Религия и речь — отличительные признаки человека, но у них

Эти стихотворные строки, как и остальные, которые вы прочтете ниже, взяты из послания замечательного поэта А.К.Толстого своему приятелю Михаилу Лонгинову, поэту-проказнику и председателю Комитета по печати. В 1873 г. в России была переведена книга Чарльза Дарвина «Происхождение человека и половой отбор». Лонгинов наложил на книгу запрет. Протестуя против запрета, А.К.Толстой чудесно понял его психологическую подоплеку:

Цель нашей книги — показать биологический фон человеческих поступков, а не уличить человечество или читателя в хвостатости. В начале книги мы задались скромной задачей: провести небольшие этологические раскопки разных наших причуд — вдруг выкопаем что-то инстинктивное. Накопали целую кучу, теперь долго будем разбираться. Что поделаешь:

Всход наук не в нашей власти, Мы плоды их только сеем...

Выяснилось, что в одних случаях биологический фон сильно влияет на наше поведение, в других — много слабее, а в остальных — так незаметно, что им можно и пренебречь. Считать, что человек полностью находится во власти врожденных программ, столь же неверно, сколь неверно и отрицать это. Вопрос «люди мы или животные» так же неправомочен, как вопрос, кто же в конце концов Михаил Лонгинов — Михаил или Лонгинов. Нам как биологическому виду досталось в наследство очень много инстинктивных программ. Большинство из них совершенно необходимо и никакого протеста не вызывает (вспомним хотя бы врожденные запреты, основу нашей морали). Другие устарели, третьи ослабились, а четвертые нас не украшают, и с ними мы боремся, как можем. И с помощью других врожденных программ, и с помощью разума.

Раз уж произнесено это слово, нужно кое-что сказать и о разуме. Откуда он взялся? Пока мы изучаем только человека, т.е. самих себя, разум кажется нам чем-то огромным и совершенно самостоятель-

ным. Но, обратившись к инстинктивным программам поведения животных, мы видим, что начинал он с весьма маленькой и скромной роли. Мы видим, как в нескольких независимых эволюционных линиях, приведших к головоногим моллюскам, членистоногим и позвоночным животным, естественный отбор постепенно расширял эту роль. Эти сравнения:

Кажут нам, как та же сила, Все в иную плоть одета, В область разума вступила, Не спросясь у Комитета.

Разум и врожденные программы существуют не для борьбы между собой, а для взаимодействия. У всех животных во многих программах предусмотрена их корректировка, отведено место для произвольного поведения. Сознание и возникло для этой цели. Пока мы идем по дороге, автоматы обеспечивают движение, предоставив сознанию заниматься чем угодно. Но перед глубокой лужей на дороге они запрашивают сознание: «Сделай оптимальный выбор из вариантов: прыгнуть, обойти, перейти вброд или придумай что-нибудь оригинальное». Выбор сделан, лужа позади, и автоматы опять не нуждаются в сознании.

Вы наверняка замечали эту странную иерархию: подсознание бесцеремонно обрывает и переключает сознание, как только в нем, сознании, появится необходимость. Сознание же не может запрашивать подсознание. «Яйца курицу не учат». В процессе эволюции позвоночных животных роль сознания, которая поначалу была вспомогательной, все более расширялась и усложнялась. В конце концов получились настолько сложно организованные машины, что они стали сами ставить себе задачи и решать их «в свободное от работы время». Это наглядно демонстрирует мир интеллектуальных животных, млекопитающих и птиц, прекрасно сочетающих врожденное поведение с разумными действиями.

Человекообразные сделали еще большую ставку на интеллект, и это оказалось не очень удачным: все они малочисленны, занимают маленькие ареалы и близки к вымиранию. Эволюционная линия людей со своей гораздо большей ставкой на интеллект миллионы лет влачила еще более жалкое существование, и все ее виды вымирали один за другим, невзирая на увеличение объема мозга. Слишком долго и слишком многому каждая особь должна была учиться

самостоятельно и путем подражания. При этом более выдающиеся достижения отдельных особей или групп быстро утрачивались и забывались, прогресса не было.

Успех пришел только к человеку разумному. Почему? Ответ кажется ясным всем: его спасла речь. Она позволила быстро обучаться, накапливать знания и передавать их следующим поколениям во все возрастающем объеме. Внегенетическая передача информации стала значить больше, чем генетическая.

Опора на речь сыграла с человеком и совершенно неожиданную шутку: он начал выходить из-под созидательного отбора, ведь отбор идет по генетической информации. А раз она второстепенна, отбор бессилен ее улучшить.

Речь сыграла огромную роль в усилении интеллектуальной эффективности мозга. Оказалось, что язык речевых символов много более удобен для мозга, чем внеречевое мышление, общее с животными. С переходом на языковую систему возможности того же мозга колоссально возрастают. Так разумному человеку удалось протиснуться через «узкое горлышко», в котором застряли человекообразные обезьяны, а австралопитеки и остальные виды человека вымирали.

Пока в сказанном вы, скорее всего, не заметили ничего нового, о чем не слышали бы раньше. А оно есть. Новое — идея о позднем соединении языка и мышления и их взаимном оплодотворении. Она предполагает долгую параллельную эволюцию мышления без языка и языка без мышления.

Вы уже собираетесь в поход на человеческую речь, читатель? Нет, в область речи мы вторгаться не станем. Там этологам нечего делать, ведь им не с кем сравнивать: речи как системы, обслуживающей отвлеченное мышление, нет ни у кого, кроме человека. Нам ведомы лишь языки, служащие для коммуникации между особями. Речью должны заниматься совсем другие науки. Тут биологи могут только предостеречь от ошибок, связанных с недопониманием гуманитариев того, что может естественный отбор, создатель речи, а чего — не может. Ведь:

Способ, как творил создатель, Что считал он боле кстати — Знать не может председатель Комитета по печати.

А вот язык, в отличие от речи, есть не только у человека, но и у многих животных, есть он и у вычислительных машин. Изучая языки животных и то, как и для чего они их используют, мы можем найти кое-какие свидетельства по темному вопросу «как творил создатель». Свидетельство каждого вида — благая весть, свой вариант, один из кусочков мозаики.

У общественных насекомых язык достаточно сложный. С его помощью пчела-разведчица кодирует информацию о том, где находится источник нектара, и «вытанцовывает» сообщение перед рабочими пчелами в улье, а те раскодируют информацию и, пользуясь ею в полете, находят цветущее растение по описанию, данному разведчицей. Объем сообщаемой разведчицей информации равен тому, который сообщает женщина своим подругам-сослуживицам: «Я нашла в городе новый магазин; продается там губная помада такой-то фирмы; помады много; покупателей пока мало; чтобы найти магазин, надо двигаться на северо-восток 2,5 км; вот образец помады, попробуйте ее и запомните вкус и запах». В основе языка общественных насекомых лежит некий логический и синтаксический скелет, врожденная матрица, на которую в заранее предусмотренных местах размещается набор символов, изменяемых в зависимости от конкретной ситуации. Врожденные логические матрицы лежат в основе языков и других животных, но не столь сложные, как у пчел. У человека этих матриц огромный набор. Они заполняются содержанием, когда совсем маленький ребенок запечатлевает речь окружающих его людей, прежде всего матери. Наш мозг отличается от мозга пчелы и других животных емкостью и сложностью врожденных матриц. И конечно, их конкретной формой. Обучаемое человеческой речи или ее машинным аналогам животное исходно очень ограничено в овладении речью не потому, что оно «вообще» много глупее нас, а из-за того, что у него нет соответствующих матриц, ему нечем учиться языку. Способность без видимого труда овладеть в раннем детстве родной речью — не моя личная заслуга, а дар, доставшийся мне от предков. У них же его создавал отбор, и процесс этот был явно очень длительным.

Некоторые виды птиц, помимо врожденных сигналов (как у пчел), применяют для освоения видовой песни запечатление. Маленький, беспомощный птенец слушает в гнезде песню отца и «впечатывает» ее в новообразующиеся структуры одного из полушарий головного мозга. Он начнет ее воспроизводить спустя почти год, следующей весной. Этологи показали, что, заменив песню отца иной песней, можно впечатать ее. Впечатывается любой набор звуков, если мозг принял его за песню, а врожденные программы анализа звуков подходят для них.

Оказалось, что ребенок тоже не «учится говорить», а запечатлевает речь. Это открытие этологов — их главный вклад в проблему человеческой речи. Очень жаль, что большинство лингвистов этого не осознали. Видимо, им трудно понять, какая принципиальная разница между свободным, произвольным обучением чему угодно и запечатлением. Запечатление — реализация инстинктивного акта, оно не требует от нас ни догадливости, ни воли, ни сознания, ни интеллекта. Новорожденный слушает поток окружающей его речи. А программа прогоняет этот поток через аналитические структуры, обрабатывает, сортирует, разносит по ячейкам. Голосовой аппарат в это время занят своим: он упражняется в произнесении врожденных наборов звуков (слогов), не имеющих отношения к слушаемой речи. Ребенок может произносить слоги и звуки, отсутствующие в родном языке, что вы, наверное, замечали. Конкретный язык использует только часть этого набора, причем разные языки по звуковому составу совпадают лишь отчасти. За один-два первых года жизни мозг усваивает принцип построения речи в той среде, где находится ребенок, и запоминает минимально необходимый набор слов. Программы импринтинга так совершенны, что у ребенка, оказавшегося в двуязычной среде, они научаются отделять один язык от другого и запечатлевают оба.

С некоторого момента ребенок начинает «говорить». Сначала язык обслуживает его насущные потребности, выживание. По сути дела это команды (нет, не хочу, дай, прочь), призывы вашего внимания (в них входят и мама, и имена) и названия немногих очень дорогих ему предметов. Больше ни о чем разговаривать он с вами не желает, хотя понимает вашу речь уже не хуже собаки. Зато, если вы его не понимаете — приходит в ярость и невероятно настойчив. Ребенок очень агрессивно навязывает нам свой стиль коммуникации

и добивается успеха: мать начинает говорить «его языком». Есть контакт! По сути дела в этом возрасте слова дополняют, заменяют и сопровождают врожденные сигналы мимики, жеста и крика.

Потом начинается игровое освоение речи, в игре малыш устанавливает с вами речевое общение и упражняется, но поговорить с ним «как с человеком» еще не удается. Это наступит позднее.

И тогда главной темой его общения становится выяснение того, как устроен окружающий мир, бесконечные «как?». Точно то же происходит с детенышами видов, обучающих свое подрастающее поколение. Это знают все, кто выкармливал птенцов вороны, сороки, галки или хотя бы щенков. Только вопросы они задают бессловесные, вот и вся разница. Впрочем, «говорящие» птицы могут даже спрашивать: «как?» и «почему?».

На примере своей гусыни Конрад Лоренц объяснил когда-то миру, что такое консерватизм и чему он служит. Оказалось, что он ограничивает неумелое употребление логики. У ребенка одновременно с интересом к миру вдруг пробуждается интерес к логике современного человека. Ранее мы заметили с вами, что маленькие дети — консервативны, и объяснили почему: их мозгу запрещено отличать причину от следствия, ему предписано поначалу только замечать связи и запоминать их как одно целое (ветер дует и деревья качаются, надели пальто и на улице холодно). Так безопаснее для тебя. Если же ты примешь следствие за причину, может быть очень плохо. Например, замеченную комбинацию длинная красная ягода и болит живот лучше на разлагать на причину и следствие. Одно дело, если у тебя болел живот, ты съел ягоду и боль прошла, и совсем другое, если живот у тебя заболел потому, что ты съел ягоду. Когда наступает период обучения взрослой логике, ваш ребенок все время спрашивает, причем очень настойчиво: «почему?». Часть его вопросов умиляет и восхищает вас своей глубиной и взрослостью. Вы рассказываете о них своим родным и друзьям. А часть — своей нелепостью, упрямо повторяемой. Скажем, ребенок упорно, изо дня в день твердит вам, что деревья раскачивают ветер или что поезд стоит, а все вокруг идет. На самом деле он давно понял, что, на ваш взгляд, тут и проблемы нет, и так все ясно. Но для его логической машины, доставшейся от предков, причина и следствие здесь совсем не очевидны, противоположная связь выглядит столь же возможной.

На Земле было много племен, обрывавших «почемучек»: «Нипочему, вырастешь — узнаешь!» И на Земле была уйма племен, заходивших в тупик, потому что перепутали причины со следствиями, окружили себя нелепыми приметами, табу. Их пример показывает, как важен инстинктивный совет: «Ох, не путай причину со следствием, не придумывай беспричинных связей». Древние греки, создатели рационалистической цивилизации, больше всего гордились тем, что они упорядочили в своем языке грамматику и создали логику. Нам это кажется само собой разумеющимся — мыслить логично и говорить правильно. Но это только потому, что мы выросли в таком мире. Попади мы с рождения в общество застойного племени — и наши суждения были бы алогичны, а речь непоследовательна. Впрочем, и в рационалистическом обществе часть людей вырастает почти такой, а необоснованные приметы — дело обычное.

Завершив период овладения логикой, ребенок начинает свободно мыслить на любые отвлеченные темы и обучаться любым премудростям.

В эволюции на этот простор сумел вырваться, по-видимому, только разумный человек.

Создавая изолированные колонии из юных галок, Лоренц выяснил, что они, помимо врожденных сигналов, образуют сигналы «по договоренности». Кто-то, столкнувшись с чем-то важным (с охотником, например), метит его каким-нибудь сигналом. Остальные его усваивают и теперь, где бы ни увидели человека с ружьем, кричат «охотник» (конечно, не человеческое слово, а свое). Родители учат сигналу своих молодых, и он становится в колонии традиционным. Позднее этологи нашли у врановых птиц довольно много «договорных» сигналов.

Совсем маленький ребенок тоже пытается важные действия и предметы называть по-своему и очень упрям в этом. Он знает, как это называете вы, может произносить нужное слово, но требует, чтобы вы приняли его знак.

Очень вероятно, что тут действует общая со многими животными программа. Что это один из корней языка с договорной символикой и правом каждого создавать новые слова (примут ли их остальные — другое дело). Ваша собака, неспособная к звукоподражанию, стремясь быть понятой, тоже навязывает вам некоторые сигналы

(хочу пить, открой дверь и т.п.). Сам звук врожденный, но разные собаки употребляют его в разной ситуации. Способные к звуковой имитации животные обычно обозначают предметы их звуками. И тоже очень упрямы в навязывании этих звуков. Мой попугай одним из первых слов усвоил «пить!», а воду стал обозначать бульканьем. На иные жидкости фантазии не хватило, и он называет их словами, но воду — только по-своему. Он прекрасно знает слово «вода», но я ни разу не добился, чтобы он его произнес.

Наш друг пес — еще одно свидетельство. По объективным научным тестам на интеллектуальные способности он немного уступает шимпанзе, большим попугаям и вороне, но все равно собака для нас — самое умное животное. Почему? Потому что страстно хочет нас понимать. Это результат совместной эволюции. Собака все время вслушивается в речь, следит за каждым движением и в своем усердии добивается немалого: мы охотно с ней говорим, а она удивительно хорошо нас понимает. И не команды, интонации и жесты, как утверждают ее недоброжелатели, а слова и отдельные фразы. От природы умная собака, имевшая с вами долгое и разнообразное общение, к старости в пределах определенного круга важных для нее ситуаций понимает вас буквально с полуслова.

Она показывает нам, на что способен мозг животного, если ему это очень нужно. Ведь у собаки нет врожденных программ анализа чужой системы звукового общения, она понимает нас в основном интеллектом. О, как врезались в меня в студенческие годы слова, вычитанные из запрещенной и уничтоженной в 1948 г. замечательной книги генетика и физиолога человека С.Н. Давиденкова о том, что, если бы собака имела механизм освоения речи, она по возможностям своего мозга усвоила бы курс школьной алгебры! Но такого механизма у нее нет. Она — как плохой студент на экзамене: «глаза умные, а сказать ничего не может».

Этологи прекрасно понимают, что опыты с собаками (требующие их изоляции) ничего путного не дадут. Собак изучают физиологи.

Физиологи очень любят опыты с шимпанзе: во-первых, раз они родственнее всех человеку, значит, всего интереснее (вы-то знаете, что это не всегда верно), а во-вторых, для опытов на шимпанзе легче

получить средства, ведь эти опыты очень нравятся налогоплательщику. Одни надеются, что опыты докажут, что между обезьяной и человеком лежит пропасть, а другие ждут обратного.

Шимпанзе — прекрасные подражатели движений и манипуляций с предметами, но звукоподражание у них крайне ограниченно (как и у других приматов). Поэтому с ними разговаривают либо с помощью жестов (подобно языку глухонемых), либо картинками, либо через компьютер. Они усваивают достаточное число символов и правил их комбинирования, чтобы поддерживать связь с экспериментатором и даже между собой. Но у них нет врожденных систем, которые помогли бы анализировать язык. Шимпанзе (в отличие от ребенка) решают задачу как чисто интеллектуальную. То есть эти эксперименты не имеют ничего общего с тем, как возникал язык в условиях естественного отбора.

Говорящие птицы интересны тем, что, попав в среду людей, они сами, по собственной инициативе осваивают человеческие слова и выражения и пользуются ими. Своей способностью к имитации услышанных звуков (не только человеческой речи, а любых) попугаи похожи на человека несравнимо больше, чем любые млекопитающие, включая обезьян.

Исследования на птицах и человеке показали, что имитация — это не «запись на магнитофонную ленту и воспроизведение», а очень сложный процесс, включающий в себя разложение сигнала на элементарные составляющие, определение роли каждого из элементов, а затем синтез собственного сигнала и его воспроизведение, на каждом этапе сравниваемое как с записанным сигналом, так и с собственным замыслом, как его изменить. Говорящая человеческим голосом птица без труда преобразует слово, услышанное от человека А, в манеру речи человека Б, никогда перед ней этого слова не произно-сившего. Она в соответствии с собственным эмоциональным состоянием может произнести слово ласково или грубо, вопросительно или повелительно, скороговоркой или подчеркнуто четко и т.п. Все это может и человек. Человек и крупный попугай в этой области стоят на одном уровне «технических возможностей».

Живя с человеком, попугай по собственной инициативе осваивает слова, выясняет значения многих из них и пользуется ими для трех целей: самосовершенствования в этом занятии, коммуникации с человеком (и собакой, если ему это очень нужно) и для коммен-

тирования вслух собственных действий и мыслей. Моему попугаю, например, доставляет какое-то удовольствие (сидя в одиночестве) перед тем, как чем-то заняться, сказать: «Т-а-а-к!», а кончив, сказать: «Уф-ф!» Уронив что-нибудь нарочно, произнести: «Уронил», а если нечаянно — «Упал». Если какой-то предмет не поддается развинчиванию — выругаться. А если он втихаря ломает что-то, что ломать нельзя, то на разные голоса приговаривает: «Ну что ты делаешь, Рома? Перестань! Хулиган!» и т.п. Когда попутаю очень нужно, он может вступить с вами в диалог. Например, он может настойчиво и все громче звать вас из другой комнаты, употребляя по нарастающей все варианты вашего имени — как зовет обычно вас он и как зовут другие. Услышав, наконец, отзыв, крикнуть: «Иди сюда». Когда вы зайдете к нему и спросите: «Что хочешь?», он тут же командным тоном отвечает: «Спать!» (Это значит, нужно выключить свет.) Если он хочет пить, он скажет: «Пить хочешь!»— и может вкрадчиво добавить: «Молочко». Получая требуемое, скажет: «На» (это зеркальное отражение «Дай»), Прежде чем попробовать незнакомую пищу, спросит: «Вкусно?»

Давно замечено, что в обратные диалоги (когда что-нибудь нужно вам, а не им) попугаи (как и маленькие дети) не вступают. Мой попугай, если принести новую меховую игрушку-собаку, сразу отвечает на вопрос «кто это?»: «Собака» (или «Собачка», если она маленькая). Но знакомую ему игрушку он обычно не называет либо начинает шутить: «Кошка», «Мяу», «Ха-ха-ха» и т.п. Те, кто не знают этой особенности попугаев и разговаривают с ними как с людьми, беря инициативу на себя, слышат в ответ сплошную чушь. Вы можете достигнуть многого, если будете произносить имена (а лучше клички) приходящих в дом людей, условитесь, как называть животных, которых он видит за окном или в телевизоре (для них у него есть свои, звукоподражательные имена, которые вы должны знать), называть заинтересовавшие птицу предметы, цвет, теплоту и материал предметов, части его и вашего тела, глаголы действия. Показывать, чем отличается «закрыл» от «открыл», «уронил» от «поднял», «купал» от «купался», «пойдем» от «иди сюда» и т.п. Словом, покажите, что вы не бессмысленно тараторящее существо, а мозг с языком.

Если действовать серьезно, и он будет пробовать говорить с вами как с разумным существом. Например, предсказывать по началу ваших действий, намерению или внешнему сигналу, что вы сделаете дальше. Давать команды и убеждаться, что вы их понимаете и выполняете. Короче говоря, попугай сначала так же не уверен в том, что вы умное

и способное к контактам на основе звуковых символов существо, как не уверены и вы в том же относительно него. А почему он должен верить? Он видит, что его видовой системы сигналов вы не понимаете и усвоить не можете. Попав в человеческую среду, попугай год-полтора пытается навязать человеку свою систему сигналов. Обнаружив нашу полную бестолковость, он начинает пробовать наши сигналы. И достигает успехов — вы начали реагировать! Почему же он должен признать ваш разум выше своего?

Очень интересно попугаи поступают с собаками (которые их очень интересуют и с которыми они могут дружить и играть). Собачьи сигналы они осваивают быстро, еще до того, как овладевают человеческими словами. И используют их для контакта с собакой (вполне успешно). Освоив человеческие слова и видя, что собака реагирует, услышав их из уст человека, попугаи тут же заучивают кличку собаки и команды и пробуют их в деле. Некоторые собаки от этого чуть с ума не сходят. Если у собаки с попугаем отношения плохие, он дразнит ее командами, мяуканьем кошки, лает и т.п. А если они дружат, то можно наблюдать, как попугай пытается говорить с собакой, используя весь арсенал человеческих слов.

Итак, кое-какие свидетельства о том, «как творил создатель» языки и у других видов, собрать можно. Из этой мозаики даже можно сложить несколько возможных вариантов, в которых обязательно будут представлены врожденная логическая матрица для врожденных же символов, мощная имитационная система, употребление договорных символов и структуры мозга для их запечатления.

Отчего б не понемногу Введены во бытие мы? Иль не хочешь ли уж богу Ты предписывать приемы?

У птиц со сложным звуковым общением левое и правое полушария головного мозга выполняют разные функции, как и у человека. И это сказывается на употреблении конечностей: попугай, так же как мы, бывает либо правшой, либо левшой.

Совсем недавно, проанализировав каменные орудия, сделанные в Восточной Африке предками человека, ученые установили, что около 1,6 млн лет назад (а это время возникновения прямостоящего человека) праворукие люди преобладали.

не выйдешь. Потому что они на языке только говорят, а когда думают на отвлеченные темы, обходятся без языка. Конечно, это только предположение, но знать о нем нам не вредно.

Нам искать большого ранга, И, по мне, шматина глины Не знатней орангутанга.

Зоологи называют четыре признака, по которым наш вид уникален среди современных млекопитающих: прямохождение, речь, пользование огнем и способность все более совершенствовать свои орудия. Гуманитарии любят добавлять к этому набору пятый: религиозное чувство. Дальше как раз это чувство и разделяет людей на тех, для кого оно свидетельство вмешательства сверхъестественной силы, и на тех, кто в это не верит. Последним приходится каким-то образом объяснять феномен религиозности. И тут они заходят в тупик. Пытаясь вывести это чувство из «страха дикаря перед силами природы» и «мистического первобытного сознания», они ничего существенного не говорят. Почему первобытный человек должен был бояться природы больше, чем его дочеловеческие предки, и больше, чем другие животные? О последних мы уже говорили, что они природу, окружающий их мир любят. А искусство древнего человека: и позднепалеолитические фигурки, и рисунки в пещерах, расположенных на территории Испании и Франции, и тысячи рисунков на скалах в Сахаре — все проникнуто любовью к природе. Изображения любых животных — больших и маленьких, полезных и бесполезных, съедобных и хищников — созданы не только с точным знанием их внешнего вида и движений, но и с чувством восхищения.

А откуда взялись моральные заповеди — важнейший компонент всех религий? Из страха перед природой? Дай особое «мистическое» сознание —

Обсуждая детские страхи смерти и приемы ее избежать, мы заметили, что у многих животных есть программа заключения союза с кем-то сильным. Что эта программа может осуществиться реально. А может стать и мечтой, породив мнимый союз с покровителем.

Мы говорили, что животные не меньше нас любят природу, любят Солнце, небо, воду. Некоторые из этих стихий (например, Солнце) вполне могут воображаться в качестве «сверхдоминанта», стоящего выше человеческой пирамиды.

Итак, наверху могут оказаться и предок-герой, и сверхчеловек, и некоторые животные, и силы природы.

Если такой объект подчинения, поклонения и задабривания образовался, то живые люди, стоящие на верхнем этаже пирамиды — иерархи, — будут изображать союз с ним, какие-то особые отношения. То есть будут выполнять роль жрецов или шаманов. Эта вольная или невольная мистификация обретает свою логику, по которой орущего на восходе Солнца павиана удобнее признать участником культа Солнца, особым животным, наделенным священным чувством. Подобная логика порождает много сакральных тайн и таинств, непостижимых для непосвященного ума.

Мы говорили с вами, читатель, и о консерватизме, свойственном животным, их склонности тщательно воспроизводить свои или чужие действия и страхе что-нибудь упустить или нарушить. Эти

программы напрямую приводят нас к обрядности и строгому соблюдению традиций, важному атрибуту как религий, так и светского поведения.

Мы говорили, что рациональная причина консерватизма животных ясна: слабому или неопытному интеллекту лучше искать в событиях не причинно-следственные связи, а связки, совпадения и воспринимать причинно-следственную связь как двухстороннюю, обратимую. Такая инстинктив-

ная логика приводит и животных, и человека к выработке примет, табу, ритуалов. Среди них «правильные» перемешиваются с ложными и ошибочными.

Религиозное чувство возвращает нас в этот мир предков и детства, где безусловно и неоспоримо истинно все, во что веришь. Где, если «правильно», строго по ритуалу похлопать в ладошки — пойдет дождь, а произнеся без ошибки сложную абракадабру, получишь исполнение желания.

В отличие от способности точно применять свой интеллект, этой инстинктивной программой логического консерватизма от рождения наделен каждый из нас. Поэтому, если упаковать некие полезные знания или правила в ритуальную и сакральную форму, они легче и крепче усваиваются мозгом, чем логически стройные знания. Вторые доступны немногим и только после курса обучения, а первые — всем и сразу. В этом огромная позитивная сила религии как организатора и воспитателя масс. В этом же негативная сила и живучесть суеверий, гаданий, астрологии и любых их более современных аналогов.

Обязательную часть любой религии составляет так называемая общечеловеческая мораль — люби отца и мать, не убий, не укради и т.п. Мы убедились, обсуждая детство человека, что эти запреты не только общечеловеческие, значительно шире они распространены в мире животных — это инстинктивные программы.

Пророки всех религий просто выносили их из подсознания в сознание и облекали в четкую словесную форму. Это был соЁсем не зряшний труд: мы убедились с вами, что у человека инстинктивные запреты от природы слабы, легко нарушаемы и поэтому нуждаются в мощном подкреплении.

Чем же Дарвин тут виновен? Верь мне: гнев в себе утиша, Из-за взбалмошных поповен Не гони его ты, Миша!

Итак, читатель, мы видим, что этологи могут нам показать естественные корни, из которых вырастают религии. Такие же корни, как и у других проявлений человеческого поведения.

Мы с самого начала договорились с вами, что не будем бросать эти новые сведения ни на одну из чаш весов, у которых безбожники вечно спорят с религиозными фанатиками. В истине есть та прелесть, что она зачастую оказывается выше людских споров.

Познакомившись с нашими фактами, теолог может признать их ценными для себя: ведь получается, что зачатки религиозных чувств сидят у нас в генетических программах. А их, с его точки зрения, создал Творец. А то, что они есть и у животных, смутит далеко не всякого теолога: ведь многие религии считают, что и животные наделены душой, что она вообще едина и может переходить из бренной оболочки одного вида в оболочку другого, а человек — всего лишь один их них.

Познакомившись с теми же фактами, человек, испытывающий потребность в естественнонаучном объяснении природных процессов, увидит, что и в этой самой таинственной области творец оставил достаточно много следов и следы эти выдают автора — Естественный Отбор. Что при таком генетическом багаже создавать религии для человека неизбежно и нормально. Что, где бы и когда бы религии ни возникали, они будут приобретать некоторые сходные черты. И в то же время различаться многими деталями, порой очень яркими. Наконец, что лишение людей религии совсем не обязательно дало бы благие результаты. Скорее наоборот, оно привело бы к возникновению квазирелигий, диких и безобразных.

В них не знамя, а прямое Подтвержденье дарвинисма, И сквозят в их диком строе Все симптомы атависма:

Курс «Этология и экология человека как биологического вида» я читал студентам университета и при «диком строе». И учил их отвечать апологетам «всепобеждающего учения» стишком:

А когда писал популярные статьи на эту тему и представлял, как их будет обкарнывать и запрещать очередной Миша из Комитета по печати, приговаривал:

Брось же, Миша, устрашенья, У науки нрав не робкий, Не заткнешь ее теченья

Науку они, конечно, заткнуть не в силах, но скрывать ее достижения от «широкого читателя» не только умудрялись, но и теперь не потеряли надежды.

Расставаясь здесь с тобой, мой Благосклонный читатель, я надеюсь, что я тебя и развлек, и просветил хоть немного.

В самом начале книги мы задались детским вопросом: о чем думали, что чувствовали прачеловеки, жившие более миллиона лет назад? И решили, как археологи, покопаться в собственных инстинктах и инстинктах других животных. Раскопали столько, что теперь будем долго осмысливать. Если вы совсем не понимали поведения животных, мой читатель, то теперь начнете его понимать. Этологию Лоренц сравнивал с кольцом царя Соломона. Как известно, обладатель оного мог понимать языки животных. Конечно, вы не сразу достигнете уровня профессиональных этологов, которые, глядя на действия и позы птиц и рыб, читают их, как моряк читал в былые времена знаки размахивающего флажками сигнальщика. В своем поведении мы тоже раскопали много интересного. Теперь вы будете временами замечать, когда на ваши действия влияет инстинктивная программа. И, услышав ее толчок, либо поступать, как она подсказывает, либо делать что-то по-другому.

Как? И вы тут, мой Неблагосклонный читатель? Сколько раз возмущались, отбрасывали книгу, а до конца добрались?! Я на это и надеялся, за это я вас и люблю. Вам теперь очень хочется поспорить. Спорьте на здоровье. Для ваших ристаний я расстелил широкое поле. Есть где разгуляться. Но я верю, что теперь вы, хватаясь за оружие, вспомните, что мораль ваша должна быть соразмерна его тяжести, что атакуют спереди, а не в спину или из-за угла, что уважающие себя существа решают споры на турнире, по правилам. Когда вас охватит священный гнев, вам вдруг вспомнится, что агрессивность и страх — две стороны одной медали.

Если же вам придется подчиниться кому-то, то вас успокоит понимание того, что этот человек просто более настырный, чем вы. Очередной раз рассердившись на сына, вы вспомните вдруг, что не он плох и не вы несдержанны, а две программы распадения выводка одновременно сработали в вас обоих (значит, вы с сыном вполне синхронны, все идет как положено).

А если ты, мой юный читатель, еще не подрос, то, столкнувшись с тем, что взрослый тебя не понимает, ты можешь хитро ухмыльнуться: где им понять детей — они сами себя понять не могут.

А что же должны делать люди, плохо понимающие самих себя и еще хуже других? Ответ прост: быть снисходительными.

Что вызывает тренды на фондовых и товарных рынках Объяснение теории грузового поезда Первые 17 лет моих рыночных исследований сводились к попыткам вычислить, когда этот...

Система охраняемых территорий в США Изучение особо охраняемых природных территорий(ООПТ) США представляет особый интерес по многим причинам...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: