Сдам Сам

ПОЛЕЗНОЕ


КАТЕГОРИИ







Приглашение и его последствия





 

— Ее нет, — доложил капитану Катеру унтер-офицер.

— Что значит — нет? — спросил рассерженно Катер. — Она что, исчезла?

— Очевидно, нет, господин капитан, — ответил унтер-офицер. — Она вышла.

— Вышла? — спросил Катер с расстановкой. — Как это могло произойти?

Оба — командир административно-хозяйственной роты и его писарь, унтер-офицер, — говорили об Ирене Яблонски, новой сотруднице.

— Что, вы не слышали моего распоряжения, — рассерженно продолжал Катер, — что эта Ирена Яблонски поддежуривает?

— Так точно, слышал, господин капитан.

— Почему же ее нет на месте?

— Фрейлейн Радемахер распорядилась по-иному.

— Кто? — грозно спросил Катер. — Эта Радемахер? Как она посмела?

— Не знаю, господин капитан, — терпеливо отвечал унтер-офицер. — Она только сказала: если у господина капитана будут какие-либо дела, то она в вашем распоряжении.

— Ага, — сказал Катер удовлетворенно. — Она действительно так сказала?

— Так точно! Если у господина капитана будут какие-либо дела.

— Ну хорошо, можете идти.

Унтер-офицер вышел из канцелярии капитана Катера и на некоторое время остановился в задумчивости, затем с улыбкой покачал головой и, промолвив: «О, эти женщины», подошел к окну.

Бинокль капитана Катера был отличного качества, добротного немецкого производства. В условиях военной школы он использовался офицерами лишь в одном направлении.

Капитану Катеру не приходилось наблюдать ни за передвижением противника, ни за положением своих войск. Он из своей комнаты обычно наблюдал лишь за зданием, расположенным через дорогу. Там расквартировывался женский персонал.

Наблюдения капитана Катера были сконцентрированы на окошке квартиры, расположенной на первом этаже. Там жили Эльфрида Радемахер, Ирена Яблонски и еще несколько девушек. Но в этот момент помещение казалось совершенно пустым.

Что намерена предпринять против него строптивая девица? Эта мысль не давала ему покоя. Все было не так просто, как казалось вначале. Утверждения этой Радемахер, что она намерена защитить Ирену, конечно, явились лишь уловкой! Постепенно ему становилось яснее лишь одно: Эльфрида метит на теплое местечко, но не желает это показать и признаться в этом.

«Ну что ж, почему бы нет, — думал Катер. — Эта Ирена к тому же ничем не примечательна. Так себе, начинающая… С Эльфридой Радемахер ее нельзя сравнить. Та уже созревший, роскошный экземпляр».

И действительно, в последнее время она начала все больше привлекать внимание Катера. Ее всегда несколько упрямую манеру поведения можно было легко принять за реакцию на неудовлетворенные желания. А эпизод с Крафтом являлся своеобразным ходом. В конце концов, она же не дура и должна предвидеть, что положение ее обер-лейтенанта пошатнулось. Умные женщины всегда своевременно пересаживаются на другую лошадь.

Капитан Катер немного наклонился, как бы намереваясь точнее или лучше рассмотреть «цель». Он увидел в бинокль Эльфриду Радемахер, которая только что вошла в комнату.

Она включила свет и огляделась вокруг. Кроме нее, в помещении никого не было. Она начала медленно расстегивать кофточку и при этом, подойдя к окну, задернула занавески.

Капитан Катер опустил бинокль и быстро закончил переодевание в предписанное приказом обмундирование. Он решил отправиться на инспекцию, и, поскольку решил инспектировать женское общежитие, он не мог отправиться в домашней одежде или купальном халате. Правда, подобные проверки он мог проводить лишь в присутствии старшей сотрудницы из числа женского персонала. Но в нужных случаях он мог обойтись и без нее и отправиться в женское общежитие один. По мнению Катера, сейчас имел место именно такой случай.

Перед тем как покинуть комнату, он осмотрел себя в зеркало. Вне всякого сомнения, вид у него был внушительный и производил должное впечатление.

Он прошел по коридору, вышел из штаба, пересек улицу и переступил порог дома, у входа в который красовалась большая вывеска: «Женское общежитие. Вход посторонним строго воспрещен».

Он-то не был посторонним. Внизу стояла его подпись: «Катер. Капитан и командир административно-хозяйственной роты».

Перед дверью комнаты за номером «102» он на мгновение остановился и быстро, нервными движениями рук, еще раз проверил, как сидит его мундир, и затем, оглянувшись по сторонам, вошел в комнату, не постучав.

Картина, которую он здесь увидел, сразу повысила его кровяное давление. Эльфрида Радемахер стояла, наклонившись перед платяным шкафом, одетая только в трусы и бюстгальтер. Ее формы, подчеркнутые этой более чем легкой одеждой, говорили о совершенстве ее фигуры.

Эльфрида Радемахер выпрямилась и вопросительно взглянула на Катера. Девушка не проявила ни особенного удивления, ни стыда.

Она привыкла чувствовать, что мужчины мысленно ее раздевают, и знала, что Катер видит ее сейчас такой, какой он ее уже не раз себе представлял.

— Что вы здесь потеряли? — спросила Эльфрида с показным равнодушием. — Почему вы входите без стука?

— Я хотел вам, Эльфрида, передать приглашение, — ответил он дрожащим голосом, оставшись у порога.

— Я для вас не Эльфрида, а Радемахер, — заявила она отчужденно. — И помимо того, от вас я не приму никаких приглашений. Выйдите, пожалуйста, из комнаты или по крайней мере отвернитесь, пока я не накину пальто.

— По мне, вы можете оставаться такой, как есть. Вы мне не мешаете, — промолвил капитан.

— Но вы мешаете мне, — воскликнула Эльфрида. Она схватила купальный халат и накинула его на себя.

Катер вздохнул. У него возникло большое желание присесть, а может быть, и прилечь, если бы к тому были предпосылки. Но холодный, насмешливо-отталкивающий взгляд Эльфриды не оставлял ему ни малейшей надежды.

— Послушайте, — промолвил сдавленным голосом Катер, который все еще продолжал стоять в дверях, — вы меня не проведете. Я точно знаю, куда вы намерены удрать, и это соответствует также и моим желаниям. Я знаю, вы трезвомыслящая, практичная девушка, и вы мне нравитесь.

— Но вы мне совершенно не нравитесь, — заявила Эльфрида.

Это прозвучало достаточно убедительно, но не для капитана Катера. Он был уверен, что добьется своей цели. Все так поступают, думал он. Вопрос упирается в цену. И он твердо решил не быть чрезмерно мелочным.

— Мы сойдемся, — обещал он. — Приходите около десяти часов ко мне.

— Не подходит! — воскликнула Эльфрида и беззаботно рассмеялась.

— А мне очень хорошо подходит, — промолвил он. — В десять часов нам никто не помешает.

— Я помолвлена, — заявила наконец Эльфрида, — с обер-лейтенантом Крафтом.

— Не имеет значения, — ухмыляясь, промолвил капитан. — Мне это ни в малейшей мере не мешает. Я бы сказал, совсем наоборот. Это даже создает благоприятные условия. Это даже еще в большей мере должно повысить вашу готовность быть ко мне благосклонной. Мне достаточно шевельнуть пальцем — и ваш так называемый жених исчезнет из военной школы и загремит на фронт. Не недооценивайте моих возможностей и дружбы со мною, Эльфрида, и имейте всегда в виду, что я знаю больше, чем многим бы хотелось для личного благополучия. Мне достаточно завтра зайти к генералу и шепнуть ему на ухо несколько деталей. Возможно, вы жаждете, чтобы ваша так называемая помолвка нашла скорый и бесповоротный конец? Итак, в десять часов. И не заставляйте меня слишком долго ожидать, Эльфрида. Я стал несколько нетерпеливым.

— Вам придется слишком долго ждать, — промолвила Эльфрида. — Сегодня вечером я занята, и в следующем месяце, и в следующем году также.

— Все изменится, — пообещал Катер. — Я гарантирую это. Но я пойду вам навстречу. Вы можете вместо себя подослать заместителя, например Ирену Яблонски. Но лучше, если вы придете сами, Эльфрида. Зачем мы будем откладывать то, что так или иначе должно случиться? Не правда ли?

 

 

Эльфрида Радемахер сидела напротив зеркала. Она была совершенно спокойна, холодна и неподвижна, как свежевыпавший снег. И она с удивлением размышляла: «Моя кожа стала совершенно иначе выглядеть. Она свежая, гладкая и чистая. Мой мозг работает совершенно иначе, чем раньше. У меня нет безразличия к мужским связям. Я хочу принадлежать только ему одному. Я изменилась, и это настоящий дар. Но существуют ли в жизни подобные дары?»

Однако у нее не было ни времени, ни желания заниматься далее подобными вопросами. Ее ожидали, и более важного для нее сейчас ничего не существовало.

Она быстро оделась, написала записку, в которой сообщала, где она будет находиться, и положила ее на кровать Ирены Яблонски.

Затем она выбежала из дома, прошла по центральной улице казарменного городка и направилась к отдельно стоящему бараку, где располагались отделение «X» и его офицер-воспитатель.

Комната, в которую она вошла, была насквозь прокурена. В ней имелась одна расшатанная полевая койка, к которой вела вытертая дорожка, и на ней стоял Карл Крафт. Он встретил ее нежной улыбкой заждавшегося человека. Уверенность в своих силах, исходившая от его фигуры, сообщилась и ей. Чем объяснить, что с ним она чувствует себя в безопасности?

Эльфрида бросилась к Крафту, как бы ища у него защиты.

— Наконец-то! — воскликнула она. — Наконец!

— Не так бурно, — сказал он, обнимая ее. — У тебя или нечистая совесть, или произошли какие-нибудь неприятности.

— Ко мне пристает Катер, он шантажирует меня! — проговорила она.

— Милая, — сказал он, успокаивая ее, — все его существо — это шантаж и подлость.

— Может он тебе чем-нибудь навредить? — хотела узнать Эльфрида.

— Навредить может даже вошь, — спокойно заметил он. — И не только та вошь, которая переносит сыпной тиф. Обычная вошь может остановить часы.

Эльфрида рассказала Крафту все, что с нею произошло.

— Что мне делать? — спрашивала она. — Может быть, в следующий раз дать ему пощечину?

— Не слушай его, делай вид, что ты его не замечаешь, что он для тебя не существует. Впрочем, ты ведь теперь так называемая дама, Эльфрида, невеста офицера, и ты должна вести себя соответствующим образом.

— Легко у меня это не получится, Карл! Это я могу тебе прямо сказать!

— Ты к этому уже привыкла, — сказал он. — Ты же женщина умная и сможешь примениться к обстановке.

— Это так, — промолвила Эльфрида под влиянием его спокойного, уверенного рассуждения. Она вплотную подошла к нему и обняла за шею. — К тебе, Карл, во всяком случае, — сказала она, — я приноравливаюсь с большой охотой.

Он нежно освободился от ее объятий.

— Ты будешь сейчас иметь возможность потренироваться в роли офицерской дамы. Мы приглашены.

— И мы что, не сможем побыть здесь одни? — разочарованно произнесла она.

— Вначале мы должны пойти к капитану Федерсу и его жене. Оба они хотят с тобою познакомиться. Тебя что, это ни в какой степени не радует? Это же, так сказать, официальное приглашение.

— Первое в моей жизни, — задумчиво произнесла она.

— Нужно же однажды начать что-то совсем новое в жизни.

— И обязательно с визита к капитану Федерсу?

— Ты его знаешь?

— Лично нет, знаю лишь, что говорят о нем. О нем и его жене.

— Забудь это, Эльфрида. Говорят всегда много, в том числе и о нас.

— Тебе нравится этот капитан Федерс, не правда ли? Это чувствуется даже по тому, как ты о нем говоришь. А может быть, тебе нравится его жена?

— Они оба интересуют меня. Это необыкновенная пара. В капитане Федерсе и его жене ты увидишь людей, которых волнуют иные проблемы, чем нас. Пойдем!

Дружно шагали они по казарменному городку. Выпал свежий снежок. Его слепящая белизна настраивала на идиллический рождественский лад, хотелось прокатиться на санках. Они шли, взявшись за руки, и чувствовали, как приятная внутренняя теплота согревает их. Помолвленные начали привыкать к своей помолвке.

 

 

— Для любимцев Вильдлингена двери всегда открыты! — воскликнул при виде их капитан Федерс.

— Вы что, пригласили нас, чтобы показывать как редких зверей? — спросил с улыбкой Крафт.

— Вы угадали, — ответил Федерс и подвел вошедшую пару к своей жене. — Мы просто не верили, что увидим реально существующую пару возлюбленных. Не правда ли, Марион?

Марион Федерс приветствовала вошедших сдержанно, даже застенчиво. Она, очевидно, стеснялась видеть перед собою людей, которые могли бы смотреть на нее свысока, с чувством собственного достоинства.

— Мы вам очень благодарны за любезное приглашение, — сказала Эльфрида, обращаясь к Марион Федерс, и откровенно добавила: — Для меня это первое приглашение в жизни.

— Бедное дитя! — воскликнул Федерс с деланным сочувствием. — И надо же вам было попасть именно к нам!

— Тяжелое начало не всегда бывает плохим, — дружески заметила Марион.

— Спасибо, — ответила Эльфрида. — У меня как камень свалился с плеч.

Марион Федерс улыбнулась Эльфриде и пододвинула ей стул. Ее предположения не оправдались. Девушка ей понравилась. Простая, не жеманная, красавица в расцвете лет.

Они присели к маленькому низкому столику, на котором уже стояла бутылка вермута.

— Собственно, — заметил Федерс, — нам бы нужно было сейчас пить шампанское. Но мы не крезы и не катеры. Кроме того, любой напиток хорош, если его пьешь среди друзей.

Они выпили первую рюмку молча.

— Слухи о нашей помолвке распространились с невероятной быстротой, — заметил Крафт.

— Система оповещения с помощью барабанов, принятая у бушменов, у нас сейчас заменена телефонами. И если дикари все делают с варварской откровенностью, то техника сделала из нас шептунов и наушников. Добрейший капитан Ратсхельм — наша героическая болтунья в штанах — как только услышал о вашей помолвке, так и повис на телефоне. И, конечно, в первую очередь он сообщил эту сенсационную новость майорше.

— Ну, это избавит нас от необходимости рассылки объявления о помолвке, — заметил Крафт.

— Но не оградит вас от любопытства нашей командирши, — заметил Федерс и вновь налил рюмки. — Госпожа майорша, несомненно, станет рассматривать невесту сквозь лупу. Будьте готовы ответить ей на ряд немыслимых вопросов, фрейлейн Радемахер. Происходите вы, например, из видной или по крайней мере благонамеренной фамилии?

— Мой отец был смотрителем зданий на вагоностроительном заводе, кроме того, он пел в церковном хоре, — заявила не задумываясь Эльфрида Радемахер.

— «В высшей степени достойное занятие», — скажет майорша. — И Федерс, которому понравилась эта игра, продолжал, повернувшись к Эльфриде, допрос, имитируя голос командирши: — «А какой у вас образовательный ценз — пансион или что-либо иное?»

— Начальная школа, и ничего больше.

— «Ну да, — произнесет госпожа майорша. — Надеемся на ваше самообразование и на внутреннюю одаренность. А как обстоит дело с вашим драгоценным здоровьем, я имею в виду будущее материнство?»

— Это нужно проверять на практике.

Капитан Федерс звонко рассмеялся.

— Превосходно, — промолвил он. — Если вы скажете все это нашей командирше, вы будете, вероятно, освобождены от дальнейшего допроса. Фрейлейн Радемахер, еще раз всего хорошего. — Он поднял свой стакан. — Я пью за ваше здоровье.

— А как обстоят дела с материнством у самой госпожи майорши? — поинтересовалась Эльфрида. — Это может быть вопросом с моей стороны, если она заговорит на эту тему.

— Уважаемая фрейлейн Радемахер, — весело сказал капитан Федерс, — разрешите обратить ваше внимание на важнейшее правило, по которому в армии выдвигаются, образуются государства и успешно ведутся войны. Это правило звучит примерно так: зерно королю добывают ослы, что можно понять следующим образом: войне нужны жертвы — их приносят солдаты. Для благополучия власть имущих требуются деньги — их платят маленькие люди. Государствам нужны граждане — их дает народ. Генералы погибают редко. Государственные деятели никогда не бывают бедными. У дам общества цифры рождаемости значительно ниже, чем у женщин из простого народа. И поэтому ничего нет удивительного, что некоторые женские существа только проповедуют материнство, а сами его избегают.

— Может быть, ты не прав в отношении госпожи Фрей? — заметила Марион Федерс. — Иногда мне кажется, что у нее развиты материнские чувства.

— Ты думаешь? — спросил Федерс. — Когда она выходила замуж, она, несомненно, не думала о детях, а лишь об одной карьере. Она вышла замуж лишь тогда, когда ее избранник был уже многократно награжден и имел явные шансы стать штаб-офицером. Мнение, что она имеет ярко выраженные материнские чувства, по моему мнению, слишком смелое. Как ты полагаешь, Марион?

— Ты же знаешь, что я не особенно долюбливаю госпожу Фрей.

— Я всегда высоко ценил твой отличный вкус.

— Но когда она недавно на ее скучном приеме жен офицеров говорила о молодых фенрихах, то в ее словах было так много теплоты, что это бросилось в глаза и удивило присутствующих.

— Что знают эти дамы о наших фенрихах? — промолвил Федерс. — Они же не выходят за рамки офицерского круга. Дело же пока не доходит до того, чтобы они инспектировали наши учебные отделения.

— Мне кажется, ты ошибаешься, — промолвила Марион Федерс, которая не сдавалась и продолжала защищать свою точку зрения, заметив при этом, что обер-лейтенант Крафт следит за ее выводами. — По меньшей мере одного из фенрихов госпожа Фрей, безусловно, знает.

— А именно? — промолвил осторожно Крафт. — Речь идет случайно не о фенрихе, который ей приносит книги, не правда ли?

— Да, — подтвердила Марион Федерс с живостью. — Это так! Откуда вы это знаете?

— Очень просто, — пояснил Крафт с готовностью. — Каждый фенрих, покидающий казарму по служебным или по личным делам, должен получить у своего офицера-воспитателя разрешение. Особое распоряжение № 39.

— И кто же избранник? — с любопытством спросил Федерс.

— Это как раз тот, о ком и вы думаете.

— Смотри-ка! — воскликнул Федерс. — Это может стать водою, которая будет литься на вашу мельницу, при условии, что у вас будет достаточно зерна для помола. И если я захочу также сделать ей удовольствие, то тоже смогу нашей почтенной майорше в благоприятное время, тем же способом, с тем же человеком послать несколько книг.

— Они будут с благодарностью приняты, — пояснил Крафт.

— Могу я узнать, — заинтересовалась Эльфрида, — о ком мы сейчас говорим?

— Моя дорогая фрейлейн Радемахер, — весело заметил Федерс, — мы беседуем здесь о преимуществах нашей контрольной системы, с помощью которой можно установить бракованный товар и принять меры к лучшему использованию нашей аппаратуры.

Они выпили еще и почувствовали себя так, будто бы они уже давно знают друг друга. Марион непринужденно улыбалась, а Эльфрида чувствовала себя как дома. Капитан Федерс, показавший себя в беседе необыкновенно веселым партнером, просто доставлял ей удовольствие.

— Я удивляюсь вашей смелости, дорогой Крафт, — заметил капитан Федерс. — Все, что вы делаете, вы доводите до конца. На примере вашего обручения я это отлично понимаю. Но, я надеюсь, вы не имеете намерения обручиться также и с нашей верховной юстицией? Я предостерегаю вас! У нас в Германии эта дама точит зубы на всех.

— Мой муж, — заметила Марион Федерс, улыбнувшись Эльфриде, — считает такие примеры особенно убедительными.

Федерс засмеялся и поднял свою рюмку.

— Пойдемте, фрейлейн Радемахер, — промолвила Марион Федерс, — в соседнюю комнату. Я хочу вам показать, как живут офицерские жены. Как они проводят время, вы, вероятно, уже знаете.

Они встали и ушли в соседнюю комнату.

 

 

— Мне кажется, — сказал Крафт Федерсу, когда они остались одни и вновь осушили рюмки, — я знаю вашу личную проблему. Вы все время думаете о тех людях в корзинах, о калеках — инвалидах войны, с которыми мы играли в скат. До последнего времени вы считали, что для этих людей смерть являлась единственным выходом из положения. Лучше умереть, говорили вы, чем так жить дальше! Но теперь вы уже так не можете сказать. Функе жизнь устраивает. Жизнь, даже если она разбита и искалечена в буквальном и переносном смысле, имеет надежду: надежду на хорошую книгу, картину, отрывок музыки, игру в скат или, может быть, даже на любовь женщины.

— Вы пройдоха и хитрый парень, Крафт, — промолвил резко Федерс. — Вы напоминаете мне моего младшего брата. Никто не мог заглянуть ему в душу. Его уже нет в живых. Он схватил за уздечку взбесившуюся лошадь, и она затоптала его. Правда, он тем самым ценой своей жизни спас две человеческие жизни: проститутки и жулика.

— Иногда я чувствую себя способным выступить против такой одичавшей, взбесившейся лошади, — задумчиво произнес Крафт. — Однажды я уже пытался.

— Теперь это не лошадь, а танки, причем танки из предвзятости, локомотивы, которые приводятся в движение ложью. Смотрите, Крафт! Вы пытаетесь плыть навстречу водопаду.

— В настоящий момент, — сказал Крафт, — я думаю вытряхнуть нечистоты из одного ночного горшка. Сейчас уже десять часов, и я не могу забыть об этом. Я не могу заставить ждать капитана Катера. А ожидает он мою невесту.

— В такое время? — с удивлением заметил Федерс. — По службе?

— Ничего общего, для личных целей.

— Ага, — с удовлетворением промолвил Федерс. — Вы хотите ему объявить о вашей помолвке!

— В этом нет необходимости. Он о ней знает.

— И тем не менее?

— Именно поэтому, скажем так. Ему, видите ли, это обстоятельство ни в малейшей мере не мешает. Он осмелился об этом заявить сам. Вы извините меня, господин капитан. Я вам буду весьма признателен, если фрейлейн Радемахер сможет задержаться здесь у вас с четверть часа. Вся процедура вряд ли продлится более пятнадцати минут.

— Возьмите меня с собою, — попросил Федерс. — Я прошу вас об этом. Сделайте мне удовольствие!

— Может быть, лучше, — медленно промолвил Крафт, — обойтись без третьих лиц, чтобы не было свидетелей?

— Совсем наоборот, — возразил Федерс. — Самое безопасное иметь при этом свидетеля, который подтвердит при необходимости, что вы были в бархатных перчатках. Ну скажите «да».

— Ну хорошо, согласен.

Федерс потер руки с готовностью действовать.

— Мой дорогой Крафт, — сказал он, — вы доставили мне большое удовольствие.

— Я не вижу здесь ни малейшего удовольствия, — возразил обер-лейтенант.

— Оно еще появится, — ответил Федерс. Он подошел к двери соседней комнаты, открыл ее и произнес: — Разрешите мне сообщить, что мы решили предпринять освежающую прогулку продолжительностью в полчаса.

— С чего это вы вздумали? — спросила Марион Федерс.

— Мы имеем намерение охладить разгоряченные головы.

— Это не повредит, — согласилась Эльфрида.

 

 

Они вышли из общежития. Сквозь занавески квартиры, в которой проживал генерал, пробивалась узкая полоска света. Федерс показал на нее рукой.

— По всей вероятности, — весело заметил капитан, — старик работает над своим любимым творением об этике офицеров на примерах великой Пруссии, как ее представляет себе маленький Мориц.

Бросающаяся в глаза приподнятость настроения капитана обеспокоила Крафта. И, когда они подошли к штабу, он озабоченно произнес:

— Может быть, мне поговорить с капитаном Катером наедине?

— Ни в коем случае, мой милый, ни в коем случае! Я делаю все как надо.

— Но, в конце концов, это все же мое личное дело.

— Вы ошибаетесь, мой дорогой. Это касается также вашей невесты и ваших друзей. Кроме того, вы должны практично мыслить, Крафт. Если вы один изобьете этого Катера, то при известных обстоятельствах ваши действия можно рассматривать как оскорбление действием начальника при исполнении им служебных обязанностей. Если же это сделаю я, то все это можно перевести на товарищескую попытку убедить его с применением силы. И наконец, я смогу посмотреть, как будет себя вести эта безнравственная свинья, и я не изменю своего намерения.

Федерс пошел вперед. Он подошел к комнате капитана Катера, распахнул дверь и крикнул:

— К вам гости, Катер! — и затем пропустил Крафта.

Катер встал с кресла. Он был в купальном халате и заметно недоволен этим грубым нарушением его радостного ожидания. Он был удивлен, и наконец его охватило беспокойство, заметное по дрожащим пальцам, оправляющим складки халата.

Обер-лейтенант выступил вперед и промолвил:

— Моя невеста, фрейлейн Радемахер, к сожалению, не может прийти, чтобы лично отвесить вам пощечину. Я попытаюсь ее заменить при выполнении этой грязной работы.

— Что вы от меня хотите? — выкрикнул Катер, пытаясь в поисках укрытия зайти за кресло. — Я не понимаю, о чем вы говорите! И как вы можете допускать подобный тон в разговоре со старшим в чине офицером!

— А мы говорим здесь не со старшим в чине и должности, а с безнравственной свиньей! — пояснил Федерс, приятельски улыбаясь. — И мы позволим себе представлять здесь фрейлейн Радемахер. Ну давайте, начинайте. Попытайтесь же ударить нас в подбородок!

Катер стоял в оцепенении. Он беспомощно оглядывался вокруг, отыскивая пути к бегству. Но он видел перед собою две крепкие фигуры, преграждавшие ему выход. Кричать тоже не имело смысла: здание штаба в это время было совершенно пустым. Прекрасные условия, в которых ему никто не мог помешать, созданные им к этому времени, превратились внезапно в опасную ловушку. Ему не оставалось ничего иного, как переключиться на мягкие тона примирения.

— Но, простите, господа, здесь, очевидно, какое-то недоразумение.

— В отношении вас, Катер, — промолвил Федерс и осмотрел комнату испытующим взором, — мы не допускаем ни малейшей ошибки. Вы жалкий негодяй, понимаете?

— При всех условиях, если вы будете приставать к моей невесте, — решительно заявил Крафт, — я изуродую вас, как бог черепаху!

— Это что, угроза? — взвизгнул срывающимся голосом Катер. — За это я вас под суд отдам!

— Но перед этим попадете в госпиталь, — заметил Крафт.

— Тихо, друзья, только тихо, — промолвил Федерс. — Прежде всего — об угрозах вообще нет никакой речи. В этом я могу присягнуть. Мы здесь мирно беседуем, тихо, спокойно, так же, как и вы, Катер. Понятно? И никогда не забывайте о том, что здесь имеются показания двух против одного, двух фронтовых товарищей против одной тыловой крысы, что для военного суда, как следует из опыта, имеет немалое значение.

Капитан Катер понял, что его положение почти безнадежно, если посетители имели какие-то серьезные намерения. Он прислонился к стене. Колени его дрожали.

— Перейдем к делу, — произнес капитан Федерс. — Как у вас обстоит с крепкими напитками, Катер?

Катер показал трясущейся рукой на стол. Там стояло несколько бутылок и рюмок, очевидно приготовленных для обворожительной, пьянящей ночи.

Федерс медленно подошел к столу, взял одну из бутылок, поднял ее кверху, чтобы рассмотреть этикетку, и недовольно покачал головой. При этом он уронил бутылку на пол так, что она разбилась. Вино забрызгало ковер и мебель. В комнате распространился острый, пьянящий запах алкоголя.

— Это для нас не подойдет! — лаконично констатировал Федерс. — О чем вы, собственно, думаете? Какой-то дрянной коньячишко! Так дешево вы от нас не отделаетесь!

И он брал одну бутылку за другой, ронял их на пол, разбивая вдребезги. Затем он исследовал шкаф и комод и обнаружил там новые бутылки, с которыми поступил так же.

Различные сорта крепких водок, коньяков и вин, смешавшись, создали отталкивающий запах. Хоть топор вешай, как говорит пословица. Куча осколков разбитых бутылок и громадная лужа все увеличивались на полу. И посредине, в войлочных туфлях, стоял Катер с беспомощным взглядом и дрожащими руками и ногами. Вандалы заявились к нему! И он был выдан им полностью, без надежды на спасение, по крайней мере в настоящий момент.

Федерс посмотрел вокруг. Однако полного удовлетворения он еще не выражал. И в заключение воскликнул:

— Здесь чертовски тесно! Ты не считаешь, Крафт?

Обер-лейтенант утвердительно кивнул и промолвил:

— По моему мнению, кровать здесь совершенно лишняя.

— Правильно! — воскликнул Федерс. — Она мне все это время только мешала. Кроме того, мы должны известить наших друзей о том, что он злоупотребляет этим видом мебели.

Они объединенными усилиями разломали полевую кровать и выбросили обломки в коридор. За ними последовали стулья. Когда друзья закончили все это, они вставили ключ в дверь с наружной стороны.

Однако прежде чем капитан Федерс изолировал стоявшего с понурой головой капитана Катера от внешнего мира, он ему сказал:

— Мы весьма признательны вам за этот исключительно милый вечер. Мы всем о нем расскажем именно в таком свете, если, конечно, нас об этом кто-либо спросит.

 

Гибкая совесть

 

Всю ночь капитан Катер не мог избавиться от чувства гнева. Более того, ему не удалось успокоиться даже на следующее утро, когда он спускался в Вильдлинген, чтобы нанести визит бургомистру в его собственной резиденции.

Бургомистр Хундлингер одновременно являлся крайслейтером и начальником окружного управления, то есть был лицом вполне влиятельным и сильно занятым. Однако, несмотря на это, Хундлингер без промедления принял всеми уважаемого капитана Катера. Такая любезность не просто успокоила Катера, он воспринял ее как льстивое признание его заслуг. Здесь его ценили, уважали, более того, здесь его почитали.

— Чем могу быть полезен, дорогой капитан? — приветливо спросил Хундлингер входившего в кабинет офицера. Для бургомистра капитан Катер являлся живым олицетворением важного звена, которое связывало военную школу с местным населением, то есть был одним из трех столпов германского рейха — вермахта. Два же другие столпа — партию и государство — олицетворял он сам, Хундлингер.

— Просто шел мимо и решил заглянуть на минутку к вам, — с наигранным благодушием проговорил капитан.

— Всегда рад видеть вас, — заверил Хундлингер с неменьшей наигранностью, успев за первые десять секунд разгадать причину появления Катера. Он по опыту знал, что капитан был человек на редкость расчетливый и ничего не делал без пользы для себя. Бургомистр на всякий случай был готов к тому, чтобы выслушать любое требование или просьбу Катера. Это давало возможность и ему самому порой обращаться к Катеру с различными просьбами.

— Меня кое-кто беспокоит, — доверительным тоном начал Катер, — и не кто иной, как господин Ротунда.

— Понятно! Продолжайте, — ободряюще произнес Хундлингер, моментально сообразив: «Ротунда — владелец небольшого виноградника и хозяин кабачка „Пегий пес“, член партии, правда не пользующийся авторитетом, что, собственно, позволяет не обращать на него особого внимания. Короче говоря, мелкая рыбешка, не больше, хотя Катеру знать это вовсе не обязательно.

А Катер между тем уже обрушился на Ротунду, нисколько не сдерживая себя, так как, обвиняя хозяина кабачка, намеревался привести в движение лавину, которая, как он надеялся, поможет ему смести Крафта, а возможно, и Федерса вместе с их учебным отделением «X».

Этот Ротунда, объяснял далее Катер, просто бросил его в беде. Он бесхребетный и ненадежный человек, склонный к резким колебаниям. Короче говоря, он не из тех настоящих людей, которые нужны стране в такое время, как сейчас.

«Он рассчитывает, видимо, на мою помощь, — подумал бургомистр. — Но ведь я не какой-нибудь изверг или чудовище, а человек, способный поддержать любое стоящее начинание. В военной школе я его поддерживаю, заступаюсь за него, а что делает этот Ротунда? Он вдруг идет на попятную. Он поддается уговорам влиятельных фенрихов и делает вид, что ничего особенного у него в кабачке не случилось. И тут на тебе — вдруг выступаю я, как какой-нибудь дурак, который, видите ли, еще раз решил выступить в защиту требований местного населения и за свои усилия не получил ничего, кроме неблагодарности и осуждения».

Хундлингер придал лицу задумчивое выражение. Он хорошо понял сложившуюся ситуацию, из которой мог извлечь для себя не ахти какую выгоду: самое большее — это выпросить на неделю военный грузовик. По-видимому, капитан Катер очень заинтересован в этом деле. Не будь у него личных причин, этот хитрый лис отнюдь не стал бы плести столь сложные интриги из-за такого пустяка. Он вполне мог бы обойтись телефонным разговором. Так что же, собственно, кроется за всем этим? Хундлингер решил незамедлительно добраться до сути.

— Разрешите мне лично уладить это дело, — сказал он великодушно. — Я сейчас же переговорю с Ротундой и дам ему понять, что этот инцидент он должен урегулировать исключительно так, как вы считаете необходимым.

— Это, — перебил его Катер, — не совсем соответствует моим желаниям.

Хундлингер опустил свои дородные телеса в кресло. И тут же автоматически решил про себя повысить ставку: он потребует за эту услугу не один, а два грузовика, и на две недели, вместе с водителями, сопровождающими и запасом бензина.

— Все это можно утрясти, — пояснил он. — Для вас, дорогой капитан, я всегда готов! В конце концов, в этом заключается наше сотрудничество. Так было и так должно быть в будущем. Короче говоря, я лично намекну Ротунде, что и как следует сделать, разумеется, не упоминая при этом вашего имени.

— Мы прекрасно поняли друг друга, — с признательностью произнес Катер. — Мне осталось только напомнить, я подчеркиваю — это очень важно. Ротунда должен обратиться лично к генералу. Прямо к самому генералу! Не забудьте об этом, прошу вас.

К обоюдному соглашению они пришли очень быстро. Военная школа предоставляла сроком на две недели в распоряжение бургомистра города Вильдлингена-на-Майне господина Хундлингера рабочую команду с двумя военными грузовиками для проведения так называемых общественных работ. Бензин — за счет лимитов военного училища. А господин Хундлингер, со своей стороны, обязался уладить дело, о котором они только что говорили.

Они расстались так же, как и встретились: как братья по духу, повторяя про себя: «Еще не перевелись у нас немцы, на которых вполне можно положиться! Как приятно это сознавать!»

Все, что произошло вслед за этим, лишний раз свидетельствовало о том, что господин Хундлингер является полноправным повелителем гражданского населения города, умеющим успешно и быстро добиваться своего; для этого ему достаточно снять телефонную трубку и поговорить с кем нужно и как нужно.

— Я, разумеется, не собираюсь давить на вас, партайгеноссе Ротунда, — проговорил Хундлингер тоном, каким подобает говорить окружному руководителю партии. — Однако я намерен дать вам хороший совет.

— Я слушаю вас, крайслейтер, — послушно сказал Ротунда.

— То, что вы сделаете, вы сделаете совершенно добровольно. Я вам отнюдь не приказываю, так как, если я начну приказывать, партайгеноссе Ротунда, мне придется быть жестким, очень жестким. В этом случае я буду говорить с вами не как друг, а как руководитель партии. Надеюсь, вы этого не хотите, не так ли?

— Разумеется, не хочу, крайслейтер.

— Вот видите, мой дорогой Ротунда, мы с вами прекрасно поняли друг друга. Другого ответа от вас я и не ожидал. Теперь идите к генералу, лично к генералу, и все ему изложите. Большего от вас не требуется.

 

 

— Я вам очень благодарен, господин генерал, за то, что вы любезно согласились принять меня, — сказал хозяин кабачка Ротунда, оказавшись в кабинете генерала.

— Будьте добры, без церемоний, — произнес в ответ генерал-майор Модерзон. — В чем, собственно, дело?

Ротунда в мягких выражениях коротко изложил суть дела, заключавшегося в драке, порче инвентаря, оскорблении гражданских посетителей кабачка, совершенных фенрихами из учебного отделения «X». При этом Ротунду не оставляло крайне неприятное чувство. И совсем не потому, что его мучила совесть. Удручало его главным образом то, что ему казалось, будто он разговаривает не с живым человеком, а с каменным изваянием.

Модерзон сидел в кресле не шевелясь, в своей привычной позе. Лицо его казалось окаменевшим, взгляд был неподвижен, но направлен на Ротунду. Когда тот наконец закончил, Модерзон спросил:

— Господин Ротунда, все сказанное вы изложили письменно?

— Так точно, господин генерал! — оживившись и почти с облегчением воскликнул







ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычис­лить, когда этот...

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...





Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:


©2015- 2024 zdamsam.ru Размещенные материалы защищены законодательством РФ.