Да, пора было указать ему надлежащее место. Спустив ноги с кровати, я с подчеркнутым пренебрежением поманил его пальцем.

- Ближе, - ледяным тоном произнес я. - Здесь! Стоять! Если еще раз услышу обращение на "ты"...

- Ха! - перебил он, вновь обретая свою нахальную усмешку. - Ишь, чего захотел... - Однако осторожность взяла все же верх. - А как еще величать? Может, "барин"? Или "ваше благородие"?

- Разрешаю называть меня гражданином и даже обращаться по имени-отчеству, - продолжал я окатывать Власика холодной водицей, - иначе перестану замечать вас. Это во-первых!

- Будет и во-вторых? - Он все еще пытался насмешничать.

- Будет. Завтра в присутствии Сталина я дам вам пощечину и объясню, чем она вызвана.

- Ну, ты... Ну, вы это бросьте. - Он даже отшатнулся к порогу. - А то ведь можно и схлопотать, - теперь он был явно растерян.

- Марш отсюда! За дверь! - скомандовал я. - И без стука в эту комнату не входить!..

Власик не выдержал моего тона, моего взгляда: он был озадачен, был обозлен, но все-таки выполнил мое распоряжение - исчез. А в следующий раз, прежде чем войти, постучал.

Приобщил, в общем, наглеца, недавнего, как выяснилось, унтера, к элементарной вежливости, и стал ждать. От предстоящего разговора зависело очень многое, и мне трудно было сохранить спокойствие. А Власик, как назло, долго не появлялся. Лишь во второй половине дня потный, запыхавшийся взбежал он по лестнице, поздоровался торопливо и сказал:

Повел меня мимо покосившихся заборов, мимо мертвых, холодных паровозов, куда-то на запасные пути станции. Там стоял состав из нескольких пассажирских вагонов первого класса. Бойцы в гражданском, одетые всяк по себе, несли караул возле подножек. Прохаживался морячок с деревянной коробкой маузера через плечо. Он окинул меня цепким, запоминающим взглядом, молча кивнул: проходите.

Миновали просторный салон, где работали несколько человек, склонившись над бумагами. Кто-то говорил по телефону. Дробными очередями строчила пишущая машинка.

Дверь. Еще дверь. Власик подтянулся, поправил кепчонку, постучал костяшками пальцев.

В кабинете-спальне Сталин находился один. Он, видимо, отдыхал, полулежа на диване возле стола. И одет был по-домашнему. Темная гимнастерка с расстегнутым воротом - из какой-то мягкой материи. Такие же брюки заправлены в неказенные, не по шаблону сшитые сапоги.

- Пусть дадут чай, - сказал Сталин Власику и, улыбнувшись, указал мне на кресло. - Садитесь. Как ваше здоровье, Николай Алексеевич?

- Весьма признателен вам. - Я запнулся, не зная, как обращаться к нему. Он догадался:

- Спасибо. Мне очень повезло, что встретился с вами.

- Не будем забегать вперед. Время покажет. А теперь хотелось бы знать, почему вы у нас?

Я не имел никаких причин скрывать, с какой целью перешел фронт. Наоборот, даже рассчитывал на Сталина, с его помощью больше надежды разыскать негодяев, если они в плену. Но мне трудно было говорить о своем горе, кощунственным казалось открывать чужому человеку то, что произошло с Верой. И вообще я отвык быть откровенным, делиться пережитым. С декабря семнадцатого года, после разговора с Алексеем Алексеевичем Брусиловым, я только тем и занимался, что молчал, таился, выдавал себя за другого, скрывая от всех непоправимое свое несчастье.

Пауза затягивалась. Хорошо, что вошел Власик. Пока он расставлял на столе стаканы, о чем-то советуясь со Сталиным, я внимательно разглядывал профиль Иосифа Виссарионовича. У него отросли волосы: густые, пружинистые, черные, зачесанные назад - целая шапка волос. В Красноярске, при первой встрече, он был острижен, голова казалась маленькой, а нос - слишком большим. Нет, крупноват, конечно, нос, однако не очень. Это Давнис, вышучивая солдата, утрировал, бывало, для смеха... Стоп! Этот негодяй исполнял обязанности командира роты, с его стороны грозила Сталину неприятность.

- Помните капитана Давниса? - вырвалось у меня.

- Ну да, тогда он был поручиком. Вырос теперь негодяй!

Сталин посмотрел на Власика, застывшего у двери. Видно было - очень хочет послушать. Но взгляд Иосифа Виссарионовича был таков, что любопытный сразу исчез.

- Ищу его, чтобы задушить своими руками. Его и Оглы... Мне бы только добраться до них, не знаю, что с ними сделаю. Огнем буду жечь!

Нет, я уже не мог сдерживаться. Прорвалось то, что копилось, болело, терзало меня все последние месяцы. Я видел, как вздрагивают мои руки, слышал, как неузнаваем напряженный голос, но не в состоянии был остановиться: говорил, говорил, говорил, наполняясь признательностью к Сталину за то, что он так внимательно, сочувственно, сопереживающе слушает мою исповедь. А когда я сказал, что сотворили негодяи с моей Верой, глаза Сталина блеснули яростью, он ударил кулаком по столу.

- Позор! - глухо произнес он. - Это не люди, цис рисхва [Черт побери (груз.)], это разбойники с большой дороги!

И тут случилось такое, на что я, выгоревший, опустошенный, никак, казалось бы, не был способен: я заплакал, с трудом сдерживая конвульсивные, истерические движения. Сталин, тактично, отвернувшись к завешенному окну, курил, давая мне время справиться со своей слабостью.

- Их мало расстрелять, этих бандитов, - произнес он. - Не знаю, как поступить, но расстрел - слишком легкая смерть для них.

Собравшись с силами и подавив рыдания, я продолжил рассказ о своих странствиях и поисках, но теперь Иосиф Виссарионович слушал меня менее внимательно, думая о чем-то. Спросил:

- После революции я вообще не сделал ни единого выстрела. Это ведь можно проверить...

- Не надо проверки. Я убежден в вашей порядочности и, надеюсь, никогда не услышу от вас неправды.

- Все, что угодно, выскажу самое обидное и неприятное, но неправды не будет! - воскликнул я. - Слово чести!

- Это очень весомое слово, - торжественно произнес Сталин, будто принимая от меня присягу на верность. - Со своей стороны я во всем постараюсь помочь вам, Николай Алексеевич. Если понадобится - обращайтесь в любое время.

Сталин дважды нажал кнопку звонка. В дверях появился Власик.

- Прошу запомнить, - сказал ему Иосиф Виссарионович, - мы полностью доверяем товарищу Лукашову. Выдайте ему оружие и круглосуточный пропуск. И помогите разыскать тех людей, которых он назовет...

Да, этот человек, с которым так случайно свела меня судьба, был достоин самого глубокого уважения хотя бы за то, что мог верить, за то, что не боялся никакой ответственности, сам принимал любые решения. И это чувство - чувство глубокого уважения - возникло и окрепло во мне.

Уставшее за день разбухшее солнце тускло светило сквозь серую завесу пыльного воздуха: на багровый расплывчатый шар можно было смотреть, не щурясь. Теперь бы грозу с очищающим, освежающим дождиком, но на дождь не было никакой надежды. Измученный духотой и пылью, не имея чем заняться, решил я засветло лечь спать, но тут появился возбужденный Власик. Поправив нелепую кепчонку, произнес с наигранной бодростью:

- Магарыч с вас причитается... еще малость, и не встретились бы с ними на этом свете!

- В надежном месте, - ухмыльнулся Власик. - Цепляйте оружие, на свидание пойдем.

Я засуетился, торопясь и нервничая, а Власик успокоил по-свойски:

- Не гоношитесь, куда им деться! Все одно - нынче каюк! Всю баржу ликвидируем...

- На которой пленная контра собрана - охотно сообщил Власик. - Там их сотня гавриков, половина, небось, перемерла в трюме.

- Ваши-то? Сам проверял. Я по своей службе ошибок не позволяю, - горделиво ответил Власик.

ЧТО ПРОИСХОДИТ ВО ВЗРОСЛОЙ ЖИЗНИ? Если вы все еще «неправильно» связаны с матерью, вы избегаете отделения и независимого взрослого существования...

Что делает отдел по эксплуатации и сопровождению ИС? Отвечает за сохранность данных (расписания копирования, копирование и пр.)...

ЧТО ПРОИСХОДИТ, КОГДА МЫ ССОРИМСЯ Не понимая различий, существующих между мужчинами и женщинами, очень легко довести дело до ссоры...

ЧТО ТАКОЕ УВЕРЕННОЕ ПОВЕДЕНИЕ В МЕЖЛИЧНОСТНЫХ ОТНОШЕНИЯХ? Исторически существует три основных модели различий, существующих между...

Не нашли то, что искали? Воспользуйтесь поиском гугл на сайте: