Иеромонах Никандр (Беляков) (1885-1978)

Иеромонах Никандр (в миру Николай Беляков) родился 30 ноября 1885 г. в Ярославской губернии в крестьянской семье.

На Валаам поступил 15 марта 1904 г., где прошел все степени искуса: былтрудником, кафтанником. В послушники зачислен 26 июня 1912 г., а 3 апреля 1918 г. пострижен в малую схиму. О. Никандр имел от природы красивый, мелодичный голос, потому проходил на Валааме клиросное послушание, а также трудился при Архиерейском доме в городе Выборге.

Выступая за старый стиль, вместе с другими насельниками-старостильниками был изгнан с Валаама 9/22 октября 1926 г. и обосновался в Сербии, в Миль- ковской русско-сербской мужской обители, где и был хиротонисан в сан иеромонаха. В 1933 г. он был определен в Леснинский женский монастырь в Хопове в качестве одного из духовников.

В 1950 г. сестры Леснинской обители вместе с духовниками были вынуждены покинуть коммунистическую Югославию и перебраться во Францию: сначала — в Фурке, а затем — в Провемон, где обитель находится и по сей день. Там духовниче- ское служение иеромонаха Никандра благополучно продолжилось. «Все эти годы Господь сподоблял о. Никандра стоять на молитвенном посту подле чудотворной Леснинской иконы Пресвятой Богородицы, которая странствовала вместе с сестрами обители».

Паломники, посещающие Леснинский монастырь во Франции, отмечали, что благообразный вид иеромонаха Никандра вызывал почтение. «Всякий богомолец найдет добрый и умный совет строгого пастыря и отрадное отдохновение для своей души. Оставив хотя на короткое время мирскую жизнь, богомольцы испытывают здесь благодатное чувство, помолившись перед чудотворным образом Леснинской Божией Матери».

По вере богомольцев и по молитвам подвижника не раз случались чудесные исцеления. Как-то еще в Сербии, в конце Второй мировой войны, старик- серб привел в обитель своего лишившегося рассудка на войне сына. О. Никандр отслужил несколько молебнов Матери Божией, и юноша исцелился, стал душевно здоров и впоследствии благополучно создал семью.

Известен еще случай исцеления некой Евдокии в 1951 г., страдавшей болезнью ног, от которой она несколько месяцев не спала по ночам. Врачи помочь ей не могли и сказали, что необходима серьезная операция. Евдокия решила поехать помолиться в Фурке к Леснинской иконе. Приехав, она попросила иеромонаха Никандра отслужить молебен перед иконой. Молитва подвижника до слез тронула сердце Евдокии. А после молебна о. Никандр ласково сказал ей: «Что же, Евдокиюшка, неси свой крестик безропотно. У всех нас есть свои кресты. Не ропщи на Бога». Потом батюшка дал ей ватку с маслом из лампады, горевшей пред чудотворной иконой, и сказал, чтобы на ночь она помазала больное место. Евдокия так и сделала и через два дня проснулась ночью словно от толчка и, к радости своей, обнаружила, что отек и боль исчезли.

Всю свою долгую жизнь на чужбине иеромонах Никандр вел широкую переписку с валаамцами, разбросанными по всему миру. Писал он и в Сербию, и в Америку игумену Филимону, и в Африку архимандриту Варсонофию, и в Финляндию монаху Иувиану, и в Россию в Псково-Печерский монастырь.

Имел подвижник переписку со многими духовными чадами, среди которых было немало деятелей литературы и искусства, находящихся в европейской эмиграции. Так, например, духовной дочерью старца была поэтесса Людмила Сергеевна Яковлева, талант которой в 1930-х гг. высоко ценил Иван Бунин. Часть писем о. Никандр написал ей в сти-

Но в юдоли земной Обновляйся душой К жизни вечной.

Поздравляю тебя с днем твоего Ангела. Господь Бог милосердный за святые молитвы твоей покровительницы мученицы Людмилы да сподобит тебя праздновать твои именины в здравии, мире духовном, радости и принятии Святых Таин; вся жизнь ваша семейная дабы была мирна, благополучна, благочестна, спасительна, в крепости веры православной.

Иеромонах Никандр был духовным наставником не только мирян, но и монашествующих. Как пример его духовного руководства сестрами обители приведем здесь духовные заветы-наставления новопостриженным инокиням.

«Христолюбивая новопостриженная монахиня А., Господь милосердный исполнил твое желание — ты облеклась в ризу спасения монашеских обетов. Будь же мужественна в сокровенных подвигах монашеского жития. Ты немощна душою и телом, но не унывай,

а всецело на милость Божию уповай, да Царицу Небесную призывай!.. Главное в монашестве: отсечение своей воли, беспристрастие к себе, к лицам и вещам, смиренномудрие, мир и любовь святая ко всем, молчание, трезвение, воздержание и молитва — “царица добродетелей” — усердная, из глубины смиренно-покаянного сердца, и за все благодарение Господа Бога. Так спасайся... Аминь».

«Рече Господь: Аще хощеши по Мне идти, возьми крест свой и по Мне гряди. Христолюбивая инокиня Е., Господь сподобил тебя принять рясофорное монашество. Он же, Милосердный, и поможет тебе в спасении души. Первая ступень к монашеству — это смиренное послушничество, как бы надо копать канавку для фундамента в трудах послушания, отсечения своей воли, смирения, сердечно-покаянной молитвы, мира, любви, молчания... Не сразу все усвоишь! Мир, плоть, диавол вооружаются против тебя. Начинается духовная брань. Мы грешны, немощны, но с нами милость и помощь Божия. Идут годы этой борьбы. Господь подкрепляет и вот возлагает на тебя рясофор, это преддверие к мантии, к обетам монашества. Господь Милосердный за молитвы Богоматери и Всех святых да укрепит тебя в сем святом звании, во спасение души твоей. Спасайся о Господе! Аминь».

Часто подвижник для новоначальных сестер говорил: «В слове “послушница” никогда не забывай первую букву, чтобы не стать “ослушницей”».

Леснинские монахини вспоминали, что в о. Никандре сочетались монашеская скромность и отцовская любовь. Он старался избегать праздного общения с женщинами, но очень любил общаться с молодежью. Матушка Мария Потапова из Вашингтона вспоминала, что, будучи маленькой девочкой, она впервые в жизни исповедовалась у о. Никандра, и этот светлый и мудрый старец в удивительно простых словах раскрыл перед ней всю глубину духовной жизни, о которой она ранее и не подозревала.

Милостью Божией иеромонах Никандр прожил долгую жизнь. Тихо преставился он в 93-летнем возрасте 10 февраля 1978 г. и был погребен в месте своего многолетнего духовного подвига — в Леснинской обители.

Сад, его же насади Отец Небесный на горах Валаамских, не искоренился, но принес плод обильный, хотя претерпел многие нападения и озлобления, и будучи обильно напоен благочестием, приносит и по сие время плод нескудный — мужей совершенных в жизни духовной.

Благодатью Божией святая обитель возблагоухала вновь и теперь возрастает, укрепляется, множится и цветет, как крин сельный.

Несмотря на сложность исторических обстоятельств, XX в. принес миру целую плеяду валаамских подвижников — «в самые трудные и суровые времена Русская Церковь не угасила в себе духа Христова». Валаамские старцы и подвижники стали продолжателями той традиции, которая сформировалась на Валааме благодаря их предшественникам в ХVIII-ХIХ вв. Они сохранили духовное преемство, передавая от старца к ученику опыт аскетической мудрости и молитвенного делания. Старцем на Валааме мог быть и настоятель (схиигумены Маврикий и Харитон), и человек, не имеющий священного сана

(схимонахи Анастасий и Пионий), житель собственно монастыря (схиигумен Лука, иеромонахи Иустиниан и Памва) и насельник скита (схиигумен Иоанн, иеросхимонах Ефрем), пустынник (схиигумен Феодор, схимонахи Сисой и Николай), человек престарелый (монах Иосиф) и сравнительно молодой (инок Василий).

Постепенно, особенно с переселением на Новый Валаам, старчество открывает себя миру: валаамские подвижники становятся духовниками многих мирских лиц, посещающих обитель, ведут с ними обширную переписку. Таковыми были схиигумены Харитон (Дунаев), Иоанн (Алексеев), Лука (Земсков), иеросхимонахи Ефрем (Хробостов), Михаил (Питке- вич), иеромонахи Евлогий (Федоров), Памва (Игнатьев) и другие.

В XX в. валаамские старцы сохранили в своем монастыре традицию исихазма, практикуя ее в духовной жизни и описывая практику совершения «умного делания» в своих трудах. Схиигумены Феодор (Пошехов), Харитон (Дунаев), Иоанн (Алексеев), иеросхимонахи Михаил (Попов) и Михаил (Питкевич), схимонахи Сисой (Тепленев) и Николай (Монахов), монах Иосиф (Шорин) имели дар непрестанной сердечной молитвы и призывали своих учеников к «добродетельному преуспеянию, которое приводит к совершенному богоугождению».

Наследие валаамских подвижников настолько велико, что, пожалуй, в этой книге рассматривается малая его часть. Благодаря сохранившимся в обилии материалам архива Ново-Валаамского монастыря Финляндии, открывается широкое поле для дальнейших исследований. По верному замечанию монахини Игнатии, «наследие это должно быть изучено и само по себе, и как сохраняющее опыт человеческого сердца, взыскавшего Бога, и главным образом в отношении тех живых и спасительных указаний, как в жизни земной обретать путь, ведущий к вечности».

Благодарю Тя, Господи, яко от небытия в бытие мя приведе.

Благодарю Тя, Господи, яко не скотскою, но человеческою самовластною, бессмертною душею мя почте.

Благодарю Тя, Господи, яко даровал мне еси познание истинной веры и в ней снабдил мя еси всеми средствами к моему спасению.

Благодарю Тя, Господи, яко обогатил мя еси Божественными и Святоотеческими писаниями и даровал мне в них некоторое познание ово от естественного разума, а большею частию от толкования и вразумления Богомудрых и опытных мужей.

Благодарю Тя, Господи, яко искупил мя еси Честною Твоею Кровию и вся пострадав ради моего спасения.

Благодарю Тя, Господи, яко даровал мне покаяние до последнего моего издыхания.

Благодарю Тя, Господи, яко даровал ми еси Пречистое Твое Тело и Животворящую Твою Кровь ясти и пити во оставление грехов и в жизнь вечную.

Благодарю Тя, Господи, смиренным моим сердцем и сокрушенною душею, яко избрал мя еси от мирской жизни и свободил ея суеты и устроил мою жизнь в честной и богоугодной обители и сподобил мяв ней святого и Ангельского образа.

Благодарю Тя, Господи, яко по моему прошению и желанию даровал мне духовного Наставника, который мне сообщил его любви и страху Божию от собственного и многолетнего своего опыта о умно-сердечном духовном делании.

Благодарю Тя, Господи, за слепоту телесных моих очей и дивлюсь Твоему премудрому вседержительству, как Ты устроил посредством слепоты Боголепно мое спасение.

Смиренно благодарю Тя, Господи, за все приключающееся со мною по смотрительному Твоему промыслу неприятные и скорбные последствия от болезни телесной и от вне приходящей. Потому что они составляют мое единственное, с помощью Твоей благодати, духовное врачество.

Благодарю Тя, Господи, яко вечным наследником Твоего Небесного Царства мне были даде.

Благодарю Тя, Господи, яко долготерпеливый о моих согрешениях даже до сего часа и не погубил мя еси на самом том грехе, но со блюде мя цела и невредима.

Благодарю Тя, Господи, яко покаяния моего ждеши, доселе ожидая моего обращения.

Благодарю Тя, Господи, яко еще время к покаянию мне предлежит и все средства еще в моих руках, еще я в живых, а не в мертвых, еще тело мое не в гробе, а душа моя не во аде.

Вот рассказ одного из братии, монаха А., о его посещениях о. Никиты.

«Живя в многолюдной обители и притом еще исполняя обязанность заведующего на одной из отраслей обширного монастырского хозяйства, поневоле иной раз, даже и частенько, расшатаешься нервами и почувствуешь какую-то немощь духовную. Есть, правда, у нас много указаний для борьбы с душевными недугами и в библиотеке монастырской, да и у каждого в келье я разумею духовные писания, но они не заменяют живого слова, которого так и алчет изболевшаяся душа каждого грешника. Живое слово в таких случаях — что бальзам целебный. И вот, бывало, ждешь не дождешься воскресенья или другого праздничного дня, чтобы сходить в Предтеченский скит и побеседовать с отцом Никитою! Идешь с уверенностью, что старец-то уж все поймет, перестрадает с тобою твои горести и утешит.

На самом деле так всегда и бывало со мною и со всеми, кто только не ленился обращаться к нему! Стоило только услышать его приятный, добродушный, неподдельно - отеческий голос, встретить его кроткий, всегда радостный, светлый, исполненный доброты и любви взор (никогда я не видал его в гневе или унынии!), и мгновенно скорбь как-то умалялась, жестокость души размягчалась, так и рвешься к нему открыть свое наболевшее сердце. А как выложишь пред ним все свои недоумения и раны сердечные, так сразу сделается невыразимо легче, все недоумения старец приведет к доброму концу и укажет при этом на благое промышление Божие о тебе!

Никому из ищущих его совета и помощи не отказывал он в свидании, и идешь к нему с радостной надеждой. Иногда, не желая помешать старцу в его молитвенном подвиге, предупредишь его о своем приходе через близкого ему человека схимонаха о. П., но если случалось и помешать ему, отвлечь его от молитвы или чтения, то и тогда он неизменно был ласков и радушен, не выказывая никогда ни малейшей тени недовольства. Вместе с радостью, идя к нему, испытываешь, бывало, и нечто вроде робости, но то был не страх, а скорее благоговение, похожее на чувство, испытываемое перед исповедью. Слыхал я, что бывали случаи, когда старец, несмотря на сильный стук в дверь и громко творимую молитву, хотя и был дома, не открывал дверей своего домика. Какие тому были причины, это только Богу и ему известно.

Вот подходишь к его домику и стучишься в дверь, громко произнося обычную молитву Иисусову. “Аминь, — слышится ответ старца, — кого Бог посылает? Добро пожаловать”. При этих словах отпирается дверь: “А, отец А.! Христос посреди нас! Пожалуйте в келийку”. Сотворив вместе с тобою три поклона перед иконами и вновь повторив монашеское приветствие “Христос посреди нас”, усаживает тебя старец на табуретку (обыкновенно он принимал в моленной), а сам садится на свое обычное сиденье — коротенький обрезок дерева. Его смиренный вид, келейная одежда (белый холщовый балахончик и на голове схимническая скуфейка с крестиком впереди), ласковый, глубоко проникающий в душу взор из-под густых черных бровей — все невольно располагает собеседника к полной откровенности, хотя бы и видел его впервые в жизни. Приступая к беседе, отец Никита большею частью начинал ее вопросом: “Ну, как спасаешься, раб Божий?” — “Простите, батюшка, все погрешаю: иногда ропщу на послушание, иной раз братия, что у меня в подчинении, позволяют себе вольности, несогласные с монастырским благочинием, и в таких случаях иногда прямо не знаешь, как поступить, сказать им что-нибудь или промолчать? Не сказать согрешающему брату — совесть обличает, обвиняя в попустительстве и нерадении в исполнении послушания, а сказать — тоже иногда опасаешься, как бы этим не расстроить и себя, и брата. Это недоумение прямо не дает покоя, даже боль ощущаешь в сердце!”

С терпением, участливо и внимательно слушает тебя старец, никогда не перебьет, всегда даст возможность высказаться вполне. Когда увидит, что ты кончил, тогда и он начинает: “Не смущайся, раб Божий! Знай, что всякое мучительное смущение от врага, дьявола; где Бог, там нет места ни смущению, ни душевному смятению. Скорби нам необходимы, ибо чрез них Бог очищает наши грехи. Роптать на послушание грех, значит, и Богу неприятно, а нести послушание с благодушием, с преданностью воле Божией — это спасительно.

А недоумения всякие — веруй — разрешит Сам Господь, только обратись к Нему с теплой молитвою и будь уверен, что непременно получишь желаемое. Немощи братские нести хорошее дело, и, по возможности, со всеми мир иметь хорошо, по апостолу. А потому если видишь брата, особенно подчиненного, согрешающим, то настоит нужда сказать, только надо себя к этому приготовить, чтобы при этом сердце твое было мирное и несмущенное, иначе не достигнешь ты цели. Ну, а если словам твоим кто не внимает и не исправляется, то помолись за немощного брата, это будет целительнее, и большое будет тебе благо, если обретешь брата. Если можешь чем, поласкай его, помоги в чем-нибудь, не нарушая правила монастырского, ну чайком, что ли, угости, ведь ласкою да кротостью святые отцы диких зверей и то смиряли! Так-то, раб Божий, не унывай, и милость Божия не оставит тебя!” — “А вот, батюшка, я еще бываю в недоумении, когда некоторые из братии хотят что-нибудь дать мне. Не знаю, как мне поступить в моем положении, брать или не брать?” — “Если это не связано с нарушением монастырского устава и делается исключительно по братской любви, а не по другим каким-либо недобрым побуждениям, то прими и поблагодари Господа и брата. Однако отнюдь это принятие не должно быть причиною или следствием примирения, и самому надо за собою смотреть усердно, чтобы к таким дарам не пристращаться; при каждой возможности, если и у тебя что-нибудь появится, раздавай!” — “А вот случается иногда, батюшка, такое неловкое положение. Кто-либо из братии к тебе очень расположен и против тво его желания старается тебе благодетельствовать. Но вдруг совершенно неожиданно, без всякой видимой на то причины он изменяет свое отношение к тебе. Ты начинаешь смущаться, раздумывать, на что и за что он может сердиться, ищешь в себе причин этого и не находишь и все более и более смущаешься. Как тут быть и что предпринять?” — “В подобных случаях, чтобы успокоиться и избежать их, надо непременно все упование свое возложить на Бога и в Нем одном искать себе утешения и отрады. Тогда и ко всяким братским отношениям будешь относиться равнодушно и хладнокровно и обрящешь для себя мир душевный”. — “Еще, батюшка, вот что меня приводит в смущение: ведь я, до поступления моего в Валаамскую обитель, в течение шести лет все собирался на Афон, а попал сюда. Так меня и беспокоит помысел, не лучше ли было бы там, на Афоне, для спасения души?” — “Полно, раб Божий, смущаться! Если бы была на то воля Божия, то и был бы ты там. Разве мало наших русских там подвизается? Значит, им и жребий от Бога назначен именно там спасаться, а нам с тобою Бог судил здесь. Я вот в свое время тоже все предполагал на Афон уехать, а преподобные послали сюда. Благодарю Царицу Небесную, Она меня во все время моей жизни не оставляла! Недостоин я, грешный, такой Ее попечительное! Не знаю, что я сделал доброго? А вот привел меня Бог сюда, живу и утешаюсь”. При последних словах старец сотворил истово крестное знамение и обратил свой взор, полный любви и слез, к иконе Богоматери, пред которой всегда теплилась лампадка.

Разрешив свои недоумения, дерзнешь иной раз спросить старца и об его личной жизни: “А что, батюшка, не бывает вам скучно в те дни, когда скитяне уходят все в монастырь, например в большие праздники?” Как бы в некоем изумлении взглянув на собеседника, старец, вздохнув, сказал: “Я своей кельи не променяю и на царские хоромы! А Утешительница моя вот, Царица Небесная!” — и снова со слезами умиления смотрит на икону.

Наконец, видимо утомленный продолжительной беседой, отец Никита склоняет голову на грудь, и глубокие вздохи слышатся оттуда. Тогда только поймешь, что пора же тебе наконец уходить и дать покой подвижнику. Может быть, пришло ему время и правило свое келейное совершать. “Ну, простите, батюшка, и благословите, мне время в монастырь идти!” — “Господь благословит тебя, раб Божий, спаси тебя Господи, что посетил меня. Спасайся и меня, окаянного, поминай когда в своих молитвах!” Опять три обычных поклона перед святыми иконами и еще раз его любвеобильное: “Спасайся, брат, с Богом!” И так все ласково, приветливо! Ни тени неудовольствия или досады, а ведь ясно видно, что устал человек, может быть, и ночь не спал. Ну, думаешь, теперь он отдохнет немного, до вечерни еще больше часу осталось. Да! Это нам так думается, что мы — за дверь, а старец — на отдых, но это далеко не так. Если день праздничный, то, выйдя от отца Никиты, видишь то там, то сям фигуры монахов или послушников. Зачем они здесь? Это так же, как и ты, страждущие от различных горестей и сомнений пришли искать советов и утешений старца.

И шла братия к старцу, как к отцу, и в важных, серьезных случаях жизни, и в маловажных — всё и всех он выслушивал, всё с молитвою обдумывал и давал всех удовлетворявшие ответы. “Только, — говорил он, — если уж пришли ко мне, худоумному, за советом, то уж, ради Бога, и исполняйте, что говорю, ибо не от себя говорю я, а от Святого Писания (а оно от Духа Святого), от святых отцов и учителей Церкви и иногда лишь от собственного опыта. Даже если что и от себя говорю, то верю, что Господь, посылающий ко мне нуждающихся, не оставляет и меня, грешного, без наставления, как помочь им. Я очень грешный человек и непотребный, но ведь и Валаам и Каиафа пророчествовали по повелению Божию. Если идете за советом, то уж и исполнять его надо, а так себе искушать Бога грешно!”

В будни посетителей у отца Никиты, конечно, бывало гораздо меньше, и вот эти дни он и проводил в молитвенных трудах и келейных поделиях, делая для себя все сам. В праздники же для келейной молитвы ему оставалась только ночь, и большая часть ее на то и уходила. Перед полунощницей (в понедельники или другие дни после праздников) случалось кое-кому из скитян и очень рано встать (в два часа ночи и раньше). Не спится, ну и пойдешь в ожидании четырех часов (когда в скиту начинается молитва) погулять кругом острова. Проходишь мимо избушки отца Никиты и слышишь, что он уж молится, громко читает или даже поет иногда. Значит, он или совсем не ложился, или встал чуть не в полночь: верно, накануне за посетителями не поспел своего правила выполнить, вот теперь и трудится. А может быть (да действительно так и было), он и всегда ночью вставал молиться. Подивишься только, откуда силы у старца?! Поистине Бог был с ним!

Но от церковных служб уж ничто и никто не мог его отвлечь — ни работа, ни посетители. Засидишься иногда у него за беседою и не заметишь, как и время пройдет, ударят к вечерне. Старец тотчас же встает, крестится: “Ну прости, брат [или отец], пора в церковь; Господь завет нас, пойдем-ка помолиться. А там, если нужда есть, и после вечернего правила, с помощью Господа, посоветуем!” Очень он высоко ставил и ценил церковную, общественную молитву!»

Вот простой бесхитростный рассказ одного из многих посетителей почившего старца из числа братии Валаамской обители.

А вот такой же рассказ мирского посетителя — студента СПб Духовной академии.

«...Мы втроем — я, товарищ мой и отец иеродиакон 3. — направились к келье отца Никиты. На стук и воззвание отца 3. никто нам не отвечал. Мы, опечаленные, хотели было уже возвратиться к лодке, думая, что старцу не угодно принять нас, но отцу 3. пришла мысль поглядеть отца Никиту у озера, раскинувшегося у нас внизу под самыми ногами. Действительно, старец оказался там: он мыл там что-то. “Отец Никита, — воскликнул отец З.. — иди, принимай гостей!” Признаться, я как-то всегда боялся различных схимников, прозорливцев, подвижников. С одной стороны, хотелось посмотреть и поговорить с ними, а с другой — совесть-то загрязненная, храбрая при падениях и трусливая при расплате, дрожала, как осиновый лист перед грозой. “А ну, как станет обличать вслух?!” — “Ну что же? — говорил другой голос, — умел кататься, умей и саночки возить!” Но это было плохое утешение. И воображение рисовало мне строжайшее аскетическое лицо со сжатыми губами, сердитые пронзительные глаза, блестевшие из-под густых насупившихся бровей, глубокие складки у корня носа, глухой правосудный голос...

Каково же было мое приятнейшее разочарование, когда снизу послышался такой добродушный, смиренный голос, что воображаемая картина почти тотчас же стушевалась. “Сейчас, сейчас, — долетали до нас тихие, ласковые слова, — вот поднимусь по лесенке”. — “Может быть, мы лучше сойдем туда к вам?” — предложил я. “Нет, я сейчас выйду”, — отвечал отец Никита, шагая медленными старческими ногами по крутой и длинной лестнице... И вот он около нас... Только один взгляд его — и последние остатки трусости растаяли, как утренний иней под теплым солнышком. Такая ласковость, теплота и добродушие — короче, христианская любовь светилась в каждой морщинке лица отца Никиты и лучистых невинных голубых глазах его, что я сразу был без оружия побежден им.

“Вот вымыл себе балахон, высушил его и опять надел, — сказал он, указывая на белую верхнюю одежду свою. — Присаживайтесь-ка!” — все также тихо, ласково, старчески-добродушно пригласил нас отец Никита, оглядываясь на скамейку. Мы вчетвером с ним сели. Познакомились, объяснили, где мы учимся, как попали на Валаам и к нему в гости. “Ты бы, отец Никита, сказал чего-нибудь нам в назидание”, — попросил затем отец 3. “Да что же я вам скажу? Вы и без меня все то знаете, что и я, да еще больше”. — “Ну-у! —протянули мы в один голос, возражая на это, — мы что? Если и знаем малость, то только умом, а вы опытно переживший здесь все. Это совсем иное дело!” — “Кто его знает? Трудишься вот, трудишься помаленьку, а угодны ли Богу-то твои труды? Ну, а все же благодарение Ему, Создателю, и за это”. — “Да как же так? Ведь вы подвизаетесь же? Значит, должны надеяться на милость Божию, на угодность пред Ним?” — “То правда! Все-таки нужно надеяться на Его милосердие, а вот ручаться, угоден ты Богу или нет, не можешь! Ну, а все равно благодари знай Господа! Сделал — благодари! Получил милость от Бога — опять благодари. Скорбь ли нашла, не выходит твое дело — не падай духом, опять благодари, видно, это для нас же лучше. Господь и Промыслитель знает, что творить, Он и скорбь посылает для нашей же пользы, поэтому благодари и радуйся!” И все лицо его, радостное, кроткое, благодатное, светилось тихим умилением. Явно было, что духовная радость и благодарение Бога за все (как пишет апостол Павел в 1 Сол. 5,16,18) есть основное настроение у отца Никиты. А такое состояние показывает высокую степень духовного роста, это говорит уже о муже, достигшем меры возраста Христова, насколько это возможно на земле. И сколько раз после отец Никита говорил мне с товарищем о терпении скорбей и о благодарении Бога. Тогда мне казалось это простым общим местом. Но потом понял я, что недаром предупреждал меня старец о скорбях. Да и мало ли их еще впереди?!

По дороге в трапезу товарищ мой сказал отцу Никите: “Вот как-то нервничаешь, раздражаешься на людей и сердишься на них... А ты старайся не гневаться... Смиряй себя... А главное — молись за обижающего, тогда и сам будешь любить его, и он тебя будет любить. Вот и все тут”.

На другой день утром были мы у литургии... Отец Никита стоял за клиросом. И не раз, смотря на него, я видел, как он стоял с опущенной головой и с закрытыми глазами, внимая совершавшемуся, молясь Богу духом, без крестов. Кончилась литургия... Мы вышли из церкви. Шел мелкий осенний дождь. “Ах жалко, погода-то скверная! — сказал один из иноков, — работать на огороде нельзя будет”. В это время выходил из церкви отец Никита... “Слава Тебе, Господи! — тихо произнес старец, смотря на небо и осеняя себя крестом. — Ишь, ведь Господь благодати послал: теперь ведь мужичкам-то дождь вот как нужен!” И как это было непохоже на ранее высказанное другим иноком: тот о себе, а отец Никита о других; у того недовольство погодой, а у этого благодарение! И опять вспомнил я слова отца Никиты: “И в скорбях благодарите Господа!” При расставании отец Никита еще раз сказал нам, чтобы мы прощали друг другу обиды. Когда же я указал на пример Христа, изгонявшего торгующих из храма, то он ответил: “Тут тайна Божественная! Объяснить я вам не умею: этого нам сейчас не понять вполне; выше нашего разума действия Господа! Но ведь Христос ясно учит в других местах о прощении обид”. Вот как, подумал я, праведные люди в высшей степени аккуратно относятся к толкованию и изъяснению слова Божьего и дел Спасителя! Несомненно, чтобы понять все дела и поступки Христа, мало одного человеческого рассудка, нужно, по апостолу, иметь ум Христов (1 Кор. 2,16), а мы его не имеем, следовательно, и разъяснять нашему плотскому уму было трудно и даже невозможно».

Вот впечатления интеллигентного человека-палом- ника и простого монаха-мужичка об отце Никите: и тот, и другой очарованы светлой личностью старца, его добротой, искренностью, любвеобилием и простотою. Один задает ему вопросы, касающиеся прямо монастырской жизни, практической ее стороны, другой касается вопросов поглубже, помудренее — о прощении обид, о подвижничестве — и старец, умудренный Богом, нигде не учившийся, разрешает недоумения того и другого.

О благодатном влиянии о. Никиты на жизнь общавшихся с ним людей рассказывал помощник гостинника о. Петр.

«Приехал к нам на Валаам средних лет офицер. Приехал, собственно, не для богомолья, так как он был человек очень мало верующий и к религиозным вопросам относился весьма равнодушно, как и сам он после об этом говорил. Цель его поездки была поразвлечься и полюбоваться красотой дивного и живописного Валаама. Получив благословение у настоятеля осмотреть скиты и все достопримечательности обители, пожелал прежде всего покататься на лодочке по заливам монастыря и по пути заехать кое-куда в скиты. Меня же командировали сопровождать его и показать все интересное. Вот мы с ним и поехали на лодке по заливу. Дорогой мой спутник разговорился со мною по душам. Говорил о том, что жизнь ему ужасно надоела, цель жизни он давно уже потерял, кругом видит только одну ложь и лицемерие. “Ничего отрадного в своей жизни не нахожу; ко всему стал холоден и равнодушен, смотрю на все прямо с каким-то озлоблением”, — и так далее, и все в таком же роде говорил мой унылый и разочарованный в своей жизни спутник. Осмотрели мы Коневский скит, поехали дальше по заливу в Предтеченский скит. Приехали. Выйдя из лодки и поднявшись на гору, мы осмотрели сначала братские кельи, сад, зашли на минутку в церковь, а затем пошли к Кресту, откуда открывался чудный вид на озеро и на острова. Все это произвело на моего спутника приятное впечатление. Затем пошли вокруг острова по дорожке, которая проходит мимо кельи отца Никиты. У меня было давнишнее желание повидать старца и побеседовать с ним на пользу. Но как поступить? Я знал, что спутник мой этого не желает и не интересуется этим. Тогда я его осторожно предупредил, сказав: “Я вас на несколько минут оставлю, так как думаю зайти для духовной беседы к одному старцу”. — “Пожалуйста, пожалуйста! — ответил на мои слова мой спутник. — Сколько угодно говорите, я подожду; только уж меня от этого увольте, так как я не имею никакой охоты слушать назидательные рассказы”. Когда мы подошли к келье, я слегка постучался в дверь, и старец немедленно вышел навстречу. Мой спутник, офицер, не успев еще отойти и как бы невольно обернувшись или заинтересовавшись видом старца-схимника, посмотрел на него. Отец Никита со своей обычной ласковой и приветливой улыбкой посмотрел на нас и, поклонившись, сказал нам: “Здравствуйте, дорогие гости, добро пожаловать! Зайдите ко мне, убогому, посетите меня, грешного!” Офицер растерялся от неожиданности такой встречи и приветствия, да и я тоже не знал, что делать. Старец, как бы не замечая нашего смущения, еще приветливее приглашал нас посетить его. Мой спутник развел руками и в недоумении, не отдавая себе отчета, покорно пошел за старцем в его крошечную молитвенную келью. Отец Никита усадил нас, а сам сел перед нами на низенькую скамеечку и, любезно глядя на нас, начал просто и добродушно с нами разговаривать. Я заметил, что мой странник, как будто чем пораженный, сделался растроганным. Сказав старцу несколько слов, он вдруг неожиданно залился слезами — откуда только они взялись у него? Он плакал так, как плачут маленькие дети, когда их кто-нибудь сильно обидит. Тогда отец Никита начал его утешать, говоря: “Не скорбите, а молитесь Господу и Пречистой Деве Богородице, и вам будет отрадно”. Но он сквозь слезы, рыдая, говорил: “Батюшка! Батюшка! Ведь я великий грешник!” — “Не отчаивайтесь в своем спасении, дорогой мой, ведь Господь-то пришел на землю грешников спасти, а не праведников”, — ответил ему на это старец. Я почувствовал, что мое присутствие здесь излишне, и молча вышел из кельи. О чем они говорили, я не знаю, но только спустя довольно порядочное время вышел мой офицер с лицом, опухшим от слез. Подороге обратно в монастырь он мне неоднократно говорил с изумлением: “Я не понимаю, что это со мной произошло, я в жизни своей никогда так не плакал, как теперь плакал. Этот старец у вас действительно святой человек, и я чувствую, что в душе моей после разговора с ним произошел какой-то спасительный перелом. Теперь жизнь для меня стала иметь смысл, и я знаю, к чему человек должен стремиться, чтобы найти счастье. Без Бога мы делаемся самыми жалкими и несчастными людьми”. Слыша такие слова от своего спутника, я радовался в душе и благодарил Бога, думая, что вот мой спутник, где и не ожидал, обрел он мир своей мятущейся душе и отраду своему сердцу».

Живите по правилу: МАЛО ЛИ ЧТО НА СВЕТЕ СУЩЕСТВУЕТ? Я неслучайно подчеркиваю, что место в голове ограничено, а информации вокруг много, и что ваше право...

Что будет с Землей, если ось ее сместится на 6666 км? Что будет с Землей? - задался я вопросом...

Что способствует осуществлению желаний? Стопроцентная, непоколебимая уверенность в своем...

ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: