о существовании триангуляции даже на ранних этапах жизни — все эти факторы повлияли на тех французских аналитиков, которые менее других были подвержены влиянию Лакана. Эти факторы подталкивали их к сохранению в своих концепциях контрпереноса всей эдиповой структуры, ее компонентов, первофантазий (Duparc, 2001).

Луиза Юртюбей (2002), предлагая свою классификацию теорий контрпереноса, относит работы большинства современных французских аналитиком (и себя) к четвертой группе, в которой контрперенос рассматривается как один из важнейших элементов аналитического пространства. Здесь он не является ни следствием непроанализированных конфликтов аналитика (первая группа), ни совокупностью всех чувств, испытываемых им по отношению к пациенту (вторая группа), ни материалом для самоанализа (третья группа). Перенос и контрперенос, согласно Юртюбей, являются элементами, составляющими единое целое,

процесс совместной работы. Тем не менее, как мы уже обсуждали выше, в данной динамической паре роли аналитика и пациента все же асимметричны, так как ре­грессия является прерогативой анализируемого в большей степени, нежели анали­тика, стоящего на страже границ и целостности психоаналитической ситуации.

Перенос и контрперенос рассматриваются французскими аналитиками не только с точки зрения дуальной связи в ситуации «здесь и сейчас». Это всегда неотъемлемые элементы более широкого трехстороннего, топографического и временного пространства, которое на психоаналитической сцене ограничено на­дежной оболочкой — сеттингом. Три различные модели трансферентно-контртрансферентных взаимоотношений очень важны во французском психоанализе. Это работы Мишеля Неро, Франсиса Паша и Мишеля де М'Юзана.

С точки зрения Мишеля Неро, перенос пациента строится на основании контр­переноса со стороны аналитика. В свое книге «Перенос» (1974) он утверждает, что контрперенос первичен по отношению к переносу, логически и по времени пред­шествует ему. Для Неро асимметрия переноса и контрпереноса является основным элементом для сохранения аналитических отношений, ситуации и пространства.

Вместо того чтобы рассматривать контрперенос в ограниченных рамках как реакцию на перенос, он предпочитает экстенсивную теорию, которая расширяет понятие контрпереноса, включая в него все фантазии, идеи, чувства, интерпрета­ции и реакции аналитика в продолжение всего времени, пока динамическая и конфликтная связь с лечением не утрачена. Как пишет об этом Дюпарк, если пе­ренос и контрперенос рассматриваются как переплетающиеся в диалектическом ноле, это не означает, что они смешиваются. Один из важнейших аспектов при этом — пересечение аффекта и репрезентации в трансферентно-контртрансферентном поле, в результате чего аффект одной стороны встречает психическую репрезентацию другой. Это гарантирует, что взаимодействие бессознательное-бессознательное не примет психотической формы зеркального подтверждения, не превратится folie a deux (безумие вдвоем). Все же, несмотря на все необходимые усилия по сохранению асимметрии переноса и контрпереноса, первый не являет­ся чистым повторением прошлого, так как в противном случае, согласно Неро, это приведет процесс к полной остановке: именно благодаря реальности контрпереноса «аналитик представляет собой не объект переноса, но всего лишь край­нюю точку его воображаемого, объектного и нарциссического завершения»¹.

Франсис Паш, в отличие от Мишеля Неро, не делает столь же революционных высказываний и придерживается доминирующей в современном психоанализе модели трансферентного невроза. Вместе с тем, он вносит новый оригинальный смысл в так часто критикуемую Фройдовскую метафору зеркала. Зеркало — по­зиция аналитика в отношении пациента — не должно быть холодным и очень от­даленным. Пара аналитик-пациент некоторым образом напоминает конфликт Персея и Медузы. Персей смог избежать превращения в камень от ужасного вида Медузы потому, что не смотрел на нее прямо, а только на ее отражение в своем щите, который и был зеркалом. Смотря как бы на ее психическую репрезентацию, он смог победить. В этом открывается важнейший смысл психоаналитической

¹ См. также статью в этой книге: П. Дени «Будущее избавления от иллюзии: контрперенос, судьба переноса».

метафоры зеркала для позиции аналитика — принятие во внимание мира репрезентаций. Это не прямые и непосредственные восприятия, которые иногда могут быть вторгающимися и причиняющими боль обеим сторонам. Мы здесь снова видим трехстороннюю модель и очередное напоминание об асимметричности психоаналитической ситуации, отличии аналитика от пациента. В модели Паша перенос и его воздействие очень важны, но аналитик должен быть способным, используя щит Персея, принимать аффективные проекции пациента без чувства нарциссической раны и быть в состоянии продолжать взаимоотношения, чтобы способствовать трансформации аффектов пациента, их связыванию посредством собственных психических репрезентаций и передаче последних пациенту в вид интерпретаций.

Химера

Мы можем видеть, что модели Неро и Паша занимают крайние позиции с соответствующими акцентами на контрпереносе (Неро) и переносе (Паш). В определенном смысле, промежуточной между ними является концепция психологической химеры Мишеля де М'Юзана.

Любовь М'Юзана к творчеству помогает ему выйти за пределы дихотомии Я - Другой, пациент - аналитик, субъект - объект, перенос - контрперенос. Опираясь на идеи выдающегося французского философа Мерло-Понти (1999), в своей экзистенциальной феноменологии предложившего выйти за пределы противопоставлений субъекта и объекта путем описания того, что располагается между ними, мы можем сказать, что М'Юзан находит нечто глубоко важное, новое и потенциально более целостное между переносом и контрпереносом — по ту сторону их диадного противостояния. Это новое предстает перед нами в виде нового организма, который он называет «психологической химерой» (de M’Uzan, 1994). Это монстр, с помощью которого конструируются особенные аспекты невроза переноса. Последний уже не может тогда рассматриваться как перенос инфантильных конфликтов в аналитическую ситуацию. М'Юзан утверждает, что в химере психическая структура и деятельность аналитика во время сеанса выполняют решающую роль в построении невроза переноса. Мы видим здесь отчетливые связи его концепции, как с точкой зрения Мишеля Неро, так и с моделью Франсиса Паша.

Химера, являющаяся смесью обоих участников диады — продуктом, полностью не принадлежащим ни одному, ни другому, создается аналитиком во время сеанса посредством «парадоксального способа функционирования», когда он становится периферией сознания пациента. По меткому выражению Жерара Бель «химера создается в зонах тени, там, где идентичность ревниво не охраняется, Это место слипания» (Вау1е, 1996).

Бернар Шерве (1998) описывает, как переживаемый пациентом прошлый опыт обновляется в аналитической ситуации, если и сам анализируемый, и его аналитик начинают чувствовать колебания своих Я — колебания идентичности, сопровождаемые странным беспокойством; более или менее легкую деперсонализацию; иногда переживать еще более примитивные состояния, когда ребенок мог чувствовать себя как чисть Другого. Аналитик но время сеансов стремится исследовать различные аспекты психической реальности пациента: сексуальную, нарциссическую, Я-идентичности. Однако, согласно де М'Юзану,

встретить их, узнать и вступить с ними во взаимодействие для аналитика становится возможным при условии, если он позволит себе самому войти в симметричное колебание иден­тичности, вплоть до состояния инфантильной растерянности, близкой к травма­тической ситуации, а, следовательно, и к опасности.

Точное место для аналитика в этом случае — место слушателя у «уст бессозна­тельного». Психоанализ осуществляется тогда от сказанного к услышанному в идентификационном соединении, смешении. Как остроумно заметил Мишель Неро, аналитику платят за то, что он отказывается от своих мыслей и восприни­мает ассоциации другого человека.

Де М'Юзан описывает, как два психических аппарата (пациента и аналитика), стремящиеся соз<

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: