Даже когда были не согласны с ними.

В одной из комнат музея, что в московской 201-й школе, подарки из многих стран мира. Среди них книга на испанском языке «Таня — незабвенная партизанка», изданная в Гаване. Зная конспиративный псевдоним Зои Космодемьянской — «Таня», нетрудно догадаться, что эта книга — не случайный экспонат музея, можно даже предположить, что книга эта о ней самой. И все же это не так.

Посвящена она Тамаре Бунке, сподвижнице легендарного борца за свободу и счастье угнетенных народов Латинской Америки Эрнесто Че Гевара, девушке, которую называют «кубинской Зоей».

Жизнь Тамариты — Тамары Бунке — Лауры Гутьеррес Бауэр — Тани — лишь один из многочисленных примеров своеобразного продолжения подвига молодых патриотов-интернационалистов в странах мира, где и в наши дни не прекращается борьба за счастье народное, за будущее родины, за общество, в котором не будет угнетенных и эксплуататоров.

Почему же ее называют «кубинской Зоей», за что чтут память девушки в Германской Демократической Республике, в Латинской Америке, на Кубе, знают и у нас в стране?

Настоящее имя Тани было Тамара, в семье ее нежно звали Тамарита. После ее гибели мир узнал подробности ее жизни, ее псевдоним — Таня.

Эрик и Надя Бунке, родители Тамары, были немецкими коммунистами, до войны жили в Германии, работали учителями одной из школ.

В начале тридцатых годов, когда в Германии установился фашизм, тысячи коммунистов и антифашистов были брошены в тюрьмы, замучены в лагерях смерти, уничтожены гитлеровцами без суда и следствия. Родители Тамары были вынуждены скрыться от преследования за границей. После долгих скитаний и мытарств они поселились в южноамериканской стране, Аргентине. В Аргентине 19 ноября 1937 года и родилась у них Тамара.

В этой чудесной «серебряной» стране с удивительной полутропической природой и экзотическими курортами Буэнос-Айреса (название «Аргентина» произошло от латинского названия серебра — «аргентум») жизнь переселенцев была нелегкой. При участии американских секретных служб в Аргентине был совершен государственный переворот и установлена жестокая военная диктатура. Свободные организации и политические партии были запрещены. А коммунистической партии пришлось продолжать борьбу скрытно, в подполье. Принадлежность к ней новый закон, установленный военной хунтой, карал расстрелом.

И все же партия продолжала существовать. В ее рядах вели на новой родине революционную работу и родители Тамары Бунке.

Дети рано познали опасность и пользу этой конспиративной работы. Мать Тамары позднее вспоминала, как они с Эриком объясняли малышам, «говоря простым, понятным для них языком, что боролись в интересах всего человечества, в интересах аргентинского народа, объясняли им значение Октябрьской революции в России. Говорили им, что боремся за новое общество, такое же, как в Советском Союзе, и что наша работа трудная и опасная. Мы их предупреждали, что полиция преследует таких людей, как мы, поэтому необходимо вести себя осторожно и никому не рассказывать, что в нашем доме проходили собрания коммунистической партии, работавшей в подполье».

Семья Бунке вернулась в освобожденную от фашистов отчизну — Германскую Демократическую Республику спустя несколько лет после войны. Родители Тамары снова стали учительствовать: отец преподавал в школе физкультуру, мать — русский язык. А Тамара?

В Аргентине девочка не успела окончить среднюю школу. Как и многие ее сверстники, она увлекалась тогда спортом, училась, по свидетельству Нади Бунке, очень хорошо. Но были у нее и свои любимые увлечения. Она чудесно пела, аккомпанируя себе на аккордеоне или гитаре, и многие считали: быть Тамарите певицей или актрисой. Сверстники и взрослые любили ее не только за красоту и привлекательность, но и за жизнерадостный, общительный характер, умение сочувствовать людям. Рано научилась Тамара и понимать сложные дела народной борьбы, без которой не мыслили свою жизнь ее родители.

В Германской Демократической Республике Тамара окончила школу и поступила на филологический факультет Берлинского университета имени Александра Гумбольдта (в этом характер ее увлечений очень схож с Зоиным, Зоя Космодемьянская очень любила литературу и мечтала заниматься ею).

В университете Тамара зачитывается книгами великих Гете и Шиллера, Достоевского и Толстого, Бальзака и Мериме, интересуется советской литературой; произведения Николая Островского и Шолохова поражают своей правдивостью и глубиной. Здесь, во время учебы, узнала Тамара о подвигах краснодонцев и Зои Космодемьянской, здесь же вступила в Союз свободной немецкой молодежи, а позже — в Социалистическую единую партию Германии.

В студенческие годы не забывала она страну, ставшую волей нелегкой судьбы ее родителей первой ее родиной, географически очень далекую, но бесконечно близкую ее романтической душе. Мечтала Тамара когда-нибудь снова поехать в страну детства и юности. Часто вспоминала красавец город Буэнос-Айрес, великолепные дворцы, грандиозные фиесты, экспансивный испанский говор, жаркие звездные вечера и ночи с трелями цикад, смуглые лица друзей, песни и танцы далекой родины.

Она оживлялась, узнавая из газет и радио о событиях в Латинской Америке, грустила, что не может участвовать в них и лишена настоящего опасного дела, какое выпало в молодости на долю ее родителей-антифашистов.

Весть о победе кубинской революции принес 1959 год.

Она узнала имена героических бородачей-революционеров Фиделя Кастро Рус, создавшего Повстанческую армию там, в горах Сьерра-Маэстра, в которой поначалу насчитывалось... 12 человек, его верных друзей, надежду будущих побед Эрнесто Че Гевара и славного парня с мальчишеской улыбкой на красивом лице, поросшем густой черной бородою — Камило Сьенфуэгоса, брата Фиделя Рауля и Освальдо Дортикоса Торрадо, Хуана Альмейда Боске и Серхио дель Валье Хименеса, Блас Рока и Карлоса Рафаэля Родригеса...

Тамара восприняла победу кубинцев как свою собственную победу над силами, которые она ненавидела с детства, как победу, о которой мечтали ее родители еще в Аргентине.

Уже летом следующего после свершения кубинской революции года в Германскую Демократическую Республику прибыла первая кубинская правительственная делегация, еще через несколько месяцев — торговая, которую возглавлял один из ближайших боевых друзей Фиделя Кастро — Эрнесто Че Гевара.

Тамаре посчастливилось работать переводчицей при этих делегациях, из рассказов их представителей узнать много интересного о революционной борьбе кубинцев, о самом главе делегации Эрнесто Че Геваре, родившемся, как и она, в Аргентине.

Эрнесто Че Гевара получил высшее медицинское образование. Убежденный, как и родители Тамары, что лечить в первую очередь следует не отдельных людей, а целые народы, подчиняющиеся «диктаторам», «хунтам», «фашизму», он уехал в Гватемалу защищать там свободу и интересы трудового гватемальского народа. После свержения Хакобо Арбенса, поддерживавшего в стране демократические настроения, Че Гевара покинул Гватемалу и... оказался в Мексике. Позже стал другом и соратником Фиделя Кастро. Друзья называли Эрнесто и Фиделя братьями по борьбе. Кубинцы стали любовно называть Эрнесто Че, что приблизительно означает «дружище». За время партизанской войны в Сьерра-Маэстра Че Гевара близко подружился с молодым Камило Сьенфуэгосом. Камило учился «жизни и борьбе» у Че, неизменно восхищался аргентинцем (так звали его друзья-партизаны), который никогда, в самые тяжелые дни войны не жаловался на невзгоды, страдающий астмой и лихорадкой, сам ободрял и вел за собой людей, несравненно более здоровых, чем он. Камило говорил о нем: «Че — настоящий руководитель и до тонкости постиг мастерство партизанской войны...»

Позднее и Че Гевара скажет в своей книге «Партизанская война», посвященной Камило Сьенфуэгосу, о своем друге: «Я не знаю, было ли известно Камило изречение Дантона о революционном движении: «Смелость, смелость и еще раз смелость». Во всяком случае, именно это качество проявлялось в его действиях и в действиях, руководимых им партизан». Когда решался вопрос о присвоении Сьенфуэгосу высшего воинского звания в повстанческой армии, его учитель Че, бывший всего на четыре года старше ученика (самому Эрнесто к тому времени было 30 лет), так рекомендовал его главнокомандующему:

«Камило достоин. Он тверд, как алмаз, чист, как капля росы, и бесстрашен, как сам «Апостол». Может быть, чересчур горяч, но это — качество молодости. А молодость — это революция».

И руководитель повстанческой армии Фидель Кастро Рус не мог не согласиться с командате Че.

Накануне пятилетия со дня гибели друга, 28 октября 1964 года, Эрнесто Че Гевара выступил со «Словом» в память командате Камило Сьенфуэгоса. Это «Слово» как бы и о самом Че, потому что слушая его, мы лучше понимаем, что ценил он в людях и нашей жизни на земле. Оно передает именно то, чем близок позднее стал Тамаре Бунке сам дружище Эрнесто, — неистовую самоотреченность во имя светлой идеи, во имя будущего земли. Вот это «Слово»:

Чествования павших героев приобретают со временем некоторый оттенок чего-то обязательного и, вольно или невольно, превращаются в механический акт. Поэтому много раз я пытаюсь воплотиться в товарищей, память которых мы чтим и которые много значат в нашей жизни, друзей, участвовавших в борьбе, товарищей с самых первых дней, с тех давних дней, когда почти хватило бы пальцев на руке, чтобы пересчитать всех. Упоминать о них из года в год в докладах — это и есть то механическое действие, о котором я говорил; действие оскорбительное для тех, кто знал Камило так же близко, как я.

Я согласился сегодня прийти сюда, чтобы вспомнить о Камило в этой комнате, в этом здании, где товарищ Османи продолжает дело, начатое его младшим братом в особых условиях, преодолеть которые мог только Камило.

Я хотел сказать вам несколько слов и попытаться выразить мое понимание того, что означает Камило. Это очень трудно, почти невозможно.

Я познакомился с Камило однажды, в день разгрома, в один из тех дней разгромов и поражений, когда мы обязаны были выстоять. Нас застали врасплох; отступая, я потерял свой вещевой мешок, мне удалось спасти только одеяло, и мы отступали рассеянной группой. Нас оставалось десять или двенадцать человек. Был такой неписаный закон партизанской войны: тот, кто потерял свое личное имущество, то, что каждый партизан должен носить за плечами, — должен сам найти выход из положения. Среди вещей, которые я потерял, было нечто весьма важное для партизан: две или три банки консервов, которые были в тот момент у каждого.

С наступлением ночи каждый приготовился поужинать той крошечной порцией, которую имел, и Камило, видя, что у меня нечего есть — одеялом-то ведь положения не исправишь, — разделил со мной единственную банку молока, которая у него была; я думаю, с этого момента родилась и начала крепнуть наша дружба.

Прихлебывая молоко и заботясь о том, чтобы на каждого пришлась равная доля, мы говорили обо всем понемногу. Разговор вертелся вокруг еды, потому что разговоры людей всегда вертятся вокруг тех вопросов, которые их особенно мучают, для нас же в те времена мысль о еде была навязчивой идеей. Он говорил мне о рисе... нет, о муке, кажется, о крабах, запеченных в тесте, говорил, что его мать большой мастер их готовить, и приглашал меня попробовать их после победы.

Так я познакомился и с Османи в эту ночь партизанского братства, в то время как мы делили банку молока.

До этого часа мы, собственно, не были друзьями, характер Камило очень отличался от моего. С первых дней мы были вместе, несмотря на различие в характерах. Прошли месяцы, прежде чем мы стали близкими друзьями.

Мы не сходились с ним в вопросах дисциплины, в вопросах понимания ряда положений, касающихся партизанской войны. Камило в то время ошибался. Он был тогда партизаном чрезмерно темпераментным; но он отдавал себе в этом отчет и исправлял это. А позднее, как вы знаете, он совершил подвиги, сделавшие его имя легендой, и я гордился тем, что знал его как партизана. И нить своей легенды он продолжал ткать во главе авангардного отряда в колонне, командовать которой меня назначил Фидель.

Потом и он стал командиром, он создал на равнинах Орьенте историю, богатую проявлениями героизма, смелости, таланта бойца; и провел наступление в последние месяцы войны.

Тех из нас, кто помнит Камило как одно целое с собой, как живущего среди нас, всегда привлекало в нем то, что притягивало к нему и весь народ Кубы: его манера поведения, его характер, его жизнерадостность, его открытость, его готовность в любой момент предложить свою жизнь, несмотря на любые опасности, со всей естественностью, с простотой, без малейшего намека на показную важность и превосходство; он был всеобщим товарищем; хотя сейчас война уже кончилась, мы можем сказать, что он был бесспорно самым блестящим партизаном из всех нас.

Через несколько месяцев после победы, когда все мы были охвачены стремлением разрушить старый порядок и едва только начали говорить о строительстве новой Кубы, Камило погиб.

У меня нет сомнений в том, что так же, как он исправлял свои ошибки тех дней, когда рождалась партизанская война, и превратился в лучшего из нас, так и сейчас он бы понял все требования нового времени и стал бы прочной опорой в организации армии, в организации любого института, в решении любой государственной задачи, которую бы перед ним поставили.

