Сдам Сам

ПОЛЕЗНОЕ


КАТЕГОРИИ







Дополнение фрейдовской теории невроза страха.





Я напоминаю, что пришел к Фрейду от сексологии. Поэтому неудивительно, что я с гораздо большей симпатией воспринял его теорию «актуальных неврозов», которые называл «неврозами застойной сексуальности», чем «толкование смысла» симптомов при «психоневрозах». Эта теория представлялась мне более естественнонаучной, чем «толкование смысла». Фрейд называл актуальными неврозами заболевания, вызванные непосредственными нарушениями половой жизни. Невроз страха и неврастения были, по его мнению, заболеваниями, у которых отсутствовала «психическая этиология». Они, как полагал Фрейд, были непосредственным выражением застойной накопленной сексуальности. Они действовали так же, как токсические нарушения. Фрейд предполагал наличие «химических сексуальных веществ», которые, неправильно «разлагаясь», вызывают нервное сердцебиение, нарушение сердечного ритма, острые приступы страха, обильный пот и другие расстройства в функционировании вегетативного аппарата. Фрейд был далек от прямого связывания невроза страха с вегетативной системой. Он утверждал, основываясь на клиническом опыте, что невроз страха возникает из-за полового воздержания или прерывания полового акта. Его следовало отличать от неврастении, которая, в противоположность сказанному, возникает из-за «сексуальных злоупотреблений», то есть неупорядоченной сексуальности, например из-за слишком частой мастурбации. Ее симптомами были боли в спине и крестце, головные боли, общая возбудимость, нарушения памяти и внимания и т. д. Таким образом, Фрейд подразделял болезненные состояния, не поддававшиеся пониманию официальных неврологии и психиатрии, в зависимости от имевшейся дисгармонии сексуального происхождения. Это привело к нападкам на него со стороны психиатра Левенфельда, который, как и сотни других его коллег, вообще отрицал сексуальную этиологию неврозов. Фрейд опирался на официальную клиническую терминологию. Он полагал, что такие термины, как психоневрозы, в особенности же истерия и невроз навязчивых состояний, не раскрывали психического содержания. Он полагал, что в симптомах этих заболеваний всегда проявлялось конкретно улавливаемое содержание, в том числе всегда сексуальное, но это понятие должно трактоваться более широко и разумно.

В центре каждого психоневроза стояли кровосмесительные фантазии, а также страх повреждения гениталий. Заметим, что речь идет о детских и бессознательных сексуальных представлениях, выразившихся в психоневротическом симптоме. Фрейд очень резко различал актуальные неврозы и психоневрозы. На переднем плане в клинической психоаналитической работе стояли, разумеется, психоневрозы. Актуальные неврозы следовало, по Фрейду, лечить, ликвидируя вредоносные сексуальные манипуляции. В применении к неврозу страха это означало, например, отказ от воздержания или прерывания полового акта, в применении к неврастении — от чрезмерного онанизма. Напротив, психоневрозы Фрейд требовал лечить с помощью психоанализа. Несмотря на это жесткое различие, он допускал существование связи между двумя группами неврозов, полагая, что каждый психоневроз группируется «вокруг актуально-невротического ядра». Я опирался в своих исследованиях застойного страха на последнее, очень убедительное, положение. Фрейд впоследствии больше ничего не публиковал на эту тему.

Фрейдовский актуальный невроз означает биологически неверное направление сексуальной энергии. Ей закрывается доступ к сознательности и моторике. Актуальный страх и нервные симптомы, обусловленные непосредственно биологическими причинами, представляют собой, так сказать, злокачественные разрастания, питаемые сексуальным возбуждением, не нашедшим выхода. Но и странные образования в душе, которыми являются неврозы навязчивых состояний и истерии, также выглядели как бессмысленные с биологической точки зрения злокачественные разрастания. Откуда получают они свою энергию? Несомненно, из «актуально-невротического ядра» накопленной застойной сексуальности. Она, следовательно, Должна была быть и источником энергии для психоневрозов.

Иной интерпретации указание Фрейда не поддавалось. Только эти данные и могли быть правильными. Как помеха действовало возражение, которое большинство психоаналитиков выдвигало против учения об актуальном неврозе. Они утверждали, что актуальных неврозов вовсе не существует. Нужно было доказать наличие душевного содержания и в так называемом «свободно плавающем страхе». Такую аргументацию выдвигал Штеккель. По его мнению, все виды страха и нервных нарушений были обусловлены душевными, а не соматическими причинами, как утверждают, когда речь идет об актуальных неврозах. Штеккель, как и другие, не видел фундаментального различия между психосоматическим возбуждением и душевным содержанием симптома. Фрейд не разъяснил противоречия, но он придерживался этого различия. Напротив, я в психоаналитической амбулатории наблюдал множество органических симптомов. Правда, нельзя было отрицать, что и симптомы актуального невроза имели психическую надстройку. Чистые актуальные неврозы встречались редко. Граница между разными видами неврозов была не столь четкой, как полагал Фрейд. Пусть такие специальные научные вопросы покажутся дилетантам неважными, но на деле окажется, что в них скрывались важнейшие проблемы человеческого здоровья. Следовательно, в психоневрозе определенно имеется ядро застойного невроза, а застойный невроз имеет психоневротическую надстройку. Так имело ли различие вообще какой-нибудь смысл? Не шла ли речь только о количественных вопросах?

В то время как большинство аналитиков приписывало все психическому содержанию невротических симптомов, ведущие психопатологи, как, например, Ясперс в своей «Психопатологии», вообще отрицали естественнонаучный характер психологического истолкования смысла, а тем самым и психоанализа. «Смысл» душевной позиции или действия можно было, по их мнению, постичь только с помощью «гуманитарных», а не естественных наук. Утверждали, что естественные науки имеют дело только с душевными количествами и энергиями, а гуманитарные науки — с душевными качествами. Моста между количественными и качественными параметрами, как утверждали эти люди, не было. Речь шла о решающем вопросе, о естественнонаучном характере психоанализа и его методов. Иными словами, может ли вообще существовать естественнонаучная психология в строгом смысле слова? Может ли психоанализ претендовать на роль естественнонаучной психологии, или он представляет собой только одну из многих отраслей гуманитарного знания?

Фрейду не было дела до этих методических вопросов, и он беспечно публиковал результаты своих клинических наблюдений. Он не любил философских дискуссий, мне же, напротив, приходилось бороться против такого рода аргументов. Нас хотели причислить к духовидцам и тем самым разделаться с нами, а мы знали, что впервые в истории психологии занимаемся естественной наукой, и хотели, чтобы нас воспринимали всерьез. Только в тяжелой борьбе за выяснение этих вопросов с помощью дискуссий оттачивалось то острое оружие, с помощью которого я позже внес свою лепту в защиту дела Фрейда. Я думал, что если «естественной наукой» считать только экспериментальную психологию, представленную направлением Вундта и занимающуюся количественным измерением реакций, то тогда психоанализ, поскольку он не пользуется количественными методами исследования, а только описывает и конструирует смысловые связи между оторванными друг от друга психическими явлениями, нельзя причислить к естественнонаучным методам. Но скорее так называемая естественная наука является ложной. Ведь Вундт со своими учениками ничего не знал о человеке в его живой реальности, оценивая человека лишь на основе времени, которое ему необходимо потратить, чтобы ответить на слово-раздражитель «собака». Они делают это еще и сегодня, а мы оценивали человека в зависимости от того, как ему удается урегулировать конфликты, возникающие в жизни, в соответствии с какими мотивами он действует. Наша аргументация подразумевала необходимость конкретного постижения фрейдовского термина «психическая энергия» или даже включение его в общее понятие энергии.

Трудно против абстрактных философских аргументов привести факты. Венский философ и физиолог Адлере отказывался заниматься вопросом о несознательной душевной жизни, так как якобы допущение «несознательного» было «в философском смысле неверным с самого начала». Я слышу подобные возражения еще и сегодня. Когда я утверждаю, что и после высокой степени стерилизации вещества могут жить, мне говорят, что предметное стекло было грязным и вообще там наблюдалось «броуновское движение». Тот факт, что грязь на предметном стекле очень легко отличается от бионов, а броуновское движение от вегетативного движения, не принимается во внимание. Короче говоря, «объективная наука» сама по себе является проблемой.

Выйти из этой неразберихи мне неожиданно помогли некоторые клинические наблюдения над случаями, подобными тем двум больным, о которых шла речь выше. Постепенно стало ясно, что сила психического представления зависит от моментального телесного возбуждения, с которым оно связано. Аффект возникает из инстинктов, а значит — в телесной сфере. Напротив, представление является в высшей степени «психическим», нетелесным образованием. Так как же «нетелесное» представление связано с «телесным» возбуждением? При полном сексуальном возбуждении представление о половом акте живо и настоятельно. Напротив, в течение некоторого времени после удовлетворения оно не воспроизводится, будучи «мутным», бескрасочным и как бы расплывчатым. Здесь должна скрываться загадка отношения психогенного невроза страха к психогенному психоневрозу.

Мой пациент после сексуального удовлетворения мгновенно потерял все психические симптомы невроза навязчивых состояний. С наступлением нового возбуждения возвращались до повторного удовлетворения и симптомы. Напротив, второй пациент все точно проработал в душевной сфере, что от него и требовалось, но сексуальное возбуждение не наступало. Лечение не повлияло на неосознанные представления, которые обусловливали его неспособность к эрекции. Дело наполнялось жизнью.

Я понял теперь, что психическое представление, которому свойственна лишь очень небольшая степень возбуждения, может спровоцировать нарастание возбуждения. Это спровоцированное возбуждение, со своей стороны, делает представление живым и настоятельным. При отсутствии возбуждения сходит на нет и представление. При отсутствии осознанного представления о половом акте, что имеет место, например, в случае застойного невроза из-за морального торможения, возбуждение связывается с другими представлениями, которые могут быть осмыслены более свободно. Отсюда я делал вывод: застойный невроз является физическим нарушением, которое вызвано неудовлетворенным и потому неверно направленным половым возбуждением. Без душевного же торможения половое возбуждение никогда не могло бы быть неверно направлено. Меня удивляло, что Фрейд не обратил внимание на данное обстоятельство. Если препятствие однажды породило застой сексуальности, то может вполне случиться, что этот застой усилит торможение и заново активизирует детские представления вместо нормальных. Детские представления, сами по себе не болезненные, могут, так сказать, вследствие актуального торможения содержать слишком много сексуальной энергии.

Если это произошло, то такие представления становятся настойчивыми, приходят в противоречие с душевной организацией взрослого и должны подавляться с помощью вытеснения. Так на основе поначалу «безобидного» сексуального торможения, обусловленного актуальной ситуацией, возникает хронический психоневроз со свойственным ему инфантильным содержанием сексуальных переживаний. В этом суть описанной Фрейдом «регрессии к детским механизмам». Описанный механизм проявлялся во всех случаях, с которыми я имел дело. Если невроз существовал не с самого детства, а проявлялся позже, то «нормальное» торможение сексуальности или трудности половой жизни регулярно порождали рассеянность, и этот застой активизировал кровосмесительные желания и сексуальные страхи.

Следующий вопрос звучал так: являются ли сексуальная заторможенность и обычное отрицание сексуальности, стоящие у начала хронического заболевания, «невротическими» или «нормальными»? Никто об этом не говорил. Сексуальная заторможенность благовоспитанной девушки из буржуазной семьи казалась чем-то само собой разумеющимся. Я думал точно так же. Это означало, что вначале я вообще не размышлял об этом факте. Если молодая жизнерадостная женщина, живущая в браке, не приносящем удовлетворения, заболевала застойным неврозом, если у нее появлялся сердечный страх, то никто не задавался вопросом о торможении, мешавшем ей достичь сексуального удовлетворения. Со временем могли развиться настоящие истерия или невроз навязчивых состояний. Первым поводом к их возникновению было моральное торможение, движущей силой — неудовлетворенная сексуальность.

В этой точке, разветвляясь, появлялись многочисленные возможности решения проблемы, но было трудно взяться за их быстрое и энергичное осуществление. Семь лет я верил, что работаю в полном соответствии с принципами фрейдовского направления. Никто не предчувствовал, что с постановкой названных вопросов началось пагубное переплетение в принципе несовместимых научных воззрений.

Оргастическая потенция.

Случай с неизлеченным официантом поставил под вопрос правильность фрейдовской формулы терапии. Другой случай раскрыл механизм излечения как таковой. Я долго пытался примирить эти противоречия. Фрейд сообщает в своей «Истории психоаналитического движения» о том, как он однажды услышал рассказ Шарко молодому коллеге о женщине, у которой отмечались тяжелые симптомы. Ее муж был импотентом или очень грубым и неуклюжим при половом акте. Так как коллега, очевидно, не понимал связи между явлениями, Шарко вдруг с необыкновенной живостью воскликнул: «Mais, dans des cos pareils, c'est tojours la chose genitale, tojours! tojours! tojours!» [2]

Фрейд пишет: «Помню, что меня на миг почти парализовало от изумления. Я спросил себя: но если он это знает, почему он не говорит об этом?» Год спустя после того, как Фрейд пережил этот эпизод, венский врач Хробак прислал к нему пациентку. Она страдала тяжелыми приступами страха и, восемнадцать лет назад выйдя замуж за импотента, все еще оставалась девственницей. Хробак дал следующий комментарий: «Мы знаем только один рецепт для таких случаев, но не можем прописать его. Он гласит: «Recipe. Penis normalis, dosim. Repetatur!» Это означает, что истеричка болеет из-за отсутствия гениталъного удовлетворения. Тем самым внимание Фрейда было обращено на сексуальную этиологию истерии, но он избегал последовательных выводов из слов Шарко. Это банально и больше похоже на народную молву, чем на вывод ученого. Я тоже, вместо того чтобы исследовать это явление, признать его существование и начать борьбу за его устранение, десятилетиями запутывался в построении психоаналитических теорий, отвлекавших от этой истины. Большинство психоаналитических теорий, появившихся после выхода книги Фрейда «Я и Оно», имели только одну функцию — обречь на забвение слова Шарко: «В подобных случаях речь всегда идет о гениталиях, всегда! всегда! всегда!»

Тот факт, что ненормально функционирующие половые органы человека, приводящие к невозможности достижения сексуального удовлетворения для партнеров обоего пола, являются причиной появления большинства душевных заболеваний и даже могут быть причиной возникновения рака, казался слишком прост, чтобы его можно было воспринять.

Посмотрим, не впадаю ли я в мономанические преувеличения. Факты врачебного опыта всегда подтверждались там, где я работал: в моей частной практике, в психоаналитической амбулатории и в психоневрологической клинике.

Тяжесть душевного заболевания любого рода прямо связана с тяжестью гениталъного нарушения.

Перспектива лечения и его успехи непосредственно зависят от возможности достижения полного гениталъного удовлетворения.

Среди сотен пациентов, которых я наблюдал и пытался вылечить в ходе интенсивной и широкой работы, не было ни одной женщины, не испытывавшей нарушений вагинального оргазма. Среди мужчин примерно 60—70% страдали грубыми гениталъными нарушениями вроде неспособности к эрекции при акте или преждевременным семяизвержением. Нарушение способности к генитальному удовлетворению, то есть к самому естественному из естественных свойств человека, оказалось болезненным симптомом, который встречался у всех без исключения женщин и у только что названного процента мужчин. Поначалу я не размышлял об оставшихся 30—40% мужчин, казавшихся здоровыми в генитальном отношении, но на деле являвшихся невротиками. Небрежность в размышлениях над клиническими результатами лежала вполне в русле психоаналитических воззрений, в соответствии с которыми импотенция или фригидность — «только один симптом среди многих других».

В ноябре 1922 г. я предложил для обсуждения в Венском психоаналитическом объединении доклад «Границы воспоминания в психоаналитическом лечении». Большинство присутствующих поддержало мои выводы, так как все терапевты мучились с основным правилом, которому больные не следовали, — необходимости вспоминать, ибо больным надлежало вспоминать, но они не вспоминали. Первоначальная сцена была в руках плохого аналитика неубедительной реконструкцией произвольного акта. Я подчеркиваю, что не приходится сомневаться в правильности фрейдовской формулы об изначальных травматических переживаниях, испытанных детьми в возрасте от года до четырех. Тем важнее было исследовать недостатки метода.

В январе 1923 г. я рассказал об истории болезни пациентки с психогенным тиком — пожилой женщины, страдавшей диафрагмальным тиком. Я излечил ее, высвободив стремление к генитальной мастурбации. Выступление вызвало похвалы и нашло согласие.

В октябре 1923 г. я обрисовал на заседании объединения «Интроспекцию при шизофрении». На протяжении полугода изучая случай шизофрении, когда пациентка особенно ясно понимала механизм своих идей преследования, я нашел подтверждение открытию Тауска, касающемуся роли влияния генитального аппарата.

28 ноября 1923 г. состоялся мой первый большой доклад «О генитальности с точки зрения психоаналитического прогноза и терапии». Он появился в 1924 г. в «Цайтшрифт фюр психоанализе». Я вел наблюдения на протяжении трех лет, результаты которых изложил коллегам в выступлении.

Во время доклада я заметил, что атмосфера в зале становилась все более недоброжелательной. Как правило, я выступал хорошо, и меня всегда слушали с интересом. Когда я закончил, воцарилась мертвая тишина. Потом после паузы началась дискуссия. Говорили, что мое утверждение о генитальном нарушении как важном, возможно даже важнейшем, симптоме невроза неверно, как и утверждение о том, что из оценки генитальности вытекают прогностические и терапевтические возможности. Два аналитика категорически заявляли, что у них было множество пациенток «с совершенно здоровой генитальной жизнью». Они казались мне гораздо более возбужденными, чем это допускалось их привычной сдержанностью ученых мужей.

Моя позиция в разгоревшемся споре была невыгодной, ведь мне самому пришлось признать, что среди больных-мужчин было много таких, генитальность которых казалась ненарушенной. Напротив, ситуация с женщинами не вызывала сомнений. Я искал источник энергии невроза, его соматическое ядро. Этим ядром не могло быть ничего, кроме застойной сексуальной энергии. Но я был не в состоянии объяснить себе, откуда мог взяться застой, если потенция оказывалась нормальной. В заблуждение вводили два взгляда, господствовавшие в психоанализе. В соответствии с одним о мужчине говорили, что он обладает потенцией, если он был в состоянии совершить половой акт. Очень сильным считался тот, кто обнаруживал способность повторить его несколько раз за ночь. Мужчины всех социальных кругов предпочитают разговоры о том, кто может чаще в течение ночи переспать с женщиной. Психоаналитик Рохайм даже определил потенцию как способность мужчины так обнять женщину, чтобы она почувствовала «вспышку» во влагалище.

Второй взгляд, вводивший в заблуждение, заключался в том, что частичное влечение, например влечение к сосанию материнской груди, само по себе может застаиваться. Полагали, что таким образом можно объяснить существование невротических симптомов при «совершенно ненарушенной потенции». Этот взгляд вполне соответствовал представлению о существовании независимых друг от друга зон тела. Кроме того, психоаналитики выступали против моего утверждения о том, что нет ни одной пациентки с нормальным состоянием гениталий. Женщина считалась здоровой, если она могла иметь клиторный оргазм. Сексуально-экономическое различие между клиторным и вагинальным возбуждением было неизвестно. Короче говоря, никто не имел и представления о естественной функции оргазма. Оставалось лишь сомнительное небольшое количество мужчин, здоровых в генитальном отношении, и этот факт опрокидывал все предположения о прогностической и терапевтической роли генитальности, ведь было ясно: при правильности моего предположения о генитальных нарушениях как источнике энергии для невротических симптомов нельзя найти ни одного случая невроза при ненарушенной генитальности.

Я чувствовал себя при этом, как всегда бывает в случае завоевания новых позиций в науке, когда из целого ряда клинических наблюдений выводится далеко идущее предположение. Оно было в чем-то неполным, вызывало возражения, казавшиеся правильными. Противники редко упускали возможность выявить такие пробелы и сделать отсюда вывод о несостоятельности целого. Дю Тайль сказал однажды: «Научная объективность — не от мира сего и, возможно, вообще ни от какого». Надеяться на деловое сотрудничество при работе над какой-либо проблемой не приходится. Критики часто помогали мне, сами того не желая, как раз «принципиальными» возражениями. Так было и при обсуждении моего первого доклада. Возражение о существовании множества невротиков, здоровых в гениталъном отношении, заставило меня пристальнее присмотреться к «генитальному здоровью». Точный анализ генитального поведения, идущего дальше слов: «Я спал с женщиной (я спала с мужчиной)», — в психоанализе строго осуждался. Это кажется невероятным, но это правда.

Чем точнее мои больные описывали свое поведение и переживания во время полового акта, тем четче обрисовывалось клиническое убеждение в том, что все без исключения страдают тяжелыми нарушениями. Это касалось прежде всего мужчин, имевших обыкновение хвастливо заявлять об обладании множеством женщин или завоевании их, о том, что они вновь и вновь «могут» на протяжении одной ночи. Становилось ясно: они обладают очень большой эрективной потенцией, но не переживают удовольствия при семяизвержении или испытывают его в малой степени, а то и ощущают нечто противоположное — отвращение. Точный анализ фантазий во время акта показал в большинстве своем наличие садистской или тщеславной ориентации у мужчин, страха, сдержанности или представлений о мужественности у женщин. Для якобы сильных мужчин акт означал «просверливание» женщины, ее покорение или завоевание. Они хотели именно доказать свою потенцию или вызвать удивление длительностью эрекции. Эта «потенция» легко разрушалась благодаря вскрытию мотивов. За ними обнаруживались серьезные нарушения эрекции и эякуляции. Ни в одном из этих случаев не было и следа непроизвольности или потери внимания при половом акте. Лишь медленно и ощупью продвигаясь вперед, я изучил признаки оргастической импотенции. Прошло десять лет, прежде чем я полностью понял это нарушение, научился описывать и технически правильно устранять его.

Исследование оргастической импотенции было и остается центральной клинической областью сексуальной экономики и далеко еще не завершено. Оно играет для сексуальной экономики примерно такую же роль, как эдипов комплекс для психоанализа. Тот, кто точно не понимает роли этого явления, должен отказаться от признания в качестве специалиста по сексуальной экономике. Он никогда не поймет на деле, каковы последствия оргастической импотенции. Он не поймет ни различия между больным и здоровым, ни страха человека перед удовольствием, ни патологической природы конфликта ребенка с родителями, ни убожества брака. Возможно, он будет заниматься сексуальной реформой, но никогда в действительности не посягнет на сексуальное убожество. Такой человек будет восхищаться экспериментами с бионами и, возможно, даже воспроизводить их, но никогда не будет вести сексуально-экономического исследования жизни. Он никогда не поймет религиозного экстаза и уж конечно — фашистского иррационализма.

Он будет волей-неволей — так как у его построений отсутствует важнейшая основа — придерживаться представления о противоположности природы и культуры, влечения и морали, сексуальности и производительности. Он не сможет решить по-настоящему ни одного вопроса педагогики. Он никогда не постигнет идентичности сексуального и жизненного процессов и поэтому столь же мало будет понимать сексуально-экономическую теорию ракового заболевания. Он будет считать здоровым больного, а здорового — больным. Наконец, такой исследователь неправильно истолкует стремление человека к счастью и упустит из виду боязнь счастья. Короче говоря, он может быть кем угодно, только не специалистом по сексуальной экономике, который знает, что человек — единственный биологический вид, уничтоживший в себе естественную сексуальную функцию и болеющий из-за этого.

Я должен представить теорию оргазма так, как она развивалась, то есть несистематически. Благодаря этому можно будет легче постичь ее внутреннюю логику. Будет видно, что никакой человеческий мозг не сможет выдумать эти взаимосвязи. До 1923 г., когда родилась теория оргазма, в сексологии и психоанализе были известны только эякулятивная и эрективная потенция. Понятие сексуальной потенции не имеет смысла без учета энергетического и экономического компонентов, а также того, который характеризует переживания. Эрективная и эякулятивная потенция является просто необходимым предварительным условием оргастической потенции. Она представляет собой способность без какого-либо торможения предаться потоку биологической энергии, способность к разрядке застоявшегося сексуального возбуждения с помощью непроизвольной телесной конвульсии, вызывающей наслаждение. Ни один невротик не обладает этой способностью, и подавляющее большинство людей страдают неврозами характера.

При половом акте, не сопровождающемся страхом, отвращением и фантазией, сила удовольствия в момент оргазма зависит от величины сексуального напряжения, сконцентрированного на гениталъной сфере. Удовольствие тем интенсивнее, чем больше и круче «перепад» возбуждения.

Следующее ниже описание полового акта, завершающегося оргастическим удовлетворением, касается лишь хода некоторых типичных, определенных законами природы, фаз и стереотипов поведения. Я не учитываю биологические игры ради достижения возбуждения, которые определяются различными индивидуальными потребностями и не характеризуются общими закономерностями.







Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычис­лить, когда этот...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...





Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:


©2015- 2024 zdamsam.ru Размещенные материалы защищены законодательством РФ.