ИКОНОЛОГИЯ (от греч.

— направление в истории и теории искусства, ставящее целью раскрытие образно-символич. содержания произведений (преимущественно изобразит, искусств и архитектуры).

В отличие от иконографии, более прикладной по своему характеру, классифицирующей сюжеты и мотивы произведений, выстраивая из них тематич. ряды хронолог. последовательности, И. стремится выявить исторически-обусловленный смысл как особого рода значимую целостность, от произведения неотъемлемую, и на составные тематич. элементы разложимую лишь условно; т.о. создается своего рода семантич. “двойник” или семантич. “душа” той или иной худож. вещи, просвечивающая сквозь ее конкретную материальность.

Истоки метода, — во всяком случае терминологические, — всецело идеалистичны, отвлечены от худож. конкретики, существуют в виде нормативных прописей, графич. или даже чисто словесных схем, поскольку И. назывались (начиная с одноименной книги Ч. Рипа в Риме, 1593) спец. руководства для художников, поясняющие, как надлежит изображать те или иные мифол. сюжеты, выражать те или иные отвлеченные концепции с помощью эмблем. К нач. 20 в., на фоне неудовлетворенности отвлеченной описательностью чистой иконографии, стремления дополнить ее данными археологии, этнографии, социальной и индивидуальной психологии и социологии, — нормативно-пед. смысл слова И. отступает перед исследовательским (в этом, новом смысле эпитет “иконологический” впервые появляется в тексте Варбурга в 1907). Изучение символики начинает все активнее сопрягаться с непосредств. истор. данностью феномена культуры.

Школы Варбурга и Панофского составляют два гл. направления в Эволюции И. как особого раздела науки о визуальных искусствах. В обоих направлениях исходной точкой для размышлений была проблема “возрождения античности” на рубеже Нового времени, проблема многосложных судеб греко-рим. худож. традиции. При этом в методе Варбурга преобладало “дионисийское”, антипросветительское, ницшеанское начало, в методе Панофского — более “аполлоническая”, неопросветительская линия (на к-рую особое влияние оказала философия символич. форм Кассирера). Именно благодаря И. века ренессансной, раннесовр. рецепции античности впервые с такой полнотой были осознаны как поле плодотворнейшего сосуществования и взаимодействия разл., антично-языческих и ср.-веково-христианских слоев культуры; прежде этот тонкий диалогизм чаще всего игнорировался, представая в виде однозначного перехода от теоцентрич. ср.-вековья к “неоязыч.” и антропоцентричному Новому времени. Сформировавшаяся внутри И. концепция “скрытого символизма” (сочетающего натуралистич. правдоподобие с умозрит. иносказанием) позволила проследить антично-ср.-век. диалоги с детальной наглядностью.

Середина 20 в. может быть названа периодом триумфов И., во всяком случае в зап. науке (в то время как за “железным занавесом” на нее было наложено еще более строгое табу, чем на т. н. “формальный метод”, тем паче, что речь в ней шла не только о “чистой форме”, но о тонкой сфере идей; само понятие “скрытого символизма” воспринималось в тоталитарном об-ве как непристойный намек). Увеличивается число спец., в том числе периодич. изданий по И. (англ. и др.); в Утрехт. ун-те открывается кафедра И. Обильно привлекающая материалы из других сфер культуры — религии, философии, лит-ры и т.п. — И. становится средой чрезвычайно плодотворного и интенсивного обмена идей между гуманитариями разного профиля. Усиливается филиация исследоват. навыков между И. и психоанализом культуры, между И. и структурализмом (тогда как прежде пути иконологич. и структуралистских, “панлингвистич.” штудий значительно расходились, поскольку первые ориентировались на мир символов, явленных в произведении, но сохраняющих все же “платонич.” возвышенную автономность, вторые же — исключительно на саму худож. ткань, текстуру, т.е. среду символа, всецело уже “воплотившегося”), наконец, между И. и герменевтикой. Исследоват. интересы обретают все более узкоспец. характер, касаясь истор. И. отд. изображаемых в произведении рукотворных предметов (напр., муз. инструментов) или вещей природы (напр., птиц или цветов).

Максимально очевидно с 70-х гг., что распространение И. вширь и вглубь наталкивается на все более упругие волны критики. Социологи искусства критикуют ее за то, что она игнорирует сплошную историко-социальную среду, персонифицируя ее лишь в отд. символич. доминантах; психоаналитики разных школ и критики-эстеты — за то, что она слишком рационалистична и зависима от чисто вербальных источников, пренебрегая тем, что как бы находится между строк, предопределяя зрительский эффект, неповторимое обаяние произведения; искусствоведы “формального” толка (вслед за Вёльфлином и Зедльмайром стремящиеся найти особого рода формосодержательное единство, предопределяющее жизненность всякого худож. явления) — за то, что И. все же остается достаточно идеалистичной, тяготея к восприятию формы как внешней оболочки, наполняемой разного рода символич. интуициями-программами; кажется, будто вместо интерпретаций мы зачастую имеем лишь некие отрывки из словаря символов и эмблем.

К концу века И., по-прежнему остающаяся одним из влиятельнейших направлений искусствоведения, оказывается на распутье. Усилиями ученых, непосредственно работающих в ее русле (Гомбрих и др.), она активно обновляет и обогащает свою методику, стремясь укрепить те потенции понимания истор. диалогизма культур, к-рые были заложены в ней с самого начала.

Лит.: Либман М.Я. Иконология // Совр. искусствознание за рубежом. М., 1964; Соколов М. Границы иконологии и проблема единства искусствоведческого метода: (К спорам вокруг теории Э. Панофского) // Совр. искусствознание Запада: О классич. искусстве XIII-XVII вв. М., 1977; Попов Ч. Эстетич. проблемы иконологии. // Сов. искусствознание. Вып. 25. М., 1989; Рубцов Н.Н. Иконология: История, теория, практика. М., 1990; Соколов М.Н. Природа Торжествующая: Иконология быт. образов Возрождения и барокко. М., 1993; Huber E.W. Ikonologie: Zur anthropologischen Fundierung einer kunstwissenschaftlichen Methode. Mittenwald; Munch., 1978; Mitchell W.J.T. Iconology: Image, Text, Ideology. Chi.; L., 1986.

— социолог культуры, популярный на Западе мыслитель леворадикальной ориентации, руководитель междунар. науч. семинара по выработке “институциональных альтернатив технологич. об-ву”, основатель находящегося в Мексике Центра межкультурной документации (Center for interkultural Dokumentation).

Доминанта концепции культуры И., внесшего на протяжении 70—80-х гг. заметный вклад в теорию массовой культуры, — анализ причин и механизмов глубинных сдвигов в системе зап. культуры, ведущих к существованию деформации и субъекта, и объекта культуры; способа ее производства и потребления. Причиной все большего крена совр. культуры в сторону “персоноцентризма, постепенного превращения настроения иллюзорного самоупоения в типичное состояние индивидуума, И. считает целенаправленное отчуждение психики человека, организуемое и поддерживаемое всем комплексом социальных институтов. Тотальный контроль за умонастроением индивидуума путем внушения ему искусственных потребностей осуществляется не только во время приема им “допингов” массовой культуры. В совр. зап. об-ве, превратившемся в “единую гигантскую изнурительную систему снабжения услугами”, утрата автономии личности — результат длит. процесса “институционализации ценностей”, т.е. превращения их в орудия формирования потребит, навыков. Чрезмерная зависимость индивидуума от промышленных товаров и услуг, предоставляемых ему “об-вом потребления”, делает его пленником “пожирающего время ускорения, оглупляющего образования, несущей болезнь медицины. Внушение индивидууму стандартизированных ценностей в качестве личных превращает культуру из средства саморазвития личности в орудие косвенного социального контроля за ней. Особую роль в этом процессе, по мнению И., играют два фактора: модернизация понятия “бедности”, превращающейся в хронич. состояние унизит, отсутствия к.-л. благ, принципиально ненасытимое в силу непрестанной изощренной стимуляции формирования все новых и новых псевдонужд, и санкционирование потребностей ориентации индивидуума профессиональным авторитетом “специалистов” (врачей, педагогов, работников системы социального обеспечения и пр.). Они, подобно судьям и священникам в эпоху классич. культуры, вольны разрешать иметь те или иные потребности. Находящиеся на содержании у государства и монополий “новые специалисты” стали своего рода “высшим жречеством” об-ва потребления, когда “врачи превратились в биократов, педагоги в гносеократов, могильщики в танатократов”. По мнению И., основой тиранич. власти “новых специалистов” над внутренним миром личности является трансформация ее духовных нужд в требование удобств, представление, что все проблемы чело-веч. жизни могут быть разрешены путем покупки тех или иных профессиональных услуг. Претендуя на профессиональную, полит, и финансовую монополию над “социальным воображением”, новая “технократия услуг” формирует стандарты ценностей, определяя границы возможного и невозможного. Именно поэтому она становится ключевым моментом “нового истеблишмента”, зиждущегося на профессиональной легитимации потребит, патологии личности. Рост социально-культурной значимости образования в об-ве потребления наглядно иллюстрируется не только тем, что ему посвящается все большее число лет в жизни индивидуума, но и тем, что оно, становясь все более кастово дифференцированным, жестко предопределяет последующий социальный статус человека, диапазон его социально-экон. привилегий. В атмосфере “постпрофессионального этоса” система здравоохранения превращается в “космополитич. мед. цивилизацию”. Опираясь на господствующую в об-ве потребления корыстно-эгоцентрич., гедонистич. направленность, профессиональная мед. технократия успешно навязывает индивидууму свои платные услуги, обещая “уничтожить боль, отменить старость, победить смерть”, вытесняя тем самым постижение смысла страдания. Так, мед. технократия, выступая от лица судьбы, присваивает себе право решающего голоса в наиболее кардинальных вопросах жизнедеятельности человека, отнимает у него право выбора, парализует проявление совести и достоинства. Обширность социально-психологич.и социально-экон. явлений, связанных с “медикализацией” совр. культуры — от сращения мед. ортодоксальности с полит, благонадежностью, превращения диагноза и лечения в средства дополнительного социального контроля до безудержной экспансии фармацевтич. индустрии — делает ее, по мнению И., одним из далеко идущих следствий прихода эпохи “новых специалистов”, также называемой им “эрой обессиливающих профессий”.

Соч.: Tools for Conviviality. N.Y., 1973; Deschooling Society. Harmondsworth, 1976; Nemesis medicale. L'expropriation de la sante. P., 1981; Toward a History of Needs. Toronto, 1980; Shadow Work. Boston; L., 1981.

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:

ИКОНОЛОГИЯ (от греч. — образ)