Однако любая задача теперь не может быть решена ни присутствием, ни действием Камило. Мы можем только думать о том, что мог бы он совершить, думать о том, как не хватало его в те дни, когда революционные силы еще не были полностью объединены. Когда в любом споре, в любом несогласии между революционерами появлялся Камило, он всегда призывал к благоразумию, к тому, чтобы принципиальность и революционный дух одерживали верх.

Весь этот период жизни Камило не очень известен, потому что в истории Революции всегда есть невидимая часть, неизвестная массам; революция не есть движение по абсолютной прямой, она совершается людьми, она происходит в результате внутренней борьбы, и столкновения честолюбий, и взаимного непризнания. И все это, достигнув наивысшей точки, превращается в исторический период, который, хорошо или плохо, разумно или нет, обходится молчанием и исчезает, всеми забытый.

Наша история также полна подобных разногласий, полна борьбы, которая подчас была очень жесткой; полна недостаточного самопознания; и результаты этого незнания: недоверие, образование групп, споры между группами — и в то же время непрерывно противодействующие силы реакции. И здесь тоже была огромная положительная роль Камило, увы, почти неизвестная нам.

Сегодня можно говорить об этом, потому что это уже прошлое, потому что создана партия, еще не свободная от ошибок, но которая уже очистилась, перестроилась и взяла новую ориентацию. Объединенное одним врагом, общим врагом, которым является империализм, на Кубе родилось новое единство, поэтому теперь уже можно говорить о том времени, о трудном времени Революции.

Сегодня мы тесно связаны с миром социализма, миром все более могущественным, все более сильным. Мы, стоящие лицом к лицу в траншее передовой линии, теперь знаем: за нами и рядом с нами — огромная сила, направленная против империализма. Есть блок самых различных стран, которые объединены стремлением осудить империализм и поддержать Кубу. Теперь у нас другая задача, куда более легкая сейчас, когда враг виден ясно и весь народ знает его в лицо.

В такое время необходимо присутствие людей, лишенных малейшей доли личного честолюбия или даже тени недоверия к товарищам, людей, абсолютно чистых и целиком посвятивших себя революционному делу, чтобы осуществить то, что почти можно назвать «чудом единства».

К таким людям принадлежал Камило. И как их немного!

У всех нас, у большинства, по крайней мере, было в прошлом много ошибок, подозрительности, недоверия; часто, очень часто для достижения цели, казавшейся нам важной и справедливой, мы использовали совершенно неправильные методы. Но никогда мы не сможем сказать, что к этим же методам прибегал Камило.

Конечно, можно подумать, что Камило мертв, а о мертвых говорят только хорошее. И естественно, что, если бы Камило был жив и находился сейчас среди нас, чувство застенчивости помешало бы нам сказать все эти слова. Но они абсолютно верны!

Вот какое значение имеет для нас Камило. Мне трудно выразить это вам, потому что определить значение товарища, определить ценность каждого из тех, кто нес ответственность за революционную борьбу и в период строительства, — очень трудно. Но я хотел отметить это, даже если бы речь шла о сугубо личном, внутреннем значении Камило для меня, для многих из нас.

Я уверен, что вопрос Фиделя: «Я верно говорю, Камило?», который он задал Камило в Сьюдад-де-Либертад в первые дни или в первый день своего прибытия в Гавану, не означает вопроса, который задают человеку, случайно оказавшемуся рядом, — этот вопрос был задан человеку, заслуживающему полного доверия Фиделя, в котором чувствовались, как, может быть, ни в ком из нас, абсолютная убежденность и вера.

Вот почему этот вопрос — символ, символ того, что означал Камило. Пройдут годы, впереди у нас большая борьба, наше значение в мире растет с каждым днем, и когда-нибудь будет написана история тех дней, когда были совсем другие перспективы. И те два года в Сьерра и тот год революционной деятельности Камило займут только несколько строчек в истории нашей Революции и Революции мировой.

Но как бы ни были коротки эти строки, каким бы простым ни было объяснение, как ни мало то значение, которое признают в будущем за этой войной группы людей, главным достоинством которых была вера, в эти несколько строк обязательно должно быть вписано имя Камило. Потому что, несмотря на то что его деятельность, рассматриваемая сейчас уже ретроспективно, кажется мимолетной, а с годами будет казаться еще мимолетнее, его воздействие, его влияние на людей, которым выпекло счастье участвовать в этих событиях, — было огромным.

Даже все то, что я чувствую, я мог бы сказать механически, но, несмотря на то, что эти слова могут показаться одной из тех фраз, которыми украшают жизнь павших героев, верьте мне, когда я со всей искренностью говорю, что для меня Камило не умер. И что его влияние, влияние его поступков, его поведения настоящего революционера служит до сих пор и будет служить всегда для исправления ошибок, которые мы совершаем каждый день, для устранения несправедливости и слабости, охватывающей нас.

И в оценке деятельности этой группы, которая могла бы иметь отголосок в истории Кубы, — фактически она уже имеет его сейчас, — в оценке значимости, которую будущее определило бы, — а оно наверняка определит, — нашего руководителя Фиделя Кастро — везде, достойно оцененный, обладающий силой воздействия на Фиделя как товарищ, как революционер, которому тот полностью доверял и к которому обращался в минуты опасности, — везде будет фигурировать Камило.

Это и есть вечная слава. Та, о которой я попытался рассказать, та, которая, как мне кажется, переживет даже живущее среди нас воспоминание о годах войны.

И все это, сказанное о Камило Сьенфуэгосе, можно отнести к самому Эрнесто Че Геваре, пламенному борцу революции, с которым так неожиданно жизнь и борьба свели Тамару. Особенно обрадовало ее, что Эрнесто — ее земляк, аргентинец, что ему знакомо все то, что видела и чем жила она в годы детства. Они познакомились ближе и как соотечественники не раз говорили о родной стороне.

В те же дни Тамара решила поехать на Кубу и, не без помощи Че Гевары, получив приглашение, уже 12 мая 1961 года прибыла в Гавану, где стала работать в торгпредстве, став вскоре своей среди кубинцев, ценивших ее дружелюбный, веселый характер, необыкновенную трудоспособность и целеустремленность.

Прошло два года с тех пор, как Тамара впервые увидела прекрасную землю, описанную многими поэтами и писателями мира. Кубинские товарищи убедились в ее необычайных способностях сходиться с людьми, в ее талантливости быстро усваивать новое, в ее принципиальности и самоотверженном служении делу. Эрнесто Че Гевара предложил ей поехать на подпольную работу в Южную Америку. С радостью Тамара приняла это очень ответственное предложение и, так же как в свое время Зоя Космодемьянская, выбрала себе конспиративное имя Таня, так же готовила себя к трудному поприщу партизанки-разведчицы.

Всего за один год Таня основательно, профессионально изучила тайнопись, радиосвязь, владение различным оружием, правила конспирации и многие другие премудрости, необходимые для работы подпольщика.

Когда все это было позади, Эрнесто Гевара пригласил Таню для объяснения задач предстоящей работы. Сохранились свидетельства очевидцев этого разговора.

«Че спросил Таню, овладела ли она знаниями, необходимыми для подпольной революционной работы, и не пугают ли ее лишения и опасности, связанные с этой работой. Решительно, кратко и точно Таня ответила, что только ждет приказа и в любой момент готова направиться на его выполнение. Че объяснил Тане, что в ее задачу входит поселиться в Боливии, завязать там связи в армейских и правящих кругах, ознакомиться с положением во внутренних районах страны, приобрести полезные контакты и, наконец, ожидать связного, который укажет ей время начала решительных действий и уточнит ее участие в подготавливаемой борьбе».

В разговоре с Эрнесто Таня подтвердила свою готовность выполнить боевое задание.

В Боливию ее сразу все же не послали, а направили в Западную Европу «на стажировку». Пусть «пока потренируется» там несколько месяцев как подпольщица.

Прошло еще полгода, на этот раз уже настоящей конспиративной работы на пользу революционной интернациональной борьбе, и только после этой «стажировки-практики» Таня едет за океан.

Таней, впрочем, она оставалась лишь для узкого круга товарищей по совместной борьбе, для всех остальных она стала теперь синьоритой Лаурой. В паспорте, выданном разведчице на имя Лауры Гутьеррес Бауэр, о ней сказано: урожденная аргентинка, дочь аргентинского помещика и немецкой антифашистки. С таким паспортом как путешественница и этнограф-любитель и прибыла Таня в столицу Боливии город Ла-Пас. На календаре был ноябрь 1964 года.

Правительство Боливии с большой симпатией относилось к людям немецкого происхождения, среди них здесь были и эмигранты из бывших нацистов. Особенно благожелательно были настроены к ним высшие военные. Таня решила этой «любовью» воспользоваться, пустив в ход свое природное обаяние, тонкий ум, знания искусств и литературы.

Умело проникла Лаура Бауэр в правительственные круги и завязала знакомства с самыми высокопоставленными людьми, представителями новой власти (накануне ее приезда в Ла-Пас реакционные генералы совершили в Боливии военный переворот). Во время праздничного шествия в честь нового правительства Тане удалось близко познакомиться даже с самим президентом — генералом Рене Баррьентосом.

Прошло еще два года, в течение которых Таня полностью «акклиматизировалась» в незнакомых условиях и в своей новой роли этнографа-любителя. Она была теперь вхожа во многие дома влиятельных людей Ла-Паса и других городов, где получала необходимые сведения для будущего большого дела, дела революции, задуманного Эрнесто Че Геварой.

В ноябре 1966 года в Ла-Пас самолетом из Бразилии прибыл представительный богатый иностранец с уругвайским паспортом на имя коммерсанта Рамона Бенитеса Фернандеса. Никому и в голову не могло прийти, что человек, выдававший себя за преуспевающего дельца, был вовсе не коммерсантом, а легендарным Че, фотографии которого со времени свершения кубинской революции неоднократно помещали многие газеты мира. Че настолько искусно изменил свою внешность, что когда в Гаване зашел домой, чтобы проститься с семьей, даже родная дочь не узнала отца.

Еще до приезда Че Гевары в Боливию там уже находилось несколько бойцов-революционеров — ядро будущего партизанского отряда. Че ошибочно предполагал, что, как и на Кубе, для начала ему достаточно несколько десятков смелых и решительных товарищей, знающих тактику партизанской войны. С таким отрядом, думал команданте, можно начинать борьбу с реакционной властью. А стоит, мол, начать, и после первых же партизанских выстрелов в отряд вольются сотни, а может быть, и тысячи новых бойцов. Тогда эта партизанская армия, обрастая как снежный ком, прокатится по всей восставшей на борьбу стране, станет неодолимой силой для врага.

Надо сказать, Че Гевара в совершенстве владел искусством партизанской войны. Многие годы конспирации, войны под началом Фиделя, знание истории и славных дел партизан в других странах, его собственные размышления, высказанные в книге «Партизанская война», написанной незадолго до этого, — все приводило Эрнесто Че Гевару к мысли, что партизанский метод борьбы для стран Латинской Америки единственно правильный. И классическим подтверждением тому был, в первую очередь, опыт кубинской революции и гражданская война в Гватемале ¹. Че был твердо убежден, что ему удастся сломить продажных боливийских генералов, привыкших воевать с беззащитным народом.

Причем борьба эта, возглавленная Че, была направлена отнюдь не только на свержение боливийской верхушки. У него были далеко идущие планы, задумано грандиозное предприятие. И то, что партизаны обосновались на юго-востоке Боливии, почти в самом сердце Южной Америки, не было случайностью. Отсюда рукой подать до Парагвая, Чили и, конечно же, Аргентины — родины Эрнесто и Тани, где, по его убеждению, находилось немало «горючего материала» для народной революции, начатой здесь, в Боливии.

В партизанском отряде насчитывалось сорок пять бойцов, включая Таню. Он не вступал в открытые бои, а действовал из засад — неожиданно. После первых же стычек с армейскими частями партизаны захватили военные трофеи; им казалось, что эти первые удачи закономерны и станут началом полной победы.

Воодушевленные успехами чегеваровцы назвали свой отряд «Армией национального освобождения Боливии». Они поклялись или умереть в бою, или сражаться до полной победы. Лозунг «Виктория о муэрте!»

«Победа или смерть!» — стал их девизом. Но Че был весьма обеспокоен: численность отряда медленно, но верно сокращалась, а притока новых сил, как ни странно, не было. Вскоре потерю каждого патриота стали расценивать почти как поражение очередной операции.

Команданте неизменно пытался понять, что же происходит, почему между отрядом и местным населением возникла странная, на первый взгляд, отчужденность и взаимонепонимание. 19 июня 1967 года, то есть не более чем через полгода после начала военных действий, Эрнесто сделал недоуменную запись в своем «Боливийском дневнике», который он вел до дня гибели: «За жителями нужно охотиться, чтобы поговорить с ними, они точно зверьки»...

Впрочем, понять странное поведение и отношение местных жителей к партизанам было несложно. Радио и газеты, администрация ифилеры ² по всей стране не скупились на ложь, представляя Эрнесто Че Гевару с его отрядом не как защитников угнетенных, но, напротив, как насильников и грабителей. Карательные действия и грабительство, производимое армейскими частями, власти приписывали отряду Че. В городах же, где революционеров и могли бы поддержать демократические слои населения, чегеваровцы, не имея пока достаточно собственных сил, не могли противостоять регулярным частям армии генерала Рене Баррьентоса. Невежественные крестьяне-индейцы, не понимавшие сути борьбы, плохо знавшие испанский язык, верили только власти, казавшейся им незыблемой, и ее клевете. Они боялись партизан и тех перемен, которые могли произойти в их жизни с приходом вооруженных людей, но еще больше страшились репрессий властей, сурово каравших за помощь партизанам.

Вот почему к отряду, сражавшемуся за счастье этих обездоленных людей, не примкнул ни один из них, живущих в тех селениях, через которые проходили партизаны.

¹ Гватемала — государство, расположенное в Центральной Америке.

И все же Эрнесто не терял надежды: думая, что в ближайшем будущем все изменится, он записал в дневнике: «Со временем они поддержат нас...» Увы, в отношении отдаленного будущего эти слова и могли стать пророческими. В ближайшее же время его ждали невосполнимые потери самых близких людей. Будни отряда характеризует запись, датированная 26 июня 1967 года:

«Черный день для меня. Казалось, все будет спокойно, я послал пять человек сменить засаду на дороге от Флориды, как вдруг загремели выстрелы. Мы повернули лошадей в сторону, откуда они слышались, и скоро увидели тяжелую картину: на речном песке лежали на солнце четверо убитых солдат. Стояла удивительная тишина. Мы не могли забрать их оружие, потому что не знали, где притаился враг: было пять часов утра, и мы решили дождаться ночи, чтобы взять оружие.

Мигель послал предупредить, что они слышали хруст ломающихся веток с левой стороны; Антонио и Пачо пошли посмотреть, но я дал приказ не стрелять, пока они кого-нибудь не увидят. Почти сейчас же вспыхнула перестрелка, затем выстрелы зазвучали с обеих сторон, и я дал приказ отступить, чтобы не понести еще больших потерь. Отступали медленно — оказалось, что у нас двое раненых: Помбо в ногу и Тума в живот. Мы бытро перенесли их в дом, чтобы сделать необходимые операции.

Рана Помбо была поверхностной, но двигаться он не мог, у Тума же была задета печень, что привело к внутреннему кровоизлиянию; он умер во время операции. С его смертью я лишился близкого друга последних лет, надежного человека в любом испытании, чье отсутствие я ощущаю сейчас так же остро, как если бы потерял собственного сына.

Падая, он попросил, чтобы мне передали его часы, и так как шепот его не услышали, он снял их сам и передал Артуро. Он хотел, чтобы я отдал часы его сыну, которого он так и не увидел. Так делал я с часами других товарищей, погибших ранее. Я буду носить часы Тума всю войну.

Мы отвезли его тело на лошади подальше и там похоронили.

Взяли в плен двоих: лейтенанта и карабинера. Просмотрели их документы и отпустили на свободу в одном белье, они подумали, кажется, что мы их просто обокрали. Мы трогаемся в путь с девятью лошадьми».

Итак, в ближайшее время, от боя к бою, он терял своих соратников, а в отряде насчитывалось уже не более трех десятков человек, и те были боеспособны лишь отчасти.

Измученные жаждой, изнуренные болезнями и утомительными переходами, партизаны скрывались в гористой полупустынной местности, поросшей колючими зарослями. Одежда их была изорвана. Тела людей от укусов ядовитых насекомых покрылись болезненными язвами. Сапоги и ботинки у большинства прохудились, и раскаленные камни обжигали ноги. И невыносимо палило солнце, и ни капли воды. И так по нескольку суток бедствовал отряд. Без поддержки народа «война» для партизан не могла быть успешной.

В дневнике Че день за днем правдиво и точно отражает тернистый путь отряда. Он не может поверить в невозможность дальнейшей борьбы, он все еще верит, что его товарищам удастся вырваться из этого ада, верит в решающий, победный бой...

Партизаны Че Гевары были обречены на гибель. Как потом говорили революционеры и историки, ситуация для партизанской революционной борьбы в Боливии, где условия жизни и особенности быта народа существенно отличались от кубинских, тогда не сложилась.

А 29 августа 1967 года рукою команданте Че сделана новая, поистине трагическая запись: «День тяжелый и весьма мучительный» — партизан мучила нестерпимая жажда. И на следующий день трудности усугубились. «Положение становилось невыносимым, — отмечает Че, — люди падали в обморок...»

И со всеми наравне переносила невзгоды и лишения Таня, ее пример воли и несгибаемости помогал патриотам. А еще совсем недавно она принимала участие в дерзких операциях против карателей, не раз доставляла из разведывательных рейдов необходимые отряду сведения и не жаловалась на трудности, а старалась быть веселой, успокаивала павших духом, по-матерински заботилась о бойцах, деля с ними голод и жажду, горечи поражений и радости удач.

В начале последнего похода Че разделил свой отряд на две части. Группе из тринадцати человек (в нее вошла и Таня) он поручил провести небольшую операцию в окрестностях партизанской базы с целью отвлечь внимание правительственной армии от действий сил, которыми командовал сам. Руководить этой горсткой храбрецов Че Гевара поручил своему заместителю по военной части Хоакину.

Прощаясь с бойцами вспомогательной группы и с Таней, Че напутствовал их добрыми словами, поцеловал на прощанье Таню. В ответ она прошептала: «Виктория о муэрте, Че; аста пронто, керидо амиго...» («Победа или смерть, Че; до скорого свидания, дорогой друг...»)

Все было сказано, партизаны пожелали друг другу удачи.

Основные силы Эрнесто Че Гевара повел в северном направлении. Больше они не встретились.

31 августа группа Хоакина, в которой из тринадцати осталось теперь десять человек, подошла к своему последнему боевому рубежу. Люди несколько суток почти ничего не ели. На исходе были патроны. Каратели оцепили их буквально со всех сторон, с воздуха бомбили самолеты. Но сдаваться не думали. Надеялись. Думали, и на этот раз прорвутся на соединение с группой команданте. Уже казалось, оторвались от преследования, а на пути преграда — река Рио Гранде (Большая река), переправиться вплавь через которую обессиленному отряду нечего было и думать.

В ближайшем селении нашли проводника. Он дал продуктов и повел к переправе, обещал, что там, на противоположном берегу реки, они будут вне опасности: мол, там есть места для надежного укрытия.

Не прошло и получаса пути от крестьянских домов, как обнаружился хороший широкий и довольно мелкий брод через Рио. Поблагодарив проводника, они спустились по крутизне вниз к воде, умыли запыленные и пропотевшие лица. Проводник скрылся в зарослях высокой береговой террасы.

Держа оружие высоко над головой, люди вошли в воду. Там, на другом берегу, их ждало спасение. Таня шла предпоследней, улыбаясь замыкавшему цепь Хоакину. Так добрались до середины реки, и здесь их накрыл автоматный огонь. Засевшие в береговых зарослях каратели в упор расстреливали партизан.

Проводник, как оказалось, продал душу карателям за три тысячи долларов. Его купил, как потом выяснилось, американский агент центрального разведывательного управления.

Но не впрок пошли продажному эти деньги — те же каратели часом позже пристрелили и его ¹, а потом, ухмыляясь, поделили между собой замусоленные стодолларовые бумажки — ничтожный куш за загубленных на переправе людей, не доставшийся предателю (как показывает история, предатели и провокаторы не остаются без возмездия — таков же итог, как мы помним, мерзавца, предавшего некогда Зою Космодемьянскую).

Воды реки Рио Гранде и теперь хранят память трагедии. Раненых партизан солдаты добивали прикладами и сапогами. Тело Тани нашли через неделю в трех километрах от брода. На вертолете сюда прибыл сам президент. Не веря своим глазам, он лично опознал убитую: «Это — Лаура Гутьеррес Бауэр?! — произнес он с сомнением и еще добавил: — Плохи наши дела, коль такие покушаются на нас. Всех уничтожать!» — заключил он. Кто-то из карателей, бывших свидетелей расправы, вспомнил: «Эта женщина, уже подстреленная, несколько раз крикнула: «Вива ла революсьон! Венсеремос!» («Да здравствует революция! Мы победим!»)

Таню привязали к вертолету и доставили в Валье-Гранде (Большая долина). Место ее захоронения сохраняется в строгой тайне. Враги страшатся ее и теперь, после гибели.

Имя партизанки Тани ныне известно всей Латинской Америке, ее подвиг повторяли патриоты Чили и Сальвадора. На Кубе ее с любовью называют «кубинской Зоей». В 1970 году в Гаване вышла книга, посвященная ее жизни: «Таня — незабвенная партизанк

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: