ОТДЕЛ VIII ЛАСКАРИ И ПАЛЕОЛОГИ

Глава II. Латинская империя и латинские государства Романии. Греки в XIII в.

Глава IV. Никейское царство Ласкарей. Трапезунтское царство в XIII в. Сельджукские султаны и нашествие монголов

Глава VII. Андроник III и Кантакузин. Движение против служилой знати

Глава VIII. Соседи Византии в XIV в.: сербы, османы, Трапезунт

Глава IX. Последние Палеологи. Падение Константинополя и остальных греческих государств

Источники и литература (приведенные Ф.И. Успенским)

Выше было изложено, при каких обстоятельствах в пасхальный понедельник 1204 г. латиняне ворвались в Константинополь. Впервые пала гордая, богохранимая столица преемников Константина Великого. Твердыня, некогда устоявшая перед полчищами персов и победоносного калифата, была захвачена сборною дружиною в 20 000 человек. Как только рыцари захватили стены, громадное греческое население до 400 000 человек было охвачено паническим страхом, сопротивлялись немногие, без системы. Без боя были захвачены отчасти укрепленные великолепные дворцовые кварталы: Влахерны с остатками царской гвардии, Большой дворец верхний и нижний, приморский Ву-колеон. Богатые жители заперлись в своих домах; простой народ, женщины и дети при виде рыцарей складывали пальцы крестом, крича: «Да здравствует святой царь маркиз», т. е. вождь крестоносцев Бонифаций Монферратский. Вооруженные греки толпой загородили улицы, тесня и давя друг друга, они спешили покинуть город; часть их, как Ф. Ласкарь, переправлялась на азиатскую сторону. Кровопролитие было не так велико, как можно было ожидать от разъяренных рыцарей, погибло всего около 2000 греков. Притом убивали, по словам очевидца, преимущественно бывшие с крестоносцами латинские купцы, изгнанные греками из их кварталов во время осады. Рыцарей привле- кала неслыханная добыча. Убит был из них всего один, и тот случайно. Участник похода парижский каноник Гюнтер, прерывая свой рассказ лирическими отступлениями в стихах, сохранил нам во всей свежести настроение благочестивых грабителей:

Вторгнись в город, Христом данный победителю.

Судии Христа, твое желание впереди твоего оружия.

Вторгнись, грози, гони робких, наступай сильнее,

Голосом греми, потрясай оружием, но не проливай крови!

Те, кого ты теснишь, это они заслужили своею виною.

Христу угодно обогатить тебя добычею виновных,

Издревле накопленное добро получит новых хозяев.

Несись на трусов, жестоко тесни побежденных,

Не дай им вздохнуть и усталым собраться с силами.

Тогда лишь настанет время для добычи и можно грабить побежденных!

Толпы отступавших греков в беспорядке запрудили улицы. Никита Хониат, сановник и историк, пережил с семьею эти мрачные дни в городе. Его рассказ изложен риторически, согласно вкусам эпохи, но полон глубокого горя и негодования.

«В день взятия города, — описывает он, — хищники расположились на ночлег повсюду и грабили все, что было внутри домов, не стесняясь с хозяевами, наделяя иных ударами; кого они уговаривали, кому грозили по всякому поводу. Все они получили или сами нашли: часть лежала на виду или была принесена хозяевами, часть разыскали сами латиняне, пощады у них не было никакой, и ничего они не отдавали собственникам обратно. Общий кров и стал не повели к сближению, наоборот — латиняне оказались подозрительными и необщительными, приводили или прогоняли своих хозяев с оскорблениями. Потому их начальники сочли за лучшее разрешить желающим уйти из города. Собираясь партиями, жители уходили, одетые в рубище, изнуренные бессонницей и осунувшиеся, видом мертвецы, с налитыми кровью глазами, будто плачущие кровью, а не слезами. Одни горевали о потере имущества, другие уже не удручались этим, но оплакивали похищенную и поруганную девицу-невесту или супругу, каждый шел со своим горем».

У Хониатов был родовой дом, «несравненный по красоте и величиною величайший», в квартале Сфоракия, в центре города. Он сгорел во время второго пожара при взятии города. Семья Хониата думала найти безопасное убежище в соседнем храме Софии, но латиняне у входа расставили стражу, перехватывали всех искавших в храме спасение и уводили куда у них было постановлено. На семейном совете Хониатов было решено искать другого убежища. Был у них знакомый венецианец, некогда принятый у них в доме, а теперь он оказался им полезен. Облачившись в панцирь и переменив купеческую одежду на воинскую, он оттонял подходивших грабителей от дома, где приютились Хониаты, делая вид, что он их соратник и ранее захватил себе этот дом, говоря с ними на их языке. Когда же они подошли толпою и ему было не под силу сдерживать их, особенно когда подступили французы, которые и храбростью и ростом превосходили прочих и хвастались, будто боятся лишь того, как бы на них не обрушилось небо, венецианец предложил семье Хониата удалиться, чтобы они не попали в плен, угрожавший мужчинам оковами, а женщинам надругательством и уводом на бесчестье. Под предводительством венецианца, бывшего их домашнего человека и клиента, теперь же ставшего помощником и защитником, Хониат с семьею поодиночке перебрались в дом знакомых ему венецианцев как плененная добыча, влекомые за руку, удрученные и плохо одетые. Но так как и тот квартал попал в долю французов, Хониаты должны были снова искать себе убежища, причем все слуги бесчеловечно их покинули и разбежались. Знатным Хониатам пришлось самим нести малолетних детей на плечах, и сам Никита нес на груди своего мальчика-сына, и так пришлось идти им по улицам. Проведя в городе пять дней при таких условиях, решили и они уйти из города. Была суббота, и наступила зима, а супруга Хониата была беременна, как сказано в Писании, «молитесь, да не придется вам бежать зимою и в субботу» и «горе носящим во чреве в дни те». Собралось несколько знакомых, родных и присоединившихся к уходящим, и пошли, как вереница муравьев. Навстречу попадались воины не в полных доспехах, но с длинными мечами, висевшими у седла, и с кинжалами за поясом; одни были нагружены добычей, другие вели пленных и щупали их, не скрыта ли под лохмотьями ценная одежда, не спрятано ли на груди золото или серебро. Иные уже уставились глазами на женщин, выделявшихся красотою, как бы собираясь немедленно схватить их и совершить насилие. Опасаясь за своих женщин, Хониат их поместил посреди мужчин, а девушкам намазали щеки грязью вместо прежних притираний, чтобы скрыть их румяные щеки и чтобы румянец не привлек, как огонь ночных путников, сначала зрителей, потом воспламененных любовью, затем и насильников, уверенных в безнаказанности. Поднявши молитвенно руки к небу, с бьющимися в груди сердцами и со слезами на глазах беглецы не знали, всем ли мужчинам и всем ли женщинам удастся миновать неистовых зверей-латинян. Путь шел на Золотые ворота. У храма великомученика Мокия некий насильник и безбожник-варвар вырвал из середины беглецов, как волк ягненка, пригожую девицу, дочь одного судьи. Изнуренный болезнями старик отец упал на землю и, катаясь по грязи, простирал руки к Хониату, умоляя спасти дочь. Хониат побежал по следам похитителя, останавливая прохожих, хватая их руками и крича о помощи всем, кто мог понять его греческий язык. Нашлись участливые люди из латинян, погнались за бесстыдным плотоугодником и застали его у ворот дома, куда он загнал девушку. Вы постановили, кричал Хониат, не допускать поругания замужних, девушек и монахинь! Умоляю о помощи именем семей ваших, Гроба Господня и заповедей Христа! Собравшиеся латиняне начали грозить похитителю виселицей и уже собрались перейти от слов к делу, когда он отдал девушку, и Хониат отвел ее к отцу. Выведя всех за городские стены, он бросился на землю и зарыдал. Ему было что оплакивать! Стояли стены, но лучшая часть города погибла от огня и меча. Ему хотелось верить в ту минуту: стены ждут, когда восстанет грозный мститель за народ свой, Господь на Западе, по пророчеству Давида. В развалинах дымился царственный град и чертог Всевышнего, хвала, честь и приют слуг Его; чудо из чудес мира стало долиной плача. Когда он восстанет вновь, окруженный поклонением унизивших его, когда будет пить молоко народов и по-прежнему насытится богатствами царей? Когда его дети совлекут с себя рубище и облекутся в светлые тканые хитоны? Святейший город должен указать Богу на свои храмы и мощи мучеников, на все свое горе по слову: «Призови Меня в годину бедствия, и Я возвеличу тебя».

Таково было настроение у Хониата. Но, приехав с семьею в Силиврию, он встретил у местных крестьян вместо участия насмешки и злорадство. Они радовались, что богатые византийцы разорены и попали на один с ними уровень; они даже разбогатели, скупая у латинян награбленное за бесценок. Столица далеко не заслужила любви провинциалов, и, повторяя самого Хониата, она слишком много «пила молоко народов». Народного восстания на выручку столицы не могло быть: простонародье, в том числе и столичное, видело в завоевании смену одних господ другими и даже надеялось на лучшее. Хониат понял и хорошо ответил: «Они еще познают латинян, съедающих разом по быку и изрыгающих вместе с чистым (неразбавленным) вином чистую желчь». Через полвека восстановитель Греческой империи встретил уже действительно иное отношение фракийских крестьян, но и последних осталось мало.

Тем временем в городе шел неслыханный грабеж, какого Константинополь не видал ни раньше, ни позже. Тогда богатства, особенно святыни, были еще целы. Туркам в 1453 г. досталось несравненно меньше. Турки меньше награбили, но больше убивали; латиняне, как христиане, поступали наоборот. После латинского разорения Константинополь никогда не оправился; обедневшему царству было не под силу восстановить тысячелетние несравненные богатства, накопленные с IV и V столетий. Памятники классического искусства и святыни апостольских времен погибли или рассеялись по всем углам Европы.

Перед грабежом огненная стихия сделала свое дело. Около трети всей площади столицы лежало в развалинах. В последние дни осады три громадных пожара уничтожили центральные населенные кварталы. Некому было тушить, причиной были поджоги латинян. Еще перед свержением Алексея Ангела 17 июня 1203г. венецианцы, захватив нынешний Фанар, подожгли соседние дома. Огонь опустошил обширную долину от крутого холма, где был расположен монастырь Христа Евергета, на северо-запад до самого Влахернского дворца; выгорела часть Девтера, примыкавшая к Адрианопольским (Харсийским) воротам. Это были кварталы, наполненные частными, но богатыми домами; обнесенные стенами монастыри Евергета, Пантепопта, Старой Петры, Хоры не пострадали. Уцелели окружавшие храм Апостолов или расположенные на высоком холме Петрия еще более аристократические кварталы, летом прохладные, царящие над Золотым Рогом, полные дворцов цариц и женских монастырей; их, может быть, спасли гигантские открытые цистерны Аспара и Бона, ныне вмещающие целые кварталы на своем высохшем дне. Все-таки панорама пожара, бушевавшего перед террасами Влахернского дворца, потрясла даже царя Алексея Ангела.

Менее чем через два месяца, 22 — 24 августа, случился несравненно более опустошительный пожар, настоящая катастрофа для города и его памятников. Толпы пизанцев, венецианцев и французов разграбили мусульманский квартал и, выбитые греками, подожгли соседние постройки в разных местах одновременно, «зная уже по опыту, что огнем всего легче уничтожить город». Некому было тушить огонь, а дул северный ветер. Пожар стих лишь вечером следующего дня, истребив всю середину города — от Золотого Рога до Мраморного моря. Пламя перекидывалось на отдаленные кварталы, возвращалось на уцелевшие промежутки и сливалось в сплошное огненное море; снесенные в безопасные, казалось бы, места пожитки гибли внезапно, и люди теряли голову. Горящие головни зажигали даже корабли в гавани. Мраморные портики и памятники на площадях перегорали в известь, не спасали ни кирпичные стены, ни высокие террасы. Погибли лучшие кварталы. Мусульманская мечеть, с которой начался пожар, находилась в квартале Митата, на спуске к Рогу, вблизи св. Ирины Морской, построенной в V в. на самом берегу, у нынешнего моста. Следовательно, пизанцы и венецианцы подожгли те улицы, которые прилегали к их договорным кварталам, отведенным Комнинами, за несколько дней ранее сожженным греками. Так как дул северный ветер, то он погнал пламя через форум Константина к Мраморному морю, и действительно сгорели те лучшие, центральные кварталы, которые были расположены в этом направлении.

Выше итальянских кварталов были расположены кормившие столицу казенные хлебные склады еще с IV в. Вверх до самого Среднего проспекта (Месы), главной артерии города, пролегавшей по хребту константинопольских холмов, тянулись торговые кварталы, каждый со своей физиономией. Тогда, как и теперь, мастера одного цеха располагались рядом, образуя кварталы с соответственными именами: Халкопратии (Медный ряд), Аргиропратии (Серебряный ряд), Керополии (Свечной), Артополии (Хлебный), Влаттополии (Шелковый и Пурпурный) и т. д. Снаружи и, вероятно, с внутренней стороны торговые ряды представляли из себя портики или гостиные дворы, часто в два этажа, с открытыми комнатами без окон, закрываемыми лишь на ночь; шстера и купцы сидели со своими товарами почти на улице. Для производства [у] всех соседей существовали общие шаблоны и нормы. В некоторой связи с организацией специальных рядов находилась организация торгово-промышленных корпораций, известных из устава епарха ок.900 г. Константинопольские торговые ряды были велики и обслуживали далеко не одну столицу. Здесь находились оптовые склады местных и привозных товаров, регулировавшие спрос и предложение, господствовавшие над торговым обменом Востока и Запада; в этих товарах были помещены капиталы местных и иногородних купцов. Мастерские, особенно шелковых и шерстяных тканей, изделий из металлов, драгоценностей и художественных произведений (эмаль, слоновая кость), работали на экспорт, для которого даже Англия и Кавказ не являлись крайними рынками сбыта. Потому пожар, истребивший эти кварталы со всеми товарами и богатствами, оказался настоящей катастрофой для всей восточной торговли, гибелью вложенных капиталов, накопленных и унаследованных состояний. Разорение купечества порвало традиционные деловые связи и погубило личный кредит, т. е. самую возможность восстановить утраченное. Торговля стала искать иных путей, минуя Константинополь. Разорение целых корпораций мастеров вызвало упадок и даже прекращение производств, процветавших столетия и державшихся на унаследованных навыках и секретах; так, например, столь славные художественные изделия из перегородчатой эмали исчезают, по-видимому, с XIII в.

Любопытно отметить, что нынешний район турецкого Большого Базара и в византийское время был базарным, и в нем так же, как и теперь, торговали преимущественно мануфактурой; так что Магомет, устраивая знаменитый Безе-стен, в сущности, вновь отстроил портики и перекрыл сводами переулки между ними на пространстве целого квартала, но, конечно, лишь в части торговых районов XII в. Западная половина последних пересекалась большой улицей по имени Длинный Портик и спускалась от форума к Рогу, по ней ездили иногда цари из Большого дворца во Влахерны. И теперь по тому же приблизительно месту пролегает улица, полная магазинов, и носит также имя Узун Чарши, или Длинный Рынок.

Итак, за два дня пожар Константинополя нанес его торговле и промышленности такой удар, который уже не был залечен. Поднявшись на верх гряды, по которой проходила Средняя улица, пожар истреблял уже не только товары и магазины, но и лучшие памятники античного искусства, колоссальные статуи, привезенные из городов Ионии и Эллады, уничтожая монументальные постройки времен Константина Великого. Сдержанный на юго-западе площадью Тавра, огонь направился прямо на форум Константина, бывший центром и священным украшением царственного града. Здесь сходились главнейшие пути, почти все крестные ходы останавливались на форуме и служили литии; при торжественных выездах императоры принимали на форуме славословия городских димов и при триумфах попирали шею пленных варваров. На площади и дальше по Месе были расположены часть присутственных мест, суды, библиотека и академия, портики, где собирались адвокаты и дельцы, гостиницы для приезжих и весьма близко ипподром — сборище всего населения; имевшие дело в торговых кварталах и в гавани и, наоборот, возвращавшиеся в жилые, тихие кварталы проходили обыкновенно через форум. Со времен Константина Великого площадь была украшена со всею роскошью и величием, на какое была способна процветавшая мировая держава. Вымощенный большими плитами, как атрий храма, овальный форум открывался на восток и запад апсидами, или триумфальными арками; их украшали золоченые статуи Константина В. с семьею и при них двух архангелов-стражей, а также кресты, символы торжества христианской империи («сим победиши»). Между арками площадь огибали двухэтажные портики из белого про-коннисского мрамора с античными статуями; на открытом месте площади были расставлены монументальные кресты, двенадцать статуй из красного порфира и столько же позолоченных сирен, изваяния животных и таинственные зодиаки мага Аполлония Тианского — средневековый музей. В центре высилась величественная колонна из громадных блоков красного порфира, скрепленных золочеными обедами, наверху стоял крест; в основании гигантского цоколя с мраморною лестницею, где умещалась целая часовня, были зарыты христианские святыни и палладиум города, статуя божества Тυχη (Судьбы). С севера примыкало второе здание сената, построенное Константином, как и первое, у Софии, — круглое и высокое, с высокой колоннадой из 4 массивных колонн в сторону площади — вроде большого мавзолея, здесь уже собраны бесценные памятники античного искусства: вход был украшен знаменитыми бронзовыми скульптурными дверьми из храма Дианы Эфесской, под портиком или рядом с ним стояли колоссальные бронзовые статуи Афины и Амфитриты с клешнями на голове, вывезенные с Родоса.

От арок форума в обе стороны тянулись казенные двухэтажные портики, несмотря на неоднократные пожары все еще роскошно украшенные. На запад, в сторону Тавра, по Хлебному рынку, стоял крест Константина, арка, Анемодулий — хитрый памятник александрийского искусства — и другие; на восток Средняя улица продолжалась лишь с полверсты, расширяясь в площадь Милия и Августея. Здесь находились палаты Лавса, где помещался высший царский суд по гражданским делам, преторий градоначальника с полицейским судом и тюрьмою, немного вниз — знаменитый Халкопратийский храм с Ризою Богоматери, к востоку от него — разукрашенная статуями по главному фасаду базилика с Октагоном — центр умственной и учебной жизни столицы, ближе к Милию был квартал Сфоракия с храмом Феодора. Здесь были уже и частные большие дома, как Хониата, но выходили уже и торговые ряды, заполняя промежутки между общественными зданиями, составляя для них оживленнейший фон: упоминается Смирний, рынок ароматов и пряностей, назад к форуму — Четырехугольный портик, Кожевенный и Меховой ряд и ниже, доходя до Халкопратийского храма, Медный и Серебряный ряды. По другую сторону Средней улицы, в сторону ипподрома, был двор Антиоха с рядом гостиниц; для их потребностей служила цистерна Фи-локсена, сохранившаяся поныне; на площадь перед Софией выходили древние бани Зевксиппа, уже утратившие к XII в. свою былую роскошь и скульптуры; ближе к форуму выходил на Месу ряд церквей: Юлиана Египтянина, Евфимии, Сорока Мучеников и на самом форуме — храм Богородицы.

Не перечисляя всех погибших построек, Хониат определенно передает нам, что кругом форума Константина, и на север и юг от него все, от моря до моря, сделалось добычей пламени. Мраморные портики обратились в известь. Только порфировая колонна Константина на форуме высилась одиноко среди дымящихся смрадных развалин, и до наших дней стоит она обгорелая. Даже северная сторона ипподрома, его амфитеатра, террас и служебных пристроек пострадала, но огня к Большому дворцу не пропустила.

Через Зевксипповы бани и портики Милия пожар прорвался до самой Софии, окруженной церковными и частными домами с тесными проулками, и дошел до патриарших палат «Длинного покоя» и «Синодов»; но здесь каменная масса св. Софии его остановила. Западнее ипподрома пожар дошел до Мраморного моря. Здесь, в Домниновых рядах на Мавриановом дворе, стоял — и теперь стоит — храм Анастасии V в., термы Дагистея с громадным залом, где городские димы избирали своих старшин; в начале Девтера стоял храм Анны, богатая постройка Юстиниана, с другими, меньшими церквами. По морскому берегу пожар разошелся на несколько верст, так как достиг до квартала Елевферия. Эта местность, известная во времена Аркадия под именем Нового Города, в отличие от старого Акрополя, была густо заселена с IV — V вв.; здесь стояли церкви, приписываемые Константину, имена позднейших известны десятками. Гавани Софианская (названная по соседнему дворцу и кварталу жены Юстина II) и Гептаскалон в XIII в. были еще не засорены и сосредоточивали около себя рабочее простонародье; выше лежали бывшие дворы вельмож VI и V вв. Амантия, Да-рия, Нарзеса, давно превратившиеся в кварталы, застроенные церквами, монастырями, частными и казенными зданиями. Все это погибло или пострадало от этого пожара. Без преувеличения он уничтожил лучшую, среднюю часть столицы.

При самом взятии, 12—13 апреля, немецкие крестоносцы подожгли ту часть прибрежья Золотого Рога, которая уцелела между двумя описанными пожарищами — между монастырем Христа Евергета и воротами Друнгария, истреблены были кварталы Дексиократа и Арматия. По словам Вилльгардуэна, при этом третьем пожаре погибло больше домов, чем насчитывалось в трех самых крупных городах Франции. Были и другие пожары после взятия, так, знаменитейший в византийской истории Студийский монастырь франками был не только разграблен, но и сожжен, и храм оставался без крыши до конца XIII в., когда был возобновлен Константином Палеологом, а по усадьбе монастыря в XIII в. паслись овцы. Следы пожара именно времени латинского разорения обнаружены при работах Русского Института. Тогда же погорел великолепно отстроенный Василием I храм Диомида в самом углу между Золотыми воротами и морской стеной, так как при возобновлении соседнего Студийского храма в конце XIII в. были употреблены кирпичи с клеймом «св. Диомида»; очевидно, Диомидов храм лежал в развалинах, равно как и знаменитый храм Мокия поблизости, из развалин которого брали материал для укрепления башен у Золотых ворот.

Население Константинополя привыкло к пожарам и стихийным бедствиям, о них напоминали им ектений на каждой обедне; были и особые народные молебствия и крестные ходы. Но если горячая вера, а также привычка ко всяким несчастиям и помогли бы населению пережить, перетерпеть и такое разорение, то неизбежные материальные последствия катастрофы города должны были сказаться во всей силе. Половина народа осталась без имущества, без крова, без занятий, а другая половина была ограблена латинянами. Все «законные дети Константинова града» утратили при этом не только свое царство, но почти всю обстановку повседневной жизни, свой несравненный город, его удобства, чем привыкли любоваться и гордиться. Даже храмы со «вторым небосводом» Софией были отняты, а в церквах была вся духовная жизнь греков, особенно женщин. Оставался один исход — эмиграция для тех, кто мог уехать.

Такого планомерного грабежа, как в три дня 14—16 апреля 1204 г., византийцы еще не испытывали, но и после того, преимущественно до 1209г. (1), драгоценности и святыни переправлялись в Европу. Сами латиняне так и озаглавливали свои описания событий 1204 г.: «Гибель» или «Опустошение города». Для них взятие Константинополя было небывалая удача, славный подвиг, торжество, посланное Богом своим верным сынам. Для них Константинополь был городом чудес, святынь и несравненных богатств, среди них ходила легенда о путешествии самого Великого Карла к святыням Константинополя и Иерусалима; рассказы послов и папских легатов, паломников и особенно итальянских купцов, наживавшихся в греческой столице, вывозивших на Запад частицы мощей и вещи церковного искусства, разжигали воображение латинян, средневековых людей, у которых хищность уживалась с благочестием. Сам Алексей I Комнин в письме к Роберту Фландрскому, если письмо это подлинно, перечисляет святыни своей столицы, приглашая крестоносцев на Восток против неверных. Рыцари четвертого похода явились с определенными расчетами на легкую добычу, но им пришлось ожидать ее столько времени и столько претерпеть при затянувшейся осаде, видя перед собою золоченые крыши; к лживым и трусливым грекам они относились с презрением, начиная с их союзника Алексея.

При вступлении в город дворцы Влахернский и Вуколеон были сразу заняты Балдуином и Бонифацием. Они нашли в дворцах «самых знатных в мире дам» — императриц, а также сокровища, к которым немедленно приставили стражу. Для прочих дворцов, храмов, казенных зданий не было принято мер охраны, хотя к Софии была поставлена стража, по известию Хониата.

Прочие крестоносцы, пишет Вилльгардуэн, рассеялись по городу и захватили столь замечательную добычу, что нельзя сказать, сколько они набрали золота, серебра, сосудов, драгоценных камней, бархату и других шелковых тканей, отборных мехов куницы, пеструшки, песца и горностая (эти меха шли на нарядные рыцарские мантии) и иных столь же драгоценных вещей. «И, — свидетельствует Жоффруа де Вилльгардуэн, маршал Шампани, по совести, как правду, — с тех пор как стоит свет, никогда не было взято столько добычи ни в одном завоеванном городе».

Среди крестоносцев и венецианцев господствовала великая радость из-за этой дарованной Богом победы, благодаря которой «находившиеся в крайней бедности и нищете сразу оказались среди изобилия всех благ и наслаждений». В таком «чрезвычайном веселии» прошло три дня, но случилось лунное затмение, испугавшее вождей, и они прекратили грабежи. Маркиз, бароны и дож приказали через глашатаев, чтобы все немедленно под страхом отлучения и согласно прежнему договору отнесли всю добычу в три церкви, отведенные для этого и поставленные под охрану 10 французов и 10 венецианцев. Но не все вели себя честно, за что, по словам Вилльгардуэна, Господь возлюбил их менее, как прежде возвеличил. Граф Сен-Поль должен был одного рыцаря повесить с утаенным золотом на шее. При разделе добычи договор 1204 г. не был соблюден в точности. Три восьмых досталось венецианцам сверх 50 000 марок серебра за провоз крестоносцев, две восьмых досталось на долю императора, об избрании которого будет изложено ниже, а остальные три восьмых пошли на всех крестоносцев, причем конные получили вдвое против пеших, а рыцари — вдвое против всадников простого звания. Духовенству предполагалось дать лишь мощи, но они запротестовали, ссылаясь на свои подвиги при взятии, и граф Сен-Поль уговорил других вождей дать и духовенству часть денег; их приравняли, по известию Клари, к конным воинам простого звания, именно по десяти марок (40 иперпиров). Поступило в раздел не менее 300 000 марок серебра и 10 000 животных, но наверное были оставлены запасы на военные нужды. В эту сумму не вошли драгоценности и шелковые ткани и одежды: их через несколько времени поделили между собою некоторые крестоносцы и венецианцы, воспользовавшись отсутствием Балдуина и Бонифация. Драгоценности были добыты не только грабежом населения — причем переплавили даже серебряные жаровни, употреблявшиеся гречанками в банях, — но главным образом в храмах, церковных ризницах и даже могилах. Несмотря на присутствие среди крестоносцев многочисленного латинского духовенства с просвещенными епископами и канониками, в погоне за добычей латиняне не отступили перед планомерным святотатством и перед варварским истреблением памятников искусства.

Первой чертой их нации, пишет Хониат, является сребролюбие, и для обирательства они придумали способ новый и никакими прежними грабителями не применявшийся. Открыв могилы императоров в усыпальнице при великом храме учеников Христовых, они ночью ограбили (саркофаги) и беззаконно присвоили все найденные золотые украшения, жемчужные нити и драгоценные камни, лежавшие нетронутыми и нетленными. Найдя и тело Юстиниана, несмотря на долгое время оставшееся целым, они подивились, но все убранство все-таки себе присвоили. Перечень драгоценных царских саркофагов из порфира, зеленого и белого мрамора, стоявших в усыпальнице (ηρωον) и в самом храме Апостолов, дошел до нас; в позднейшее время, но уже со времен Македонской династии они погребались в своих царских монастырях или в тех, где они постригались перед кончиною. Ряды роскошных громадных саркофагов содержали драгоценности, утрата которых невознаградима для археологии.

Из них самими греками был ранее разрушен саркофаг иконоборца Константина Копронима, причем и его труп был найден высохшим благодаря отверстиям в днище. Франки, вероятно, не уничтожили массивные саркофаги, но лишь пробили в их стенках отверстия, так что еще возможны новые находки их на месте доселе не раскопанной усыпальницы возле мечети Фатих; известные саркофаги у св. Ирины — порфировые глыбы почти без украшений и, вероятно, были прежде покрыты металлической облицовкой. О разграблении франками императорских гробниц в других пунктах города почти нет сведений; но яшмовые саркофаги Романа Аргира и Никифора Вотаниата стояли разграбленные латинянами еще в XIV в. в монастыре Перивлепта, возле которого впервые обнаружен [Русским] Институтом знаменитый мраморный рельеф Христа с двумя апостолами, ныне украшающий Берлинский музей. Царские саркофаги были и в монастырях Студийском (Исаак I Комнин с царицей Екатериной), Манганском, Пантократора (в обоих Комнины), Мирилее (Роман I Лакапин с семьей), в Космидии (М [ихаил ] Пафлагон). Из них могилы Пантократора наверное разграблены латинами, но один саркофаг сохранился. Не одна корысть привлекала латинян к царским могилам, но и надругательство с политическою целью. В храме Иоанна Богослова в предместье Евдоме был погребен Василий Болгаробойца, перед которым трепетала и Италия. Теперь латиняне вытащили высохшее старческое тело и, всунув в руки волынку, прислонили к стене разграбленной церкви. Лишь по изгнании латинян тело грозного царя было вновь похоронено Палеологом в Силиврии, в Спасовом монастыре.

В осквернении царских могил мог быть еще смысл помимо грабежа, но в уничтожении античных бронзовых статуй варварская корысть завоевателей проявилась в полной силе. Более культурные из них венецианцы увезли целыми четырех бронзовых коней, приписываемых Лизиппу, стоявших на ипподроме, и поставили на западном фасаде собора св. Марка, где они красуются и поныне. Но еще более ценные памятники классического искусства были разбиты или расплавлены впоследствии на монету. С памятников каменных, но покрытых позолоченными бронзовыми листами была содрана металлическая облицовка (напр., с четырехугольного столба на ипподроме, украшенного К [онстантином] Багрянородным). Образованный Хониат оставил — далеко не полный, впрочем, — перечень бронзовых статуй, стоявших на площадях и уничтоженных франками. Колоссальная статуя Геры на форуме была переплавлена на монету, причем одну ее голову везли на четырех парах волов. Статуя Париса там же была сброшена с базы. Расплавлена на монету стоявшая на Средней улице достопримечательность столицы, четырехугольная пирамида Анемодулий, весьма высокая. Наверху стояла женская статуя, легко поворачивавшаяся по ветру. Стороны были украшены рельефами птиц, группами жанрового содержания из земледельческой, пастушеской и рыбачьей жизни, а также играющими эротами, в виде эротов могли быть изображены двенадцать ветров; обрамления и, может быть, фон между группами были украшены орнаментом из лозы. Памятник был окружен суеверным почитанием, а его происхождение относили к иконоборцу Льву III, хотя он мог быть им лишь привезен. На площади Тавра стояла колоссальная медная статуя, вывезенная из Антиохии. Ее считали и за изображение Иисуса Навина, указывавшего на западную страну Гаваон, и за Беллерофонта на Пегасе; хотя, казалось бы, трудно смешать столь различные сюжеты. На пьедестале, по Кодину (поздняя редакция так наз. Пατρια, или «Древностей» города), были рельефные изображения будущих судеб города и русских, которые его опустошат. В копыте колоссального коня была заложена статуэтка варвара, но франки, разбив статую на мелкие куски, не позаботились, по словам Хониата, разобрать, что было написано на статуэтке, и ее также бросили в огонь. Эти не ценившие красоты варвары не пощадили бронзовых статуй, украшавших ипподром, и променяли великие и ценнейшие произведения искусства на ничтожную выгоду. Они разбили и расплавили на монету колоссальную статую Иракла, творение Лизиппа; герой в львиной шкуре сидел, склонив голову и погрузившись в печальные размышления о своей неволе; статуя была таких размеров, что окружность ее пальца была равной поясу человека. Та же участь постигла группу человека с ослом, воздвигнутую Августом после битвы при Акциуме в воспоминание о повстречавшемся ему погонщике Никоне («победителе») с ослом Никандром; не пощадили бронзовых волчицу и свинью, старинные святыни нации, группу человека со львом, гиппопотама и слона, крылатых сфинксов, буйного коня и «старинное зло» Скиллу, орла со змеей в когтях — солнечные часы, но, по преданию, памятник избавления Аполлонием Тианским города от нашествия змей. Не смягчила железные сердца латинян и белотелая стройная Елена, чудное изваяние, украшенное драгоценными камнями и своею красотою возбуждавшее в зрителях любовь. Хониат описывает это красноречиво. Заканчивая перечень погибших памятников на ипподроме, Хониат описывает группу схватившихся друг с другом гиппопотама и крокодила: так и варвары, враги ромэев, как бы ни были могучи, поедят друг друга и будут истреблены Христом; праведный же, по Писанию, наступит на аспида и василиска, растопчет льва и дракона, утешает Хониат себя и своих читателей.

Не следует думать, что все эти бронзовые памятники — сколько между ними обличающих своими сюжетами александрийское влияние! — погибли сразу после взятия; переплавляли на монету латинские императоры, нуждавшиеся в деньгах.

Но франки «разбогатели», по выражению их же писателей, преимущественно расхищением несметных сокровищ в церковных ризницах и алтарях, богатств, накопленных веками; их не касалась еще ни рука чужеземца, ни алчность расточительных греческих царей. Императоры XI и XII вв. не щадили ни платежных сил населения, ни даже потребностей обороны на окраинах и на морях, но продолжали вновь строить и без того многочисленные монастыри, щедро оделяя их драгоценными вкладами. Теперь латиняне взяли все, что нашли. Наша Тверская летопись под 1204 г. упоминает: «...и паникадила и светилна сръебрьна, яко не можем числа исповедати с праздничными сосуды бесчисленны поимаша служебное все, Евангелия ж

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычислить, когда этот...

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Что делать, если нет взаимности? А теперь спустимся с небес на землю. Приземлились? Продолжаем разговор...

Конфликты в семейной жизни. Как это изменить? Редкий брак и взаимоотношения существуют без конфликтов и напряженности. Через это проходят все...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: