Сдам Сам

ПОЛЕЗНОЕ


КАТЕГОРИИ







Историосемантика серого цвета





Археологи и этнологи называют серый цвет керамики цветом «смены времен», так как вместе с красным он предшествует возникновению каждой новой культуры [cclx]. Мифологии практически всех традиционных культур утверждают, что человек создан из глины, грязи, пепла или праха земного.

Так, в “черный” пост евреи обмакивают крутое яйцо в серый пепел — пищу горюющих. Проводят пеплом полосу на лбу, чтобы исполнить сказанное “Пепел вместо красоты”. Некоторые даже рассыпают пепел на полу и валяются в нем [cclxi]. Еще Авраам говорил “... я, прах и пепел”. Ибо: Создал Господь Бог человека из праха земного (Быт.2, 7; 18, 27). А ведь до сих пор “человек” во многих языках это мужчина. И одежды современного мужчины — серые, из пепла и праха...

В традиционном Китае серым цветом изображается лицо богини в экстремальной ситуации устрашения противников. И цвет траурных одежд, по данным Л. и В. Сычевых, — это цвет неокрашенных, неотбеленных, то есть светло-серых тканей[cclxii]. Их-то европеец до сих пор и называет белыми, быть может, в силу своей приверженности к крайностям, включая сюда и крайности цветовосприятия.

Индийские иоги различали в ауре серого цвета семантику трех основных оттенков: серый светлого оттенка — эгоизм; серый особого (трупного) оттенка — страх и ужас; серый же темного оттенка — подавленность и меланхолия[cclxiii].

Античный мир наделял серый цвет значением траура по умершим (отказ от ярких цветов). В рассуждениях о душе человеческой Платон, скорее всего, наделил бы серым цветом ведущую ее часть, которая всю жизньпытается совместить необузданность черного и социальность белого элементов души (Федр, 253 d)[cclxiv]. Однако, античные авторы еще не затрагивали смысл серого цвета, впрочем, как и библейские.

В христианских канонах Средневековья за серым цветом закрепилось значение телесной смерти и духовного бессмертия[cclxv]. Поэтому серый цвет одеяний Христа связан с такими символическими представлениями как смирение и победа духа над телом

Серым пеплом посыпали голову в трауре и христиане. Ибо пепел знаменует раскаяние и в символике цвета. Ибо “пепел — дерево, превращенное огнем в пепел”[cclxvi]. Отсюда же в раннем христианстве этот цвет соотносится не столько с нищими и убогими, сколько со странствующими монахами.

Однако в исламе, как отмечает Л. Н. Миронова, серый цвет уже воспринимается полностью негативным [cclxvii]. Действительно, все мы недавно могли наблюдать по Интернету или ТВ комментарии о забытой чистоте ислама, реально отражаемой в темно-серых чалмах ваххабитов. С другой стороны, в Коране мне не удалось найти вообще какие-либо значения серого цвета. Да и в искусстве ислама мы не найдем, наверное, ни одной мечети без серых деревянных палок, вставленных в зеленовато-голубые поля стен еще при постройке.

В Средней Азии мусульмане на мой вопрос «Зачем же на таком красивом фоне были вставлены серые стержни?» отвечали: «Для того чтобы глаз врага нашей веры отвлекся на них и не мог сглазить божественную красоту остального». Поэтому я не нахожу достаточных оснований для констатации полностью негативной семантики серого цвета в исламе.

В персидской же поэзии серый дым — символ печали. Однако, как считал Дехлеви:

 

«Почтенна белизна седых волос,

Аллах всесильный сам ее вознес».

Средневековая Европа называет серый цветом джентльменов, цветом высшего света и т. п. И одновременно геральдика обозначает им несчастье и страдание. Серый цвет встречается, впрочем, довольно часто в одежде для торжественных случаев; вероятно, и трауру он придавал некоторый элегический нюанс, — отмечает Й. Хейзинга, обсуждая цвет одежд эпохи Возрождения[cclxviii].

Возникает и каббалистический “цвет мудрости”. Цвета одежды масона, посвящаемого в высшие степени приобщения к таинствам ложи, — серые. О серых же цветах «униформы современных чиновников» говорить вообще не приходится — сегодня это видит каждый.

Любопытную психоаналитическую трактовку серого цвета приводит Мишель Пастуро[cclxix]. Так, он анализирует сказку о Красной шапочке с позиций Зигмунда Фрейда и усматривает какую-то непонятную чисто мужскую настойчивость серого волка съесть сначала бабушку и лишь потом полакомиться Красной шапочкой.

Как пишет о мужской моде конца ХХ века Ульрих Бер[cclxx], «серый костюм — самая популярная форма одежды. Он говорит об исполнительном, стремящемся к успеху и уверенности в завтрашнем дне, мужчине». Или, как это наглядно выразил в свое время М. Ю. Лермонтов:

 

На нем треугольная шляпа и

Серый походный сюртук

 

“Серый кардинал” — человек, правящий незаметно, за спинами красных, белых и т. п. И только потом — по прошествии времени, то есть в прошедшем времени — выясняется его истинная роль[cclxxi]. Серый же — это время настоящее. И в Фаусте замечательным образом Гете связывает с серым цветом именно настоящее время:

Ведь удалось Ахиллу в Ферах

Как, верно, ведомо тебе

С ней жить вне наших рамок серых,

Вне времени, назло судьбе!

 

О настоящем же пишет «Возлюбленной» и Эмиль Верхарн:

 

– О ты, которую напрасно призывали

Мольбы моей души — сюда, на остров мой,

Обвитый белою змеящейся каймой,

Появишься ли ты из бледно-серой дали?

 

Или, как в «Зеркале» — разумеется, отражающем только настоящее время — Борис Пастернак упоминает тень с ее серыми полутонами настоящего[cclxxii]:

 

Там книгу читает Тень.

 

Или, как говорит Иосиф Бродский то же о зеркалах — с их принципиально неразделимым настоящим:

 

«Там в моде серый цвет — цвет времени и бревен».

Лицам, которых интересует зеркальная проблема настоящего, следует обратить внимание на тот факт, что зеркало меняет левое направление на правое и наоборот. Так, крестное знамение православных в зеркальном отражении соответствует крестному знамению католиков. Аналогично этому отображение стимульных цветов — при переходе от красного через зеленый к синему в цветовом круге — Ньютоном, Ламбертом, Юнгом, Гельмгольцем, Максвеллом и Джаддом располагалось по часовой стрелке. В то же время расположение перцептивных цветов Гете, Рунге, Шопенгауэром, Герингом, Оствальдом, Манселлом, МКО, DIN и NCS — против часовой стрелки [cclxxiii]. Единственными цветами, сохраняющими свое местоположение для объемных представлений оставались ахромные цвета, и прежде всего серый.

Таким образом, данные физиков и физиологов оказались зеркальным отображением данных, полученных психологами и художниками. Отсюда можно предположить, что существует некая взаимодополнительность данных физиков и физиологов, с одной стороны, и психологов, с другой. Левое же и правое направление цветов в цветовом круге с позиций латерализации объясняется преимущественным расположением цветообозначений стимульных цветов в левом полушарии головного мозга и перцептивных в правом. В хроматизме латерализация связана с определенной стереотипией функций левого полушария (С- и М-планы) и функциональной индивидуализацией правого (Ид-план)[cclxxiv].

С категорией настоящего времени безусловно связана и семантика понятия «туман». Как отмечали психологи, монотонность и блеклость серых тонов обыкновенно вызывают ассоциации с дымом, туманом, сыростью[cclxxv]. В толковых словарях приводятся следующие значения для слова туман: непрозрачный воздух, насыщенный водяными парами, а также загрязненный пылью, дымом, копотью и т. п.

Метафорическое определение «туманный» обычно трактуется как неясный, невыразительный, тусклый, непонятный, неопределенный, что полностью совпадает с цветовыми характеристиками как серого цвета[cclxxvi], так и подвыпившего человека с доминантой подсознания. В. И. Даль приводит замечательную русскую поговорку: «Пьяный, хоть в тумане, а все видит Бога». Да и в других культурах существуют подобные выражения: «Все вижу как в тумане», «Вино туманит голову» и т. п.

Так, во Франции серым цветом нередко характеризуют выпившего человека. «У него затемнение рассудка» говорят французы о человеке, который много выпил и называют его «серым». «Этим они хотят сказать, — подчеркивает Р. Л. Руссо[cclxxvii], — что его разум, его сознание (белое) затемнено пьянством».

В России тоже существует поговорка «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». По-видимому, алкоголь-то (как и серый цвет) и освобождает творческое подсознание от догматов и условностей контролирующего его белого сознания.

Вспомним, как сидя за гостеприимным грузинским столом, Борис Пастернак воспевал всеобъемлющую гениальность Тициана Табидзе:

 

Свой непомерный дар

Едва, как свечку, тепля,

Он — пира перегар

В рассветном сером пепле.

Представление «серости»

Обыкновенно “серость” кажется самодостаточной и подчеркнуто обязательной[cclxxviii]. И этим она подозрительна как замкнутость, статичность или смерть. Однако на Западе русские неологизмы XX века — “сплошная серость”, «серая масса толпы» и т. п. — поймет далеко не каждый[cclxxix]… Но “Запад есть Запад”… Татьяна Забозлаева так говорит о сером цвете: «это переход от земли к небу, от неба к земле, это… вообще сфера зла в его повседневном воплощении. Черное — абсолют зла, серое, так сказать, — зло повседневное [cclxxx] … Это пепел, дым, прах».

И это мнение имеет серьезное обоснование в русской литературе начала XX века. Блок: “липкое отвратительное серое животное”, “необъятная серая паучиха скуки” и т. п. Кандинский: “Серое беззвучно и бездвижно…” Начало материалистическому уничтожению “серости” было положено, наверное, Горьким, в произведениях которого серый цвет (как олицетворение мещанства) показан во всей его “неприглядности”. Серый человек — главный враг бытия. “Он готов рабски служить всякой силе, только бы она охраняла его сытость и покой… Эта маленькая двоедушная гадина всегда занимает средину между крайностями, мешая им своекорыстной суетой своей развиться до конца, до абсурда, до идеала” (1905 г. “О Сером”).

Итак, Россия прислушалась к голосу своей интеллигенции и довела себя до сегодняшнего “идеала”, до конца, до абсурда. Возникает вопрос: почему у нас и только у нас (которых “умом не понять”) до сих пор существует это горько горьковское стремление к уничтожению третьего сословия — мещан (обывателей)? Во всем цивилизованном мире именно на усредненности обывателя держится мир и целесообразность. Во всем мире (кроме России) мещанство как “серость” поддерживается на правительственном уровне. Ибо мещанин голосует не за крайности, а за стабильность[cclxxxi]. Не за конец, а за процветание. Не за абсурд, а за потребление[cclxxxii]…

Так, определенную неэквивалентность семантики серого цвета в русском и польском языках отмечает В. Г.Кульпина[cclxxxiii]. Выражения «серый человек», «серая личность» в русском языке указывают на человека посредственного, необразованного, неинтересного, остановившегося в своем развитии. Это — отрицательная характеристика личности, как резюмирует В. Г. Кульпина, сопоставляя его с этим же выражением в польском языке.

«Серый человек» — это просто обычный человек, самый средний, самый типичный. Для семантического уточнения этой идиомы В. Г. Кульпина приводит также и параллели, согласно которым «серый человек» означает «простой, обычный человек, такой как все, нормальный, без каких-либо отклонений», то есть не является уничижительным как в русском языке. Цитата (по изданию 1987 года одного из польских философов) служит великолепным примером выводов В. Г. Кульпиной, которые, как мне кажется, весьма актуальны прежде всего для серьмяжной российской культуры:

«В Сером Человеке — каким является каждый из нас в минуты, свободные от теоретизирования, — преобладает «душа ребенка и дикаря одновременно», всегда готового ринуться в объятия какой-либо концепции, которая защищает от чувства хаоса, помогает освоиться с неизвестным и вместе с тем позволяет ощутить волнение приобщения к чему-то неосязаемому…» (разрядка моя — Н.С.).

Характерными на этом фоне выглядят последующие комментарии В. Г. Кульпиной: Приведенные выше определения «серого человека» никак не вяжутся с характеристиками «серой личности» в русском языке. В русском языковом ареале никто не назовет сам себя серой личностью и не скажет, что серая личность — это каждый из нас. Ведь в русском языке эта характеристика оскорбительна. С образом «серой личности» в русском языке не вяжется также и готовность к восриятию новой концепции (практически любой). — Так заключает сопоставление «серости» в двух культурах В. Г. Кульпина, приводя и другие не менее характерные примеры[cclxxxiv].

Итак, на Западе «серость» — это норма. А что же у нас, в России? Начнем с детства и, разумеется, с русских народных сказок. Какие цветовые метафоры встречаются чаще всего? Серый волк и сивка-бурка (сивый — серовато-сизый) — неизменная черта, так сказать, блещущих умом транспортных средств для Иванушки дурачка — будущего царевича. Не зря же В. Г. Кульпина вспоминает именно «Царевича на сером волке» Сурикова и оговаривает, что без термина цвета «серый» представить себе эту картину просто невозможно [cclxxxv]. Одним словом, как отмечал В. И. Даль, «Вали на серого, серый все свезет».

И в то же время именно в России серый цвет приобретает уменьшительно-ласкательную форму. Здесь и

Жил-был у бабушки серенький козлик,

неоднократное повторение цвета которого создает милый и уюный цветовой образ. Здесь и

 

Трусишка, зайка серенький, под елочкой скака,

тоже очень милое и трогательное существо. В этом же ряду стоит и «пушистый» образ ахматовского кота:

Мурка серый, не мурлычь,

Дедушка услышит.

Относительно гендерной интерпретации серого цвета в русском языке В. Г. Кульпина — также как и в хроматизме — констатирует использование этой формы преимущественно при ласковом обращении любящей женщины к мужчине: Сокол сизокрылый, Голубь сизокрылый. Касаясь же образа, с которым себя сравнивала сама Анна Ахматова, «Серой белкой прыгну на ольху, / Ласочкой пугливой пробегу», В. Г. Кульпина старательно оберегая женственность поэтессы, замечает, что это уже не «серая», а яркая поэтема.

Поэтому на риторический вопрос: «Есть ли на свете женщина, интеллект которой можно ласково назвать «серым»? — я всегда отвечаю: «Нет». Назвать нельзя, но семантически обозначить можно, ибо все зависит от условий: интеллект беременной женщины (или женщины в постклимактерии) имеет доминанту своего рода творчески мужского подсознания и поэтому вполне может характеризоваться серым цветом. Да и сами женщины в этом положении нередко предпочитают именно серые тона одежд, на которые раньше и смотреть не могли, не хотели и не желали...

Соотнесенность же мужского пола и серого цвета вытекает даже из поговорок, приводимых В. И. Далем: «Хоть кафтан сер, а ум черт не съел», «У серого армяка казна толста» и т. д. и т. п. А ведь серый — единственный цвет, который может видеть даже дальтоник. В самом деле, для серого не существует ни дополнительных, ни контрастных цветов. И этим он принципиально отличен от них, поскольку содержит в себе их оппозиционное единство. Снимает в себе, как сказал бы Гегель, противоречия любых возможных проявлений крайности.

Согласно Андрею Белому, “серый цвет создается отношением черного к белому”. По Мережковскому же, с началом XX века “серость” и “зло” стали синонимами. Что же получилось? Быть может, для нас определение “зла” заключается в относительной серединности, “двусмысленности” этого отношения. Или Тютчев был прав в своем «Умом Россию не понять»? Быть может, и сама Россия не хочет знать истины о себе. Ведь еще И. Н. Крамской замечал:

Чем ближе к правде, тем незаметнее краски.

Да, в России и небо чаще — серое, и избы — серые, и без серой серьмяги ни один крестьянин не обходился… Так, например, А. Зайцев замечает, что цвет неба может быть любого цветового тона — от бело-молочного до темно-серого и от киноварно-красного до бирюзово-зеленого, и все таки более всего мы привыкли к небу голубому или серому, каким оно чаще всего бывает [cclxxxvi]. И все же Россия выбрала крайности. Абсолют черного и белого. Чтобы никакой двусмысленности. Никакой середины. И тем более, “золотой середины”…, ибо даже это классическое выражение низведено в России до пренебрежительно выражающей «середины на половину». Каким же образом может быть разрешена двусмысленность этого парадокса?

 

Духовность серого цвета

Как писал Андрей Белый, воплощение небытия в бытие, придающее последнему призрачность, символизирует серый цвет. Действительно, переход в неизвестное будущее (пугающее черное) из белого (осмысленного) бытия незаметен, призрачен как наше настоящее. Лишь мгновение назад мы были в нем, а его уже нет. Это мгновение — уже бывшее прошлое, то есть осмысленное белое прошлое, как мы убедились в предыдущем разделе.

Настоящее же творчество всегда находится в этом настоящем времени — в этой туманной незаметности творения нового сублимирующим подсознанием творца. Как отмечал Гегель[cclxxxvii], «у голландцев совершенство колорита может быть объяснено тем, что они при неизменно туманном горизонте постоянно имели перед собой представление серого фона и эта сумрачность побуждала их изучать цвета во всех их действиях и разнообразии освещения, отражения, бликов и т. д., выявлять их и находить в этом главную задачу своего искусства» (разрядка моя — Н.С.).

В России же, как мы убедились, серость являла собой нечто бесцветное, не побуждающее ни к чему, кроме скуки, да апатии. Или просто нечто непонятное. Так, даже для Николая Гумилева был

«странен серый полумрак».

 

Чем же он может быть странен, этот полумрак? Попытаемся ответить на уровне хроматического анализа. Для начала привлечем рассуждения того же Гегеля, который далее акцентируя абстрактную основу всякого колорита в оппозиции светлое — темное, пишет: «Если пустить в ход эту противоположность и ее опосредования сами по себе, без дальнейших различий цвета, то таким образом обнаружатся лишь противоположности белого как света и черного как тени, а также переходы и нюансы, из которых слагается рисунок и которые входят в собственно классический элемент формы…» (разрядка моя — Н.С.). Отсюда можно заключить[cclxxxviii], что один из элементов серости — оппозиционная суть формообразования.

В цветоведениии для серого цвета существует несколько основных правил[cclxxxix]. Представим эти правила для красок[ccxc]. Во-первых, два полихромных цвета при смешении дают третий, — промежуточный между ними цвет с некоторой примесью серого. Количество серого будет тем больше, чем дальше два данных цвета отстоят друг от друга в цветовом круге. В том же случае, когда они диаметрально противоположны, их смесь дает только серый цвет, если эти (дополнительные) цвета взяты в одинаковых количествах[ccxci]. Иначе говоря, серый является единственным цветом, который по сути своей не имеет дополнительных, ибо сам в себе все содержит.

По этому поводу в «Молитве» изумительно точно высказывается Рильке:

 

… в твой сумрак вплетены

и белые и пестрые предметы.

Цвета в их суетности — все приобщены

К единой мгле и тихости…

Вернемся к семантике и вспомним гениальное определение, которое дал Бальзак: «В гении то прекрасно, что он похож на всех, а на него никто». Действительно, серый цвет похож на всех, ибо может содержаться в любом цвете, лишь влияя на его насыщенность, но только не на вербальное обозначение цветового тона. Однако на серый цвет не похож никто, ибо как только в сером цвете появляется какой-либо оттенок, его цветообозначение уже относят не к серому, а к тому цвету, оттенок которого он приобрел. Поэтому-то в сером цвете все крайности и должны быть строго уравновешены. Итак, отметим еще одно сущностное качество серости — уравновешенность оппозиционных свойств.

Эту уравновешенность можно встретить, наверное, лишь с приходом мудрой седины бушующих крайностей, о которой говорила Марина Цветаева:

 

Это пеплы сокровищ:

Утрат, обид.

Это пеплы, пред коими

В прах — гранит.

Во-вторых, в полиграфической практике цветоведения серый цвет бывает достаточно трудно получить из полихромных без того, чтобы он не приобрел цветного оттенка. Выше мы уже видели соотнесение серого и настоящего времени. Так можно ли представить настоящее время без его суетности дел и пестроты желаний? Нельзя.

Это весьма убедительно доказал Кристофер Роу, который вслед за Мюллером-Боре утверждал, к примеру, что эпический стиль поэм Гомера не допускал цветастости именно в силу глубокого прошлого, им описанного[ccxcii]. Полихромные же цвета допустимы только в настоящем, которое они и призваны расцвечивать, объединяясь в его сублимированном сером цвете.

Поэтому для представления настоящего без ежеминутной цветастости и существует сугубо индивидуальное предназначение только у серого цвета гениальности, о которой говорилось выше. Таким образом, можно полагать, что серый цвет обладает трудно воспроизводимой индивидуальностью.

Кажется, еще Козьма Прутков опубликовал некогда весьма актуальный (для современной науки) афоризм: Специалист подобен флюсу — он односторонен. Так и каждый цвет — кроме серого — являет собой какие-либо односторонние целеположения, которые, согласно законам цветоведения, должны иметь во внешнем мире свои дополнительные цвета. Итак, серость основана на уравновешенной многосторонности, без которой она, по сути своей, не может существовать.

В-третьих, отраженный от серой поверхности свет, имеет тот же спектральный состав, что и свет, которым она освещена. Иначе говоря, серость представляет собой, если можно так сказать, и внешне и внутренне адекватный подход к цвету света. То есть феноменальный эффект ее взаимодействия со светом тождественен ноуменальному, сущностному. В отличие от серого цвета все остальные краски, так сказать, феноменально не вполне адекватно меняют цвет отраженного света, ибо сущностные причины этого изменения исключительно ноуменально заданы в них на атомарно-молекулярных уровнях интерпретации[ccxciii]. Следовательно, внутренние свойства серости тождественны внешним.

Феноменологически об этом говорят прежде всего впечатления художников, согласно которым. полихромные цвета более всего выступают на сером фоне. Об этом же говорят и оптики, отмечая также и тот факт, что насыщенные и светлые цвета обычно кажутся ближе темных и ненасыщенных[ccxciv]. Поскольку серый цвет характеризуется нулевой насыщенностью по определению, то отсюда можно полагать, что существование серого фона настоящего времени обеспечивает большую действенность всех остальных цветов.

И, наконец, последнее. Как отмечают немецкие ученые, серый цвет является максимально ненавязчивым[ccxcv]. В самом деле, человек постоянно пребывает в сером цвете собственного свечения сетчатки, которое так же незаметно и ненавязчиво, как и настоящее время или собственное подсознание. Поэтому он привык к его очевидности и не может воспринимать его именно в силу этой очевидности. Ибо, как заметил Жан-Жак Руссо: «Требуется много философии, чтобы однажды увидеть то, что находится перед глазами каждый день»[ccxcvi]. По-видимому, это в основном и определяет отношение русских обывателей к серости. На Западе же отношение к ней совершенно иное. И это поразительно точно выражено Верхарном в «Мыслителях»:

 

Вокруг земли, несущей все живое, Сквозь дни, сквозь ночи, сквозь года – Всегда – Летит скопленье мыслей грозовое. Седые великаны-облака Крутыми этажами громоздятся, Которые, казалось бы, годятся Стоять века…   Мыслитель, дерзновенный гений, Свой лоб несущий средь огня и льда, Идеи многих поколений В гармонию приводит иногда. Но размывает ветер новый Громады мраморно-свинцовой Величественный силуэт – И нет ее, как прежних нет.

Итак, сведем воедино полученные данные. Серый является единственным цветом, который по сути своей не имеет дополнительных, ибо из-за оппозиционной схемы формообразования сам в себе содержит все. Именно поэтому внутренние свойства серости тождественны внешним. Во многом это объясняет максимум устойчивости серости при минимальных энергетических затратах.

В силу того, что серость основана на уравновешенной многосторонности — без которой она по сути своей не может существовать — можно заключить, что сущностным и уникальным качеством серости является уравновешенность оппозиционных свойств. Внешне же это свойство серости и выглядит как «отсутствие сопереживаний», которым ее обычно наделяют психологи. По-видимому, именно с этой феноменологией и связано российское отношение к серости. Ибо, как говорит Михаил Задорнов, только русский человек способен смеяться над собственным умом, да еще и в настоящем времени.

Полихромные цвета допустимы только в настоящем, которое они и призваны расцвечивать, объединяясь в его сублимированном сером цвете. Поэтому существование серого фона настоящего времени в нормальных условиях (то есть в мирное время) и обеспечивает бόльшую действенность всех остальных цветов. В экстремумах же военного времени доминирует красный цвет, на фоне которого теряются любые личностные проявления всех цветов, кроме черного.

Однако человек преимущественно пребывает в сером цвете собственного свечения сетчатки, которое так же незаметно и ненавязчиво, как и настоящее время или собственное подсознание[ccxcvii]. Поэтому-то серый цвет и обладает трудно воспроизводимой индивидуальностью, о которой психологи судят как о скрытности, если серый цвет оказывается предпочтительным.

С идеологией серости связаны и маркеры реалий серого цвета: «Серый цвет говорит об уме, усиленном серой сединой мудрости», — утверждают ученые[ccxcviii]. Так, и Людвиг Витгенштейн вслед за Гете отмечает: «Мудрость, как холодный серый пепел, прикрывающий жар» [ccxcix].

Так, в «Мучкапе» Пастернак смысловым рефреном подчеркивал уходящие мгновения своих мыслей ожидания и каким-то божественным оком улавливал эту невообразимую соизмеримость настоящего времени, серого цвета и трансцендентности мысли:

 

Душа — душна, и даль табачного Какого-то, как мысли цвета. У мельниц — вид села рыбачьего: Седые сети и корветы. …………………………. Ах, там и час скользит, как камешек Заливом, мелью рикошета! Увы, не тонет, нет, он там еще, Табачного, как мысли, цвета. …………………………..

 

Пауль Клее вообще считал точку объединения всех цветов «областью центрального серого»[ccc]. По существу, Клее воспроизводит цветовой круг Гете с тем отличием, что три пары дополнительно-контрастных цветов (красный-зеленый, желтый-фиолетовый и синий-оранжевый[ccci]) соединяются в точке серого цвета, который образован их смешением. В отличие от белого света ньютоновской теории этот серый не разлагается на отдельные цвета, а является местом суммирования и одновременно местом, где прекращается действие каждого из членов любой пары оппозиционных цветов.

Несмотря на отсутствие двигательной активности серое вещество мозга является источником и целью всяких движений. Поэтому Клее рассматривает серый цвет как начало и источник любого пути: от него можно двигаться в любую сторону — почти также как от серой керамики (см. выше). Серый же цвет вообще, по Клее, расположен в центре мира, хотя и трансцендентен, внеположен этому миру.

В то же время, как отмечал Людвиг Витгенштейн в §129 Философских исследований[cccii], наиболее важные для нас аспекты вещей скрыты из-за своей простоты и повседневности. (Их не замечают, — потому что они всегда перед глазами.) Подлинные основания исследования их совсем не привлекают внимание человека. До тех пор пока это не бросится ему в глаза. — Иначе говоря: то, чего мы не замечаем, будучи увидено однажды, оказывается самым захватывающим и сильным.

Обычно же мы серость не замечаем. Возможно, поэтому, как утверждают психологи[ccciii], лицам, которые не хотят, чтобы их познавали, рекомендуется носить одежды серых тонов. Серый позволяет оградить себя от всяческих влияний, переутомлений или внешних напряжений. Или как говорил Рильке,

 

…мы в серого цвета

шелка разодеты

все прячемся где-то,

и кто из нас — ты?

 

В «Докторе Живаго» Пастернак приводит поистине хроматическое определение серости. «Все освещенное казалось белым, все неосвещенное — черным. И на душе был такой же мрак упрощения, без смягчающих переходов и полутеней». То есть, — без серости, как заключается в хроматизме.

В самом деле, серость снимает мрак упрощения, ибо в ней нет крайностей. Она — в самом центре всех на свете цветов. Без него не обходится ни одна смена моды. А ведь только при отсутствии крайностей реальным становится проявление человечности. И если в быту человек привык разделять ахромные цвета на белый, черный и серый, то функциональная психология выявляет по меньшей мере, три серых цвета: светло-, средне- и темно-серый[ccciv].

Предпочтение светло-серого в ахромной шкале, по Люшеру[cccv], связано с повышенной, доходящей до безудержности, потребностью к беспрепятственному переживанию всех возможных ситуаций, в том числе и сексуальных, и именно в настоящем времени.

Серый — это классический нейтральный цвет, — пишут Купер и Мэтьюз, — он умеренно консервативен, традиционен и говорит об интеллигентности, деловитости и уме [cccvi]. С другой стороны, светло-серый цвет влечет за собой неприкрытое отсутствие сопереживаний. Это согласуется как с нашим анализом, так и с данными экстрасенсов, которые, как показано выше, связывают светло-серую ауру ментального тела человека с эгоизмом

Средне-серый говорит о стремлении к стабилизации и установлению порядка. Нейтральный же серый, согласно Люшеру, не вызывает никаких психологических реакций, не успокаивает и не возбуждает. Хотя и создает внутреннюю стабильность, подчеркивает обязательность, частично отгораживая от внешних воздействий. Предпочтение же серого по 8-цветовой шкале означает замкнутость, скрытность или сдержанность. Все это также объясняется представленной выше моделью серости.

Темно-серый выражает потребность в регрессивном телесно-духовном удовлетворении. Иногда, правда, в ущерб духовному. Нередко это связано с повышенным уровнем тревожности. Возбуждение приглушено или заторможено, но как считает Г. Клар, это еще не застой.

Переведем все это в принципы цветовой практики. Предположим, человеку необходимо откровенно реагировать на внешние воздействия. В таком случае можно рекомендовать светло-серый цвет и его психологически состояние в одежде этих тонов будет связано с открытостью, с готовностью к возвышенному возбуждению или к переживаниям и контактам.

Например, на экзаменах светло-серая одежда не столько “маскирует” незнание отвечающего, сколько повышает его интеллектуальные возможности. Если же этот человек испытывает повышенную чувствительность и поэтому стремится уклониться от чувственных связей, можно рекомендовать темно-серые одежды. Они помогают достичь гармоничного равновесия души без физического напряжения.

Итак, анализ представленного выше материала позволяет заключить, что серый цвет (средне-серый) является сублимированным архетипом хроматизма[cccvii]. В хроматической модели интеллекта серый проявляет творческие черты общемирового подсознания. Временной аспект этого сублимата — незаметное настоящее [cccviii].

 

Природа черного цвета

 

И смотрит Автор…

И видит открывшуюся перед ним

Абсолютно-черную бездну будущего.

Эндимион







ЧТО И КАК ПИСАЛИ О МОДЕ В ЖУРНАЛАХ НАЧАЛА XX ВЕКА Первый номер журнала «Аполлон» за 1909 г. начинался, по сути, с программного заявления редакции журнала...

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычис­лить, когда этот...

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...





Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте:


©2015- 2024 zdamsam.ru Размещенные материалы защищены законодательством РФ.