Размышления об отношении философии и науки

Мы привыкли считать философию, по крайней мере марксистскую философию, наукой. В наших учебных курсах, популярных изданиях, да и серьёзных работах диалектический материализм определяется как «наука о наиболее общих законах движения и развития природы, общества и мышления». Причём эти законы мыслятся как во всём подобные законам физики, химии или биологии, хотя, в отличие от законов конкретных наук, законам, изучаемым философией, приписывается большая общность, или, как говорят, всеобщность: «Предметом философии является всеобщее в системе «мир – человек». И подобно тому, как конкретные науки открывают объективные законы той или иной области явлений, так и философия открывает объективные законы, справедливые для всех областей познаваемого нами мира. Именно такое представление о марксистской философии господствует в умах подавляющего большинства советских философов и в общественном сознании.

Отождествление философии с наукой приносит, на мой взгляд, большой и разнообразный вред не только философии, но и обществу в целом.

… Философия никогда не была, не является и, по-видимому, никогда не будет наукой. Осознание этого обстоятельства будет иметь многочисленные и благотворные следствия для нашей культуры. В частности, оно освободит наконец наше сознание от власти «единственно верной» и «подлинно научной» философской концепции.

По-видимому, ещё к Лейбницу восходит то определение тождества, согласно которому две вещи являются тождественными, если все свойства одной из них являются в то же время свойствами другой и обратно. Я попытаюсь показать, что некоторые особенности науки не принадлежат философии, следовательно, наука и философия – разные вещи. […]

Верификационный критерий (Венский кружок, неопозитивизм): наука стремится подтверждать свои гипотезы, законы, теории с помощью эмпирических данных. […]

Значение подтверждения определяется тем, что в нем видят один из критериев истинности научных теорий и законов. Для того, чтобы установить, соответствует ли теория действительности, т.е. верна ли она, мы обращаемся к экспериментам и фактам, и если они подтверждают нашу теорию, то это даёт нам некоторое основание считать её истинной. […]

С логической точки зрения процедура подтверждения проста. Из утверждения Н мы дедуцируем некоторое эмпирическое положение Е. Затем с помощью эмпирических методов науки проверяем предположение Е. Если оно истинно, то это и рассматривается как подтверждение Н. Допустим, мы утверждаем: «Ночью все кошки серы». Отсюда можно заключить, что и живущая у нас Мурка ночью должна показаться серой. Проверяя это, мы убеждаемся в том, что действительно ночью нашу Мурку рассмотреть затруднительно. Это и будет подтверждением нашего суждения о кошках. Конечно, здесь дело представлено предельно упрощённо, в реальной науке цепь рассуждений, ведущая от гипотезы к фактам, будет несравненно более длинной и сложной. Однако и в этом простом примере присутствуют важнейшие элементы подтверждения – логический вывод и эмпирическая проверка.

Философия, на мой взгляд, равнодушна к подтверждениям. Правда, мы часто подчёркиваем, что марксистская философия находится в согласии с научными представлениями, и склонны рассматривать это как подтверждение наших воззрений. Но, во-первых, это вовсе не то эмпирическое подтверждение, к которому стремится наука. Здесь нет ни логического вывода (научных данных из философских положений), ни обращения к эмпирическим методам. Речь идёт просто о совместимости философской системы с данными науки, но совместимость отнюдь нельзя рассматривать как подтверждение, указывающее на возможную истинность системы. […]

Фальсификационный критерий (К. Поппер): утверждения науки эмпирически проверяемы и в принципе могут быть опровергнуты опытом. Пусть проверка носит опосредованный характер, пусть опровержение достигается с гораздо большим трудом, нежели полагал сам Поппер, однако опыт, факты, эмпирические данные все-таки ограничивают фантазии учёных-теоретиков, а порой даже опровергают их построения. Эмпирическая проверяемость – один из важнейших и почти общепризнанных критериев научности.

На мой взгляд, утверждения философии эмпирически непроверяемы и неопровержимы. […]

Ну как, в самом деле, проверить и опровергнуть утверждение о том, что материя первична, а сознание вторично; что в основе развития природы лежит саморазвитие абсолютного духа; что субстанция представляет собой единство Природы и Бога и т.п.? Когда Пьер Тейяр де Шарден утверждает, что каждая частичка вещества наделена некоторым подобием психического, то разве смущает его какой-нибудь вполне безжизненный камень, лежащий на дороге? Нет, конечно. Факты, с которыми имеет дело наука, всегда, по крайней мере со времён античности, были безразличны для философии, ибо с самого начала своего возникновения она пыталась говорить о тех вещах, которые находятся за пределами повседневного опыта и научного исследования – о сущности мира, о добре и зле, о совести и свободе и т.п.

Парадигмальный критерий (Т. Кун): в каждой науке существует одна (иногда несколько) фундаментальная теория – парадигма, которой в определённый период придерживается большинство учёных. При всех оговорках, связанных с неопределённостью понятия парадигмы, нельзя отрицать тот факт, что в науке имеются достижения, признаваемые всем научным сообществом. По-видимому, до тех пор, пока такой фонд общепризнанных достижений в некоторой области не сложился, в ней ещё нет науки.

Имеется множество мнений, хаотичная совокупность фактов и методов, и каждый исследователь должен начинать с самого начала. Так было в оптике до того, как Ньютон сформулировал первую парадигму в области учения о свете; так было в исследованиях электричества до работ Б. Франклина; в учении о наследственности до признания законов Г. Менделя и т.д. В то же время для всех нас совершенно очевидно, что в философии никогда не было господствующей парадигмы.

Для неё характерен плюрализм школ, течений, направлений (Кун именно в этом видит принципиальное отличие философии от науки). Фактически каждый более или менее самостоятельный мыслитель создаёт свою собственную философскую систему. Если принять во внимание то обстоятельство, что парадигма и научное сообщество являются в некотором смысле тождественными понятиями, т.е. парадигма может быть определена как то, во что верит научное сообщество, а научное сообщество – как совокупность сторонников парадигмы, то возникает вопрос: существует ли философское сообщество? Если у философов нет общей парадигмы, то что их объединяет и отличает?

На такой вопрос довольно трудно ответить. Даже в рамках марксистской философии, несмотря на жёсткий внешний контроль, сохраняется разнообразие мнений и суждений практически по всем вопросам. Каждый из нас знает, как трудно среди профессионалов встретить хотя бы одного человека, который согласился бы с твоим решением той проблемы, которой он сам интересуется. Да что там говорить о согласии, когда чаще всего нам не хватает простого взаимопонимания!

Методы. Наука широко пользуется наблюдением, измерением, экспериментом. Она часто обращается к индукции и опирается на индуктивные обобщения. Наука стремится вводить количественные понятия и использует математический аппарат. Наука широко пользуется гипотезой для получения нового знания. Всего этого в философии нет или почти нет: философ не проводит целенаправленных наблюдений, не ставит экспериментов, не собирает фактов – он сидит в библиотеке и читает книги. […]

Область же философского исследования настолько широка и неопределённа, что философия не может ограничивать себя никаким специальным методом. Ещё раз: специфика методов конкретных наук детерминирована спецификой изучаемой ими области объектов; следовательно, у философии нет определённого метода исследования.

Проблемы. В науке всегда существует круг открытых и общезначимых проблем. Всем биологам интересно знать, как устроена хромосома или есть ли жизнь на Марсе, любого физика заинтересует сообщение о новой элементарной частице и т.д. Учёные ищут решений своих проблем, и если ответ найден, то вряд ли кому-нибудь придёт в голову ещё и ещё раз решать закрытую проблему. Вопрос выражает отсутствие информации, и, как только информация получена, вопрос снимается или становится риторическим.

В философии же дело обстоит совершенно иначе. По-видимому, в неё нет общезначимых проблем. Проблемы, интересные для одного философа или философского направления, могут показаться тривиальными или даже бессмысленными с точки зрения другого философа, иного философского направления. Ну, например, вопрос о том, как отделить царство духа от царства кесаря, обсуждению которого Н.А. Бердяев посвятил целую книгу, для марксиста вообще не является вопросом. Проблема соотношения абсолютной и относительной истины, которой в марксистской литературе уделяется большое внимание, для сторонника прагматизма лишена не только какого-либо интереса, но и смысла. В начале 30-х годов логические эмпиристы провели бурную дискуссию о природе протокольных предложений. Эта дискуссия оставила совершенно равнодушными французских и немецких экзистенциалистов. И т.д.

Здесь, кажется, нет и открытых проблем. На любой вопрос всегда имеется ответ и даже не один, а несколько. Тем не менее, философы продолжают искать всё новые ответы на давно сформулированные и решённые проблемы.

Язык. Каждая конкретная наука вырабатывает специфический язык, стремится сделать свои понятия всё более точными. Этот язык является общепринятым, он служит для коммуникации между учёными данной области и для выражения научных результатов. И важным элементом подготовки будущего учёного является как раз овладение этим специальным языком. Понятия конкретной научной дисциплины в систематическом и точном виде представлены в учебнике, аккумулирующем в себе все достижения этой дисциплины. Поэтому, осваивая учебник, будущий специалист усваивает точку зрения на мир своей науки, её результаты и методы их получения.

Я не знаю, можно ли говорить о каком-то специальном философском языке. Известно, что писатели, поэты, художники, общественные деятели на обычном повседневном языке иногда выражали интересные и глубокие философские идеи и даже целостные мировоззренческие концепции. Во всяком случае, язык философии расплывчат и неопределён. Каждый философ вкладывает в философские понятия своё собственное содержание, свой собственный смысл. Сравните, например, употребление таких понятий как «субстанция», «материя», «душа», «опыт», «движение», крупнейшими философами Нового времени, и вы увидите, как сильно они расходятся в истолковании этих понятий. Поэтому учебник по философии – подобный учебнику по механике или химии – в принципе невозможен и обучение будущих философов может опираться только на первоисточники.

Насколько сильно язык философии отличается от языка конкретных наук, особенно легко заметить, если сравнить философский словарь со словарём, скажем, физики. В физическом словаре каждому термину дано чёткое определение, указаны законы, в которые он входит, способы измерения и единицы соответствующей величины. Лишь в редких случаях упоминается имя учёного, впервые употребившего данный термин. Совершенно иной характер носит философский словарь. 90% его содержания составляют исторические справки, повествующие о том, кто и в каком смысле употреблял обсуждаемый термин. Иначе говоря, в философском словаре, как правило, представлена история понятий и принципов, в то время как словарь конкретной науки даёт их теорию.

Развитие науки также довольно сильно отличается от развития философии. В философии нет того непрерывного поступательного движения ко все более полному, точному и глубокому знанию…. Здесь перед нами предстаёт многоцветный калейдоскоп разнообразных идей, концепций, точек зрения, дискуссий и споров, возвратов к старым проблемам и, казалось бы, давно умершим взглядам. В науке легко заметить развитие, в философии на переднем плане мы замечаем, прежде всего, изменение.

(Никифоров Л.А. Философия как личный опыт // Заблуждающийся разум? Многообразие вненаучного знания. – М.: Полит. литература, 1990. С. 296-304)

Биография, "дело Хайдеггера", философское наследие

(составитель материала Корикова М., Р-26043, 2008 г.)

В современной философии, как и во всей предшествующей истории философии, проблема бытия является фундаментальной проблемой. Все остальные философские проблемы имеют смысл и значимость постольку, поскольку на них падает отблеск бытия. Занимаясь поисками бытия, философия отстаивает свою специфику перед наукой, религией, искусством, выявляет особый характер мышления, как особого способа жизни, в котором бытие может открыться.

Что есть бытие, в чем сущность человеческой природы, как связан человек с бытием, что есть самобытность человека? – эти вопросы занимают важнейшее место в онтологической проблематике философов ХХ века. Весьма выделившейся фигурой философии в Германии, да и в масштабах мира, как он стал известен – Мартин Хайдеггер(1889-1976).

Мартин Хайдеггер родился 26 сентября 1889 года в Мескирхе. Хайдеггер воспитывался в семье ремесленника. После того, как в 1903 году Мартин окончил в Мескирхе реальную школу на средства церкви Мескирха, его отправили в Констанц в католическую гуманитарную гимназию - интернат.

В Констанце на воспитание Хайдеггера большое влияние оказал католический теолог, впоследствии архиепископ доктор Конрад Гребер. Конечно, пастыри и теологи, оказывая покровительство, рассчитывали на пополнение своих рядов. Они рассчитывали, что после обучения молодой Хайдеггер станет профессиональным служителем культа. От Гребера Мартин получает для изучения диссертацию Фр. Брентано "О многообразии значений сущего согласно Аристотелю" (1862). Эта работа становится начальным толчком для более глубокого и вдохновенного изучения древнегреческой философии.

После окончания гимназии первой ступени в Констанце Мартин с 1906 года продолжает обучение во Фрейбурге, тоже в престижных католических гимназиях следующих ступеней. Получив гимназическое образование, Хайдеггер поступает во Фрейбургский университет, на теологическом факультете которого в 1909 году и начинается его студенческая жизнь. Ко времени окончания университета (1915) в духовном развитии Хайдеггера намечается разрыв с католическим влиянием.

С 1912 года он получает государственную стипендию. Занявшись математикой, логикой, химией, физикой, Хайдеггер постигает новые для себя области знания. В 1915 году Хайдеггера зачислили приват-доцентом на философский факультет.

Приват-доцент Хайдеггер объявляет прием на семестр 1915-1916 года и с успехом читает лекционный курс на тему "Основные линии античной и схоластической философии". С теологами пока не порывает, потому что метит на вакантную профессорскую должность именно по христианской философии. Теологи, однако, его игнорируют. Обиженный приват-доцент мечет против клерикалов громы и молнии. Происходит еще одно событие в жизни Хайдеггера, усиливающее отчуждение от католичества: в 1917 году он вступает в брак с Эльфридой Петри, изучающей экономику во Фрейбурге. Жена Хайдеггера - дочь высокопоставленного прусского офицера; она евангелическо-лютеранского вероисповедания.

Тем временем возник вопрос об освободившемся месте экстраординарного профессора в Марбургском университете. Пауль Наторп, заинтересовавшийся кандидатурой Хайдеггера, вступил в переписку с Гуссерлем, так как не знал возможностей молодого философа. Поступает отзыв Гуссерля - в целом благоприятный, но снабженный и оговорками: знания молодого ученого пока еще поверхностны; настоящего опыта преподавания он не имеет; тесно связан с католиками.

К началу 1920-х годов Хайдеггер, можно сказать, документально оформляет свой разрыв с католицизмом. В соответствии с прошением, поданным Гуссерлем в министерское управление Карлсруэ, Хайдеггер становится его ассистентом по философскому семинару, цель которого - ввести в проблемы феноменологии. Гуссерль "выбивает" оплату Хайдеггеру. Это не только добрый, но и мудрый шаг: лекции, которые ассистент читает в начале 1920-х годов, дают блестящее разъяснение основ феноменологии. Они же ясно свидетельствуют, что Хайдеггер только отчасти толкует феноменологию по-гуссерлевски; он начинает мыслить оригинально и самостоятельно.

Решающее же значение в отказе Хайдеггера от католичества принадлежит его жене, так и не перешедшей в католичество. Теперь она умно использует все трещины в религиозных убеждениях мужа и его отношениях с католиками и расчетливо ведет дело к тому, чтобы Хайдеггер порвал с католической церковью. Разрыв приходится ускорить из-за того, что чета Хайдеггеров ожидает ребенка и крестить его по католическому обряду не собирается.

Хайдеггер отсылает Кребсу письмо. "Теоретико-познавательные исследования, относящиеся главным образом к теории исторического познания, - пишет он, - сделали для меня проблематичной и неприемлемой систему католицизма, хотя и не христианство и метафизику, которые теперь имеют для меня совершенно новый смысл".

В начале 1922 года благодаря ходатайству Гуссерля тридцатитрехлетний Хайдеггер становится экстраординарным профессором Марбургского университета. В 1925 году, когда уже написано "Бытие и время", снова поднимается вопрос о должности ординарного профессора для Хайдеггера.

И снова конкурентная борьба... Она длится до 1927 года, когда полученная, наконец, должность профессора не так и нужна Хайдеггеру, потому что Фрейбургский университет призывает его к себе: освободилось место Гуссерля, который в 68 лет ушел в отставку. В Хайдеггере укрепляется скрытая, изливаемая только в письмах, злость против университетских бонз и порядков - и потом она еще не раз вырвется наружу. Места в Марбурге и Фрейбурге опять получены главным образом благодаря Гуссерлю.

Однако в 1927 году после опубликования "Бытие и время" между Гуссерлем и Хайдеггером наступает охлаждение. Хайдеггер предъявил книгу не просто незаурядную, а выдающуюся, пролагающую новый путь. Этот путь начинался и от феноменологической, прежде всего гуссерлевской, дороги, но был оригинально, неповторимо хайдеггеровским. Такой "неверности" ученика великий учитель не смог вынести.

В 1933 году Хайдеггер оказывается среди сравнительно немногих известных людей, которые сотрудничают с нацизмом. Он находит среди его идейных устремлений нечто созвучное собственным умонастроениям.

21 апреля 1933 года Хайдеггер избран ректором университета Фрейбурга. Через десять дней он должен выполнить важнейший пункт предвыборного соглашения с фашистами. 1 мая 1933 года, во вновь учрежденный праздник труда, Мартин Хайдеггер торжественно вступает в члены Национал-социалистической рабочей партии Адольфа Гитлера.

Хайдеггер полон боевых планов. 27 мая университет собирается, чтобы послушать "тронную речь" новоиспеченного ректора и партайгеноссе. Речь называется "Самоутверждение немецких университетов". Но она обрушивается именно на университетские свободы и права, причем в манере демагогической.

В конце ноября 1933 года ректор Хайдеггер читает доклад "Университет в национал-социалистическом государстве", в котором есть немало тезисов, способных порадовать нацистское руководство.

1933-1934 годы проясняют многое из того, что прежде могло казаться непонятным. Если Хайдеггер и питает надежды на какую-то самостоятельность в проведении университетской реформы, на свое формирующее философское влияние, то очень скоро надежды его рушатся. Его соперники делают все, чтобы помешать звезде Хайдегерра взойти на небосклоне официальной нацистской идеологии.

Борьба нацистов за власть в философии помогает Хайдеггеру, который уже тяготится зависимостью от национал-социалистической политики, уйти в тень. Это спасает мыслителя.

Правда, Хайдеггер остается в нацистской партии, до 1945 года продолжая платить членские взносы. Однако в те времена выйти из партии означало расстаться с жизнью.

Фрейбург, 25 апреля 1945 года. Остается две недели до конца второй мировой войны. Французские оккупационные войска размещаются в старинном университетском городке. Дело Хайдеггера поручается специальной комиссии, в которую входят профессора, только что освобожденные из нацистских тюрем, куда они некогда попали за "политические преступления.

Комиссия по существу соглашается с той предложенной философом версией, что после 1934 года его отношения с нацистами фактически прервались. Тем не менее комиссия делает заключение: "Несмотря на более позднее отчуждение, нет никакого сомнения в том, что Хайдеггер в судьбоносном 1933 году сознательно поставил на службу национал-социалистической революции великий блеск своего имени и свое специфическое ораторское искусство - и тем самым способствовал оправданию этой революции в глазах немецкой образованной публики..."Решением комиссии Хайдеггер отстранен от преподавательской деятельности во Фрейбурге, ему временно запрещено преподавать где бы то ни было в Германии.

После войны Мартин Хайдеггер переживает несколько тяжелых для него лет. Это период отчуждения и недоверия. Духовным убежищем для него становится история философии, история культуры.

К концу 1940-х - началу 1950-х годов круг отчуждения постепенно разрывается. Некоторые бывшие коллеги и друзья, так и не дождавшиеся раскаяния от Хайдеггера, но полагающие, что он достаточно наказан отлучением от университета, один за другим восстанавливают контакты с философом. Философский факультет Фрейбургского университета снова и снова ставит перед университетским сенатом вопрос о возвращении Хайдеггера в альма матер.

Хайдеггер участвует в семинарах, в 1962 году посещает Грецию, там же через пять лет делает доклад "Происхождение искусства и определение мышления". Умер мыслитель 26 мая в возрасте 86 лет. 28 мая Хайдеггер был похоронен в Месскирхе, почетным гражданином которого он являлся.

Несмотря на всю «полосатость» своей жизни, Хайдеггер был и остаётся интересным нам не только как личность в пространстве времени, но и в пространстве философии – области познания человеком Мира.

Но что скрывается под толстой книжной корой всех трудов Хайдеггера? Что нового и давно забытого, быть может, преподнёс нам этот яркий своими мыслями «проповедник» и «кузнец» «истины»? Так в чём же сущность его философии? На эти и многие другие вопросы, возможно, ответить лишь в том случае, если очень внимательно и терпеливо знакомиться с книгами и статьями М. Хайдеггера.

Философия М.Хайдеггера занимает особое место в философии ХХ века. "Хайдеггер никого не оставляет равнодушным. Знакомство с его текстами порождает весьма пеструю картину реакций – от восторженного почитания и желания подражать до возмущенного неприятия и категорического отталкивания.

Эпиграфом к философии Хайдеггера, как ни к кому другому, могут служить слова Фауста относительно первой фразы "Евангелия от Иоанна": "вначале было слово".

Хайдеггера можно считать классиком экзистенциальной философии и философской герменевтики, серьезный вклад он внес в учение феноменологии, даже философского мистицизма. И все-таки, прежде всего, Хайдеггер экзистенциалист: он продолжает воспевать Человека и Его Бытие даже тогда, когда порывает с экзистенциализмом. Бытие Человека – это Дело жизни для Хайдеггера. Учитывая все противоречия, имевшие место между Хайдеггером и современниками-экзистенциалистами, можно утверждать, что Хайдеггер – экзистенциалист по духу своему. Вслед за представителями "философии жизни", особенно С.Кьеркегором, он развивает идею о принципиальной недоступности для мысли, заключенной в традиционный понятийный каркас, истинного бытия человека – экзистенции, а потому отказывается от традиционного категориального аппарата философии, который складывался с начала XVII века, со времен Ф.Бэкона и Р.Декарта.

Хайдеггера как мыслителя занимали прежде всего формы повседневного существования, или, по его словам, способы «бытия в мире». Он разделял глубокий скептицизм Гуссерля в отношении некоторых тенденций развития современной научной мысли, особенно связанных со все возрастающей зависимостью от чисто формальных, количественных аспектов математического знания и их приложением к таким далеким от них областям исследований, как социальные науки. Хайдеггер полагал, что современное научное мышление не видит различия между способом бытия человеческого субъекта и способом бытия, характерным для физических объектов. Научное мышление игнорирует само понятие бытия, сам смысл того, что значит существовать.

В Бытии и времени (Sein und Zeit, 1927) Хайдеггер предлагал исследовать смысл бытия и описать формы, в которых бытие себя являет, – эту задачу он называл «фундаментальной онтологией». Отправным моментом, с его точки зрения, должно быть описание наиболее близкого нам феномена бытия – человеческого существования. Однако, в отличие от Гуссерля, для которого подобное описание возможно только на рефлексивном уровне чистого сознания, Хайдеггер настаивал, что человеческое существование должно анализироваться через его конкретные отношения с социально-историческим миром, в котором человек говорит, мыслит и действует. Человеческий субъект уже «здесь», он присутствует (Dasein, здесь-бытие), «заброшен» в предсуществующий мир. Хайдеггер анализировал несколько первичных способов («экзистенциалов») человеческого «бытия в мире», таких как инструментальное обращение с вещами, понимание и истолкование мира, использование человеком языка, понимание того, что существует «другой» и забота о других, а также настроения и наклонности. В каждом из этих способов бытия человеческое существование отличается от существования объектов.

Таким образом, человеческое существование объясняется исходя из контекста реальных и практических отношений человека с миром. К несчастью, человек оказывается все более поглощенным повседневными заботами и забывает о своем бытии. Он теряет чувство своей «подлинности» и впадает в усредненное существование, в «неполноценные» способы бытия в мире. Это – бестревожный путь конформизма. Человек превращается в одного из «них» (das Man), вливается в анонимную толпу, принимает ее ценности и усваивает ее способы поведения и мышления. Однако, опираясь на свой глубинный, личностный опыт, человек может вновь обрести подлинность существования. Например, тревога (Angst) разрушает привычные схемы жизни и отношений, что приводит к уединению. Тогда безличные «люди» больше не могут доминировать, поскольку «они» уже не дают человеку чувства комфортности и безмятежного существования. Для Хайдеггера и экзистенциалистов опыт тревоги не только освобождает человека от мертвящего конформизма, но и открывает ему его собственное бытие как бытие ответственной за свое существование личности, способной к решительным действиям. Хайдеггер подчеркивает конечный характер человеческого существования; поскольку всякий опыт носит временной характер, человек может размышлять о его границах, определяющих бытие в предчувствии смерти (Sein zum Tode, бытие-к-смерти).

Хайдеггер всегда полагал, что проблематика мира и «другого» является важнейшей для рассмотрения человеческого существования, однако его более поздние работы посвящены не столько проблеме индивидуальной субъективности, сколько проблемам традиционной метафизики. В работе Что такое метафизика?(Was ist Metaphysik?, 1930) и во Введении в метафизику (Einfuhrung in die Metaphysik, 1953) он прослеживает исторические и философские корни понятия бытия и их влияние на современную «технологическую» интерпретацию природы. В своих проницательных работах о языке и литературе, таких как Гёльдерлин и сущность поэзии (Holderlin und das Wesen der Dichtung, 1937), Толкования поэзии Гёльдерлина (Erlauterungen zu Holderlins Dichtung, 1937), Отрешенность (Gelassenheit, 1959) и Путь к языку (Unterwegs zur Sprache, 1959), он показывает, как устремления, исторические традиции и толкования, принадлежащие определенному времени, находят выражение через созерцание мыслителя или поэта. Сам процесс мышления является благодарным принятием того, что есть. Событие (Ereignis) бытия не только случается, оно находит возможность быть «сказанным» или «начертанным».

Ряд других работ Хайдеггера посвящен проблемам классической и современной философии: Учение Платона об истине (Platons Lehre von der Wahrheit, 1947), Кант и проблема метафизики (Kant und das Problem der Metaphysik, 1929), Лесные тропы (Holzwege, 1950), Ницше (Nietzsche, 1961) и Вопрос о вещи (Die Frage nach dem Ding, 1962).

Идеи Хайдеггера самым серьезным образом повлияли на развитие философии II половины ХХ века, на всю совокупность гуманитарного знания в целом. Ему удалось нащупать "пульс времени" ХХ века, который обозначил центральные проблемы философии – проблемы Духа и духовности, пропущенные сквозь призму проблем бытия, культуры, цивилизации, мышления, истины, творчества, личности.

М. Хайдеггер. Основные понятия метафизики.

а) Философия – ни наука, ни мировоззренческая проповедь

Наш курс объявлен под названием «Основные понятия метафизики». Это название мало о чем дает догадываться, при том что по своей форме оно совершенно ясно. Оно как будто бы похоже на другие названия курсов: Первоначала зоологии, Основоположения лингвистики, Очерк истории реформации и подобное. Мы понимаем: перед нами отчетливо очерченная дисциплина, именуемая «метафизикой». Дело идет теперь о том, чтобы в рамках одного семестра представить – опуская многочисленные подробности – ее важнейшие понятия. Поскольку же метафизика – центральное учение всей философии, то разбор ее основных черт превращается в сжатое изложение главного содержания философии. Раз философия по отношению к так называемым частным наукам есть наука общего характера, наши занятия благодаря ей обретут должную широту и закругленность. Все в полном порядке – и университетская фабрика может начинать.

Да она давно уже и начала, и работать так ходко, что некоторые даже начинают чуять в ее гонке какую-то опустошенность и потерянность. Может быть, что-то сломалось в самих недрах механизма? Неужели его удерживают от развала уже только навязчивость и банальность организации и сложившегося уклада? Неужели в глубине всего этого занятия засели фальшь и тайное отчаяние? А что если разговоры о метафизике как надежно очерченном разделе философских знаний – предрассудок, и философия как преподаваемая и изучаемая наука – видимость?

Впрочем, какая надобность еще и специально констатировать подобные вещи? Всякий и так давно знает, что в философии, тем более в метафизике, все шатко, несчетные разные концепции, позиции и школы сталкиваются и раздирают друг друга – сомнительная сумятица мнений в сравнении с однозначными истинами и достижениями, с выверенными, как говорится, результатами наук. Вот где источник всех бед. Философия, а, прежде всего, именно метафизика, просто пока еще не достигла зрелости науки. Она движется на каком-то отсталом этапе. Что она пытается сделать со времен Декарта, с начала Нового времени, подняться до ранга науки, абсолютной науки, ей пока не удалось. Так что нам надо просто все силы положить на то, чтобы она в один прекрасный день достигла успеха. Когда-нибудь она твердо встанет на ноги и пойдет выверенным путем науки – на благо человечества. Тогда мы узнаем, что такое философия.

Или все надежды на философию как абсолютную науку – одно суеверие? Скажем, не только потому, что одиночка или отдельная школа никогда не достигнут этой цели, но и потому, что сама постановка такой цели – принципиальный промах и непризнание глубочайшего существа философии. Философия как абсолютная наука – высокий, непревосходимый идеал. Так кажется. И все-таки, возможно, измерение ценности философии идеей науки есть уже фатальнейшее принижение ее подлиннейшего существа.

Если, однако, философия вообще и в принципе не наука, к чему она тогда, на что она тогда еще имеет право в кругу университетских наук? Не оказывается ли тогда философия просто проповедью некоего мировоззрения. А мировоззрение? Что оно такое, как не личное убеждение отдельного мыслителя, приведенное в систему и на некоторое время сплачивающее горстку приверженцев, которые вскоре сами построят свои системы? Не обстоит ли тогда дело с философией, словно на какой-то большой ярмарке?

В конечном счете истолкование философии как мировоззренческой проповеди – ничуть не меньшее заблуждение, чем ее характеристика как науки. Философия (метафизика) – ни наука, ни мировоззренческая проповедь. Что в таком случае остается на ее долю? Для начала мы делаем лишь то негативное заявление, что в подобные рамки ее не вгонишь. Может быть, она не поддается определению через что-то другое, а только через саму себя и в качестве самой себя – вне сравнения с чем-либо, из чего можно было бы добыть ее позитивное определение. В таком случае философия есть нечто самостоятельное, последнее.

b) К сущностному определению философии не ведет окольный путь сравнения с искусством и религией.

Философия вообще несравнима ни с чем другим? Может быть, все-таки сравнима, пускай лишь негативно, с искусством и с религией, под которой мы понимаем не церковную систему. Почему же тогда нельзя было точно так же сравнить философию с наукой? Но ведь мы не сравнивали философию с наукой, мы хотели определить ее как науку. Тем более не собираемся мы и определять философию как искусство или как религию. При всем том сравнение философии с наукой есть неоправданное снижение ее существа, а сравнение с искусством и религией, напротив, – оправданное и необходимое приравнивание по существу. Равенство, однако, не означает здесь одинаковости.

Стало быть, мы сумеем обходным путем через искусство и религию уловить философию в ее существе? Но не говоря даже о всех трудностях, которые сулит подобный путь, мы посредством новых сравнений опять не схватим существо философии – сколь ни близко соседствуют с ней искусство и религия, – если прежде уже не увидим это существо в лицо. Ведь только тогда мы сумеем отличить от него искусство и религию. Так что и здесь нам дорога закрыта, хотя на нашем пути нам встретится то и другое, искусство и религия.

Опять и опять во всех подобных попытках постичь философию путем сравнения мы оказываемся отброшены назад. Обнаруживается: все эти пути, по существу, – никуда не ведущие окольные пути. Постоянно отбрасываемые назад с нашим вопросом, что такое философия, что такое метафизика сама по себе, мы оказываемся загнаны в тесноту. На каком опыте нам узнать, что такое сама по себе философия, если нам приходится отказаться от всякого окольного пути?

с) Подход к сущностному определению философии путем историографической ориентировки как иллюзия

Остается последний выход: осведомиться у истории. Философия – если таковая существует – возникла все-таки не вчера. Делается даже странно, почему мы сразу не направились этим путем, через историю, вместо того чтобы мучить себя бесполезными вопросами. Сориентировавшись при помощи историографии, мы сразу же получим разъяснение относительно метафизики. Мы можем спросить о т

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: